скачать книгу бесплатно
– Теперь сначала, – распоряжается барон.
Казаки, даже не глядя на меня, начинают петь. И получается у них просто классно! Удивительно, люди по виду простые и грубые, но вкус и чувство меры у них на месте. Свист и щелчки звучат приглушённо, как бы опасаясь разбудить есаула. Тон песни доверительный, а при упоминании станицы явно чувствуется ностальгия. Барон внимательно слушает, а потом подходит ко мне и начинает разглядывать. Как шкаф.
– Но ведь это не казачья песня. Я такой не знаю. Уж не вы ли сочинили?
– Нет. Один человек из Питера, – не уверен, что стоит называть его национальность. Кто их знает…
– А вы…– барон вопросительно поглядел на адмирала
– Попов Сергей Михайлович.
– Сергей Михайлович, песня хорошая. А нет ли ещё песни, что-нибудь в том же роде.
– Есть, Александр Егорович, одна песня, мне нравится, хоть и не совсем казачья.
– Ну так пойте, голубчик.
И я начинаю: – Выйду ночью в поле с конём…
Пою снова неторопливо. Но что это? Меня поддерживают мощные басы казаков. Они что – знают слова? Ага, они поют то, что повторяется, а новые слова пропускают. Кажется, песня нравится Нилову – он даже хлопнул себя по ляжкам, не вполне по-адмиральски. Впрочем, кажется, он не боится вести себя как угодно. Песня заканчивается, и становится понятно, что Мейендорфу она понравилась, он просто сияет. Но со мной больше не разговаривает.
– Константин Дмитриевич, вы были совершенно правы! Сегодня же доложу Государю. А вы, бездельники, – надеюсь, это он казакам, – Сейчас же отправляйтесь репетировать, да так, чтобы не стыдно было петь для Его Величества.
Один из бородачей шепчет мне на ухо, щекоча усами: – Как второй куплет начинается?
– Ночью в поле звёзд благодать.
– Ага, – и бородачи быстро уходят.
Барон Мейендорф из напыщенного индюка вдруг превращается в нормального милого человека:
– Сергей Михайлович, а что – образование у вас есть?
– Да, Бауманку закончил. Это университет.
– Что-то немецкое? В общем, личное дворянство у вас есть. А если вблизи Государя окажетесь – тут и до потомственного дворянства недалеко. А со временем, может быть, и титул… Особенно, если удачно женитесь. В общем, я понимаю – метите вы высоко. Но если не выйдет – вы тогда меня разыщите. Я что-нибудь для вас найду, место гувернёра, или учителя. Может быть, вы не только песни, но и сказки знаете? А специальность у вас какая? Конечно, юриспруденция?
– Что вы, как вы могли подумать. Физика и математика, с некоторым уклоном в технику. А сказки – да, кое-что знаю, особенно для среднего возраста, для подростков.
– И что же, хорошо знаете математику? Насколько хорошо?
– Ну, наверно, на профессора не тяну. А вот физику – пожалуй, даже излишне хорошо. Есть здесь бумага? Давайте с вами, например, интегралы брать.
– Э… Я больше по конно-гвардейской части. В общем, не артиллерист. Но сообразить, что одеты вы неправильно, мне ума хватает. А ведь возможен и интерес к вам Государя.
Тут встревает адмирал:
– Александр Егорович, я уже и сам это понял, и здесь, на корабле, мне будет удобнее обеспечить Сергея Михайловича. А вам ещё к Государю надо не опоздать.
И мы с адмиралом покидаем баронскую каюту. По пути в адмиральскую каюту к нам подходит Тузовский, адмирал его вызвал незаметно для меня.
– Станислав… э… Егорович. Вот господин Попов у нас, как видите, в матросской одежде. Вы его, пожалуйста, отведите, пусть ему подберут офицерский мундир. Но, разумеется, без знаков отличия.
Тузовский как-то странно покраснел, как будто его оскорбили. Когда мы немного отошли, он пояснил:
– Разумеется, я не Егорович. Моего отца звали Ежи.
Он начал как-то пришепётывать, вероятно, это польский акцент. Но ведь он говорил без акцента? А со мной, значит, можно?
– Господин Попов, если я правильно понял из того, что расслышал… Вы знаете будущее? Не скажете ли, что будет с Польшей?
– Всё будет хорошо. Через 16 лет Польша станет независимым государством.
– 16 лет? Долго. А границы? В границах 1648 года?
– Я не настолько знаю историю Польши. Но, кажется, вы слишком далеко вглубь веков смотрите.
– Но не только на территории России будет Польское королевство?
– Не только. Часть территории всех трёх империй войдёт в состав Польши.
– Так значит, Польша будет великой!
– Во всяком случае, будет независимое государство, признанное в мире.
– Не будет великой? Почему?
– Я в этом не слишком разбираюсь. Вот Румыния – независимое государство. Она великая?
– Вы меня оскорбляете! Как вы можете сравнивать?
– А что не так с Румынией?
– То, что это не Польша! А румыны – это не поляки!
– Все не поляки. Весь мир. За исключением одних только поляков.
Кажется, рука Тузовского дёрнулась меня ударить. Я инстинктивно готовлюсь ответить серией, включающей лоу-кик. Кажется, в это время офицерам разрешается бить матросов? Но я-то не матрос. Поэтому, или из-за неминуемого ответа, поляк бить не стал, и убегает, кипя от возмущения как самовар.
Странный человек. Я ему бесплатно подарил драгоценную информацию, очень благоприятную для его Польши. И вот, никакой благодарности, кажется, я же и виноват оказался. Ему что – нужна Польша обязательно великая? А просто Польша его не волнует?
И убежал он, не выполнив поручение адмирала. Я нахожусь где-то в глубине корабля, в узком коридоре. Из железной двери выглядывает пожилой усатый моряк, не простой матрос, но и вряд ли офицер. Не знаю, как называется такой флотский аналог старшины царских времён.
– Убежал поляк? Ну и хорошо. Без него способнее. Вы ведь не матрос? Вас как звать?
– Попов Сергей Михайлович. Да, я сухопутный. Но адмирал Нилов велел подобрать мне офицерский мундир без знаков отличия. Только как я это вам докажу? Тузовский-то убежал.
– Да уж понимаю, что адмирал велел. То-то я удивился – гордый поляк, и простого матроса ведёт. По приказу адмирала, не иначе. А врать вам не с руки, соврёте, и что с вами будет? Сбежать-то вам некуда.
Так, почти не прекращая добродушного ворчания, пожилой моряк Тимофеич полчаса тщательно подбирал мне мундир по размеру. Моё мнение в расчёт не принималось, я только надевал, снимал. Да и зеркала не оказалось. Под конец он напомнил мне, как выбраться на палубу, и я отправился к адмиралу. Да, вот так вот, без приглашения. Показать, как исполнен его приказ. Ну и потом – а куда мне?
Никакой охраны перед каютой адмирала нет. Захожу туда в новой чёрной форме и сапогах.
– Сергей Михайлович? Ну что – совсем другое дело. Признаться, эта форма вам больше идёт. Ну не похожи вы на матроса, несмотря на возраст. Выражение лица не то, и все манеры. Но где же мне вас разместить? Вы где ночевали? А гамак где? Гм… Этот Тузовский… Впрочем, корабль хоть и не маленький, но поймите – Государю прилична свита. Тут ещё и матросов много. В общем, живём тесновато. На мою каюту не смотрите – сюда сам Государь заходит. Ну, я выясню, возможно, в офицерском кубрике… Хотя, нет там свободных мест. Пока не знаю. Вы пока тут посидите, у меня. Может, желаете что-то почитать? Газеты? Они не совсем свежие.
– Константин Дмитриевич, я ведь газет начала этого века не читал совсем. Для меня всё новое.
– А, ну читайте, читайте.
Вскоре колокол сигналит обед. Я на этот раз обедаю в офицерской кают-компании, но ни с кем там не разговариваю, да меня и не представил никто. Нилов обедает где-то в другом месте, составляет компанию самому царю.
После обеда снова читаю газеты, привыкая к наличию лишних букв и странному стилю местных журналюг. Кроме обычного для их профессии желания погромче крикнуть и привлечь внимание, я замечаю ещё и желание этих образованцев выглядеть прогрессивными. В наше время это так в глаза не бросалось. Кажется, даже в перестройку чувство меры не настолько изменяло этим «зверькам». А вот манера ориентироваться по запаху присуща им в полной мере.
Нилов приходит гораздо позже меня, и ничего не говорит. Перебирает бумаги за своим столом. А, должно быть, скучно им без компьютеров. Затем снова уходит. Хорошо, что газет у адмирала много. Издалека слышатся песни, и довольно долго, около часа. Не только три моих, но и другие. И снова появляется Нилов:
– Собирайтесь, Сергей Михайлович. Вы удостоены Высочайшей аудиенции. Не робеете?
– Собирать мне нечего, что у меня есть в этом мире? А робеть… Вы же все давно умерли, вы исторические персонажи. Это как такая странная игра.
Нилов осуждающе качает головой, но ничего не говорит. Молча ведёт меня на корму. Ага, это, видимо, и есть царь. Стоит, слегка выдвинув вперёд одну ногу. Усы, борода, фуражка в значительной степени скрывают его лицо. Впрочем, и в видимой части лица я особых эмоций не замечаю.
Вряд ли это его каюта, скорее, одна из небольших гостиных. Есть столик, кресла. Но садиться меня не приглашают. Я слегка наклоняю голову, царь продолжает стоять как истукан.
– Здравствуйте, Николай Александрович. Разрешите представиться, Попов Сергей Михайлович, предприниматель.
Ну, не знаю, что ещё сказать или сделать. Он так и будет стоять и молчать? Наконец, как бы желая сгладить неловкость, Николай начинает говорить:
– Сергей Михайлович, я тут слушал песни… Мне сказали, что это вы научили матросов и казаков. Вот и Константин Дмитриевич за вас хлопотал. И я согласился с вами встретиться в надежде, что и мне вы что-то споёте. Что-то новое, необычное, – царь делает неопределённое движение правой рукой.
– Охотно, Ваше Величество. Но, вероятно, Константин Дмитриевич вам рассказал, что дело обстоит очень серьёзно. У меня есть уникальные знания, не только песен, но и будущей истории, науки, техники. Думаю, нам с вами предстоит большая работа. Возможно, есть смысл начать прямо сегодня.
– Господин Попов, я разрешил вам одну песню, на ваш выбор. Что касается всего остального – это меня не интересует. Возможно, когда-нибудь я вас призову, но не советую на это рассчитывать.
Он что – не понимает? Он что – идиот? Но прямо идти против воли царя – вариант не лучший. Где-то я читал, что волю Николаю заменяло упрямство. И я врубаю, правда, вполголоса:
– В куски!
– РазлетеласякороначестьРоссии и законы всё к чертям!
Нилов выглядит испугано, а Николай внешне невозмутим. Но когда он начинает говорить, я понимаю, что привёл царя в ярость.
– Так вы… Вы из этих писак… Из тех, кто всеми силами стремится опозорить…
– Он из купцов. Но родился в 1970 году, а к нам попал из 2020. Ему 50 лет. Поэтому и знает столько. Песни, математику, ещё много чего. Машины, которые ещё не изобретены. Представляете, если попадёт к немцам, и они эти машины сделают? – это Нилов неожиданно показал, что сохраняет полное присутствие духа.
Царь молчит. Наконец, начинает говорить, голос его звучит глухо:
– Хорошо, давайте пройдём в кабинет.
До кабинета недалеко, и успокоиться Государь не успевает. Лицо он, видимо, привык держать кирпичом, но дрожащий голос его выдаёт:
– Вы, конечно, станете предлагать конституцию, и всё сделать как во Франции. Поверьте, всё это я уже не раз слышал.
– Россия не Франция, и сделать как во Франции здесь невозможно. А конституция – это всего лишь основной закон, но, кажется, в ваше время это слово имеет и другое значение.
– Значение очень простое: отнять у меня власть, и отдать… Писакам, адвокатам, болтунам…
– Вот уж такого безумия я точно не хочу. Можно же прямо написать в конституции: верховная власть принадлежит монарху, который вправе отменить или издать любой закон. Да что угодно можно написать. Зато под это дело можно изменить судебную систему. Если я правильно помню историю, у вас сейчас суд присяжных, и иногда трудно осудить политических преступников. Приходится их ссылать в административном порядке. Это большой недостаток. А можно было бы вывести преступления против государства в отдельную категорию, судить особым судом. Всяких террористов, шпионов, даже тех, то запрещённую пропаганду ведёт.
– Да, эта последняя мысль мне нравится. Но ведь какой поднимут вой… И даже если это назвать конституцией – тем больше будут злиться и насмехаться. А ещё вы что предлагаете?
– Очень многое надо сделать, большой комплекс взаимосвязанных дел. Но есть и попроще дела, которые тем более надо поскорее сделать. Вот, патриарха вернуть. Не думаю, что это мелочь. А церковь вас поддержит, ваше положение укрепится. В наше время патриархи есть. Это долгая история, когда и как их стали избирать.
– Но это была реформа моего великого предка. Если начать менять все основы… Вам надо поговорить об этом с Победоносцевым, Константином Петровичем.
– Разумеется, нужна преемственность, без этого не может быть нормальной жизни государства. Но и изменения нужны обязательно, и без них тоже нельзя. Можно всё заморозить на короткое время, но если сделать крайний консерватизм постоянной политикой – всё рухнет, и довольно скоро.
– Вы, господин Попов, вероятно, считаете себя очень умным. И на этом основании полагаете, что лучше меня знаете, что нужно России. Но не забывайте, что я помазанник Божий. Меня ведёт Его промысел. С этим как быть вы полагаете?
– Мой ум? Не думаю, что он имеет решающее значение. Я неглуп, но таких неглупых людей немало. Есть и поумнее. Моя уникальность не в уме, а в знании будущего. И в знаниях, которые станут известны в будущем. Скажите, я такой один? Или появлялись уже люди из будущего?
– Я ничего о таких не слышал, пока вы не появились.
– И я не слышал. Или таких больше нет, или это строжайший секрет. А что касается промысла… Да, он действует. Раньше я бы усомнился, но после вчерашних событий сомневаться уже нельзя. Бог не говорит с вами, как с Моисеем, Бог послал вам меня. Ну а если вы такой щедрой помощью Бога не воспользуетесь…
И я развожу руками.
– Хорошо. У вас, вероятно, уже есть программа?
– Спасибо. Меня вчера выловили из моря, я долго не мог поверить, что теперь 1903-й год. И вот, не прошло и суток, а вы полагаете, что я уже и программу выработал для всей России. Вы и верно считаете меня чрезвычайно умным. Я, признаться, полагал, что моя задача – передать вам мои знания, а дальше – ну, помогать по мере сил.
– Хорошо, но что вы считаете самым главным?
– Думаю, комплекс мер по преобразованию аграрной России в индустриально-аграрную. Развитие тяжёлой индустрии, и, главное, моторостроения и машиностроения. Войны 20-го века – это войны моторов. Ну а чтобы индустрию развивать – надо и с крестьянством разобраться. Имеющаяся система крайне неэффективна, крестьяне сами всё съедают, при этом ещё и голодают. 90% населения не могут получить образование. Вы представляете, сколько талантов пропадает? А это именно те, кто может вывести Россию в первые ряды в науке и технике.
– Вы намерены искать таланты среди крестьян?
– Думаю, процент талантов примерно такой же, как и среди дворян. Надо создать систему их поиска, и обеспечить таким образование. Ну и, конечно, дать им возможность трудиться в науке и технике. А по поводу крестьянских хозяйств… Постоянное деление земли на ничтожные клочки неминуемо ведёт к голоду и крайней бедности. Эффективны только большие хозяйства капиталистического типа, с наёмными работниками, техникой, сортовыми семенами, удобрениями, породистым скотом, переработкой сельхозпродуктов.
– Это у вас такое мнение откуда? Вы в деревне-то были?
– В этом времени я нигде не был, кроме этой яхты. А мнение – из будущего, конечно. Техникой – тракторами, комбайнами – легче обрабатывать большие поля. Ну и экономится труд, а рабочая сила направляется в промышленность, стройки, большие проекты.
– Вот именно. Вся эта техника, удобрения, вероятно, минеральные. У нас с этим небогато. Возможно, сначала надо научиться эту технику производить, а уж тогда… А то создадим систему под несуществующую технику.
– Ну, возможно, вы и правы… Вы же понимаете, что простой человек не может знать всего, а тем более о том, что было давно, 117 лет назад.
– Знаете, господин Попов, я ведь тут на отдыхе. Признаться, от вас ждал короткого разговора, возможно песни. Да уж, получил песню. Если это можно назвать песней. Давайте о делах ещё завтра поговорим, я через Константина Дмитриевича вас приглашу. А сейчас… Думаю, мне потребуется время в себя прийти, после этой вашей песни и всего остального.
