скачать книгу бесплатно
Недаром самые непримиримые деревенские борцы с ересью водились именно тут, именно потому братьям-инквизиторам из возрождённых на новый лад монастырей приходилось оборачиваться сюда чуть не каждые четыре седмицы, истово молясь по пути Матери-Иторе, чтобы поселяне опять не учинили самосуд.
С них станется, жечь очередную воображаемую ведьму с дальнего хутора, не ждавши дознавателя, застрявшего на полдороги после неурочного селя, или чего хуже – живо сколотить вокруг ретивого горе-проповедника секту, которая, на горе соседям, без догляда споро брала в руки вилы да топоры и отправлялась вытворять чего хорошего по всей округе. Свеженабранная милиция, чьи крепостицы заканчивались на полпути отсюда до стен Илидалла, реагировать на всякую беду никак не поспевала, потому зачастую соседи заполошных дервишей успевали жечь уже и самих сектантов вместе с их проповедником, попутно растащив по хуторам всё ценное, прежде чем сюда приходили на вылазку хоть какие-нибудь серьёзные гарнизоны во главе с братом-инквизитором.
В общем, место это было суровое, бедное и дюже озлобленное. А где злоба, там долго ли ждать повода для драки или иного бесчинства, благо проказы молчащих местным видятся за каждым амбаром, потому за хуторскими нужен был глаз да глаз.
Брат Марион в ту весну двинулся в путь, едва дождавшись сошествия горных ручьёв. Ну как, дождавшись. За несчастные полсотни царских лиг вихляющей вдоль склона дороги, если эту жалкую тропинку можно было назвать дорогой, ему довелось уже трижды искупаться в ледяной водице возникающих за неполную двушку словно бы из ниоткуда горных речушек, одна из его лошадок уже сломала ногу во время внезапного оползня, бедолагу пришлось прирезать, да ещё и сверху всё время сыпала треклятая морось. Настроение было таким же поганым, как и погода.
Весна в этот раз явно не задалась, но дальше тянуть уже было нельзя. Без отрезвляющего напутствия брата-инквизитора, а где-то и без его же крепкого тумака во имя Иторы Всеблагой, да осенит Она нас всех своей благодатью и ниспошлёт нам искупление, эти горцы и ноги-головы себе попереломают, и прочим хуторянам Западного края хлопот доставят. Потому не стой, иди, пусть хоть снегопад вдруг наладится.
Брату Мариону его служение было не в тягость, во всяком случае польза от столь дальней прогулки была, но вот банально свернуть в пути шею было бы печально.
Только-только его единственная оставшаяся заручная лошадка чуть не поскользнулась на живом окатыше, да так бы и завалилась на том с тропы, но брат Марион вовремя опасность заметил и дурное животное придержал. Эх, сюда бы пригнать из земли Семей две дюжины ходней, они бы тут за пару зим нормально восстановили дорогу, проволочных сетей-камнеуловителей натянули, ручьи оградили, мосты навели. Но на какие шиши, простите, такой широкий жест, местные для того слишком бедны, торговцам эти пути не интересны, разве что суровые трапперы Нового Загорья однажды скинутся всем гуртом на упрощение поставок пушнины. Так ведь при такой оказии любой дурак в горах сможет зверя бить, а местные вообще поди обзаведутся новомодным ружжом, тут-то самое интересное для инквизиции и начнётся, когда эти быдлоганы начнут друг дружку по ночам сослепу шмалять, приняв отошедшего по нужде соседа за злоумышляющего против них Ускользающего.
Брат Марион тяжко вздохнул.
Люди есть люди. Можно ли их винить, что здесь, на северном берегу Горькой реки и жизнь у них нескладная, и сами они ввиду простоты нравов не расположены к праздным оборотам речи и скоры на самосуд да расправу. Ведьма? На костёр! Молчащий? В колодец! Инквизитор? Инквизиторствуй!
Брат Марион снова вздохнул.
Приходилось натурально таскать с собой талмуды писаний и железные щипцы заковыристой формы. Для устрашения малых сил и придания мессе вящей образности.
Иначе не поверят, завтра с таким заходом и сам в колодце окажешься.
Осмотрев внимательно тропинку на полсотни шагов вперёд, брат Марион снова тронул лошадку осторожным шагом. Оглядываться не стал.
С одной стороны замучаешься шеей вертеть, братство не на эти труды его сюда посылало, а с другой – что там оборачиваться. Там она, родимая, куда денется. Сестра Ханна-Матрисия, чтоб её забрала нелёгкая.
Одну вещь брат Марион знал о сёстрах-охотницах точно – если увяжется такая, пиши пропало. Погода обеспечена отвратительная, настроение будет мерзостное и обязательно какая-нибудь особенная гадость в пути приключится. Лошадка со сломанной ногой – ещё не самый дурной вариант.
И главное, чего увязалась. Сёстры вообще невесть какая помощь инквизитору. Под руку говорят, авторитет у паствы подрывают, да ещё и недоверчивые они – страсть. Дай только волю – полдеревни в прислужники Ксера запишут. А спроси ты у ней, какого гнилого бога тебе в той глуши запонадобилось – молчит и только зенки пялит.
Какое твоё дело, мол.
Прекрасный собеседник в дороге, чего там.
На одной из стоянок не выдержал брат Марион, протянул честну?ю флягу, холодно, мол, сыро, согрейся, сестра Ханна-Матрисия, не побрезгуй кагором. Так она на него в ответ зыркнула, будто он ей додтовой кровью причаститься предложил. Ну, не надо так не надо, нам больше достанет.
Впрочем, широкий жест сестра-охотница всё-таки оценила, в ответ протянув мочёное яблоко из собственных запасов, благодарствуйте. Сочное, бочковое. Хвать да хрусть. Под это дело они даже парой слов перекинулись, паче чаяния.
– А что нынче сказывают, Ускользающие поди совсем перевелись?
– Можно подумать, они раньше тут в каждой деревне штабелями по полатям.
– Штабелями не штабелями, но ваш монастырь, по слухам, позатой зимой разом двоих изловил.
– Тебе то знать не положено, брат Марион. А ваши-то что?
Надо же, имя запомнила, какая благодать.
– Не наша то забота, сестра Ханна-Матрисия, нам бы с самосудом, самопалом да самострелом разобраться. Ежели какая оказия мы, конечно, завсегда бдим. Но уж больно невелик тот случай.
Засмеялась, будто птица каркнула.
– Деятельные вы, я гляжу.
– Уж какие есть.
– Оно и правда, молчащего изловить – это старание следует приложить и смекалку. Ориентирование на местности, триангуляция, карты читать требуется.
Умники все стали, чисто с греховодного университету. Брат Марион не любил умников. Да и особого смысла в ловле Ускользающих он давно не видел. С тех пор как гнилые боги сгинули, силами тех несчастных разве что детей пугать. Илидалл был разрушен в припадке гнева свя?той Хеленн почитай что на самом пике её формы, те же несчастные, что ловимы нынче силами монастырей и здесь, и по всей Средине, больше походили на старые пни, оставшиеся на месте некогда величественных древ. Недаром их запросто стали в народе именовать молчащими, а не по-официальному Ускользающими. Брат Марион был тому свидетелем: больные, слепые, они корчились от любого прикосновения, с них слезала клочьями кожа, у женщин изъязвлённые синюшные груди висели чуть не до полу, мужчины были сплошь лишены сраму, лишь какие-то гнилые обрывки болтались в мотне.
Гордиться таковскими пленниками не приходилось даже сёстрам-охотницам.
– Но ведь признайся, пропали они, повывелись.
– Мне то не ведомо.
Ишь ты, не ведомо. Так и говори, «не велено». Но слухи в окрестных братствах ходили верные. С тех пор, как полыхнуло за Океаном, разом стало тихо окрест. Молчат чудесные артефакты, что остались с падения Илидалла, гадай-не гадай. Как будто разом повымерло всё, что только и было. По северному берегу али по южному.
Только Горькая река Эд так и осталась горькой рекой.
Запропали Ускользающие, смолкли разом шептуны и ручейники, помахали ручкой кикиморы болотные и лесные гнилушки.
Жизнь же людская легче не стала, болезни не извелись, скотина живородить чаще не принялась. А люди дурные остались дурными людьми.
Старые народы называли человечество Пришельцами. А так и есть. Были мы пришельцами на чужой земле, таковыми и остались, сколько Иторе Всемилостивой ни молись, а покуда сам с собой в мире не заживёшь, будут тебе от той жизни одни наветы и страдания.
Голод, холод, мор да ржавьё соседских вил.
Не нужны для того никакие Ускользающие. Ни в прежней силе, ни в сегодняшнем жалком состоянии.
Да и гнилые боги с ними.
Брат Марион махнул досадливо рукой.
Забавно будет, что если это и правда не причуда природы, а их извечные враги запросто сгинули, выходит, инквизиторам окрест работы не переведётся, разве что сестра Ханна-Матрисия со своими товарками забросит со временем бессмысленную беготню по лесам и оврагам. Будут себе сидеть по скитам да молиться возвращению Матери. Которой – уж их поди пойми. Иторы, которая никуда вроде и не уходила, или Хеленн, что при Битве Завета обетовала нам дар единения с Иторой во самой дочери своей, Маары Многоликой.
Кто ж их знает, тех сестёр, что они там друг дружке за ужином плетут.
В братстве всё было проще. Кто вообще видел те битвы, тех матерей. А люди – вот они, живут, как могут, чем требуют всяческого духовного окормления, покуда суть неразумны они и закостенелы в пороках своих.
Брат Марион на ощупь сверился с дозорами, что висели у него на цепочке под сутаной. Механизм мудрёный, учёными механиками деланный. Но нему всякий в любую погоду однёшку с двушкой счесть может. Как же тебя там… а, вот.
Ну, добро, продвигается брат Марион медленно, да верно. Поди ближайшего хуторка должны достичь ещё засветло, там-то и начнётся его скорбный труд.
Теперь бы вон только туда подняться, и дальше легче пойдёт.
Сухой треск прервал размышления брата Мариона, заставив резко обернуться.
Звук был такой силы, что сперва показалось, будто это залп из огнестрельной мортиры, какие стоят нынче в восстановленной части фортов Илидалла, даром что до тех будет десять дён пути. Только тут брат Марион рассудил, что это скорее похоже на треск переломленной мачты, как бывает при шторме, когда два сцепившихся вантами нортсудна начинают ломать друг о друга борта. Брат Марион подвизался некогда мореманом, покуда не одумался, Додт побери, не его это, с морем воевать.
Треск снова повторился. На этот раз куда ближе. Брат Марион, пригнувшись, поманил оставшуюся где-то позади сестру Ханну-Матрисию, гляди, мол, это там, вниз по склону.
Наспех принайтовав поводья косящей глазом от страха лошадки к ближайшему стволу, чтобы с дуру не оборвала да не унеслась, брат Марион всё так же жестами показал сестре-охотнице оставаться тут и следить, а сам, подобрав рясу, ринулся в подлесок.
Небольшой уступ сыскался в паре десятков локтей, надо только свеситься ничком да поглядеть.
Снова тот же треск, на этот раз совсем рядом, так что затем было несложно расслышать характерный утробный шорох обрушивающийся вниз кроны. Так ломаются стволы деревьев, единым ударом перешибаемые пополам.
Брат Марион заранее догадался, что увидит.
Одно сплошное колышущееся море серых древесных лап, едва укрытых оставшейся с осени порыжелой хвоёй. А промеж них – сотни и сотни ходней, насколько хватало глаз. Они перемещались почти бесшумно, но так спешили, что то и дело сшибали своими размашистыми движениями местные статные лиственницы, или как они там на самом деле называются. Брат Марион всё не удосуживался поинтересоваться чужинской ботаникой.
Отсюда до самой реки Эд в сторону Океана двигались Семьи.
Без поклажи, без заметных глазу погонщиков, шли они молча, будто скрываясь от того-то. Только как такие громадины вообще могут скрываться, их за царскую лигу видать и слыхать.
Да что вообще творится?
Вернувшись обратно к сестре Ханне-Матрисии, брат Марион в задумчивости почесал под скуфьей. Небывалое дело. И сколько их там внизу? А на южном берегу? И куда это они все собрались?
За всю свою жизнь брат Марион не встречал столько ходней.
– Что там?
– Да беда какая-то. Семьи мигрируют.
– В каком таком смысле?
– А в тако?м таком. Все как есть подались на восток, к побережью. С ума сойти.
Инквизитор принялся деловито отнайтовывать лошадку.
– И чего это они?
Пожав плечами, брат Марион без дальнейших слов двинулся вверх по тропинке, высматривая живые валуны.
На деле ему было ой как тревожно. Если он чего и понял за все зимы своего служения братству, так это то, что любые перемены как правило не к добру. Хорошо бы, конечно, оказалось, что это самойи, что заправляли нынче Новым Царством, решили нанять за мзду немалую сразу несколько Семей да разом восстановить порт Илидалла, а может и саму крепость, раз и навсегда очистив её руины от сокрытых там артефактов да поди до сих пор скрывающихся там теней молчащих. Всем от того было бы хорошо, и торговым путям, которые бы наконец соединили дальний юг Средины с Закатным берегом, и местным бедолагам, вконец одичавшим вдали от цивилизации. А уж как гильдии далёкого Нового Загорья будут рады восстановить нормальное сообщение с большой землёй, поди, большинство тамошних трапперов уж и помнить забыли, как звучит речь тех мест, откуда их предки давным-давно перебрались на Закатный берег.
В этих раздумьях и прошёл почитай что весь день.
Вилась тропинка, сухой треск со стороны берега Горькой постепенно удалялся, брат Марион всё меньше думал о странном поведении Семей, всё больше о своём, бытовом.
Хорошо бы помыться с дороги, да где, на хуторах люди простые, тратить лишние дрова на помывку не привычны, у них и срубы-то зачастую топимы по-чёрному, на каменную кладку да на трубы слишком много потраты будет, иные же вообще зимуют чуть не в обнимку со скотиной, какая баня, о чём ты.
Конечно, ближе к реке хуторские и живали в целом побогаче, и бывали немногим гостеприимнее, но всё одно не настолько, чтобы привечать инквизитора сверх всякой меры. Вот доберёмся чуть на запад до нормального села, чтобы с церквой, дворов на сто, там всё будет чинно-пристойно, даже порой старое барское подворье сохранилось, даром что в основном необитаемое, где та былая царская знать, спилась да извелась. А баня себе стоит, большая, тёплая, и стойло для лошадки чистое, и староста хлебосольный, и не придётся больше с сестрой Ханной-Матрисией на сырой соломе под одним одеялом ночевать, свят-свят.
Про сестёр-охотниц в братстве ходили срамные слухи, мол, норовят они нашему брату инквизитору под рясу залезть. Целибата-то у них нет как нет. А прижитого ребёночка, если что, потом и к сиротам подсунуть недолго. Брат Марион, тьфу на тебя, что за мысли такие.
Вот потому не любил он в дороге никаких попутчиков. А особливо – попутчиц.
Оно и понятно, в служении брату-инквизитору нужно оставаться сосредоточенным на своей цели, а не о постороннем злоумышлять. Тому и целибат, тому и прочее умерщвление плоти, когда строгость бытия укрепляет дух и волю, и даёт истовому послушнику в том числе и моральные права – судить и миловать, взыскуя истину.
Брат Марион вновь тяжко вздохнул, перемотав поудобнее верёвицу под выпирающим пузом.
Если бы всё так просто. В наше спокойное время умерщвлять плоть было не с руки.
В братстве находились и вовсе свободолюбцы, рассуждавшие так – коли Завет не состоялся, а Итора-мать по-прежнему глуха к мольбам своих чад, так может и нет в их служении никакой особой правды, а есть они лишь самозваные радетели за чистоту помыслов людских, в том числе своих собственных, и всяка их цель – ежели таковая – лишь блюсти порядок вещей и во человецех благоволение.
Мол, до?лжно бы инквизиции самочинно заделаться одним из Столпов, коллективным Столпом Служения. Как сёстры были Столпом Воздаяния, университеты Средины – Столпом Благодарности и так далее, вот и будет в этом самая что ни на есть правда Завета, дарованного нам от Иторы Всеблагой. Не надобны вдругорядь тогда человечеству будут ни гнилые боги, ни их идолы, ни их подаяния, ни им подношения.
Совсем уж прогрессисты из числа молодых инквизиторов доходили в этих рассуждениях до того, что и сама Итора не нужна. Ни теперешняя, немая, ни вновь заговорившая.
Что, мол, обетованное возвращение Иторы ничего особенного к истинному порядку не добавит, где власть распределена и благонравна, где нет ни нищих, ни богатых, ни сирых, ни всеблагих, а есть лишь одно сплошное… да как же…
Тьфу.
Брат Марион сызнова забыл мудрёное слово.
В общем, мысль была в том, что лишь при должной самоорганизации человек становится творцом созидающим, вот это объединение в благости и есть суть обретение Иторы, возвращение к былому величию предначальных эпох.
– Ты сам-то в это веришь?
Брат Марион чуть не подпрыгнул. Кажется, он снова вернулся к дурной привычке бормотать себе под нос. И ведь подкралась, ведьма.
– Я – нет. Но иные братья верят.
– И в прекрасную идиллию прежних времён верят?
– Почему нет? До грехопадения Проклятия человек был высок и прекрасен, владел он многими тайнами бытия и мог путешествовать меж мирами.
– Ты имеешь в виду до Пришествия? – глаза сестры-охотницы подозрительно сощурились из-под крылышек.
Брат Марион заранее понял, что пожалеет о своём ответе, но сдержаться всё равно не мог.
– Завет гласит, что люди не были рождены на Иторе, пусть мы все и дети Ея, что мы прибыли сюда из глубин Вечности…
– Прибыли сюда какими? Высокими и прекрасными? Мудрыми, всезнающими, всеблагими?
Вот, пожалуйте.
– Нет. Доступные нам чистописания Древних описывают нас, Пришельцев, как дикий и разобщённый народ, не знающий единого языка, ни даже письменности. Лишь со временем мы вновь обрели какие-то первые зачатки культуры.
– Так где же доказательства былого могущества? Стоит ли нам вообще поспевать в некий «золотой круг», был ли он когда-то помимо наших грёз о несбыточном?
Вот времена пошли. Всем «доказательства» подавай. И только брат Марион собирался это в сердцах выпалить, как выяснилось, что сестра-охотница уж про него забыла, сделав отрешённое лицо и погрузившись в себя. Кажется, даже её и без того бледная кожа стала при этом совсем прозрачной, а на шее у неё проступила сеточка вен.
– Где тут ближайший хутор?
