Гром над архипелагом

Вы, верно, по молодости не помните, а то и не слышали, но с 1807 по 1812 год, когда Анапа находилась в составе России, комендантом ее был генерал-майор Бухгольц, женатый на черкесской княжне и через нее имевший в горах большие родственные связи. До прошлого года генерал-майор был комендантом в Керч-Еникале. Князь Меньшиков попробовал воспользоваться родственными связями генерала, и написал ему письмо, которое, к сожалению, не застало адресата в живых. Но за него ответила жена. Вот ее письмо.

“Разбирая бумаги покойного мужа, касающиеся сдачи им Анапы, я нашла подробный план крепости, который при сем и посылаю. А так как я находилась в Анапе вместе с моим мужем, то знаю лично, что крепость эта была вооруженная, но, по приказанию мужа, когда ее сдавали Порте в 1812 году, разрушены были главные укрепления и самые контрфорсы ослаблены, а орудия свезены на флот. По настояниям паши оставлено было в то время там лишь несколько самых дурных пушек с негодными лафетами. Подробное описание Анапы, как я полагаю, погибло во время кораблекрушения, которое постигло судно, ибо ехавший на нем священник с семейством, вся канцелярия и все наше имущество утонули. Будучи сама уроженкой Черкесии, я поныне сохраняю родственные связи, доверие и приверженность к себе натухайцев, шапсугов и абадзехов, имею родственницу даже в самой Анапе. И если бы сведения эти требовались раньше, то имела бы случай и твердо убеждена в этом, что могла бы достать вам вид настоящих укреплений Анапы и все средства ее, так как крепость находится теперь в сильно оборонительном положении. Всегда желала я доставить родине моей покровительство монарха и для этой цели имела на родственников моих непосредственное влияние, с твердостью удерживаю и поныне средства подкреплять мое намерение, сопряженное с искренним желанием отвлекать народ сей от его заблуждений”.

По отдаленному положению от театра военных действий, предположенных в азиатской Турции, и по совершенному недостатку войск на Кавказе, Анапа включена в черту действий Дунайской армии. Поэтому из Екатеринославской губернии сейчас передвигается в Севастополь егерская бригада седьмой пехотной дивизии. Она предназначается для десанта, а со стороны Кавказа должен участвовать в предприятии только Таманский гарнизонный полк и четыре полка черноморских казаков.

Эскадра, под начальством вице-адмирала Грейга, должна высадить под Анапой десант и поддержать штурм огнем с моря. Со стороны черноморской линии к Анапе будут направлены два конные, и два пешие казачьих полка с конной батареей. По пути к ним должны присоединиться шесть рот Таманского полка и рота Нашебургского. Весь этот отряд поступит под командование флигель-адъютанта полковника Василия Алексеевича Перовского, который быстрым движением к Анапе должен очистить край от неприятельских шаек и обеспечить высадку десанта.

Так вот, Иван Антонович. После того, как наши силы сосредоточатся под Анапой, во весь рост встанет вопрос ее штурма, а достаточных сил для него выделить армия не сможет. В прошлый раз генерал Гудович атаковал Анапу со стороны равнины, где стены были не так высоки, а рвы не столь глубоки, и, тем не менее, осаждающие понесли огромные потери. Уверен, что турки провели работу над ошибками, и на этом направлении нас ждет немало сюрпризов.

Я хочу, чтобы вы, прибыв в Севастополь, показали князю Меньшикову вот этот персональный императорский указ, наделяющий вас особыми полномочиями на театре военных действий. Ваша первая задача будет состоять в том, чтобы через княгиню Бухгольц выйти на лояльных нам черкесов и любой ценой получить сведения о современном состоянии оборонительных сооружений Анапы. На основании этих данных командующий операцией князь Меньшиков примет решение о направлении штурма. Времени у вас, Иван Антонович, в обрез – штурм так или иначе начнется к началу мая, и только от вас будет зависеть, скольких жизней русских солдат он будет стоить.

В связи с этим для вас уже подготовлена моя личная карета, подорожные грамоты, обязывающие всех служителей менять ваших лошадей вне всякой очереди, и тысяча рублей золотом на дорожные расходы. На месте вам могут понадобиться значительно большие суммы, потому адмиралу Грейгу отдан приказ открыть для вас казну адмиралтейства. Уверен, что вы не злоупотребите оказанным доверием, лейтенант. С Богом!

Интермедия. Не бойся огня и меча

Петр Кузьмич Фролов вышел от государя озадаченным. Он так до конца и не понял ни мотивов нового императора, ни того, что же именно тот от него хочет. Нет, то, что новый хозяин земли русской все же решил озаботиться состоянием собственной промышленности, было ясно. После беспросветного отчаяния, уже долгие годы не покидавшего виднейшего алтайского инженера, воочию наблюдавшего упадок и закрытие некогда богатейших заводов, бессовестное разграбление великим трудом созданной промышленности одно это было глотком свежего воздуха. Внимание государя давало призрачную надежду на перемены к лучшему.

Пётр Кузьмич как живых видел своих учителей, отца, создавшего на Змеиногорском руднике крупнейшую в мире гидротехническую систему и самые мощные машины. Он вспоминал, как сам прокладывал железную дорогу, чрезвычайно облегчившую труд горняков и снизившую себестоимость руды почти на треть. Вспоминал Пётр Кузьмич и позорные времена, наступившие после окончания войны с Наполеоном.

Тогда император обнулил ввозные пошлины на все иностранные товары, и промышленность начала моментально приходить в упадок. Прекрасные и очень дешёвые на месте изделия уральских и алтайских заводов не выдерживали конкуренции с иностранным низкопробным барахлом.

Камнем преткновения стали дороги, а вернее их почти полное отсутствие. Цена продукции завода возрастала после доставки покупателю в европейской части империи иногда вдесятеро и более. Решить эту проблему, по мнению Фролова, могло только строительство железных дорог. И он положил жизнь, чтобы донести эту простую мысль до властей!

Но до того, как дороги будут построены, должна дожить и та самая промышленность! А она умирала на глазах. Даже его любимый Змеиногорский рудник, главный поставщик серебра в казну империи, и тот к концу правления предыдущего императора пришёл в упадок! И вот только теперь, похоже, забрезжил свет в оконце русской промышленности. Его, Петра Кузьмича Фролова, вызвали в Петербург, ввели в состав Сената, предоставили широчайшие полномочия. И уж он то не подкачает!

Но почему, почему все происходит вот так?! Понятно, и об этом говорил и сам император, и министр финансов Егор Францевич Канкрин, что власти необходим знающий человек, который поможет использовать немногие оставшиеся в казне средства на поддержку отечественной промышленности с наилучшим эффектом. Понятно и то, почему в качестве консультанта пригласили его. Без ложной скромности Петр Кузьмич отдавал себе отчет, что он остался одним из немногих в стране управляющих крупным производством, сумевшим не только выжить в условиях засилья дешевого беспошлинного импорта, не только сохранить вполне конкурентоспособное производство, но и значительно улучшить и оптимизировать работу вверенного ему промышленного района.

Издержки за последние годы удалось снизить втрое, введение новейших методов механизации труда и транспорта, особенно строительство первой в стране чугунной дороги дало отличный эффект. И теперь продукция его алтайских заводов за счет гораздо более низкой себестоимости при сопоставимом качестве могла смело конкурировать с английскими, французскими и шведскими товарами даже здесь, в Петербурге, не говоря о более отдаленных от моря областях России.

Успех дался нелегко. Пришлось отражать натиск многих конкурентов, стремившихся перехватить власть, и не брезгавших никакими средствами, вплоть до организации на заводах аварий и бунтов крепостных. Бунты пришлось давить предельно жестко, хоть и жалко было своих же собственных братьев-крестьян, из которых вышел его отец.

Но что поделать – глупые обманутые мастеровые не понимали, что их используют для своих грязных игрищ люди, которые при любом исходе сделают их жизнь только хуже. Они не видели, как приходится трудиться заводским крестьянам на том же Урале – в кандалах, при полнейшем бесправии и открытых издевательствах надсмотрщиков немцев. У него, на Алтае, было не так! Тем обиднее был прочно приклеившийся ярлык деспота и распространившаяся в народе поговорка «Не бойся огня и меча, а бойся Петра Кузьмича». Но с этим можно жить, если точно знаешь, что прав, что твоя работа приносит реальные плоды, полезна и стране и тем самым заводским крестьянам, которых бессовестно обманывают провокаторы.

И вот теперь, наконец, новый император понял, что России без своей промышленности никак не выжить, и вызвал его в Петербург. И не просто вызвал, но и предлагает возглавить тайный комитет по промышленным делам. Вроде бы все отлично – сбылась заветная тайная мечта, но что-то не так.

Вот, к примеру, почему комитет тайный?! Почему нельзя в открытую разогнать казнокрадов и вредителей, широко объявить о той поддержке, которую отныне получит честный промышленник и крестьянин. Оказывается – нельзя. Нужно таиться, делать вид, что дела обстоят если не хуже – куда уж хуже то – то и не лучше, чем сейчас. Исподволь, не поднимая шума менять совсем уж зарвавшихся олигархов, и повышать, повышать конкурентоспособность товаров, отвоевывая от закрытия завод за заводом. Много денег на это правительство выделять не может – нет в бюджете денег, но административную поддержку обещает. Главное же – именно ему предложено распорядиться теми средствами, которые удалось наскрести, с наибольшей пользой.

Что ж, он готов. Готов, даже несмотря на новые неожиданные унижения, связанные с дальнейшей потерей репутации. Ведь официально его назначают руководить не промышленностью крупнейшей страны, а дают в управление винные откупы. Какой иезуит придумал прикрывать доходы, поступающие в бюджет с возрождающихся предприятий вывеской сверхприбылей от продажи водки?! У любого внешнего наблюдателя теперь должно сложиться мнение, что положение в стране только ухудшилось – официальные доходы бюджета от налогов с предприятий падают, зато растут продажи огненной воды. Скорый коллапс кажется неизбежным. А кто этого должен добиться? Правильно – злой тиран, выходец из низов крепостных крестьян, прославившийся своей жестокостью и беспринципностью новоявленный сенатор и водочный король Петр Кузьмич Фролов. Что ж – за дело.

Глава 6. Прон

Дружескую пирушку по поводу дня рождения первого лейтенанта «Фершампенуаза» Ивана Никифоровича Поддубного в клубе восьмого флотского экипажа Юган пропустил. Как раз в этот момент он со своей командой плотников был по уши занят изготовлением нового княвдигеда, и даже не знал, что старшие товарищи собрались на празднество. Такое пренебрежение со стороны самого младшего среди них лейтенанта, да еще и назначенного на ответственную работу, вызвало в господ офицеров справедливый гнев.

После четвертой бутылки кто-то вспомнил, что ему рассказывали товарищи из Свеаборга, как этот самый Шанцдорф, будучи мичманом, отслужившим на флоте всего одну кампанию, получил под командование тендер, обойдя многих заслуженных лейтенантов. Вердикт был однозначным – выскочка немец заслуживает того, чтобы его проучили! Но как проучить офицера, явно находящегося в фаворе у капитана? Предлагали многое, вспоминая даже свое курсантское прошлое, но все это было или слишком мелко, или опасно для самих «учителей». Однако, как это всегда и бывает, выход нашелся.

Отвечающий в экипаже за работу с пополнением лейтенант Головнин предложил назначить к Югану вестовым недавно забритого во флот крестьянина, ровным счетом ничего не понимающего в морских делах.

– Господа! У меня в новом наборе есть выдающаяся личность! Идеальный вестовой для нашего немчика. Крестьянин Рязанской губернии Прон Оглоблин. Призван месяц назад, но уже завоевал в кубрике авторитет, почти насмерть забив троих матросов первой статьи.

Буйный! Старшинства для него не существует. Батоги за грубость и несоблюдение субординации получает каждую неделю, и все нипочем! Как следствие – вечно на всех озлоблен, особенно на господ офицеров. Притом пьяница. Неизвестно где берет водку, но пьян часто уже с утра. Представьте эдакого вестового у нашего педантичного господина лейтенанта!

– Хорошая идея! – дружно поддержал лейтенанта хор голосов.

– Решено! Это и вправду будет презабавно! Завтра же нынешний его вестовой будет переведен в другой экипаж, а наш невоспитанный товарищ получит прекрасный урок. Посмотрим, как он запоет через неделю. Обещаю вам передать в точности его слова, как только он прибежит с просьбой о замене вестового!

Однако прошла неделя, вторая, а Юган с просьбой о смене вестового не обращался. Изредка появляющийся в казарме Прон тоже, по своему обыкновению, только сердито зыркал на товарищей, да молчал. Единственно, что сумел точно установить лейтенант Головнин – Прон практически перестал пить. Теперь стойкий прежде запах перегара доносился от матроса не иначе как по воскресеньям.

Случилось же вот что. Утром вторника едва проснувшегося Прона отправили к новому «барину» Иван Иванычу. Нетрудно представить, как рад был крепкий мужик, всегда презиравший изнеженных «бар», оказаться в роли слуги. Но увидел он не нежного офицерика, ждущего в кровати, чтобы ему подали чулки, а сильного, атлетически сложенного юношу, уже одетого по всей форме.

Ничуть не задерживаясь во флигеле, в котором он снимал комнату, Юган быстрым шагом направился к доку, лишь бросив Прону, чтобы тот шел следом. По дороге новый «хозяин» поинтересовался именем своего вестового, узнал, чем он занимался в родной деревне, и очень обрадовался, когда услышал, что Прон был плотником. Юган тут же объявил своему новому подчиненному, что все обязанности вестового с него снимаются, а работать он будет на починке корабля, на котором им вскоре идти в бой.

Первый же рабочий день в доке, у огромной шестидесятиметровой туши линкора произвел на Прона неизгладимое впечатление. Работали как проклятые двенадцать часов с одним коротеньким перерывом на обед, принесенный прямо в док и разогретый на костре. Но, что больше всего поразило Прона, так это то, что Юган работал не просто наравне со своими подчиненными, но решительно во всем их опережал. Он лично найтовил тали, удерживающие огромный, только вчера изготовленный княвдигед. Он же, вместе с тремя плотниками, закреплял новую деталь по месту, добиваясь идеального совпадения швов, так что после установки новая деталь выделялась в старом наборе только цветом.

Да и вел себя этот офицер совсем не так, как иные. Не кричал без нужды, не подчеркивал своего особого, высшего положения, но держался с матросами просто, хотя и без панибратства. На пути обратно, к флигелю, где теперь предстояло жить и Прону, Юган расспрашивал своего нового вестового о том, как тот жил, как попал во флот.

В родной деревне Прон был авторитетом, но его никогда не любили. Прекрасный мастер, он, в то же время, отличался скверным неуживчивым характером, что не мешало ему быть счастливым. Особенно после того, как год назад молодой плотник женился, и обзавелся собственным хозяйством.

У Прона был брат Лабутя – любимец всей деревни, весельчак, балагур и пьяница. И надо же было так случиться, что помещик отдал именно Лабутю по рекрутскому набору во флот. Прон тогда впервые запил с горя от разлуки с братом. Прошло два года, и вдруг Лабутя вернулся. Вернулся не калекой, а красавцем матросом, да с медалью. Оказалось, что он сумел отличиться в сражении, а неосторожный начальник пообещал ему «чего хочешь». Ну Лабутя и захотел домой. Праздновали Лабутино триумфальное возвращение три дня.

Вот только радость была недолгой. Взамен вернувшегося брата забрали во флот его – Прона. Забрали, несмотря на то, что он всего год как женился, и у них с женой совсем недавно родилась дочка. И виной тому была Марфа, жена Прона, на которую давно заглядывался пожилой граф. Неудивительно, что попав на флот, разгневанный и отчаявшийся крестьянин, у которого только что рухнула жизнь, задал трепку насмехавшимся над ним товарищам, да и запил.

Выслушав историю вестового, Юган надолго задумался. Помочь горю Прона сейчас было никак нельзя, но и бросать человека в беде он не привык. Хорошенько все обмозговав, он подозвал вестового.

– Вот что, братец! Я все обдумал. Сейчас ничем твоему горю не помочь, но отчаиваться тебе рано. Твое счастье – ты попал на эскадру, отправляющуюся в бой, и если отличишься, то сможешь выкупить жену, да и забрать ее в Петербург. В село тебе, как брату, возвращаться не советую – не будет тебе жизни от барина, а в городе хороший плотник всегда устроится.

Но для того, чтобы все это стало реальностью, придется постараться. Отличиться в команде не так легко – нужно быть всегда на виду начальства, да на первых ролях. Так что бросай-ка ты пить, да берись за ум. Будешь стараться – обещаю замолвить за тебя словечко перед капитаном, но лености и небрежения обязанностями не потерплю!

– Рад стараться, ваше Благородие! Не пожалеете! Прон Оглоблин вам еще покажет, на что способен!

Прон был неглуп, пообщался со старыми матросами, и понимал, что слова лейтенанта не пустой звук. Другого шанса в его жизни могло больше и не представиться.

Спустя два месяц изумленный лейтенант Головнин подписывал представление Югана на присвоение рядовому Оглоблину звания матроса третьей статьи и внеочередного выходного в город. К моменту выхода «Фершампенуаза» на рейд матрос второй статьи Прон Оглоблин был переведен в марсовые и считался одним из подающих наибольшие надежды. К приходу эскадры к берегам Греции он, при покровительстве Югана, добился звания матроса первой статьи, и был замечен капитаном.

Глава 7. Севастополь

Путешествовать на юг в комфортабельной генеральской карете, имея предписание для всех почтовых станций о приоритетной смене лошадей одно удовольствие. Карета, подвешенная на мягчайших эллиптических рессорах, плавно проглатывает все неровности дороги, предоставляя в распоряжение хозяина максимально возможный в пути комфорт. Два мягчайших дивана, достаточно длинных и широких чтобы не только сидеть, но и лежать, не сгибаясь в три погибели, удобное рабочее место, оборудованное походным письменным прибором и снабженное изрядным запасом как обычной, так и гербовой бумаги, ну и, само собой, обширные лари для съестных припасов и напитков, необходимых в дороге. Лейтенант привык к совсем другому уровню комфорта, и сейчас откровенно наслаждался выдавшейся возможностью отдохнуть за казенный счет.

Однако все кончается, кончился и этот, казавшийся таким прекрасным вначале, но вконец измотавший к концу третьей недели движения путь. Севастополь встретил лейтенанта Куприянова ласковым, не по-осеннему теплым ноябрьским солнцем и ощущением провинциальной тишины. Эскадра стояла в бухте, корабли были разоружены на зиму, а многие офицеры отпущены в отпуска по поместьям. И хотя руководство флота в лице адмирала Грейга знало о готовящейся войне, но какой-то особой активности в городе не наблюдалось.

Крайне поражённый увиденным в городе, лейтенант Куприянов прямиком направился в Адмиралтейство. На удивление, его сразу принял адмирал Грейг. Небрежно просмотрев бумаги прибывшего, старик адмирал с сонным видом заявил:

– Господин лейтенант, тут сказано, что вы направляетесь в распоряжение командующего князя Меньшикова. Так вот к нему и направляйтесь. Насколько я знаю, князь сейчас отдыхает в Одессе. Впрочем, через месяц их сиятельство обещали быть в Севастополе. Спешить совершенно некуда, так что отдохните с дороги, а там и ваш новый командующий появится.

Неудивительно, что после такого приема лейтенант вышел из адмиралтейства в весьма растрепанных чувствах и не обратил никакого внимания на увязавшегося за ним посыльного. Пройдя за лейтенантом два квартала, посыльный свернул в узкую улочку, зато из-за столика открытого кафе поднялся дородный господин в шляпе канапэ и явно никуда не торопясь пошел вдоль улицы. Убедившись, что лейтенант, ни с кем не вступая в контакт, отправился в гостиницу «Морская», господин отер вспотевший лоб ярким платком и продолжил свой путь. Внимательно смотревший на него чистильщик обуви свистнул, и что-то сказал подбежавшему мальчишке турчонку.

В десять часов вечера, когда лейтенант вернулся в номер из ресторана, он нашел на столе записку с приглашением посетить загородный бильярдный клуб «Пересвет». Учитывая, что никому, кроме адмирала Грейга не было известно о самом факте прибытия лейтенанта в Севастополь, события начинали развиваться все интереснее.

Переодевшись в штатское и прихватив пару пистолетов, Иван Антонович направился к выходу. Ему не пришлось объяснять извозчику куда ехать – тот отлично знал излюбленное офицерами место отдыха в одной из уютных бухточек недалеко от города. Спустя полчаса Иван выходил из пролетки у массивных кованных ворот, охранявшихся дюжим матросом, пропустившим лейтенанта только после предъявления записки с приглашением. Встретивший лейтенанта мажордом сказал, что его ждут, и проводил в уединенный курительный салон, где уже расположились адмирал Грейг и главнокомандующий князь Меньшиков.

– Иван Антонович, добрый вечер! – произнес адмирал. Простите за это представление сегодня в адмиралтействе, но поверьте – оно было необходимо. К сожалению даже стены, особенно стены моего служебного кабинета, имеют уши. Мы с князем – он кивнул в сторону сохраняющего молчание главнокомандующего – уже давно вас дожидаемся. Нам поступили насчет вас достаточно четкие указания, так что присаживайтесь.

Самое время обсудить вашу будущую службу на Черноморском флоте. До меня довели сведения о ваших прошлогодних подвигах под Або. Поздравляю – вы проявили себя более чем достойно! Не каждому дано с таможенной яхтой и десятком иолов отправить на дно английский корвет. Хотел бы иметь в подчинении такого офицера.

– Господин Адмирал! Подскажите же, что происходит? Война вот-вот начнется, но в городе незаметно и следа к ее подготовке. Суда стоят в гавани разоруженные, в адмиралтействе одни сонные клерки, а городовой сказал мне, что господа офицеры отпущены на зимние квартиры по поместьям!

–Все правильно, Иван Антонович. Именно такую картину, надеюсь, и получают в Стамбуле от своих, увы, многочисленных шпионов. Вам же, судя по вашим бумагам, можно доверять, потому скажу правду. На суда догружаются последние припасы, уже принят полный запас воды, ядер и пороха. Команды распределены по кораблям, и полностью готовы к погрузке. Во всех портах создан запас дров и пресной воды для буксирных пароходов, заканчивающих ремонт перед кампанией. Господа офицеры действительно отпущены по домам, со строжайшим приказанием носа не показывать в Севастополе, но через месяц начнут прибывать, закатывая дружные пирушки по поводу «встречи старых друзей».

Все они проинструктированы, что во время подобных посиделок следует громко обвинять флотское руководство и меня лично в игнорировании опасности, и пространно разглагольствовать о полной небоеготовности флота. Особенно подробно господа офицеры будут останавливаться на ужасном состоянии кораблей и судов, якобы насквозь прогнивших и снабженных командами из никогда не видевших моря землепашцев внутренних губерний. Не забудут они рассказать и о многочисленных поломках в машинах «Везувия» и «Метеора», делающих оба парохода абсолютно непригодными даже для портовой службы.

На самом деле оба парохода прошли этой зимой полную переборку механизмов и капитальный ремонт корпусов, что должно позволить использовать их в предстоящей кампании в качестве буксиров для крупных кораблей флота и судов снабжения при операциях вблизи главной базы. Одно это сократит время выхода эскадры втрое, что явится отличным сюрпризом для неприятеля.

Наибольшие же надежды я связываю с «Молнией». Этот новейший пароход вдвое крупнее своих младших братьев, и смело может ходить по всему театру военных действий. И не просто ходить! По результатам прошедших осенью испытаний выявлено, что при умеренном волнении моря «Молния» вполне может буксировать линкор со скоростью до пяти узлов. Я планирую использовать этот пароход при эскадре – он может оказаться незаменим при действиях у вражеского побережья в штиль.

К тому же, в нашем распоряжении имеется ряд частных пароходов, лучшие из которых «Лиман» купца Серебряного и «Надежда» графа Воронцова, могут быть быстро мобилизованы флотом. Если возникнет нужда, привлечем к операциям флота и «Одессу» – она сейчас проходит окончательную отделку в Николаеве, и должна стать первым специализированно пассажирским пароходом.

Состояние линейных кораблей и фрегатов тоже далеко не столь плачевно, хотя, к сожалению, ряд судов и вправду устарел и требует ремонта. Но ничего криминального – к плаванию «в здешнем море» эскадра готова. Но это все общие сведения. Вам, насколько я понимаю, предписано заняться другим. Адмирал кивнул князю.