скачать книгу бесплатно
– И Таня тоже хотела остаться, – продолжил Сева таким тоном, словно пересказывал сон. – Она за бабушку свою переживала, говорила, что без нее никуда не уйдет. А я сказал, что Ольгу Владимировну найду… и остальных тоже. А потом с ним, – он кивнул на Митяя, – с ним что-то стало твориться неладное.
– Не помню… – Митяй покачал головой. – Вот с того момента, как вы с Танькой ругались, ничего не помню. Провал.
– Она сказала, что это зов. Что упыри так подзывают тех, чью кровь сосут. Я вот ничего не слышал. Ровным счетом ничего. – Сева растерянно замолчал, а потом прошептал: – Она ведь согласилась…Мы договорились, что она Митяя уведет, а я останусь.
Договорились. Понятно, как она с ними договаривалась. У девки характер точно такой же, как и у ее бабки, царствие ей небесное. И способности, видать, аналогичные. Заморочила пацана, он и поверил, что делает все, как сам решил, а не по ее указке.
– Она меня поцеловала. – Сева растерянно улыбнулся, а потом смутился, сжал кулаки. – Это она специально, чтобы меня отвлечь, да?
Ох, дети несмышленые! Тут мир рушится, а они думают, настоящий то был поцелуй, или отвлекающий маневр.
– Это она, чтобы ты заткнулся, – буркнул Митяй. – Слишком много ты говорил, аж голова разболелась.
Григорий скосил взгляд на сына. Почудились ему эти язвительные нотки, или Митяй его начинает в себя приходить? Он и раньше-то был на язык несдержан. Сколько раз Зосю из-за него к директору вызывали. Да и сам Григорий имел из-за выходок сына разговоры с соседями. Это еще до того, как в тюрьму загремел.
– Чья бы корова мычала! – Сева нахмурился, и Григорий предусмотрительно встал между пацанами. – Если бы не ты, ничего бы этого не было!
– А я тебя звал?! Я просил тебя меня вытаскивать?!
– А я не ради тебя!
– Ясное дело, не ради меня! Ради Таньки хвост распустил!
Эти двое уже были готовы ринуться в бой, пришлось вмешаться.
– А ну, цыц! – Рявкнул Григорий. Получилось убедительно, даже Митяй глянул на него с изумлением. Дома Григорий никогда голоса не повышал. Ни на жену, ни на сына. Считал, что крики – это не мужское. – Слушайте меня оба! Никто тут не виноват. Ни вы, ни Танюшка. Каждый из вас думал, как будет лучше для остальных. Просто Танюшка оказалась… смекалистее. – Не скажешь же этим молодым и горячим, что их подружка ведьма! А кто, как не ведьма? Вон тетя Оля точно ведьмой была, а как известно, яблоко от яблоньки… – Обдурила она вас, вытурила из усадьбы. – Ага, чтобы под ногами не путались. Самоуверенная девочка. Вот за самоуверенность эту и поплатилась. Она поплатилась, а ему, Григорию, теперь расхлебывай.
– Где она? – спросил Сева. – Вы ее видели? Она в усадьбе?
– Нет. – Григорий помотал головой, расшифровывать свое «нет» пока не стал, мало времени. Вместо этого он тронул Митяя за плечо, спросил: – Ты помнишь, где охотничий домик деда? Найдешь?
Охотничий домик был в лесу, что вплотную подступал к лощине. По прикидкам Григория, добираться туда нужно часа два. А в нынешнем состоянии Митяя так и все три. Домиком эту вросшую в землю хибару можно было назвать весьма условно, но отсидеться там можно, переждать бурю, которая непременно начнется в ближайшие дни.
Митяй молча кивнул. Ни в деревне, ни тем более в Гремучем ручье его больше ничего не держало, значит, артачиться не станет. По крайней мере, сейчас. А вот с Севой придется повозиться.
Как в воду глядел! Сева заупрямился. Сева не хотел в охотничий домик, а хотел обратно в усадьбу спасать Танюшку. Пришлось сказать, что Танюшки в усадьбе больше нет, что ее увез фон Клейст. Сначала сказать, а потом пригрозить, что помощи от него никакой не будет, если вот прямо сейчас Сева с Митяем не отправятся в лес.
– А вы куда? – спросил Сева сквозь сцепленные зубы. – Вы обратно пойдете? – Он многозначительно посмотрел на его залитую кровью рубашку, но вопросов задавать не стал. Хотя наверняка у хорошего парня Всеволода было очень много вопросов.
– Я вернусь в усадьбу, прослежу, чтобы остальные ушли без проблем. И вообще…
Что «вообще» уточнять не стал, потому что сам еще до конца не понимал, зачем ему снова в Гремучий ручей. Хотя нет, кое-что понимал. Нельзя оставлять тетю Олю там вот так… в оранжерее. Не по-людски это. Он, может, уже и не совсем человек, но совесть его еще пока при нем.
– А потом, – Григорий перевел взгляд с Севы на Митяя, – очень скоро, я обещаю, мы отправимся на поиски Танюшки. С упырями у меня свои счеты, поэтому, не сомневайтесь, ребятки, это дело я так не оставлю.
– У меня тоже счеты, – процедил сквозь сцепленные зубы Митяй. – У меня к этой гадине такие счеты… тебе и не представить, батя!
Григорий представлял. Очень хорошо представлял, хоть и горько было от того, что его пацан столкнулся с вот этим всем. Ну, ничего! Как-нибудь разберутся…
– Значит так, – сказал он, – идете в охотничий домик и ждете меня там сутки. Если к следующему рассвету не приду, уходите. К тетке Лиде в область прорывайтесь. Слышишь, Митька? Меня ждать только сутки! Если задержусь, сам вас найду.
– Как? – спросил Митяй мрачно.
– Как-нибудь. Ступайте!
Он не стал дожидаться, пока пацаны уйдут, развернулся и, не оборачиваясь, пошагал в сторону усадьбы. До ворот далеко, до калитки далеко, значит, придется через стену. Любопытно даже, как получится.
Получилось хорошо, с первого раза. На стену Григорий перепрыгнул с растущего рядом дерева. Не стал ни мудрить, ни лихачить. Со стены спрыгнул легко, по-кошачьи. И по-кошачьи же осмотрелся по сторонам. Небо над горизонтом освещало зарево. Только было это зарево пожара, а не рассвета. И удивительная тишина царила вокруг, неживая какая-то тишина.
Первым делом Григорий заглянул в казарму. Просто потому, что шел мимо. Лучше бы не заглядывал…
Солдаты лежали на своих койках. Ровненько лежали. Ноги вместе, руки по швам. Голов не было. Головы валялись в проходе, таращились на Григория мертвыми глазами. В глазах этих медленно таял морок. Потому и лежали ровненько, потому и не проснулись по тревоге, что сон их был не простой, солдатиков заставили уснуть. Чтобы не мешали, не путались под ногами, пока упыри будут творить свои черные дела. А что потом с солдатиками стало, Григорий догадывался по кровавым когтистым следам. Набегался Горыныч по лесу и вернулся, чтобы поквитаться, если не с самим фон Клейстом, так с его приспешниками. Хоть бы только с приспешниками, хоть бы не стал в клочья рвать любого, кто встанет у него на пути. Сердце забилось чуть быстрее, и Григорий выбежал из казармы. Сразу же рванул к домику для прислуги. Выдохнул с облегчением, когда увидел, что в домике никого нет. В кухне тоже не было ни души. Значит, не подвела Шура, увела ребят от греха подальше. Ну, а у него еще одно дело. Может и не одно, там видно будет.
Надо выяснить, куда делась сестрица-упырица. Не сказала про нее тетя Оля ни слова перед смертью, сказала лишь, что Танюшка у фон Клейста. Куда же подевалась старая карга? Вот он сейчас и проверит, только заглянет в мастерскую за осиновым колом. С колом оно понадежнее будет.
Не пришлось никого искать. Упырица нашлась в мастерской. Была она пришпилена осиновым колом к верстаку. Одним из тех колов, которые Григорий так предусмотрительно приготовил и замаскировал под черенки от инструментов. В ее черных глазах застыла лютая ненависть. Григорий усмехнулся. Молодец, тетя Оля! Не дрогнула рука. Вот и у него не дрогнет, случись что! Но сейчас думать нужно о другом.
На первом этаже дома все еще горел свет, но ни голосов, ни музыки слышно не было. Григорий, не особо таясь, заглянул в окно. Увидел то, что и ожидал увидеть. И здесь опередил его Горыныч. Как Темный зверь понимал, кого можно трогать, а кого нет? Были ли на людях какие-то невидимые метки? Или он на то и Темный зверь, чтобы видеть самую суть? Чтобы душу человеческую видеть?
Вот у Григория душа так себе, сплошные потемки, а не душа. Если бы не заступничество тети Оли, был бы ему каюк, а так повезло. Фартовый как-никак. Про тетю Олю нельзя забывать. Он затем и вернулся, чтобы не оставлять ее, чтобы похоронить.
В оранжерее было светло как днем из-за разгорающегося, рвущегося к небу пожара. Григорий обеими руками взялся за лопату. Просто так, на всякий случай. Лопата для любого дела может сгодиться, особенно, если у нее черенок из осины.
Не пригодилась лопата, кто-то позаботился о могиле раньше него. Могилу вырыли рядом с колючим остовом старой розы. Когтистыми лапами вырыли, но аккуратно, так, чтобы даже корни не повредить. Вот, значит, зачем возвращался в усадьбу Горыныч. За тем же, за чем и он сам.
Григорий встал перед лежащей на краю могилы женщиной, вздохнул, порылся в памяти, вспоминая молитву. Хоть какую-нибудь, из далекого детства. Сам-то он был не из тех, кто примерный и праведный, но мамка его в церковь ходила каждое воскресение. Она же малого Гришку пыталась молитвам научить, но его в то время другие науки интересовали. Однако ж запомнил. Всплывал в памяти напевный мамкин голос, голос всплывал, а он повторял.
– Вы уж простите меня, тетя Оля, – сказал, бросая ком сырой земли в могилу. – Непутевый я, ненадежный. Но Танюшку я найду. Обещаю! Найду, чего бы мне это не стоило. Вы ж понимаете, к упырям у меня нынче свои счеты. И у меня, и у пацанов. Если получится, если поблизости вы еще, так присматривайте за нами, направляйте. Хорошо?
Получилось глупо, как-то совсем по-детски, но лежащие вдоль дорожки листья вдруг с тихим шелестом поднялись в воздух, медленно закружились вокруг Григория. Он поймал один, прижал к щеке, улыбнулся, сказал шепотом:
– Хороший вы человек, тетя Оля. Хоть и ведьма.
Листочки спикировали вниз, к его ногам, легли корявой, но различимой надписью «Найди».
– Я найду, тетя Оля. – Он мотнул головой и вышел из оранжереи.
Теперь в небе разгоралось сразу две зари: одна искусственная, а вторая настоящая. Пора ему, а то еще, чего доброго, рассыплется пеплом под солнечным светом, как и положено упырю.
– Дурень… – то ли шепнул кто, то ли послышалось. А вот подзатыльник ветер ему отвесил самый настоящий, аж в ушах зазвенело.
5 глава
До охотничьего домика добирались долго. Не шли ноги: ни у Севы, ни у Митяя. Митяй вообще ноги еле-еле волочил, но от помощи отказывался, скалился на Севу точно зверь. Сева и не настаивал. Больше всего ему хотелось бросить все и вернуться к усадьбе. Несколько раз даже порывался, но в самый последний момент останавливался. Дядя Гриша обещал помочь с поисками Тани, а дядя Гриша такой человек, который если что обещает, то непременно делает. Вот только странный он какой-то стал, не такой, каким был прежде. Что в нем изменилось, Сева пока не разобрался, но что-то точно изменилось. Опять же, эта кровь… Ясно, что кровь не его, потому что раны Сева не заметил, да и не живут люди с такой кровопотерей. Люди не живут, а упыри как же?
Эту страшную мысль он отбросил, едва та успела родиться в мозгу. Видел он упыря. Да что там видел! Сам едва не стал для него – для нее – обедом. Не было там ничего во взгляде, кроме голода и ярости. А дядя Гриша другой, вон как обрадовался, когда нашел их с Митяем. И за Таню переживает, хоть и не показывает виду. С таким союзником искать ее будет проще. Да, дядя Гриша союзник куда более надежный, чем Митяй.
А Митяй затянул песню. Какую-то заунывную, блатную, про сиротское детство и отобранную волю.
– Тихо, – сказал Сева.
Мог и не говорить, Митяй продолжал завывать громче прежнего.
– Я сказал, замолчи, нас могут услышать!
– Год в ту пору был голодный, стали падаль собирать и последнюю скотинку за бесценок продавать! – выл Митяй.
Что на Севу нашло? Может то, что копилось все эти дни, искало выхода? Нашло, навалилось темной тучей, швырнуло вперед, в спину Митяя…
В себя он пришел не сразу: не отпускало темное, крепко держало за загривок. В себя он пришел от тихого не то шепота, не то едва различимого воя:
Ломит грудь мою, тяжко мне вздохнуть,
Ночью или днем все темно кругом.
Мнится мне порой, будто помер я,
Будто я давно уже похоронен…
Выл Митяй, выл разбитым в кровь ртом, размазывая по бледному лицу грязь и слезы. Он лежал на спине и смотрел на Севу ярко-зелеными глазами. А у Севы ныл кулак…
– Полегчало? – спросил Митяй и сплюнул кровавую юшку на грязный снег.
Не полегчало, только хуже стало.
– Меня упырь не сломал, блондинчик. Думал, у тебя получится? – Митяй больше не улыбался, Митяй смотрел не на Севу, в рассветное небо, из глаз его катились слезы.
– Зачем ты орал? – Сева схватил его за плечи, помог сесть. Сам сел рядом, помотал головой. – Почем не замолчал сразу? Я ж по-хорошему просил. – Злость ушла, а на ее место пришла усталость. Захотелось лечь, как лежал до этого Митяй, закрыть глаза и представить, что ничего этого нет, что его самого больше нет.
– Характер у меня такой… – Митяй скосил на него взгляд, пожал плечами. – Мамка всегда говорила, что я поперечный. Я даже, когда рождался, как-то неправильно шел из-за этой своей поперечности.
– Поперечный… – Сева взял пригоршню снега, утер лицо. Холод привел в чувство, вернул на землю. – А про здравый смысл слыхал?
– Слыхал. – Митяй скривил разбитые губы. – Только нет тут никого – глухомань! Не услышит никто мои вопли, блондинчик. Мы давно уже в лесу, а не в лощине. Фрицы сюда не суются. Даже местные сюда не суются.
– Почему не сказал? Мог ведь объяснить. По-хорошему.
– Да как-то не подумал. Разучился я по-хорошему.
Разучился. Любой бы на его месте разучился, и это нужно понимать. Сева понимал, но выходки Митяя его бесили.
– Следующий раз ты все-таки подумай, прежде чем выкобениваться, – буркнул он, вставая, и помогая подняться Митяю. – У меня, знаешь ли, тоже характер…
– Это я уже понял, блондичик. Ты красавчик с железным характером и чувствительным сердцем.
– Может тебе еще раз врезать? – спросил Сева беззлобно.
– Ну попробуй. – Митяй раскинул руки в стороны, словно собрался обниматься. – Только имей в виду, я ж и ответить могу. Я тебя по-простому, без всяких там приемчиков загрызу. – Сказал и оскалился по-волчьи. Или по-упыриному…
– Да пошел ты! – Сева глянул на него с жалостью и пошагал вперед.
Около часа шли молча. Тишину нарушали лишь чавкающие звуки их шагов. Местность сделалась топкая, в обувь давно уже набралась болотная вода, и от холода Сева уже не чувствовал ног.
– Долго еще? – спросил он. Думал, Митяй не ответит, но тот неожиданно ответил:
– Пришли!
Не соврал. Из-за корявых елей выглянула по самую крышу вросшая в землю избушка. Крыша тоже поросла мхом, а кое-где и мелким кустарником. Заприметить избушку было тяжело, особенно, если не знать, куда смотреть.
– Ее еще мой прадед сложил. Я его не знал, а батя говорил, что мужик был мировой, первейший на всю округу охотник. – Митяй ускорил шаг, к избушке подошел первым, пошарил под замшелым камнем, вытащил ключ. – В лесу больше времени проводил, чем дома в деревне. Лесная душа, понимаешь? – Он вставил ключ в ржавый замок, оглянулся на Севу.
Сева кивнул. Сейчас ему хотелось только одного: побыстрее попасть внутрь, разжечь огонь и согреться.
Внутри было так же холодно, как и снаружи, но возле печки-буржуйки лежали сухие дрова, на деревянном столе нашлись спички. Это означало, что идти за хворостом, а потом мучиться с розжигом им не придется, кто-то позаботился о том, чтобы у тех, кто выберет избушку в качестве прибежища, был хотя бы минимальный комфорт.
Митяй, не снимая одежды, упал на застеленный волчьей шкурой топчан, застолбил место. Других спальных мест в избушке не наблюдалось, но звериных шкур хватало. Если придется, можно поспать и на полу возле буржуйки.
Сева забросил в черное нутро печки дров и невольно вздрогнул от воспоминаний о точно таком же черном нутре отопительного котла в водонапорной башне. Чтобы не думать, следовало заняться делом. Для начала он разжег огонь. Пламя занялось сразу, не пришлось мучиться. Как только от стенок буржуйки волнами пошло тепло, Сева скинул верхнюю одежду, глянул на Митяя.
Митяй лежал с закрытыми глазами и, казалось, спал. Выглядел он плохо, краше в гроб кладут. Поколебавшись секунду, Сева стянул с него насквозь промокшие ботинки и носки, до самого подбородка укрыл пыльным одеялом из шкур. Митяй не проснулся, лишь проворчал что-то зло. Но это был самый обыкновенный сон обыкновенного очень уставшего человека. Обувь и носки Митяя Сева пристроил возле печки и тут же заприметил стоящие в углу валенки. Валенки были огромные, зато сухие и теплые. Собственную обувь Сева пристроил рядом с Митяевой и принялся осматривать охотничий домик.
Кто бы ни пользовался им в последний раз, о будущих гостях этот добрый человек позаботился. В сколоченном из сосновых досок сундуке Сева нашел мешок с крупой, кисет с махоркой, пук какой-то неизвестной травы, вязанку сухих грибов, жестянку с чайной заваркой, кусок рафинада и завернутые в чистую тряпицу сухари. Сколько было лет сухарям, Сева решил не думать, при виде съестных запасов голод дал о себе знать, в животе заурчало.
Закопченный, почерневший от времени котелок он нашел на щербатом, испещренном следами от ножа столе, осталось добыть воду. Логика и здравый смысл подсказывали, что источник воды должен быть где-то поблизости, нужно только поискать. Вот только выходить из избушки совсем не хотелось. Пришлось себя заставлять.
Снаружи уже занимался рассвет, и окружающий избушку лес кутался в густой туман. От земли шел пар. Где-то поблизости чирикала какая-то птаха. А еще Сева услышал тихое журчание.
Криница, уже вскрывшаяся ото льда, была совсем близко, в нескольких метрах. Не придется растапливать и кипятить старый снег. Сева зачерпнул в котелок воды, вернулся в избушку. Внутри уже было тепло, весело потрескивали дрова, вкусно пахло дымком. Он вскипятил воду, заварил в большой алюминиевой кружке крепкого чаю, отколол от рафинада небольшой кусок, подумал немного и отколол еще один, чуть побольше. Сунул в рот каменный, но все равно сохранивший вкус хлеба сухарь. Стало хорошо. Хотя бы телу. Стало хорошо и захотелось спать. Он ведь провел без сна почти сутки. Да и что еще делать в этом медвежьем углу? Дядя Гриша велел ждать до следующего рассвета. И он будет ждать ровно до рассвета, а потом уйдет. Плевать, пойдет ли с ним Митяй, плевать, что скажет дядя Гриша! Ему нужно отыскать и спасти Таню. Потому что по всему выходило, что их с Митяем она спасла ценой собственной свободы. А он не хочет, чтобы она платила такую цену! И вообще…
На этом «вообще» он и заснул на ворохе старых звериных шкур. Ему ничего не снилось, он просто спал сном смертельно уставшего человека. Как Митяй. А когда проснулся, было темно. Еще темно или уже темно? Как долго он спал? Судя по тому, что дрова в буржуйке давно сгорели и превратились в угли, уже темно. Они с Митяем проспали утро и день. Это значило, что продержаться им осталось лишь ночь, а на рассвете Сева уйдет.
– Ну что, спящая красавица, проснулась? – Голос Митяя был сиплый, но бодрый.
– Давно ты встал? – Сева сел, потянулся до хруста в позвоночнике.
– Недавно. – Митяй сидел, свесив босые ноги с топчана. – Где мои боты?
– Там. – Он кивнул в сторону буржуйки. – Сушиться поставил.
Пока Митяй со стариковским ворчанием обувался, он подбросил в буржуйку еще дров, взял со стола котелок, направился к двери.
– Куда? – послышалось ему вслед.
– За водой. – Он толкнул дверь, шагнул в темноту, теперь уже густую вечернюю, без подсвеченного рассветом тумана.
К темноте этой предстояло приноровиться, привыкнуть и разобраться, где что. В темноте даже звуки были едва различимы, но криница была где-то слева, совсем близко, не заблудишься.
Дверь за ним громко скрипнула, выпуская из избушки ежащегося, взъерошенного со сна Митяя. Не говоря ни слова, Митяй двинулся вправо, из темноты послышалось журчание. Сева хмыкнул и двинул в сторону криницы.
Вода в кринице была обжигающе холодной, на ее поверхности плавали острые льдинки. Сева зачерпнул ее в ладонь, сделал жадный глоток. В животе снова заурчало.
Он наполнил котелок и уже собирался умыться, когда краем глаза заметил что-то необычное. Это что-то было похоже на красные огни. Три пары красных огоньков. Он когда-то читал про болотные огни, но те должны были быть зелеными…
