Золотой стандарт копейки

На третий день наблюдение сняли, и я смог заняться работой. Вскоре в моей каморке появились очень неплохая зрительная труба, пара пистолетов, блокнот и письменные принадлежности. Не обошлось и без небольшого погребца с приличной едой и напитками – не питаться же, в самом деле, той мерзостью, что вынужден покупать старый еврей!

Впрочем, вопрос питания очень быстро решился самым лучшим образом. Уже к концу второй недели моя квартирная хозяйка увидела ЧТО я несу домой, и со скандалом отняла у меня судок с мерзейшими ошмётками мясницкой работы. С тех пор питаюсь я за общим столом, а стоит это мне всего две копейки, да и те в долг. Самое же главное преимущество общей трапезы – разговоры!

Ну что ещё обсуждать за столом в воровском притоне, как не дела и делишки его обитателей! Между своими тут ничего не скрывается. Самые грязные подробности преподносятся с гордостью! Понятно, в «свои» я попал не сразу…Более того, был почти провальный момент, когда я чуть не угодил в кабалу.

Ел я, как уже говорилось, в кредит, но очень быстро выяснилось, что долги в этих краях принято если не отдавать, то отрабатывать по полной. Старого еврея, не годного на большее, попробовали пристроить к попрошайничеству. Понятно, это меня никоим образом не устраивало! Нужно было срочно придумать способ легализации доходов. Мысли вертелись в голове самые разные. К примеру, Лазарь мог поговорить с кем-то из общины и начать перепродавать краденное. Мог старик заняться и иными, разной степени законности негоциями, но… Но всё это требовало огромного времени, почти начисто исключало возможность действенного наблюдения за бандитами, да было и просто опасно! Ведь на самом-то деле легенда у Лазаря Моисеевича была далеко не столь тщательно отработана, чтобы соваться, к примеру, в настоящую еврейскую общину! Там его фальшивая сущность будет вскрыта в момент!

Но выход нашёлся! С молодых лет есть у меня приятель – Иван Обнорский. Он родился и рос до десяти лет на Кавказе, после чего его отца, майора артиллерии, перевели в Петербург. Так вот, в горах мальчик освоил весьма редкое мастерство – фигурную набойку по дереву крохотными кусочками серебра. Искусство это требует сосредоточения, предельной концентрации внимания и огромной усидчивости, но получающиеся «изделия» того стоят!

Иван обучил своему ремеслу и меня. В юности мы часто соревновались, чей нож или пистолет будут украшены богаче и интереснее. Не забросил я этих занятий и после того, как пошёл работать в полицию. Монотонная, требующая сосредоточения работа руками помогает нужным образом сконцентрировать внимание, и часто именно во время изготовления очередного подарочного мушкета ко мне приходило прозрение о том, как же сложить все улики и показания свидетелей по запутанному делу в непротиворечивую картину. Да и сами богато инкрустированные в необычном стиле предметы служат отличным подарком.

Итак, я решился! На следующее утро после деликатного предложения выйти «немного поработать» нищим я подошёл к своей хозяйке с предложением взять в счёт долга небольшой ножичек. После того, как Инесса Ардалионовна увидела на моей ладони совсем небольшой, но богато инкрустированный серебряной насечкой, нож для разрезания страниц, глаза её заблестели, а я немедленно был препровожден в лавку местного старьёвщика. Там и «выяснилось», что нож попал ко мне не «по случаю», а является моим собственным произведением.

С этого момента мой социальный статус вырос неимоверно! Оба имевшиеся в наличии ножа и пистолет были куплены за очень хорошие деньги, а вечером меня вызвал к себе Паша.

Не скрою, я весьма мандражил, опасаясь, что уголовник опознает меня и раскроет обман. Но вышло к лучшему! Мой ненаигранный страх был принят как должное – ведь передо мной был грозный главарь самой жестокой местной банды, а я был всего лишь жалким старым евреем. Повертев в руках купленный одним из своих подельников кинжал, Паша приказал меня не трогать, обеспечить всем необходимым для работы, а ему сделать пару пистолетов в той же технике, но чтоб непременно с геройствующими викингами.

Теперь я мог спокойно ходить по местным лавчонкам, питаться нормальной пищей, а главное, совершенно мотивированно расспрашивать всех окружающих о викинге.

Узнал я немало! Паша был из чухонцев. Отец его, Ингвар Сенчавичус, по кличке Одноухий, был потомственным разбойником и воспитал сына в духе семейных традиций крайней жестокости и пренебрежения ценностью человеческой жизни. Собственно, людьми как таковыми викинг считал только собственное близкое окружение, остальных причисляя к фраерам, должным обеспечить его всем необходимым и пойти под нож по миновании надобности.

Банду пашиного родителя, устроившую серию мародёрских набегов во время войны с Наполеоном, разделал под орех взвод стрелков четвёртого карабинерского полка, совершенно случайно шедших мимо недавно захваченной бандитами деревушки. Далее у молодого человека была череда ничем, кроме запредельной бессмысленной жестокости, не примечательных преступлений, в итоге которых он и оказался на каторге в Сибири. О дальнейшей судьбе мерзавца я знал с его собственных слов.

Но история историей, а мне нужно было совсем другое. Контакты, связи, информация о готовящихся крупных преступлениях. А вот тут-то было глухо. То есть мелкий рэкет наблюдать можно было постоянно, сарай с мешками, в которых копились копейки, находился как раз в нашем дворе, но кроме порки попрошаек, утаивших часть выручки, ничего по-настоящему значимого не происходило.

Прошло почти два месяца. Удушающая летняя жара сковала город. Торчать в каморке, расположенной под самой крышей и прокаливаемой безжалостным солнцем, становилось почти невыносимо. Мне смертельно надоела роль Лазаря Моисеевича и я уже подумывал, что тому пора «возвратиться в Варшаву», когда мне всё же повезло!

Дворецкий графа Воронцова появился на Лиговке вечером. Я как раз сидел в своей каморке у открытого окна, и заканчивал набивку орнамента на левой щеке рукояти пистолета, предназначенного для Паши. Шум, поднявшийся в доме, заставил меня прервать работу и выглянуть наружу.

Во внутреннем дворе стояли дрожки – открытый экипах очень хорошей работы, какие нечасто появляются в этих краях. Я понял, что ждал не зря! Осторожно выскользнув из своей мансарды, я крадучись спустился по лестнице к хозяйской гостиной. Больше серьёзного гостя принимать было и негде. Гостиная, как и все хозяйские помещения, была оборудована толстыми дубовыми дверьми, и расслышать, что же там обсуждалось, не представлялось возможным. Я занял пост в чуланчике под лестницей, мимо которого гости неизбежно пойдут к выходу.

Почти два часа проторчал я, скрючившись в три погибели, в душном пыльном чулане! Сидел, прильнув глазом к щели между досками, и ждал. В чулане хозяйка хранила травы, воздух был наполнен немыслимой смесью запахов, и мне почти непреодолимо хотелось чихнуть. Борьба с этим недостойным позывом заняла львиную часть времени, и отняла у меня порядочно сил. Но вот, наконец, в коридорчике, ведущем к парадной, раздались голоса.

Масляная лампа в руках викинга осветила коридор, и я разглядел гостя! Не кто иной, как сам старший дворецкий пребывающего сейчас на юге графа Воронцова! Это была удача! Удача, на которую я не смел и надеяться! К графу давно возникало множество вопросов по линии Третьего управления, но касались они, в основном, его деятельности на Кавказе. В информированных кругах ходят упорные слухи о достаточно тесных связях графа с горцами, что объясняет весьма странное, если не сказать иначе, течение войны.

Шамилю уже не в первый раз явно позволяют уходить из совершенно безнадёжного положения после проигранных им сражений. Война слишком выгодна для целого ряда офицеров и чиновников южной администрации, чтобы вот так её заканчивать. И главный бенефициар – наместник, граф Воронцов.

Но ни одной прямой улики против графа нет. Напротив, он имеет в свете множество влиятельных друзей, и император не раз публично заявлял, что не поверит голословной клевете на достойного чиновника, прекрасно проявившего себя во время войны против Турции. Всё, что говорится о кавказских делах, немедленно объявляется происками завистников Воронцова. И вот, дворецкий столь влиятельного человека почти час беседует с главарём самой бесчеловечной шайки в столице империи. Многое бы я отдал, чтобы узнать о чём! Что ж, Лазарю Моисеевичу ещё предстоит поработать на Лиговке. Похоже, в этом прудике водится по-настоящему крупная рыба.

VII

.

Теснейшее наблюдение за дворецким графа Воронцова, установленное с санкции шефа, вскрыло ряд очень занимательных подробностей его жизни. Нет, мне, как представителю тайной канцелярии нет дела до предпочтений уважаемого Апполинария Абрамовича по женской части, до которой он оказался большим охотником. Мне интересна другая сторона его тайной жизни.

Так вот. Выяснилось, что господин дворецкий совершенно негласно занимается не совсем благовидными делами по продаже крепостных. Известно, что точность переписи «душ» у нас поставлена из рук вон плохо, и помещики частенько злоупотребляют продажами неучтённых людишек в обход закона. Продавец торгует пока ещё не внесёнными в списки людьми, а покупатель легализует их, вписывая в ведомости на место давно усопших. Как правило, такие крепостные используются на тяжёлых работах, часто умирают, и заменяются свежими партиями.

У казны, при этом, создаётся ощущение, что помещик чрезвычайно заботится о своих людях, ведь смертность у него в разы меньше, чем у соседей, несмотря на откровенно вредное тяжелейшее производство. Такие помещики получают от казны субсидии, их награждают орденами и медалями, приглашают во всевозможные государственные учреждения. Они всегда в почёте, и слывут большими гуманистами. А по полам сюртуков у этих бездушных тварей, иначе назвать их я не могу, стекает кровь тысяч замученных мужиков.

Но к чему это я? Выяснилось, что уважаемый Апполинарий Абрамович является не только дворецким графа Воронцова, но и крупнейшим в районе столицы торговцем живым товаром. Его родная сестра, Анфиса Абрамовна управляет огромным поместьем графа, служащим в качестве пересыльного пункта и рынка для нелегальной торговли людьми. Среди крестьян её зовут не иначе, как «кровавой барыней». В то время, как за издевательство над крепостными обычного помещика могут даже лишить дворянства, у Анфисы Абрамовны нравы царят более чем необычные. Ведь почти все крепостные здесь из числа «несуществующих». Они отлично знают свою грядущую участь, и готовы на всё, лишь бы задержаться на этом, последнем в своей жизни, полустанке по дороге к каторжным работам и смерти.

Под присмотром «кровавой барыни» действует притон, где проверенные, надёжные, а главное – богатые люди могут удовлетворить самые низменные свои желания. Тут собираются последователи маркиза де Сада и любители ещё более мерзких развлечений с мальчиками и девочками.

Понятно, что тайна соблюдается самая строжайшая. Понятно и то влияние, которое приобрёл граф Воронцов в обществе, имея столь убедительный компромат. Ведь среди постоянных гостей поместья немало влиятельнейших людей света, и даже сам…

Конечно, в случае чего, граф отмажется. Сделает крайним того самого дворецкого, о тёмных делишках которого якобы ничего и не знал. Но открытое беззаконие должно быть пресечено! Ведь именно для борьбы с подобными злоупотреблениями и бесчеловечной жестокостью власть имущих и создавалось наше Третье отделение тайной канцелярии! Император не просто так вручил шефу чистый носовой платок, ставший символом нашей организации! Борясь с беспределом зажравшихся помещиков и олигархов мы должны утирать этим платком слёзы страждущих!

Нужно сказать, что страждущих за последнее время весьма прибавилось, и терпение нашей организации на пределе. Прошёл уже год с того памятного весеннего дня, когда меня пригласили на разговор к шефу и я узнал об афёре с копейками.

Время это не пропало даром. Мы вышли на преступников, осуществляющих деятельность у нас дома, ждём вестей из-за границы об истинных организаторах этого громкого дела. Я успел вспомнить прошлое и поработать «в поле», изображая старого еврея Лазаря Нахамкеса. Нахамкес втёрся в окружение главаря банды, орудующей в столице, узнал много интересного, но функция его была конечна, и зимой он «вернулся на родину в Варшаву».

По правде сказать, мои люди рвутся в бой и готовы начать самосуд. Потому вчера я отправился к шефу с настоятельной просьбой санкционировать силовую акцию по пресечению работорговли. С открытием навигации за границу планируется продать сразу несколько сот крестьян, и у нас появляется шанс застать с поличным ублюдков, наживающихся в буквальном смысле на крови соплеменников. В поместье графа Воронцова решил ехать сам шеф, мне же поручена морская часть операции – нужно перехватить работорговцев непременно после погрузки людей на корабль, но до того, как они затеряются в открытом море. Дописываю эти строки, собираю вещи и иду к порту, где меня уже ждёт шлюпка с патрульного корабля, выделенного нам для этой операции флотом.

VIII

.

Две недели назад стало известно, что подручные графа Воронцова договорились о продаже крупной партии рабов. Информаторы сообщили не только о самом факте сделки, но и о предполагаемом месте погрузки живого товара на корабль, который должен доставить рабов новому хозяину. К сожалению, название судна осталось нам неизвестным. Интересно, что для охраны живого товара дворецкий графа, Апполинарий Абрамович Федотов, задействовал людей самого бесчеловечного, пожалуй, бандита Санкт Петербурга и окрестностей Паши Викинга.

Брать злодеев нужно было с поличным, но как? Единственный выход – одновременная атака с суши с моря. Организовать подобную операцию своими силами не представлялось возможным, и я обратился за содействием. По протекции шефа для сухопутной части операции командование округа выделило эскадрон улан, а для перехвата «купца» – бриг пограничной стражи «Стрела».

Больная нога не давала мне шанса на полноправное участие в сухопутном сражении, и я предпочёл крепкую палубу брига, на которой и пишу эти строки, облокотясь на планшир.

Погоня продолжается уже восемь часов. Пользуясь лёгким утренним бризом, «Стрела» вышла в район выборгской губы. Мы успели пройти не более семи миль от входа в бухту, когда с мачты раздался крик «парус на горизонте».

Конечно, это мог оказаться любой случайный корабль, которых немало в этих водах. И, тем не менее, совпадение времени, места и предполагаемого курса замеченного судна с нашими ожиданиями вселили в меня надежду. Капитан приказал ложиться на другой галс.

Очень скоро стало ясно, что с видневшегося на горизонте судна нас заметили, там тоже переложили руль, но «Стрела» – один из лучших ходоков во флоте и уйти от неё непростая задача. Спустя два часа точка на горизонте превратилась в облачко, а ещё через три стало окончательно ясно, что мы преследуем большой корабль с парусным вооружением фрегата.

Легкий западный ветерок не позволял идти более семи узлов, расстояние между кораблями постепенно сокращалось и уже становилось ясно, что до вечера погоня, так или иначе, завершится. Однако, как рассмотрел в подзорную трубу капитан, с преследуемого судна что-то постоянно выбрасывали за борт. Видимо, избавлялись от контрабанды, ибо не опознать в нас пограничную стражу было невозможно.

Громко прокляв своего предшественника, содержавшего «Стрелу» в таком отвратительном состоянии, что лёгкий бриг, несущий все возможные паруса вплоть до триселей, не мог быстро догнать жалкого купчишку, молодой капитан, скрепя сердце отдал приказ поднимать бом-брам-стеньгу на грот мачте. Стеньга, как мне объяснил стоящий рядом помощник капитана, была пересохшая и не вызывала ни малейшего доверия, но бом-брамсель сейчас был необходим как воздух хотя бы на время.

От грустных мыслей, что кроме груза, капитан убегающего «купца» сейчас может топить и рабов, меня оторвал новый крик марсового «Парус на горизонте». Решив лично посмотреть, что же увидел марсовый, капитан мигом взлетел на мачту со своей подзорной трубой. Оставалась призрачная надежда, что навстречу движется русский фрегат, тогда у взятого «в два огня» противника не осталось бы ни одного шанса на бегство, однако то, что капитан увидел на горизонте, не было фрегатом! Это вообще не было плодом рук человеческих. Огромная чёрная туча быстро приближалась к бригу, несясь на пересечение его курса практически в лоб. Я ни разу не попадал в подобные шквалы, но слышал о них немало. Для раздумий времени не оставалось, надо было срочно действовать!

Прямо с марса полетели приказания: – «На бом и брам-шкотах стоять! Марса фалы держать на руках!» Спустившись на палубу и дождавшись выполнения предыдущих приказаний, капитан продолжил: «Руль под ветер! Бом и брам-шкоты и марса-фалы отдать – тянуть гитовы!» И вслед за тем: «Отдать марса-шкоты, фока и грота-шкоты и галсы!» К тому моменту, когда грозная туча нависла над носом брига, все шкоты успели отвернуть с планок и везде тянулись гитовы.

Бриг с неимоверной быстротой бросился к ветру, дувшему ещё от веста, и, словно существо разумное, спешил поставить себя в положение наивыгоднейшее для встречи нового грозного противника. Момент замедления – и «Стрела» подверглась бы неизбежной гибели, но жесточайший шквал, один из тех, что случаются в этих местах в весеннюю пору, разразился над бригом тогда, когда он уже укатился от своего прежнего курса на четыре румба и ударил практически в параллель его реям с подветренной раковины. Все паруса, кроме подветренных частей фока и грота заполоскали, но бриг не потерял хода, руль был положен на борт, и скоро заполоскали и нижние паруса. Несмотря на эти приготовления, удар шквала был так жесток, что рангоут затрещал во всех своих составах и «Стрела», застонав от внезапного напора, накренилась почти на пятнадцать градусов, но продолжила поворот. Когда ветер пришёл на линию фордевинда, все паруса взбросило над их реями, гитовы вырвало из рук матросов, а все шкоты высучило из планок и кнехт.

Неимоверным усилием троих рулевых руль отвели в прямое положение, реи поставили прямо и бриг птицей устремился по направлению ветра, который, однако, быстро опередил судно и позволил послать людей наверх, приводить в порядок такелаж и паруса.

Проводив тяжёлого гостя, мы с капитаном обратили подзорные трубы на купца. Вместо стройного и прекрасного легкокрылого великана нашим взорам предстало нечто, напоминающее плавучий закрытый понтон: все три стеньги, сломанные со всем рангоутом, брошены были одним ударом на правую сторону судна, а марсели с брамселями, совершенно покрыв топы мачт, образовали огромную неправильную палатку. После непродолжительного затишья восстановился прежний ветер, и мы с облегчением положил свой бриг на новый галс. Нам осталось только подойти к беспомощному противнику, чтобы доделать то, ради чего всё и затевалось.

Это и впрямь был фрегат! Нет, не «купец» с парусами фрегата, как мы думали раньше. «Софи» была настоящим специализированным судном для торговли живым товаром, построенным явно знающими толк в судостроении людьми. От боевого корабля наш приз отличался только отсутствием орудийной палубы. Работорговец был построен в Тулоне. Совсем новое, всего два года, судно с медной обшивкой подводной части и чудесными ходовыми качествами имело все шансы уйти. Команда здесь была собрана с бору по сосенке: капитан француз Анри Мориньян, офицеры голландец, португалец и польский еврей, а матросами служили, по виду, все без исключения, народности на планете. По крайней мере, китайцы и негры в команде имелись!

С нескрываемым волнением поднялся я на палубу «Софи». За те полчаса, что потребовались нам на сближение и спуск катера, команда торговца несколько привела корабль в порядок. Обломки рангоута были выброшены за борт, и теперь ставились временные паруса, на которых можно доползти до ближайшего порта. Не стоит и говорить, что пока лейтенант выяснял отношения со шкипером, я во главе партии матросов ринулся к трюму! Они были живы! Живы все!

Мы не знали, кого именно продаёт Воронцов, ожидали увидеть крепких мужиков для тяжёлой работы в шахтах и на плантациях, а тут… Сотня девушек да две сотни мальчишек. Все от девяти до пятнадцати лет. Осторожные расспросы показали, что многих детей украли цыгане и евреи, ходившие по сёлам, но были и проданные собственными родителями. Увы, но пороки нашего общества не знают границ! Возмутительно и совершенно немыслимо, но факт остаётся фактом! Не только вконец спившиеся отцы семейств, но даже матери продавали своих дочерей работорговцам графа Воронцова! И среди этих, с позволения сказать, родителей не было крепостных! Только вольные государственные крестьяне и разночинцы! Позор! Водка и жажда поживы довели до того, что дети с младенчества знали – их родили на продажу!

Совсем это не походило на обычные делишки Апполинария Абрамовича. Понятно, почему ему понадобился Викинг! Они организовали новый канал получения рабов, а мы то и проспали! Покупать неучтённых крепостных у хозяев дорого, рынок этот узок, и предприимчивым работорговцам пришла в голову «шикарная» идея – задействовать бандитов!

Показания освобождённых на «Софи» детей ввергли в шок не только моряков «Стрелы», но даже меня! Что уж тут удивляться, что у нас появляются выродки типа Паши викинга! Родители этих детей куда как страшнее! Я буду ходатайствовать, чтобы спасённых детей не возвращали продавшим их родителям, а воспитали за счёт государства! А викингу, наладившему подобную «торговлишку» не жить! Это я решил твёрдо!

Уже возвращаясь в Кронштадт, я узнал от помощника капитана «Стрелы» о том, как случилось, что опытная команда «Софи» допустила столь чудовищную оплошность. Сомневаясь, что фрегат в состоянии оторваться от брига, безошибочно опознанного опытными офицерами по особенностям рангоута, капитан фрегата думал, что одна крайность может заставить его убавить парусов. И хотя он ясно видел грозную тучу перед носом фрегата, но полагал, что она скорее разразится дождём, нежели ветром, ибо свежий брамсельный западный ветер дул уже восемь часов к ряду.

Однако ж на фрегате всё было готово к шквалу: люди расставлены были на шкотах и фалах, и если б капитан самую малость не ошибся в направлении шквала, то всё обернулось бы совсем иначе. Ожидая шквал точно с носа, и рассчитывая, при восьми узлах хода успеть спуститься под ветер и принять его с правой стороны, с которой дул и прежний ветер, он велел положить руль право на борт. «Софи» быстро покатилась под ветер, но не имела времени уклониться более трёх румбов от курса. Удар шквала столь быстро и столь сильно налетел с направления, почти противоположного прежнему ветру, что направление его пало перпендикулярно реям и всей парусности фрегата с подветра.

Для уничтожения рангоута понадобился один миг: с жестокою силою бросило фрегат с левой стороны на правую, всё повалилось на правый борт и рангоут с треском обрушился туда же. Всего минутой раньше положенный руль позволил бы фрегату повернуть ещё на восемь румбов и встретить шквал во всеоружии. Так минута промедления сыграла роковую роль для работорговцев и спасла три сотни детей от страшной участи. Что за мешки бросали в воду во время преследования, так и осталось загадкой. Матросы уверяли, что были они тяжёлыми, а хранились в капитанской каюте… Видно, было что-то ещё, помимо работорговли, чего следовало опасаться месье Мориньяну, ну да Бог с ним.

IX

.

Вот, наконец, кажется, настал и мой час. Час ставить в этой истории точку. Вчера я разговаривал с Алесандром Христофоровичем, и он дал мне добро на ликвидацию банды викинга. В Англии у нашего человека всё прошло хорошо, угрозы для финансовой стабильности империи больше нет, и с разгулявшимися преступниками пора кончать.

Я редко настаиваю на столь жёстких акциях, как теперь, ведь человек, как правило, может исправиться. Примером тому многочисленные святые, бывшие изначально страшными разбойниками. Но сегодня терпение моё, да и не только моё, а всех посвящённых, истекло. Настало время применить высшую меру! Нет, не меру наказания, а меру защиты общества от неисправимых выродков, вроде банды Паши Викинга.

За тот год, что мы наблюдаем за Пашей, он лично и его подельники зверски убили более полусотни человек. Да, всё это были не лучшие представители общества: скупщики краденного, попрошайки, контрабандисты и проститутки. Наиболее невинными жертвами банды стали трое беглых крепостных, которых показательно зажарили на медленном огне, чтобы у остальных рабов, готовившимся на продажу на чёрном рынке, даже мысли не возникало о сопротивлении или попытке к бегству.

А ещё были дети! Дети, которых продавали в рабство зачастую их собственные родители и дети, которых похищали по всей стране и везли к Паше и его подельнику Апполинарию Федотову. Несколько сот из этих детей мы спасли. Их сняли с судна работорговцев, когда оно уже покинуло Финский залив, готовясь направиться в один из германских портов. Наш люггер, заблаговременно предупреждённый о поставке «живого товара», поджидал мерзавцев на траверзе Гельсингфорса. Среди рабов не было мужчин – сотня молоденьких девочек от десяти до пятнадцати лет, и мальчики от восьми до двенадцати. От капитана работорговца мы узнали, что рейс планировался короткий – до Данцига. Страшно представить, что ждало их на германской земле.