скачать книгу бесплатно
Я отвернулась
Джейн Корри
Психологический триллер (АСТ)
Иногда всё решают мгновения.
Сорокадевятилетняя Элли лишь на миг отвернулась от обожаемого внука Джоша, сосредоточившись на телефонном разговоре мужа (а у нее были основания так поступить).
И… жизнь раскололась на «до» и «после».
И ничего уже нельзя было изменить: в пруду плавала детская футболка – алая, точно кровь.
Трагический несчастный случай?
Однако полиция так не считает. Элли обвиняется в убийстве, в том числе на основании фактов из прошлого, которые она много лет скрывала от всех.
Но виновна ли Элли? Кто она: хладнокровная преступница или несчастная жертва?
И что в действительности произошло тем ужасным днем, когда счет шел на секунды?
Джейн Корри
Я отвернулась
Памяти моей мамы: самой сердечной, самой доброй бабушки из всех.
А также моему мужу, детям и внукам – и моей веселой озорной компании подруг, недавно ставших бабушками.
И наконец, мои крепкие объятия Дорис – нашей горячо любимой бабушке, которая жила с нами все те годы. Нам с сестрой приходилось называть ее по имени, так как она считала, что обращение «бабушка» ее старит!
Серия «Психологический триллер»
Jane Corry
I LOOKED AWAY
Original English language edition first published by Penguin Books Ltd, London
Перевод с английского А. Воронцова
Компьютерный дизайн В. Воронина
Печатается с разрешения Penguin Books Ltd. и литературного агентства Andrew Nurnberg.
© Jane Corry, 1982
© Издание на русском языке AST Publishers, 2021
Не стоит спешить.
Но, замешкавшись, я стану движущейся мишенью.
Каждой клеткой тела я боюсь внезапно почувствовать чью-то руку на плече. Рывок за запястье.
Машины проезжают мимо. Слишком близко к обочине и медленно, словно сверяясь с дорожными знаками. Я застываю в ужасе. Вдруг они кого-то ищут?
Иду дальше. Сажусь на мокрый асфальт.
«Пожалуйста, помогите! – молю. – Дайте поесть!»
Возможно, мой живот ненадолго наполнится. Но что дальше?
Вы бросите меня на улице?
Бен Вествуд, поэт и автор книги «Стихи беглеца».
ДЕЙЛИ ТЕЛЕГРАФ
РЕБЕНОК ПОГИБ В РЕЗУЛЬТАТЕ «ТРАГИЧЕСКОГО ПРОИСШЕСТВИЯ»
Маленький мальчик погиб в «трагическом происшествии», как описывает это полиция.
Никаких подробностей пока не сообщается.
Пролог
Элли
Оксфордшир
Суббота семнадцатого августа две тысячи девятнадцатого года. Дата, которая навсегда высечена у меня на сердце, хотя я и не знаю времени с точностью до минуты. Сейчас это просто знойный летний день, как и предсказали синоптики. У нас с Роджером впереди вся оставшаяся жизнь. Так сказала семейный консультант, когда мы выходили из ее кабинета. Вы согласились позволить себе начать все заново. С чистого листа. Не оглядывайтесь назад.
Я и пытаюсь следовать ее совету, но не могу не обращать внимания на невидимый шрам, который всегда со мной. Постоянная ноющая боль внутри.
«Занять себя чем-то» помогает. Вот почему я шагаю в город в новых бирюзовых босоножках с золотистой отделкой – они мне нравятся – чтобы купить любимый «волшебный» увлажняющий крем. Я не пытаюсь состязаться с сетевым сообществом «Гламурные бабушки», но получаю настоящее удовольствие, когда люди удивляются: «Что? У вас четырехлетний внук? Вы выглядите слишком молодо для этого». В свои сорок девять я наконец-то чувствую себя комфортно по сравнению с тем временем, когда была неуклюжим подростком. Теперь у меня есть семья и собственные интересы, а также волонтерская работа при тюрьме. Это не дает бездельничать. Помогает отвлечься от прошлого.
– «Большая проблема», свежий номер! – зазывает покупателей женщина, сидящая на тротуаре у магазина «Бутс» [1 - «Бутс» – ведущая британская сеть магазинов фармацевтики, а также товаров для здоровья и красоты. (Здесь и далее прим. перев.)]. Голосом, исполненным надежды, но без просящей интонации, свойственной прочим бездомным, встречающимся в округе. Я регулярно покупаю у нее журналы, несмотря на то что она иногда кажется грубоватой, хотя на самом деле довольно мила.
Она появилась на нашей главной улице года полтора назад в своих фиолетовых «хипстерских» штанах (того фасона, что пузырятся по бокам и сужаются к лодыжкам), с вытатуированными на шее серебряными и золотыми звездами, в мешковатой темно-синей ветровке, с серьгами-затычками, бритой головой и обветренным лицом, на котором читалось от сорока и больше лет. Увидев ее несколько раз, я стала оставлять ей на еду немного лишних денег, которые она быстро прятала в один из объемистых карманов. «Пасиб», – всегда коротко благодарила женщина. Потом потирала ладони одна о другую, словно счищала с них невидимую грязь, оставшуюся после денег. Еще у нее была привычка тихонько напевать, хотя разобрать мелодию удавалось с трудом.
Однажды я спросила, давно ли она бездомная. «Время от времени», – ответила она неопределенно. Это положило начало коротким беседам, которые мы вели всякий раз, когда я покупала журнал. Однажды она даже рассказала, что ее зовут Джо (хотя произнесла она это, заставив меня заподозрить, что при рождении ей дали другое имя) и что она «не заморачивалась учебой» в детстве. («Но имейте в виду, я очень много читала в тюрьме», – добавила она.) Я задумалась: интересно, за что она сидела, но не стала спрашивать. В другой раз мы с увлечением поспорили, способны ли новые правительственные инициативы по борьбе с бродяжничеством действительно помочь людям на улицах.
Когда погода портилась, я беспокоилась о ней и даже пыталась подыскать место для ночлега – хотя из этого ничего не вышло. Возможно, я приняла ее чересчур близко к сердцу, но такова уж моя натура – помогать. Плохо, что в наши дни все еще существуют люди без еды и крыши над головой. Но несколько месяцев назад, когда старые подозрения насчет Роджера вновь обрели почву, я увидела, как вдрызг пьяная Джо шатаясь выходит из паба. Меня не расстроила пустая трата моих денег, скорее обидела мысль, что меня водят за нос. И конечно, я не одобряю алкоголь. Не с моим прошлым.
С тех пор, признаться, я стараюсь ее избегать – иногда перехожу на другую сторону улицы и притворяюсь, что не замечаю Джо. Но именно сегодняшним знойным августовским утром я почему-то чувствую, что надо остановиться.
– Спасибо, – говорит она, глядя в свою грязную ладонь. Это точная сумма за журнал. От ее разочарования мне становится неловко. Есть в этой тощей бритоголовой женщине с квадратной челюстью что-то придающее ей одновременно и уязвимый, и суровый вид. Я ловлю себя на том, что лезу в сумку за дополнительными деньгами.
А потом я вижу ее. Кэрол.
Какое-то мгновение стою, замерев на месте и вглядываясь в женщину, чуть не разрушившую мою семью. Я не из тех, кто много ругается, но с удовольствием прокляла бы эти стройные загорелые ноги в тонких колготках и кремовых туфлях на шпильках, бесстыже выставленные напоказ. Короткое платье с пояском (гораздо более стильное, чем мои летние джинсы) подчеркивает тонкую талию так, что я удивляюсь: ест ли эта женщина вообще. Сама я могу набрать четыре фунта, просто посмотрев на шоколадный батончик.
Я отмечаю, что руки Кэрол обнажены – она моложе меня и ей нет необходимости прикрывать некоторую дряблость, подкравшуюся ко мне несколько лет назад, ближе к сорока пяти. У моей соперницы длинные темные волосы (вьющиеся, а не безжизненно-прямые и мышиного цвета, как мои), которые якобы естественным образом струятся ниже плеч, но я точно знаю, что каждую среду она делает горячую укладку. Одна моя подруга ходит в ту же парикмахерскую. Наш средних размеров дремотный оксфордширский городок – всего двадцать минут неспешной ходьбы до центра – того сорта, где все всё обо всех знают. Господи, вот бы никогда не видеть этого места. Или эту женщину.
Кэрол идет вдоль главной улицы прямо ко мне, уверенным шагом, темно-синяя сумочка болтается на плече. Темные солнцезащитные очки вздернуты на макушку, скорее с целью продемонстрировать дизайнерский бренд, нежели с какой-либо практической. На губах яркая кораллово-оранжевая помада. Того же оттенка, что я нашла на рубашке Роджера сразу после Рождества. «Он мой!» – словно прокричало мне это пятно.
Сама я предпочитаю безопасные спокойные оттенки. Либо полупрозрачный блеск для губ, либо – в особых случаях – бледно-персиковый. Только вот что толку с этой «безопасности»?
От одного вида этой женщины у меня подкашиваются колени. Я взмахиваю руками, чтобы удержаться на ногах, и роняю сумку. Монеты звенят по тротуару. Что она здесь делает? В последний раз, когда я проходила мимо симпатичного кирпично-каменного коттеджа с жимолостью вокруг двери, там висела табличка «Продано». Роджер поклялся, что Кэрол вернулась в Лондон. Однако вот она – идет прямо на меня.
«Это помада Кэрол, – признался муж, когда я приперла его к стенке, размахивая рубашкой. – Прости, Элли. У нас с ней всё по-настоящему. Мы уже внесли депозит за совместное жилье в Клэпхеме. – Он застонал, будто от боли. – Дело в том, что я люблю ее».
Нет! Он не может так поступить! Я не допущу этого! Конечно, у Роджера и раньше случались интрижки, но он никогда не употреблял в связи с ними слово «любовь». Оно принадлежит только нам! Нашей семье.
Я схватила его за лацканы, притягивая к себе. Муж по-прежнему носил коричневые твидовые пиджаки даже дома, как во времена, когда читал лекции.
«Как ты можешь пускать псу под хвост двадцать восемь лет брака? – рыдала я. – Я думала, что мы состаримся вместе! А как же дети?»
«Ради всего святого, не надо, Элли, – ответил он, отстраняя меня, словно не мог вынести моего прикосновения. – Дети уже взрослые».
Но детям в любом возрасте нужны оба родителя. Кому, как не мне, это знать?
Страх сменился гневом. «А как же тогда Джош? – выпалила я. – Ты что, действительно хочешь, чтобы мы сказали ему, что дедушка бросил нас ради другой женщины? Что он подумает о тебе, когда вырастет?»
Роджер пожал плечами. «Для него я никуда не денусь. Кэрол любит детей. Всегда их хотела. Она не станет возражать, если он будет приезжать на выходные».
«Ты не можешь так поступать! Я не позволю!»
Он отступил еще на шаг, глядя на меня как на чужую. «Давай посмотрим правде в глаза, Элли. С тех пор как я узнал, что ты сделала, просто не могу смотреть на тебя как раньше. И мы не настолько старые, чтобы не начать все заново. В общем… – Казалось, он колеблется. – Я хочу развестись».
Оставалось только одно. Много лет назад я пообещала, что больше так не буду. Но старые привычки неискоренимы. На удачу, кухонные ножницы оказались под рукой.
«Господи, Элли! – закричал он, хватая кухонное полотенце, чтобы зажать кровоточащую рану на моем запястье. – Что ты творишь?»
Мне внезапно почудился голос мачехи.
«Да что с тобой не так, Элли?»
Я не могу вспоминать об этом без содрогания.
После того как меня зашили в Рэдклиффе, Роджер сказал (с тоскливым выражением на лице), что он поразмыслил и, возможно, я права. Он не может рушить нашу семью. Он останется. Будет ходить в семейную консультацию, если я твердо пообещаю никогда больше не причинять себе вреда. Он уже поговорил с Кэрол, и она «приняла это».
– Ага, вот вы куда закатились!
Голос продавщицы газет ворвался в воспоминания, возвращая меня в настоящее. Она сидит на корточках возле моих ног, собирая разбросанные по тротуару монеты. – Вот, все здесь! Не сомневайтесь!
Смутившись, я наклоняюсь и протягиваю руку, чтобы принять от нее горсть мелочи. Потом замечаю краем глаза кремовые туфельки. Ощущаю навязчивый тошнотворный аромат духов. Над ухом раздается голос Кэрол. Достаточно тихий, чтобы только я могла его слышать. У нее тоненький тембр маленькой девочки – из тех, что так раздражают взрослых женщин и на которые, однако, постоянно западают некоторые мужчины.
– Я думаю, вы должны знать, что мы все равно встречаемся, – шипит она.
Сердце колотится, когда я поднимаю на нее взгляд.
– Роджер хочет, чтобы его семьей была я! Кстати, вашему внуку понравился новый домик для игр?
Откуда она об этом узнала? Роджер купил его в подарок Джошу и установил в нашем саду. Должно быть, муж виделся с Кэрол, не сказав об этом мне, и упомянул домик в разговоре. У меня пересыхает во рту. А может, она стояла рядом, когда муж его выбирал?
Меня тошнит от этой мысли. Вдруг персонал магазина подумал, что это она настоящая бабушка моего внука.
– Оставьте меня в покое! Вы лжете! – говорю я дрогнувшим голосом.
Она наклоняет голову набок, словно изучает меня.
– Да неужели? А я слышала, что именно вы занимаетесь этим всю жизнь. Кое-кто считает, что вам нельзя доверять детей…
Неужели Роджер предал меня? Или она узнала от кого-то другого? Возможно, видела где-то мое имя. Сохранились записи. Что делать, если все откроется?
– Как вы смеете… – пытаюсь я сказать, но слова застревают в горле. Прежде чем мне удается их выдавить, Кэрол исчезает на главной улице, растворившись в толпе покупателей с шикарными сумками.
– Я вернулась! – кричу я. Все еще дрожащими руками запираю за собой дверь и аккуратно кладу ключи в сине-белую чашу веджвудского фарфора на столике в прихожей, рядом со связкой Роджера, к которой прицеплен брелок «Дедушка» – подарок от дочери на прошлое Рождество. Мы стали чрезвычайно щепетильны в вопросах безопасности, когда в прошлом году по нашему району прокатилась волна грабежей со взломом, а на соседа даже напали. Однако сейчас меня больше тревожит встреча с Кэрол.
Кое-как мне удается заставить голос звучать нормально. Но во рту все пересохло от страха. Я иду к холодильнику, чтобы налить стакан «бузины сердечной» – травяного чая, который делаю сама каждое лето из растений в нашем саду. Богатые травами клумбы и обширные лужайки – одна из причин, по которой мы купили этот дом на окраине, прекрасный особняк времен королевы Анны, с бледно-лимонными наружными стенами, скользящими рамами и изящными дымоходами. Здесь есть и несколько деревьев, под которыми я посадила маки и незабудки в память о маме.
Вы никогда не повзрослеете достаточно, чтобы перестать нуждаться в матери. Даже спустя столько лет я по-прежнему вижу мысленным взором ее милое, заботливое, доброе лицо и ощущаю аромат роз от нежной кожи. До сих пор чувствую прикосновение ее щеки к своей. В ранних воспоминаниях я сижу рядом с ней на корточках в ее любимом саду, а она пропалывает клумбы, пока не устанет и не присядет рядом отдохнуть. Я гуляю с ней по проселочным дорогам. Это она научила меня названиям всех полевых цветов и кустарников. Мы собирали их и сушили между страниц детской энциклопедии «Британника», а потом доставали и делали гербарий, подписывали каждую страницу, сверяясь с моей изрядно потрепанной книгой о дикорастущих растениях.
Больше всего мама любила незабудки. Моим же фаворитом была коровья петрушка, также известная как «кружево королевы Анны». Однажды я тронула пальцами нежный белый цветок и расплакалась, когда он распался в моих руках на лепестки. «Все в порядке, – сказала мама. – Здесь полно других, которые можно собрать». Это одно из немногих сохранившихся у меня воспоминаний о детстве, так что я цепко держусь за него и боюсь потерять. Как бы она любила своих внуков! Наверняка обожала бы Джоша…
– Я выйду через несколько минут! – отзывается Роджер из кабинета.
Радио надрывается на кухне, советуя, как правильно готовить идеальное сырное суфле. Я всегда оставляю радио включенным, даже когда выхожу из дома. Его бормотание успокаивает, за исключением новостей, из-за которых я сразу перехожу на другой канал. Мне и без них хватает волнений.
Над двойной керамической раковиной я мою руки любимым лавандовым мылом и ставлю чайник на плиту. А мысли все крутятся в голове. Говорить ли Роджеру, что я видела Кэрол в центре – хотя он и уверял, что она переехала? Ужасно хочется сказать. Но в семейной консультации советовали не выдвигать никаких обвинений. Нужно вести себя, как будто я доверяю мужу. Я даже притворилась обрадованной, когда он в прошлом месяце ни с того ни с сего подарил мне серебряный браслет. Неужели он и вправду решил, что подарок может искупить грехи?
«Папа вел себя отвратительно, но он раскаивается, – заявила дочь, когда все выплыло наружу. – Неужели ты не можешь его простить? Я не хочу быть девочкой из семьи, в которой родители не разговаривают. Мои подруги постоянно твердят, что мы счастливые. И Джош так сильно любит вас обоих».
Джош! Вот истинная причина моего терпения. Я не могу поверить, что моему единственному внуку уже четыре года – даже почти пять. Теперь невозможно представить жизнь без него. «Буля!» – возбужденно кричит он, когда приходит в гости. Обычно он зовет меня так, потому что ленится выговаривать «бабуля», и это прозвище ко мне прилипло. Официально «день Джоша» – понедельник, тогда я присматриваю за ним, пока дочь работает. А просто так я вижу своего драгоценного внука каждый день. И только попробуйте мне запретить! С той самой минуты, как впервые взяла его на руки, – я словно таю. Такой сильный прилив чувств даже меня удивил. Это было – осмелюсь заметить – даже сильнее любви к собственным только что родившимся детям. Как такое могло случиться?
Когда Джош стал постарше, я еще больше опьянела от счастья. В мире нет ничего дороже его слюнявых детских поцелуев; мягких, пухлых, теплых рук вокруг моей шеи; радостного изумления на его лице, когда мы дуем на одуванчики или протаптываем дорожку в снегу; его невероятной серьезности, когда он произносит сложенные из кубиков слова (М… А… М… А…) или помогает печь хрустящие шоколадные пирожные, стоя на своем специальном маленьком табурете в нашей кухне.
Но любимое развлечение Джоша – стоящая теперь на туалетном столике швейцарская музыкальная шкатулка, подаренная мне мамой. После ее смерти эта вещь утешала меня, давая ощущение, что мама по-прежнему рядом. Это деревянный ящичек с вырезанным на крышке цветком. Нужно дважды повернуть ключ, а затем поднять крышку. «Закрой глаза!» – часто говорю я Джошу. Он моментально зажмуривается с полнейшим доверием, которое есть только у детей. Звуки «Эдельвейса» наполняют воздух. А затем я говорю: «Открывай!» – и его глаза всегда полны удивления.
«Магия, буль!»
Мой внук сделал так, что жизнь снова стоит того, чтобы жить. И я не позволю Роджеру или бесхозной разведенке вроде Кэрол разрушить его судьбу так же, как мачеха сломала мою.
«Ты всегда можешь приехать сюда, мам, если тебе нужно время подумать», – предложил мне сын по скайпу, когда я рассказала ему о последнем романе Роджера. «Сюда» – означало в Австралию; самое далекое место, куда он смог сбежать от отца, чьи «похождения», как выразился ребенок, «вызывают тошноту». Но идея расстаться с единственным внуком на недели, а быть может, и на месяцы, казалась невыносимой.
Так же как и вероятность разделить заботу о нем с другой женщиной.
Разве я могу позволить Джошу расти, называя Кэрол бабушкой? Она была бы «гламурной» бабушкой, а я – маленькой, серой, невзрачной мышкой. Она засыпала бы Джоша подарками, чтобы завоевать его любовь. Я почти вижу, как она ведет его в зоопарк или в цирк. Он мог бы – и при одной этой мысли я вздрагиваю от боли – вырасти и любить ее больше, чем меня.
