Мастер третьего ранга

И так тот мастер придумывает себе отговорки, по сей день. По сто раз на дню, по сто причин находит, зная, что единственная причина это он сам, – горько вздохнув, закончил рассказ Иван.

– Я бы этому мастеру, горло перерезала, – сурово сказала простодушная Полынь, не заметив выражение лица Ивана.

– Режь, – устало вздохнув, откинул голову он, оголив шею с выпирающим кадыком. – Ты в своем праве.

– Иван, – вскинулась Настя.

– Не сходи с ума, – поддержала ее Вера.

Гром тут же напрягся и подошел к мастеру. Он пытался заслонить его собой, от замершей в нерешительности лесавки, что ненавистным взглядом прожигала, охотника на таких, как она.

Лицо Ивана было таким уставшим, он будто состарился на десятки лет, и смотрел, как из–под медных локонов ненавистью горят ее полынные глаза.

– Гром, – легонько оттолкнул он пса. – Не мешай. Все хорошо дружище.

Взметнулась на ветру копна медных волос. Полынь отвернулась. Лицо ее оставалось суровым, но глаза затуманила поволока задумчивости. Из полынных глаз скатилась кристальная слеза, и ее унес поток ветра.

– Вот так девочки, – приняв нормальную позу констатировал он. – Так и живет мастер Иван Безродный, которому во сне являются погибшие, не чужие люди. Люди, которых знал. У которых жил. Которые делились с ним куском хлеба и слушали его рассказы долгими зимними вечерами. Работящие мужчины, любящие матери, ангелочки дети. Люди, которых не стало, потому что я испугался князя. Потому, что не понимал, что в природе все взаимосвязано. Не задумывался над тем, что существа тоже живые. Наконец я просто хотел заработать.

Да они не такие как мы, – посмотрел он в напряженную спину Полыни и потрепал пса за ухом. – Но они тоже любят, заботятся, возможно, чего–то боятся, они страдают и сострадают. Они лучше нас. Им не нужно лишнего, им достаточно того что есть.

А мы готовы убивать их, только потому, что они не люди. Потому что они другие. Потому что они мешают. Всегда и везде. Нам нужны их леса. Нам нужны их пещеры, верней то, что в них. Нам нужна их вода. Нам всегда нужно то, что принадлежит не нам.

Мы не приучены просить.

Потому для успокоения остатков совести мы этих других, причисляем к низшим существам, и без зазрения совести уничтожаем, чтобы под ногами не мешались, пока мы грабим их дома.

– Мой отец леший, – вдруг сказала Вера. – От него у меня способности. И мать всегда говорила, что он лучший, хоть и не такой как все. Боги, как же я связалась с этими уродами? Где были мои мозги? Я бы и отца родного не пожалела. Хорошо же нам наши куриные мозги промыли.

Настя молчала. Она была всегда упертой девчонкой, и спорила до конца, даже если была не права. Последнее слово должно быть всегда за ней.

– Пусть так, – прищурившись, протянула она. – Но рыбоголовы, мавки, оборотни там всякие. Встреча с ними стопроцентная смерть. Они всегда хотят одного. Убивать. Они не смотрят, какой ты человек. Ты для них обед.

– Тут все проще сестренка, – ответил мастер. – Их право нападать, наше защищаться. Я ведь не говорю, что мы должны поднять лапки кверху, мол, ешьте кто хотите. Есть те, кто по природе своей тупы и хотят только творить зло. И люди они или существа, нам с ними не по пути.

– А как же договориться? – продолжала упорствовать Настя.

– Насть, заткнись, а, – не выдержала Вера. – Это переходит в бред. Я вижу, ты спорщица знатная. Но прикуси–ка язычок, – строго попросила она.

Настя надулась и отвернулась. Вера, рассматривая свои ноготки, ушла в себя. Полынь уже не была напряжена, но предпочитала не поворачиваться. Чтобы не видеть мастера.

Дорога окончательно испортилась. Ухаб на ухабе. Бесконечная тряска начинала доводить Ивана до исступления. Тело ныло тупой, но напористой болью, что отзывалась вспышками на каждый ухаб.

Кузов хорошенько тряхнуло. Иван не сдержался и застонал от отдавшейся по всему телу вспышки боли. Девушки сразу же вскинулись. Они принялись охать и хлопотать над Иваном, помогать приподняться, поправлять спальник.

– Отойдите, – отстранила их Полынь. – Я сама.

– Не нужно, – запротестовал Иван. – Все нормально.

– Молчи, – приказала она и приобняла, устроившись рядом.

– Прости, – тихо сказал он лесавке. – Ты должна знать, что я не стою твоих сил. На моей совести…

– Молчи, – остановила она, приложив пахнущий медом палец к его губам. – Расслабься воин, – успокаивающим тоном прошептала она, испуская целебные волны. – Засыпай и не–о–чем не думай. Все хорошо. Спи.

Тряска перестала мешать, боль растворялась и уходила на задний план. Полынь задумчиво поглаживала его волосы, мастер задремал, и вскоре спал словно младенец, с легкой улыбкой на лице.

19. Не человек.

Управлять мотовозом подмастерью показалось легко и в то же время трудно. Хорош он был тем, что оказался устойчивее мотоцикла, а плох, тем, что уступал мотоциклу скоростью и маневренностью. Да и спирта этот агрегат жрал раза в два–три больше чем мотоцикл. Но в целом плюсы машинки перевешивали все минусы, и вскоре парень приноровился держать скорость, при этом ловко объезжать рытвины, кочки и подозрительные лужи, которые можно было просто проехать, а можно было увязнуть по самые борта.

Иван с Полынью спали, а девушки оставшись без присмотра, вновь стали баловаться магией. Всплески были тихими и едва уловимыми. Курсантки опять хвалились друг дружке новыми фокусами.

Юра, увлекшись вождением, не стал останавливаться и выговаривать хулиганкам. Их фокусы глушили его чуйку, и он, отвлекаясь на всплески, мог проворонить затаившуюся опасность. Нужно было–бы их приструнить, но каждая остановка была потерей времени.

Иван молчал, но парень видел, как наставник начинает нервничать при каждой незапланированной остановке.

Может ему уже, и спешить некуда. Продержаться столько в осаде, в самом гнезде сбрендивших людоедов было не реально даже опытному мастеру. Это понимал и сам Иван. Но он надеялся.

Человек всегда на что–то надеется, даже если петля уже врезалась в кожу и вот–вот удушит. Это парень знал на собственном опыте. Столько лет прошло, а он до сих пор помнил ощущение грубой веревки на собственной шее. Будто это было только вчера.

Тогда его надежда на спасение обрела вид хмурого дядьки на мотоцикле. Правда, парнишка испугался, что из одной петли попал в другую. Ведь Иван его купил. Купил как раба, как вещь. Мало ли для чего может купить ребенка такой вот дядя. Всякое бывало.

Но его глаза. Эти вечно грустные, все понимающие глаза, на иссеченном шрамами, мрачном лице. Незнакомец смотрел на ребенка с состраданием, по–отечески, и не было в его взгляде ни капли фальши.

До этого Юра повидал множество уродов и обманщиков. Что бы они ни говорили, чтобы ни обещали, чем бы ни подкупали, их всегда выдавали глаза. Это был либо не здоровый блеск, либо увиливающий от прямого контакта взгляд, либо не скрываемый хищный взор на вроде бы благодушном улыбчивом лице. Такие, свои намерения даже не могли скрыть и смотрели просто, будто на глупую добычу. Как на кусок мяса.

А Иван был всегда прост как две копейки. Он плохо умел скрывать свои эмоции. И взгляд его, никогда не расходился с тем, что он говорил.

Трудно конечно было, когда наставник взялся его муштровать, да частенько лупить хворостиной от души, отучая от наглых выходок да воровских штучек. Это было обязательным условием воспитательного процесса.

Сейчас Юра был даже благодарен, за то, что наставник выбил из него всю откровенно гнилую, воровскую романтику, и вправил мозг, сделав человеком. И пусть прошло много лет. Парень вырос, стал полноценным мужчиной, что больше не нуждался в защите и опеке. Наставник, все также с отеческой тревогой смотрел на своего ученика. Словно родной, заботливый отец, которого у парня никогда не было, и которого ему заменил Иван.

И пусть блуждали в голове нехорошие мыслишки, что Марьи уже нет в живых. Парень их отметал. Он надеялся вместе с Иваном, и не имел права даже таким образом предать единственного родного человека. Вечно хмурый зануда, Иван, был достоин того, чтобы его надежды оправдались. По–иному быть не должно. И точка.

Поселок Юра почувствовал еще задолго до того, как тот показался на пути. Его задумчивость разогнала странная тревога, что по мере движения вперед только набирала обороты. Теперь баловство курсанток казалось легкими колебаниями, по сравнению с бурным потоком, идущим от поселка.

Парень сбросил скорость, а вскоре совсем остановился.

Он тряхнул головой, но разум стало стремительно заволакивать нечто чуждое, чего не чувствовал ранее. Все вокруг вдруг исчезло.

***

– Маменька–маменька, – прозвучал в полумраке детский шепот. – Там тетя, ест…

Девочка пыталась говорить дальше, но со слезами убралась от задернутых штор и прокралась к сидящей в темном углу ослабшей матери.

– Тихо доченька, – прошептала женщина. – Забудь все что видела. Забудь.

– Мама, – давясь слезами с дрожью шептала рыжая девчушка. – Она ест ребеночка. Младенчика. Мамочка, как же это…

– Тихо солнышко, – слабо отвечала мать. – Забудь, говорю. Они скоро уйдут. На доме чары, они нас не учуют. Ты главное будь тихой как мышка.

– Я кошка, – прошептала девочка, покрепче прижавшись к матери.

– Хорошо, кошки тоже тихие, – поглаживая шелковистые рыжие локоны, отвечала мать.

Дверь дрогнула от удара. Но крепкий, дубовый запор сдержал натиск. Чья–то тень замелькала у окна и исчезла.

Девочка дрожала от страха, но молчала, не издавая ни звука. Она лишь крепче прижималась к матери.

Дверь снова настойчиво подергали. Кто–то топтался на крылечке. Застонали под напором дверные петли, и девочка не сдержавшись тихо пискнула.

– Тс–с–с!

По серому от усталости лицу женщины лились слезы. Поддерживать чары больше не было сил. Она знала это конец.

Крепко сжимая рукоять ножа, она нацелила острие в бок девочки. Она слишком хорошо знала анатомию, чтобы нанести единственный удар, после которого, лезвие, миновав, тонкие, детские ребрышки, вонзится в маленькое бешено колотящееся сердечко. Рука дрожала. Мать не могла решиться убить свое маленькое, рыжее золотце. Свою любимую ведьмочку.

Глотая слезы, она убеждала себя, что так нужно. Лучше она подарит своему ребенку легкую смерть, чем девочка попадет в руки к этим сумасшедшим зверям, что будут рвать ее маленькое тельце живьем. Она должна.

В соседней комнате заскрипел чердачный люк.

– Прости меня золотце, – прошептала мать, целуя девочку в теплую влажную от слез щечку.

***

Юра кричал. Он был бледен и весь в слезах. Он вывалился из мотовоза в придорожную траву и никак не мог прийти в себя.

Суетясь, из кузова к нему выпрыгивали испуганные девушки. За ними покряхтывая, через борт, перевалился Иван. Он грубо растолкал девушек, взял приходящего в себя парня за плечи и помог приподняться.

Юра бросился к нему в объятья и заплакал. Совсем как в детстве. Он вздрагивал, рыдая, а Иван приобнял его и успокаивающе гладил парня по голове.

– Уйдите, – попросил Иван растерявшихся курсанток.

– Идем–идем, – взяла за локотки девушек Вера. – Не надо нам здесь…

Юра, всхлипывая, успокаивался.

– Ну, все–все, – успокаивал парня мастер. – Все хорошо. Я первый раз тоже испугался. Все нормально. Теперь ты приобрел твердый ранг.

– К черту твой ранг, – утирая нос, ответил Юра. – То, что я видел, то, что чувствовал. Лучше такого никогда не чувствовать и не знать. О Господи, как же это страшно. Собственного ребенка… – он судорожно вздохнул и отстранился от наставника.

– Что ты видел?

– Не хочу вспоминать.

– Юра, – строго повысил голос Иван.

– Хорошо, – вздохнув, сдался парень. – Я видел женщину, сильную колдунью и ее маленькую дочь. Я чувствовал все, что чувствовала она. Ваня, это действительно страшно. Они были в осаде. Она решила убить дочь, чтобы та не досталась бешенным живой. Своего ребенка. Ты представляешь, что она чувствовала при этом?

– Она это сделала? – нахмурившись, спросил Иван, смотря парню, в глаза, где еще была чужая боль.

– Не знаю. Видение оборвалось, когда бешенные пробрались в дом. Почему ты не предупреждал, что видения такие реалистичные и страшные?

– Я не думал, что тебе это откроется до Обители. Зачем она позвала тебя, если они обе мертвы?

– В смысле позвала? – не понял Юра.

– Это был призыв духа о помощи, – вздохнув, пояснил мастер. – Или просьба об отмщении, – подумав, добавил он. – Где это случилось?

– Там, – мотнул подмастерье в сторону виднеющегося вдали поселка.

Иван в суете даже не обратил на поселок внимания. Теперь он что–то прикидывал про себя, как обычно прищурился, и мысленно считал на пальцах.

– Далековато, чтоб так накрыло, – протянул он задумчиво.

– Прости, я забыл, что ты не чувствуешь, – вскинулся парень. – От того поселка такой жутью веет. Будто волны накатывают. Я боюсь, чтобы опять не накрыло. Вань, я так быстро свихнусь.

– Не накроет, – обнадежил Иван. – Главное не уходи глубоко в мысли и будь сосредоточен. Если захочешь впустить видение, просто расслабься и очисти голову от мыслей, и оно сразу же заполнит пустоту.

– Нет уж, спасибо, – отрицательно закачал Юра головой. – Блин, как теперь девчонкам в глаза смотреть? Я же тут как последняя истеричка себя вел.

– Они поймут, – улыбнулся Иван.

Мастер долго изучал карту, считал и так, и эдак, прикидывал маршрут по времени и возможной опасности. По всему выходило, что этот поселок не миновать в любом случае.

Он позвал всех.

Вокруг карты образовался шмыгающий носом и утирающий слезы военный совет. Девушки уговорили Юру рассказать, что он видел. Теперь сами были не рады. От его рассказа пробрало даже суровую Полынь.

– И так, – начал Иван. – Нам в любом случае придется проехать через поселок. Тут, – стал он показывать пальцем отметки на карте, – сплошные овраги. Чтобы их обогнуть, придется возвращаться. Но и даже объехав их, у нас на пути будут еще два населенных пункта. А там, как вы понимаете нас ждет тоже самое. Да и озеро в той стороне объезжать гораздо дольше.

А здесь, мы не объедем никак. На всем протяжении пути, ту сторону отрезает река. Пометок о мостах и бродах нет. Единственный мост за этим поселком. Что делаем?

– А есть выход? – хмыкнул Юра. – Сейчас, пока еще не село солнце, мы с Полынью идем в разведку. Может там, как и в предыдущем пусто, и нам удастся быстро проскочить.

– Я не пойду, – вдруг замотала головой лесавка. – Там боль. Там пролилось много крови. Владычица Тара оставила эти земли. Я не хочу.

Иван посмотрел на Полынь. Он грустно улыбнулся.

– Тогда Полынь, мы с тобой расстаемся здесь.

– Почему? – не поняла она.

– Дальше боли будет еще больше. Намного больше, – вздохнул Иван. – Тебе лучше вернуться сейчас.

Полынь подумала, взгляд ее стал серьезным и решительным. Она подобралась и снова приняла воинственный вид.

– Я остаюсь, – решительно сказала она. – Идем в разведку.

Невидимая лесавка была где–то рядом. Юра с трудом улавливал ее местонахождение среди бушующего энергетического урагана.

Они только подобрались к частоколу, а Юру снова чуть не накрыло. Поселок был переполнен болью, отчаяньем и злостью. Он был наводнен вытьянами. Бестелесные сущности, едва ощутимо прикасались, пытались обратить на себя внимание живого, что пришел в их царство смерти. Они что–то нашептывали, настойчиво скреблись в разум. У парня волосы стояли дыбом от этого сумасшедшего, переполненного и в то же время пустого поселка. Мороз пробирал, и стыла в жилах кровь.

Он окончательно перестал ощущать присутствие Полыни. Собственно, он ничьего присутствия почувствовать уже не мог, лишь ступил на пустынную центральную улицу. Его обступили со всех сторон. Ему кричали, к нему взывали, плакали и о чем–то умоляли. Он не мог ступить и шага дальше.

Оставалось, только игнорируя настойчивые тихие голоса осмотреться и убраться. Да и осматриваться было особо нечего.

Алтарь Богини Тары, о которой упоминала Полынь и которой с недавних пор стали поклоняться земледельцы, был разрушен, статуя разбитой валялась на земле. Везде, куда не глянь, лежали обглоданные человеческие костяки. Двери в домах были выбиты, окна разбиты. Кроме болтающихся в разбитых окнах занавесок, которые выдувало из пустых рам сквозняком, ни одного движения или звука. Ни птицы, не зверя. Мертвая пустота. Только эти сводящие с ума настойчивые голоса, что скребли по натянутым нервам.

– Полынь, – крикнул парень, не в силах больше терпеть этот ментальный гам. – Уходим!

Она догнала покачивающегося подмастерье и попыталась подставить ему плечо. Юра отмахнулся. Вот еще. После его истерики, ему может, и сопельки утирать начнут. Нет уж.

Иван был мрачен. Исходя из того, что рассказали Юра и Полынь ехать сквозь поселок было дуростью. Объезд оврагов бессмыслен. Оставалось спускаться к реке, и искать брод. Это тоже бессмысленная трата времени.

Тем более река могла оказаться куда опаснее поселка. После того что в этих землях произошло, все водоемы должны буквально кишеть рыбоголовами, русалками и прочей нечистью, что порождает стихия воды.

– Ну ладно, пусть мы зачистим некрофагов, – задумался вслух подмастерье. – А духи? Из–за них там невозможно находиться. Ментальное давление просто с ума сведет. Тем более скоро сядет солнце, некрофаги получат свободу действий, и тогда придется попотеть.

– Там больше никого? – уточнил у лесавки Иван.

– Пара испуганных зверушек. Хорек с выводком, и кошка на одном из чердаков.

– С трупоедами надо поспешить, – бросил он взгляд на склоняющееся к закату солнце. – А вот с духами действительно проблема. Было бы из чего смастерить ментальные глушилки.

– Там ведь ведьма жила, – напомнила Вера. – Думаю у нее должно было быть все нужное для амулетов. Найдем ее дом и сделаем эти ваши глушилки.

– Пока зачистим трупоедов, пока найдем дом, сядет солнце, выйдет луна. Сейчас кажется новолуние. Неупокоенные духи по большей части обычные вытьяны, что бессильны физически, но в таких количествах они просто сведут с ума. К тому же в таком скоплении обязательно найдется пара–тройка сильных полтергейстов. Тогда ребятки нам каюк, – невесело подытожил Иван.

– Тогда убираем упырей, – стал просчитывать парень. – Откатываемся назад. Ночуем в поле. А завтра с утреца проскочим этот ад, – решил он, но тут же смотря на наставника невесело заулыбался. – А ночью, из лесу выйдут какие–нибудь твари пострашнее, или полуночницы с поля заглянут, или мавки, под прикрытием месяца пожалуют от реки, – продолжил он изображая занудный вид наставника.

– Прям мысли читаешь, – съязвил мастер.

Настя, которая молча слушала размышления охотников, также молча полезла в кузов и стала вскрывать один из прихваченных в Криничном ящиков. У нее не получалось, она пыхтела и ругалась, в рамках приличия конечно. После заскрежетали гвозди, и спустя пару мгновений она стояла перед ними с непонятной конструкцией в руках.

– Как знала, что пригодится, – деловито заявила она.

С трудом удерживая на весу, она демонстрировала мужчинам три скрепленных меж собой козлиных черепа.

– Точно, – плеснула руками Вера. – И не нужно никаких глушилок.

– Это еще что такое? – удивленно хмыкнул Юра.

– Скверна, – скривилась Полынь и отшагнула в сторону.

Мастер взял в руки непонятный артефакт. А это был именно артефакт. Сомнений не было. Об этом свидетельствовало то, что черепа были, не просто скреплены, а срощены.

Вся конструкция напоминала необычную треногу, или какую–то подставку. Каждый из трех черепов, почти ничем не отличался. Была лишь небольшая разница в кривизне сросшихся концами рог. Нёбом черепа были обращены внутрь конструкции, лишь слегка соприкасаясь друг с другом зубами. Но главное, в глазницы и ближе к носам, были врощены дуги ребер. Что, в общем, создавало кольца.

Иван покрутил штуковину и так, и сяк, и заметил, что артефакт, больше всего напоминал символ триединства.

– Поддерживаю, вопрос коллеги, – обратился он к девушкам. – Что это, а главное, как это нам поможет? И попроще если можно. Мы теряем драгоценное время.

– Попроще? – задумалась Настя, у которой была заготовлена целая лекция для ознакомления с артефактом.

– Это корона кукловода, – взяла инициативу Вера. – А еще проще разрядник, и собиратель энергии духов.

– Понятно, что ничего не понятно, – задумчиво пробормотал Иван. – Зачем кукловодам эта ерунда? Они ее что, на голове носят? Они ведь с костями работают, а не с духами.

– Если бы ты, Иван, не сжег все записи исследований старосты, то мог бы прочитать сам, – напомнила мастеру Настя.

– Эти исследования были добыты слишком дорогой ценой, – строго ответил он. – Такие знания не принесли бы ничего хорошего, а породили еще большее зло.

– Короче, народ, – перебил их Юра. – Солнце садится. Давайте вы просто заставите эту фиговину работать, а потом мы готовы слушать ваши лекции хоть до посинения.

– Значит так, – начал раздавать приказы Иван. – Курсантки, сейчас мы будем делать зажигалки. Главное знать какой породы эти трупоеды, зажигалки штука индивидуальная, для каждого вида. А после займемся этой вашей короной. Полынь, как падальщики выглядели?

После сбивчивого рассказа, который сопровождался постоянным поиском, еще неизвестных лесавке слов, мастер определил, что в поселке угнездились четыре твари, двух видов. Пара: самец и самка, серокожих, такой же одиночка и один мозголом.

– Самка хотя–бы не беременна? – уточнил он у лесавки.

– Вроде нет, – пожала та плечами.

– Они еще и размножаются? – искренне удивилась Вера.

– Представь себе, – съязвил подмастерье. – Кажется я обязан ввести курсантов в особенности половой жизни перерожденных–иных организмов. Или ты сам? – обратился он к наставнику.

– Не до того, – отмахнулся мастер, и принялся смешивать ингредиенты для зажигалок. – Кстати, Полынь, а почему они тебя не видят и не чуют? Трупоеды одни из самых чутких тварей.

– Я не человек, – просто ответила она. – Я не пахну человеком. Не пахну животным. А эта оболочка, – ткнула она пальцем себя в грудь. –Эта плоть. Не еда для них.

– Но ты ведь чувствуешь этой оболочкой? Как мы люди? – закупорив тонкостенный пузырек заметил мастер. – И если убить эту оболочку, то… – продолжал он не подумав, но глядя, на напрягшуюся лесавку прикусил язык. Черт его дернул с этим вопросом. – Прости. Я без всякого умысла, – извинялся он. – Я бы и не подумал, тебе причинить зло.

– Это пока я на вашей стороне, – спокойно отвечала Полынь. – Если я наврежу вам или другим людям. Тогда ты будешь думать иначе. Тогда должен будешь меня убить. Не возражай. Я давно живу. И я знаю людей. Я поступила бы также, если бы ты навредил моим сестрам. Это как говорите вы люди, мой долг. Долг воительницы.

– Вот мы и обменялись взаимностями, и все выяснили, – выплюнув изжеванную травинку сказал Юра, что стоял на стороже. – Вы бы поспешили, солнце садится.

Ликвидировать падальщиков вызвалась лесавка. Иван стал спорить, но она ему напомнила, что не пахнет людьми, и ей проще простого подобраться к этим чутким существам. Противиться было бессмысленно, хотя все его мужское естество кричало, что это не правильно. Но рассудительный, трезвый ум, дал пинка и заставил заткнуться это самое естество. Было действительно не до него.

***

Склонившееся к закату солнце обагрило улицы и дома опустевшего поселка. Вытянулись, разрослись тени от деревьев и кустов. Поднявшийся ветер заставлял протяжно скрипеть открытые двери и ставни на выбитых окнах. Сквозняк пел тихие песни, подыгрывая себе на осколках стекол.

Воинственная лесавка гордо шагала среди бесцельно бродящих духов, что оглядывались в сторону мотовоза. Туда где были живые. Они их чувствовали, пытались звать, но с тем, духи полностью игнорировали лесавку. Ее не замечали, словно не шла она среди и сквозь эти сгустки боли и отчаянья, что остались от погибших страшной смертью людей.

Вот она оказалась у первого логова, из которого несло тяжелой вольерной вонью.

Внутренние часы монстров пробили подъем. Они заерзали в своих логовах, приготавливаясь к выходу на поиски того что не доели прежде, и возможно случайно подвернувшейся добычи. Но в поселке уже давно не было ничего съестного. Пора было перебираться дальше. Туда, откуда ветер доносил сладкий запах многих мертвых тел.

Пока самка, гадила в углу заросшего плесенью, сырого погреба, а после долго, с наслаждением чесала грубую, покрытую редкими, жесткими волосками, серую шкуру, самец насторожился.

Маленькие злые глазки обратились к входу в берлогу. Заработали широкие ноздри, размещавшиеся под лобовым наростом толстой кости. Монстр потянул воздух. Ему показалось, что он учуял очень слабый запах человека.

В этот момент об толстостенный череп разбилось тонкое стекло. Что–то мокрое разлилось по склизкой шкуре и тут же затопило нестерпимой болью.