Истории, которых не было

Да, уж, угадчица из меня та ещё.

– А домой-то он вернулся? Этот Кирилл?

– Не знаю, Диана! После освобождения Пьемонта летом 44-го мы больше не виделись, а адреса он не оставил и писем не писал.

Кирилл…, не слишком распространенное имя. Его дом пах ржаным хлебом. Плакатно, за то непоколебимо-позитивно. А чем пахнет мой дом? Гамбургерами и жвачкой? Бензином и горячим асфальтом? Так, этого добра везде навалом. Кроме запаха зассаного подъезда, реально, ничего не вспоминается. Куда же и, главное – зачем я хочу вернуться? Как в том анекдоте: «есть такое слово, сынок…»

– Сорок третья специальная, вас уже полтора часа гримерша дожидается!

Кураторша наша, несчастное, в сущности, создание. Метиска – помесь негра с индейцем. Обижается, когда её, с легкой руки кого-то из предшественников, называют папуаской. Свинство, конечно, с нашей стороны. А с другой – если бы меня в реале звали «Юрла-Мика-Атуаи»…, не знаю…, я бы, пожалуй, согласилась на «папуаску».

– Ничего, – Бохай еще плотнее устраивается на стуле, – такого мужчину, как я, не грех и подождать!

– Сорок третья!!! Официально заявляю: вы уроды!!!

Хы-ы, Юрла от возмущения сипит, как придушенный бегемот.

Грим – это прикольно. А ведь я даже в детстве не собиралась быть актрисой. Космонавтом хотела, юристом, ветеринаром, кассиром (чтобы денег было много). Да, и потом искренне не понимала, что за удовольствие для взрослого нормального человека – кривляться на людях в дурацком прикиде с разрисованной физиономией. И теперь сформулировать толком не могу. Надо на собственной шкуре ощутить, как это – превратиться во что-то другое. И важно не то, кем ты станешь: дряхлым стариком, слоном или табуреткой. От самой возможности таких перекрутасов крышу срывает очень быстро. « Я могу делать всё, что угодно!» – девиз натужно пыхтящих параноиков. «Могу быть кем угодно» – такую татушку я себе сделаю, когда вернусь домой.

– Аха-ха, Бенджи, пиджачок на голое тело – не твой стиль, явно. Скидовай его скорее, и так опаздываем на следующий эпизод.

– Это потому, что Дина текст добавила, которого нет.

– Ну и что? Жалко вам что ли? В кои-то веки побыть такой красоткой!

– Да, ладно! Ей же не меньше сорока.

– Ну, и что?! А рост! А фигура! А волосы!

– А мне уже надоело быть кассиршами.

– Не ворчи, Бохай. Вон, Йорику всё больше собаки достаются, он и то не жужжит.

– Потому что судьба меня периодически вознаграждает за долготерпение. Как сейчас, например.

– А кто ты?

– Да, я то, прохожий в костюме, а вот у тебя, Поль, эротическая сцена.

– Ну! Дай глянуть!

– Заранее надо читать. Возьми, там, на второй странице.

– НЕЕЕЕТ!!!!! За что???!!! Какой извращенец это сочинял??? Бен, ты это видел?

– Конечно! Ты моя девушка. Не бойся, я нежный!

– Поживее, господа, папуаска идет.

– Сорок третья, я с ума сойду, вам еще два эпизода, а вы копаетесь.

– Как два? У нас только один синопсис остался.

– Сорок третьяаааа! Я вас ненавижууу!

Чижик-Пыжик, где ты был?

На Фонтанке водку пил!

– Диана, девочка, ты должна была смотреть на Каролину. Ты же у неё мороженое покупала.

– Я же не мешала нашей клиентке его тырить! Че она, кстати, приворовывает-то с такой завидной регулярностью?

– Не знаю. Это не нашего ума дело. Но по сценарию она стала невидимой. И не слышимой, понимаешь?

– Ладно, ладно. Что уже теперь…

– Бен, ближайшие два, а, лучше, три дня, ко мне не приближайся!

– Меня боишься, или за себя не ручаешься?

– Бен!!!

– Спокойнее, Поль. Работа есть работа, ничего личного.

– Йорик, что с тобой? Ты привидение?

– Нет, привидения полужидкие, прозрачные, пластичные. А Йордан – какая-то черная аппликация.

– Ага, похож на удлиненную взъерошенную кошку. Или на двуручную пилу…, если вверх ногами перевернуть.

– Ничего, юмористы, сейчас все такими будете.

– Все??!!

– Кроме Перлиты и Поля.

– Vive! Есть бог на свете!

– Есть, есть…, ты будешь самодвижущейся моделькой машинки, которая по ходу действия деформируется в крысу.

– Ну, и ладно, не привыкать, за то не стану двухмерным. Эй, Бохай, куда же теперь есть-то будешь?

Чижик-Пыжик, где ты был?

На Фонтанке водку пил!

– Ужасные декорации! Ужасные!

– Кто, про что…, идемте скорее разгримировываться.

– Ты бы там так торопился, Бенджамин.

– Попробовала бы сама. Ты, может, думаешь, что у меня спецобразование и опыт работы бумажным колобком?

– Ого, даже Бена проняло.

– Дурацкая запись!

– Хорошо, что запись! В прямом режиме облажались бы по полной программе, и – прощай премия.

– Нннусс?! Окончание тяжелого трудового дня отмечать будем?

– Я – пас! Перекушу по-быстрому и домой, баиньки.

– Я, тоже, что-то устала.

– Вот, уволюсь отсюда и открою ресторан быстрого питания с китайской кухней.

– Слушай, Бохай, я давно хотела тебя спросить.

– Спрашивай, раз хотела.

– У русских есть примета: если упала ложка или вилка, в дом придет женщина, а если нож – мужчина…

– Ну?

– А кто придет, если уронить китайские палочки?

Уф-фф, какая духота. Жаркий выдался денек, во всех отношениях. Третий день уже печет сквозь облака, как в микроволновке. Аллах его знает, что завтра надевать, может ещё потеплеет, а может ведь и снег пойти. Хотя…, что я ною, спрашивается. Как будто при жизни я с вечера обувь мыла и складочки на юбочке заглаживала.

Чудное дело – вся убогая жизнь нормирована, как рабочий день бюджетника, а погоду никто даже и не берется предсказывать. То есть планировать, брать ли с собой зонтик и калоши, или бикини, или валенки – нереально.

Йорик прав: какой-то антиутопический тоталитаризм. Но где же, тогда, непременный атрибут всеобщего обаранивания – городские праздники и прочие массовые гуляния разного калибра?

Нет, больше похоже на гигантскую масонскую ложу. Единый церковно-рыцарский орден с подпольным магистратом. Где-то я читала…, ага! Айвенго! Там плохой рыцарь из ордена Храмовников убалтывал еврейку стать его любовницей и рассуждал о том, что полное подчинение орденскому начальству, отказ от некоторых мирских удовольствий сулит взамен кучу скидок и бонусов. Мол, принадлежность к могущественной корпорации, карьерный рост, бабки, возможность влиять на большую политику. В общем, логично и понятно. А тут-то что они все получают?

– Не помешаю? Мне сегодня в твою сторону.

– Так, вот, кто топал у меня за спиной. Не помешаешь, Бен.

– Тогда начинаем топать вместе!

Не знаю – рада я такому попутчику или нет. Наверно, надо попытаться обрадоваться и реализовать давнишнюю мечту: поговорить о чем-нибудь серьезном с парнем, который провожает тебя до дома. Бенджамин, как раз, для этого подходит. Мои прижизненные ухажеры, начитавшись советов на пикаперских форумах, считали за благо болтать обо всякой хрени и непрерывно при этом скалиться. Жалко – идти осталось полквартала.

– Прости моё любопытство, Дина, но у тебя такое лицо, как будто я оторвал тебя от размышлений о конце света.

– Ну, почти! Всё еще чувствую себя новичком в незнакомой игре.

– Анализируешь правила? Это нормально, потом они уложатся в голове и появятся рефлексы, как в пинг-понге.

– Надеюсь. Только я думала не о тактике и стратегии, а о призе, понимаешь? Ради чего половозрелые граждане лупят кусками фанеры по маленькому мячику?

– Ради, процесса, я думаю. Ведь не все, далеко не все становились чемпионами, были неудачники, бездари, калеки, просто – посредственности.

– Но даже у самого последнего лоха был свой виртуальный кубок, который он мечтал получить, хотя и не признавался в этом никому, а кто-то и самому себе.

– Тебе остро не хватает морковки перед носом, до которой ты никогда не дотянешься?

– Может быть… Я пришла. На чай не приглашаю, у меня бардак, похуже, чем у спивающегося холостяка.

– Буду терпеливо ждать генеральной уборки. Пока, Дина!

– Пока, Бен, до завтра!

Морковка, морковка…, хорошее дело – морковка! Прав Маяковский: «…все мы немножко лошади!» Немножко. Немножко благородные, сильные, умные, красивые, а по большей части – ослы. И нечего этого стыдиться! Что естественно, то не безобразно!

Наконец-то я дома! Бедный, бедный Бенджамин, как же долго тебе придется ждать генеральной уборки. Всё это дерьмо надо брандспойтом вымывать, а где его возьмешь…

АААууууааааЫыыы!!!!! Если бы будильники ощущали мою утреннюю ненависть, у них бы образовались неоперабельные злокачественные опухоли на колокольчиках.

Сон 5

Да, где же мой подъезд? Что там – подъезд, к черту подробности, дом мой где? Спокойно, спокойно. Не стоит удивляться, что мне, гражданскому человеку не удается сразу сориентироваться в бывшем гарнизоне. Военная тайна – есть военная тайна. Но, похоже, что план застройки сего неповторимого архитектурного ансамбля (последний слог повторяется гулким эхом в хорошо резонирующей черепушке) оставался загадкой даже для самих застройщиков, доблестных, вечно-трезвых бойцов строительного батальона.

Пригретая солнцем песочница – единственное освещенное место, словно засунули наше престарелое светило в кожух прожектора-пушки. В ней копошатся четверо подозрительно молчаливых детишек неопределенного пола. Кучка биологически активных панамок и шортиков.

Вот он – мой подъезд, точно! По лестнице пытаюсь бежать, потому, что неожиданно вспоминаю про оставшуюся в квартире прабабушку, которая все время открывает вентили на газовой плите. Подхожу к приоткрытой двери, ноги не слушаются, наверно, я уже надышалась этой отравой. Проползаю через темную прихожую в кухню, и цепенею от ужаса. Я забываю про ядовитый газ, потому что не могу оторвать глаз от неестественно кошмарного зрелища: бабуся полулежит, прислонившись к столу, бледная, с закатившимися глазами, её пальцы на руках и босых почему-то ногах шевелятся непрерывно и бесцельно, как щупальца какого-нибудь морепродукта. Вдруг она встает, смотрит на меня в упор не своими черными глазами, легко запрыгивает на подоконник и бросается вниз…

Я оказываюсь во дворе, минуя лестницу. Между соседними домами плавно пристраивается огромная летающая тарелка, больше всего напоминающая крышку стандартной советской кастрюли. Даже с черным пятнышком на боку, очень похожим на скол белой эмали.

Решительно выдвигаюсь в сторону неопознанного кухонного объекта. Не от переизбытка храбрости, от отчаяния. Всё равно, ведь, я сошла с ума! Навстречу мне бежит отдаленно-человекообразное существо. Сейчас, просто, в нарушение протокола межгалактических раутов, возьму её за грудки и вытрясу из неё признание. Марсианская самка не дожидается, однако, реализации моих экстремистских намерений и рапортует кратко и четко: «Мы – инопланетяне! Прилетели устанавливать дружеские контакты!»

– Просыпаемся, меряем температуру! Доброе утро! Градуснички, ставим! Просыпаемся!

Ха! Сегодня по отделению дежурит «Чупа-чупс». Будет что-нибудь прикольненькое…

Дина

Вот это было круто! Особенно, когда накосячившая за пультом Каролина открыла тамбур и вошла прямо в активированный павильон. Это она, конечно, с перепугу и от гипертрофированного чувства ответственности, но все равно – супер! Несчастная папуаска лежит, наверно, сейчас в предынфарктном состоянии, а когда очухается, тогда…, ох, и прилетит нам всем птичкина кака на головки!

– Друзья, я одна во всём виновата. Отвечать только мне, ни о чем не беспокойтесь!

На Каролину было любо-дорого посмотреть. Наказаний от высокого начальства она боялась до дрожи не только в коленках, у неё даже голова часто-часто вибрировала, как у конченого алкаша. В то же время, её худосочная грудь пыталась выгнуться колесом, дабы соответствовать статусу героини и, в перспективе, мученицы за грехи наши. Не пришла в себя после режима Пиночета, бедняжка.

– Сейчас начнется! – прокомментировал невозмутимый Бенджамин нарастающее низкочастотное гудение, от которого захотелось продуть уши, как на взлете.

– Сооорооок третьяаааааааа, вы, вы…, вы…, ыыыы

Наша афро-администраторша беззвучно захлопала пастью, в её руках, вопреки нашим ожиданиям, ничего тяжелого не было.

– Похоже, у неё буквы кончились.

– Размечтался! Просто перерыв на обед, сейчас поймает комара и опять…

– Это вы, китаезы, жрете всякую гадость, а даме, может, плохо. Предложи ей освежающий коктейль.

– Ага, нашел дурачка. Я, вообще, в песочнице сидел. Сам предложи.

Легкими полупрыжками героя провинциально оперетки, Поль подскочил поближе к папуаске.

– Воды, мадемуазель?

Два огромных скрипучих глаза медленно повернулись в сторону раздражителя. Клянусь, в эту секунду я пожалела о том, что прогуляла почти все уроки ОБЖ…

– В ЖОООООпУ, в жооопу себе её залей, придурок! Выполощи, наконец, дерьмо из своего мыслительного центра! Шуточки, кончились, дорогие мои клоуны! Аппаратура трещит по швам от ваших безмозглых выходок. Вы, хоть, представляете: сколько она стоит?

Когда начальство заводит разговор о деньгах, подчиненным становится кисло. Тут только два варианта развития событий: либо премии лишат, либо дадут, но потребуют новых трудовых подвигов в свободное от основной работы время.

– А уж от Вас, Перлита, я совсем не ожидала! Зачем, скажите, пожалуйста, зачем Вам понадобилось выпрыгивать в окно? Что, была какая-то необходимость? Ну, говорите же, не молчите, иначе я чокнусь!

– Не знаю, поймешь ли ты меня, деточка… Нет, необходимости не было, активация проходила нормально. Просто, мне надоел этот образ. Находиться в теле немощной восьмидесятипятилетней старухи, то еще удовольствие, вот, и решила закрыть занавес поскорее.

Все-таки, Перлита – звезда!

– Вы правы, я Вас не понимаю, – пробормотала наша многострадальная классная дама, – когда я умерла, мне было девяносто четыре года, и я ни разу не пыталась прыгнуть на асфальт с такой высоты.

Несколько ртов открылись одновременно, а закрывались уже в разнобой, в зависимости от темперамента владельца.

Сюрпризик! И еще одно местное недоразумение. Хотя…, почему недоразумение? Как раз – голливудский стандарт. Но Перлите палтос, точно, а Бохаю и того больше. Их что – позабыли омолодить освежить и побрызгать одеколоном? Черт, нифига, ведь, не знаю о тех, с кем работаю…, впрочем, это у меня еще от жизни осталось. Надо порастрясти Йорика на эту тему. Тем более что он сам настойчиво домогается личного свидания. Ох, блин, боюсь, что не любовного. Топчется у зеркала, чтобы «случайно» выйти вместе со мной. Знаю я – что ему, ответственному общественнику, нужно. Покурить что ли? Пусть помучается.

– Пойдем уже, не майся.

– Я не маюсь, я причесываюсь.

– Заметно.

– Дин, а ты куда? Лифт – в другой стороне.

– Знаю. Выйдем через цокольный этаж второго корпуса, так ближе.

Я уже сто раз тут ходила, а мой спутник, похоже, впервые. Озирается опасливо, можно подумать, мы в темном лесу.

– Слушай, я заметила, что все удивились, когда папуаска сказала – сколько ей было…, а чему, собственно? Я тут стариков-то почти и не видела. То есть, совсем уж немощных. Думала – они молодеют по закону местной природы. Или как?

– Бог их знает, законы эти. Обычно, все выглядят примерно на свои, просто тут не много тех, кто умер в глубокой старости. Не спрашивай: почему? Не знаю. Но бывают, как видишь исключения. Да, вот, наш Бохай, хотя бы.

– Ха, он и так явный пенсионер. Сколько ж ему в реале-то?

– Он погиб в шестнадцать.

– Свистишь!!!

Йордан, пожал плечами и состряпал максимально индифферентную рожу, мол, думай что хочешь, я всё сказал. Ххе! Обидчивые все такие, прямо, не дотронься, ё моё. Чувствительные, как клитор, блин.

– Я же говорил, что здесь не пройдем.

– Почему? Уже почти пришли.

– Ты читать разучилась?

Ясно. Ещё один яркий представитель породы метропользователей. «По эскалатору не бежать», «Держитесь за поручни», « Вход», «Выход»… Над дверью, которой я давно уже пользуюсь, висит моя любимая табличка: « Выхода нет!» С детства она вызывала у меня недоумение. Как же «нет», когда дверь – настежь и люди в неё валом валят. Мамины попытки объяснить, что они ВХОДЯТ, не вносили ясности в ситуацию, скорее – наоборот. Мой не замученный еще диалектикой детский умишко выдавал четкую аристотелевскую формулировку: «Чтобы куда-то войти, надо откуда-то выйти!»

– Йоорик, – начинаю тихо и, как могу, спокойно, – скажи мне, пожалуйста, если на стене будет написано: «Йордан – пидорасссс!», ты накрасишь губы и пойдешь мужиков трахать?

Дальше двигаемся молча. Оно и к лучшему. Наверно, теперь не будет разговоров на тему: «Что ты собираешься вытворить, глупая малолетка». Всем, конечно, уже ясно: что-то собираюсь. Ну, и плевать! Имейте терпение, господа! Доживете – узнаете, что именно!

Погода моя любимая. Не по причине прекрасности, а, просто, потому, что ничего похожего я раньше не видела. Я всегда любила клочковатые сизые тучи, летящие по ясному небу, а здесь они опускаются так низко, что, буквально смешиваются с городом. Кувыркается такая лохматенция на уровне четвертого этажа, а из неё дождик капает. Прикол! И тут такое на моей памяти – всего второй раз, так что, можно сказать, что это была любовь с первого взгляда, а теперь – второе свидание. Интересно, можем ли мы уже позволить себе интим?!

Сон 6

Я на своем родном диване, кто-то невидимый мертвой хваткой держит меня сзади. Тело онемело. Надо как следует разозлиться, тогда проснешься.

Кое-как шамкая внезапно заржавевшей челюстью, выдаю не длинную, но энергичную матерную конструкцию и рывком поворачиваюсь на спину. В комнате потемнело, что ж – все правильно. Сейчас ночь, надо выключить телек. Где же пульт-то? Мерзкий был сон. Включить свет. Попить. Успокоиться.

Щелкаю выключателем – лампочка никак не реагирует, за то телевизор переключается с программы на программу и по всем идут невнятные помехи. Понятно – проснуться не удалось. Надо пойти в ванну, плеснуть на рожу холодной воды, вдруг, поможет. Стоп! Бред! Мне просто приснится, что я умываюсь, а моё настоящее тело продолжит сопеть и ворочаться на диване. Как бы мне, из собственного сна, облить водой свою реальную тушку, чтобы она проснулась? Задачка, взрывающая мозг (в котором, собственно, это все и происходит).

Жить бы себе мирно в этом недоразумении до самого утра, но я откуда-то точно знаю, что если открою сейчас дверь – там кто-то будет. Открываю – есть! Девица неопределенного возраста в белой блузке и юбке дебильного покроя держит в руках комнатный обогреватель с открытой спиралью, похожий на антенну-тарелку. Можно, не обращая внимания на эту дуру, пройти на кухню, но оттуда сейчас появится мальчик в полосатой футболке. Ага, вот он. А морда-то, морда какая мерзкая, фу.

–Отвали!– ору прямо в детские невинные глазенки, возвращаюсь в комнату и укладываюсь в постель. Вспомнила: я и не могу тут быть наяву, я же в больнице, ййё…

Пацан заходит и садится на корточки возле меня, смотрит пристально. Поворачиваюсь к нему задницей. Нехай любуется, а я буду глядеть в приснившееся окно.

Аааай! Малолетний кретин впился зубами в мою ногу. Убью урода!

Агрессор бросается к дверному проему, в котором полупрозрачно колышется его испуганная напарница. Когда я попадаю в прихожую, она уже, естественно, пуста. Может – в подъезде? Пытаюсь открыть входную дверь (плевать, что я в трусах, все равно – сон), не отпирается, зараза. Воздух ощутимо сгущается, как будто Самая Главная Домохозяйка взбивает его с сахарной пудрой в упругую пену.

Медленно и бесцельно брожу по квартире заросшей сталактитами и сталагмитами из великанских макарон.

Страшно. Не знаю, от чего, но жутко. Бабульки уже проснулись. Эх, вызвать бы специалиста из психоневрологии и спросить: к чему снятся кусачие полосатые мальчики?

Дина

– А что я такого сделала?! Физический контакт не запрещен! Я не виновата, что тамбур заклинило!

– Дура! Сама же и сидела там два часа, пока техники, слава Богу, не вытащили.

– Не ори на меня!!! Хотела и сидела! За то рожи твоей там не видела, уже плюс.

– Успокойтесь все!

Ого! За всё время нашего знакомства Перлита впервые повысила голос. Впечатлило! Ей позавидовал бы пехотный прапорщик со стажем. Не скажу, что мы с Йорданом резко успокоились, но, по крайней мере, заткнулись. Оно и к лучшему – не успели разругаться до мордобития. А то, как бы я пригласила его на ужин…, с поцарапанной-то рожей…

Почему я все время общаюсь с теми, кто больше всего бесит, а такие милые парни, как, например Бенджамин, обитают в соседних биографиях, изредка наведываясь в гости, чтобы подразнить?

Йордан

Шикарная лоджия, переходящая в балкон с низеньким бордюрчиком вместо полноценных перил – настоящая терраса на тридцать девятом этаже служила в динькином доме гостиной и столовой одновременно.

– А где ты питаешься во время снега и дождя?

– Нигде. Ем только на солнышке, диета такая. Тебе, что не нравится здесь?

– Нравится.

– Вот, и хорошо, а то на кухне тесно, а в комнате сидеть не на чем, сам видел.

Да уж, видел, пока пробирался. Не то чтобы в квартире было слишком много вещей, но полное отсутствие шкафов, стеллажей, сервантов, и даже самой завалящей армейской тумбочки, делало доступным для всеобщего обозрения то, что обычно скрывалось за пыльной полировкой мебельных гарнитуров.

Дина деловито, сервировала одноразовой посудой пластиковый столик, стибренный, как я подозреваю, в каком-нибудь уличном кафе.

– А, может, ты высоты боишься?

– Не боюсь, но…, как-то все-таки неуютно, малость.

– Фигня, привыкнешь, – отмахнулась от моих страхов хозяйка, – сейчас тебя кормить буду. Свин ты, кстати сказать, я два раза уже плов разогревала.

– Ну, прости! Я, признаться, рассчитывал, максимум, на Колу с чипсами. А опоздал потому, что десерт выбирал. Я же не знаю, что ты предпочитаешь. Интересно: угадал или нет.

– Показывай.

– Нет уж-ки! Ты в жизни не признаешься. Скажи, сперва: что ты любишь к чаю?

– Селедку.

– Ээээ…, почти в яблочко! У меня пастила с орехами в белом шоколаде.

Горячее было на высшем уровне, равно как и салатик, секретных ингредиентов которого мне так и не удалось узнать ни шантажом, ни угрозами, ни попыткой банального подкупа.

– Слушай, обходила бы ты столик с другой стороны. Смотреть жутко.

Зря я это сказал. Результат оказался противоположным желаемому: Дина остановилась на самом краешке балкона и выполнила прекрасную строго-горизотальную ласточку с подносом в одной руке и чайником в другой.

Я наблюдал это рискованное безобразие молча по двум причинам. Во-первых, комментарии могли спровоцировать продолжение импровизированного хореографического этюда, во-вторых – все мои силы уходили на подавление справедливого желания оттащить мерзавку от края и отшлепать по воспитательному месту.

«Ласточка» наблюдала мою тяжелую внутреннюю борьбу любопытным птичьим глазом.

– А мне не страшно! Наоборот – нравится. Я, даже, хотела так…, ну, понимаешь…

– Не очень, а чаю-то можно?

– На, тебе твой чай. Все ты понял. Хотела залезть на крышу и сигануть вниз. Свободный полет, типа с парашютом, потом – бемц, и всё. Полная нирвана до самого Страшного суда.

– И что же тебе помешало?

– Да… если с большой высоты на асфальт, ты ж понимаешь, что там останется.

– Ага, а ты хотела лежать в гробу красивенькая.

– Представь себе: хотела. Это тебе терять нечего.

– Ну, и…?

– Ну, и…, способов-то много. Выбрала морфий. Тихо и безболезненно. Потому я думала, что в психушке. Суицидников когда откачивают, их сразу в дурку везут. Может я сейчас ещё в коме. Может мы все в коме, а, Йорик? Кто-то хочет выйти, кто-то – нет. Я фильм смотрела…

– Не говори ерунды. Выходит, что Перлита коматозит уже лет сорок.

– Ну, и что?!

– А то, что даже этот, не помню как его там…, отец из «Санта-Барбары» провалялся меньше.

– Тоже мне довод.

Динька заметно скисла (насколько это возможно с огромным куском сладкой пастилы во рту) Говорят: девочки взрослеют раньше мальчиков. Чушь! У них просто грудь раньше отрастает, чем у нас щетина. Захотела умереть – пожалуйста! Не долго, наверно думала и, уж точно, не головой. Тут соскучилась – надо срочно воскреснуть, как из деревни вернуться. Детский сад.

Хотя…, может она в чем-то права. Что мы знаем о входах и выходах…

– Давай, спрашивай, страдалец. У тебя морда такая, как будто геморрой, внезапно разыгрался.

– У меня орех в зуб попал. Что спрашивать-то?

– Йооорик!

– Хорошо, хорошо. Спрашиваю: неужели тебе тут, совсем, не интересно? В этой жизни…, или в этом мире, сформулируй, как хочешь.

– Нет, не интересно. У меня ощущение, что я попала в чужой маразм.