Бремя верных. Книга первая

На какое-то время тревога отступила, обыденность утра остудила воспалённый бессонницей мозг, на душе полегчало. Да и Ярило наконец-то выглянуло из-за горизонта, заиграло на росных травах, скользнуло своими трепетными весенними лучами по кронам деревьев на краю поляны. Высокие облака, похожие на перья птицы-лебедя, окрасились сначала багрянцем, а потом и плавно затекли утренним Яриловым золотом. Поднимался новый день, и он обещал быть неплохим, как и день вчерашний. Что уже само по себе радовало, ибо воин-дружинник не загадывал свою судьбу более, чем на день-другой. Слишком жизнь его в походе бывала непредсказуемой даже волхвами.

Выступили ближе к полудню, когда просохла от росы трава, да и одежда уже не холодила тела. Первыми выступили два десятка разведчиков, они должны были идти впереди на расстоянии в пол версты и, если придётся, принять на себя первый удар. Следом пылили главные сотни, а замыкал строй отряд из пятидесяти воинов, в задачу которого входило не только прикрывать тыл, но и охранять обоз из тридцати трёх подвод, на которых везли не только запас провианта, но и доспехи дружинников, кои те нацепляли только в преддверии боя.

Белояр шёл в одной колонне с десятком Ярополка. Краем глаза наблюдал, как воевода, будучи чем-то явно озадачен, нервно покусывает седой ус и иногда искоса поглядывает в его сторону. Наконец настал миг, когда Ярополк коротко мазнул ему рукой. Белояр тут же подбежал к воеводе:

– Звал, старейший?

– Есть такое дело…

Воевода словно бы не знал, с чего начать разговор, потом тяжко вздохнул и рубанул с плеча:

– Был у знахаря, паря?

– Да недосуг пока, воевода… К походу готовил десяток.

– А с головушкой что? Полегчало али нет?

Белояр пожал плечами.

– Да и не скажешь сразу… Навроде, как и полегчало. Мысли чёрные пропали. Видать, просто ночной морок был.

– Так с чего шум поднял? Стоило ли оно того?

Десятник помолчал, собираясь с мыслями, потом, тщательно подбирая слова, начал:

– Так, старейший, ты ещё в Старой Ладоге, перед выходом нас поучал, что со всеми страхами или там мыслями дурными, которые могут нас в этом походе вдруг дюже одолеть, сразу к тебе обращаться… Вот я и…

– Было такое, – перебил его Ярополк. – Было… И славно, что помнишь командирский наказ. Нынче не от каждого такого рвения увидишь. И уже с десяток воинов ко мне со своими, прежде им неведомыми, страхами подходили. Как мыслишь, отчего напасть такая?

Десятник про себя выругался, а вслух произнёс только:

– Полагаю, причина есть, коли тебя это не приводит в изумление. Когда было такое, чтобы вои перед битвой в своих страхах исповедовались?

– Вот и я о том же, – наставительно поднял палец воевода. – А значит прав был волхв Милован, в хазарском стане сильный колдун пребывает, если аж до самой Ладоги его сила простирается. И смятение в душах ваших – лишь отклик её. Ох, Милован, Милован… Отчего ж ты сразу не сказывал мне всего?

Ярополк сокрушённо покачал головой, Белояр молчал, потрясённый его откровением. Он давно слыхал от искушённых людей, что неспроста орда хазарская победы одерживает над своими врагами. Одной лишь доблестью степняков этого было никак не объяснить, крылся за этим какой-то тёмный подвох, и – вот, на тебе! Колдун собственной персоной.

Войско продвигалось достаточно быстро. Скоро мирные деревушки с выбеленными хатами перестали попадаться вблизи дороги, на смену им пришли пепелища с чёрными стаями кружащихся над ними воронов. Дымы кое-где ещё поднимались к чистому весеннему небу, а запах гари стал неотступным спутником воинов, как и сладковатый привкус горелой человеческой плоти.

Хазары рядом! В этом уже никто не сомневался. Сотники приказали достать из обозных телег доспехи и облачаться. Войско надевало подкольчужный подбой, кольчужные рубахи, пластинчатый доспех поверх них, кое-кто надел и шеломы, хотя на таком уже не по-весеннему жарком солнце идти в полном облачении было настоящим испытанием. Но нападения можно было ждать когда угодно и откуда угодно, и никто не роптал.

Сотники выслали охранение теперь уже и по флангам колонны. Хазары были известны своими атаками со спины, быстрыми обходными манёврами. Русы, при отсутствии конницы в составе войска, были готовы в каждый момент занять круговую оборону и встретить лохматых всадников с неизменными луками на щиты с любой стороны.

Лучники были и в составе дружины, да такие, что пробивали полный доспех на двухстах шагах! Тяжёлые луки превосходили по дальности таковые же хазарские как минимум на полсотни-сотню шагов, и степняки об том прекрасно знали, делая упор на внезапность, когда всадники вдруг оказывались прямо перед ничего не подозревающим врагом и, осыпав его градом стрел, брали неприятели «на саблю», врезаясь в ряды не успевшего выстроиться к бою супротивника подобно тому, как степной волк вгрызается в холку барана.

Единственной защитой от такого приёма оставалась только тщательная и постоянная разведка месторасположения хазар. В честном бою – меч в меч – русичам не было равных, и победить даже столь малое войско Ярополка эти степные всадники могли бы только имея численный перевес как минимум пять к одному. Но такого шанса воевода не собирался им давать.

К вечеру дружина подошла к берегу небольшой речки Ветрянки, одному из малых притоков далёкого Днепра, несущего свои воды где-то за сотню дневных переходов на Вертовик7. Ветрянка с виду была речкой доброй, безо всякой подлости в виде омутов и нежданных перекатов. Правый её берег, на который вышло войско, был низменным, с длинной песчаной косой, противоположный, левый, возвышался относительно невысоким обрывом, поросшим не слишком густым березняком. Ярополк приказал становиться лагерем на небольшой поляне в виду берега, а разведчиков послал к реке, дабы выявить возможные броды, да не один, а, на всякий случай, ещё пару вверх и вниз по течению.

Белояр выделил в разведку от своего десятка Волчка, так как паря славился острым взглядом, известной ловкостью и умением передвигаться скрытно.

Тихомир, успевший споро нарубить в ближайшем перелеске сушняка, уже разводил огонь в наспех сложенном из прибрежного песчаника очаге, воду в котле уже приволокли Вольга и Добран, остальные развязывали походные котомки, выкладывая на чистую холстину всё, что могло пойти на приготовления ужина. Ещё на переходе Волчок заявил, что вечерний суп будет такой, «…что пальчики не просто оближите, а проглотите на закуску», и теперь дружинники потирали ладони в предвкушении знатной трапезы, ибо Волчок славился своими поварскими умениями.

И правда, тот, едва вернувшись с вылазки к реке и доложившись десятнику о двух вполне пригодных для переправы через реку местах, сразу же приступил к котлу, а Белояр отправился докладывать Ярополку результаты разведки.

У костра воеводы уже собрались сотники и десятники, горячо обсуждая, как утром переходить речку. После бурного спора порешили-таки идти двумя отрядами по левому и по правому броду одновременно. Но сначала, ещё до восхода Ярила, переправить на левый берег по две сотни на каждый брод с тем, чтобы те захватили часть берега на несколько десятков шагов вглубь и закрепились там, создав секреты с мечниками и лучниками, дабы избежать внезапного нападения ворогов.

Для этого Ярополк выделил десяток Белояра в том числе, приказав его воинам ужинать наскоро и ложиться спать, дабы отдых был полноценным, ибо силы его людям понадобятся поутру великие.

Вернувшись к костру, десятник застал своих друзей-соратников за яростным спором. Зацепились языками обычно хмурый и немногословный Вольга и вечно неугомонный спорщик Волчок. Суть разногласий была, как сразу уловил Белояр, в том, почто князь погнал столь невеликое войско в самое сердце Хазарии, обрекая тем самым на гибель своих лучших воинов. Под которыми Волчок, само собой, подразумевал и себя. Вольга же, со свойственной ему степенностью и обстоятельностью пояснял, что большому войску не с руки бегать по полям да лесам в поисках степняков, и вообще странно, что такая орда, двигаясь смертоносной волной по землям русов и не встречая сколько-нибудь серьёзного сопротивления, вдруг остановилась в этом пределе и не сдвинулась уже вот год как вперёд ни на один пеший переход. Непонятно это, а всё непонятное – опасно…

Белояр слушал спорщиков вполуха, а сам между тем мотал на ус… После того, что он услышал от самого Ярополка, предмет спора становился для него слишком важным, чтобы пропустить хоть слово из того, что произнесено было подле костра.

А тем временем дружинники отобедали, котлы были перемыты в реке, выставлены караулы, и воины принялись готовиться к ночлегу.

Белояр по установившейся привычке проверил оружие у своего десятка, слегка пожурил Добрана за неначищенный меч (хотя, по чести, в порядке у того всё было, но старшому виднее, не стоит давать воинам слабины в походе), отправил Тихомира в охранение вместе с витязями из других десятков. Разложил плащ и уже собирался завернуться в него, как кто-то слегка потрепал его по правому плечу. Десятник вскинулся – рядом стоял Колун, вестовой от самого воеводы.

– Десятник, Ярополк просит немедленно проследовать к его костру. Вести есть…

– Добрые хоть вести? – проворчал, поднимаясь, Белояр. Колун развёл руками.

– А мне не докладали, паря, – вестовой вздохнул. – Но навряд ли добрые, те и до утра подождали бы.

Колун двинулся в сторону костра Ярополка, Белояр последовал за ним. В сутулой спине шествовавшего впереди Колуна угадывалась недюжинная сила, хотя бывший ратник уже несколько лет как ходил в вестовых. В сече с хазарами пять лет назад получил он множество тягостных ран, прикрывая самого князя, и тот, в память о подвиге воина, назначил его вестовым при Ярополке. Старому ратнику некуда было идти: избу его пожгли хазаре, семью тогда же частью истребили, частью погнали в полон. И была в том ратнике такая лютая ненависть к захватчикам, что останься он наедине с собой, без любимого дела, просто лишил бы себя жизни, хоть такое и против законов Сварога8. Князь прочувствовал это и оставил ратника при деле княжеском.

Ярополк сидел у огня, глядя, как жёлтые языки его пожирают берёзовые поленья. При виде Белояра встряхнулся, жестом указал десятнику на место супротив себя, одновременно отпуская Колуна. Протянул Белояру чашу с отваром мяты и иных трав с явным ароматом свежего мёда.

«Потап!» – вспомнилось Белояру. Правая рука воеводы, сотник Потап был знатным бортником, всегда мечтал иметь свою пасеку, но служба дружинная не оставляла для этого времени. И тогда сотник стал удовлетворять свою страсть, выискивая медовые места вблизи стоянок отряда. И почти всегда стол воеводы-бортника ломился от дикого мёда…

Десятник отпил степенно, горячее питьё приятной волной скользнуло в груди, желудок отозвался восторженным спазмом. На походе такое питьё было уже лакомством, достойным самого князя.

– Слушаю тебя, воевода, – выдержав соответствующую его понятиям о приличиях паузу, сказал Белояр. Ярополк отставил в сторону чашу, вытер губы обрезком ткани, некоторое время молчал. Потом произнёс:

– Только что наши лазутчики встретили человека, он направлялся в наш лагерь.

– Хазарин?

– Нет, русич, из земель, что под хазарами. Он принёс дурную весть: в их местах стали пропадать люди.

Белояр насторожился:

– То есть как – пропадать? Их угоняли в полон? Резали и закапывали за околицей деревень?

Ярополк тяжело покачал головой.

– Нет, Белояр, в том-то и дело, что не всё так просто… Он говорит, что мужики и бабы, да и дитятки малые исчезали без следа. Пойдёт, скажем, жинка по ягоды, да и сгинет. Находили туесок, даже следы на траве примятой. И – всё… Уже более пяти десятков людей пропало. И это при том, что отрядов хазарских в округе не наблюдали.

– Морок Велеса9 какой-то, – пробормотал потрясённый десятник. Воевода кивнул.

– Не иначе как. Но нам надобно разобраться, что там да как. Мы останемся здесь на днёвку, а ты со своим десятком заутро выдвигайся к той деревне, человек проводит. Посмотри на месте, что там да как. Вернёшься – доложишь. Видится мне, дело, по которому послали нашу дружину, связано как-то с тем, что творится в деревне. И, главное, будьте настороже. Мы вступаем в Сумеречные Земли10. Здесь нет друзей, а враги повсюду. Ступай, отдохни. Вставать рано.

Белояр вздохнул и поднялся.

– Не хочу пугаться попреж дела… Утро вечера мудрёнее.

Глава 2. Деревня теней

Зло тихо лежать не может

Славянская поговорка

Белояр во все глаза смотрел на деревню, что уютно расположилась в распадке, подле леса, у самого края большого тёмного озера. Домов там было с полсотни или даже больше, отсюда, с холма на расстоянии в полверсты было и не разглядеть: часть деревни терялась за выступом леса, который подходил к самой деревенской околице. Что само по себе было странно, люди всегда старались оставлять между жильём и лесом или болотом пустое пространство – поляну там или луг, чтобы нечисть или враг какой не смогли незаметно прокрасться к обители человеческой.

Рядом шумно почесался Волчок. Он накануне вляпался в лесу в куст чертополоха, когда пытался самостоятельно выискать медовую борть или дупло. Исцарапавшись донельзя, теперь парень только тихонько ругался сквозь зубы, но терпел и чесал порезы, нанесённые колючками, похожими на маленькие острые иглы. Но молчал.

– Что мыслишь? – задал наконец ему вопрос Белояр, оторвавшись от созерцания потемневших от времени рубленых изб. Волчок крякнул, одёрнул рубаху, покачал головой.

– Не видать отсюдова ничего. В деревню идти нужно. Иначе никак.

Белояр и сам это понял, и повернулся в лежащему слева тому самому проводнику, Ерёме.

– А ты что скажешь, селянин? Отчего так тихо в домах? Ни скотина не мычит, ни петух не кликнется? Да и земляков твоих что-то я не различаю между тынов.

Ерёма, кряжистый мужик, по всему – крестьянин, повернул к Белояру усталое недовольное лицо.

– Нечего мне сказывать. Когда уходил – на месте все были. Мужики при деле, бабы тоже. Кто пропал – тот пропал, закон Леса. Походили, поискали, поплакали, меня вот к воеводе вашему отрядили. А что произошло за энту ночь – ведать не ведаю!

Белояр кивнул, настроение окончательно испортилось. Он хмуро бросил Волчку:

– Облачайся в доспех, парень, чую я, не след к домам идти голышом. Не доброе это место.

Волчок, как ни странно, возражать не стал, отполз подальше, вскочил и бросился к поляне, где оставался остальной десяток. Белояр наклонился к Ерёме:

– Останешься здесь, присматривай за деревней. Не нравится мне эта тишина. Я пока за своими.

Он тоже ползком достиг леса и поднялся на ноги лишь оказавшись за первым подлеском. Лёгким бегом устремился к лагерю.

Воины уже вовсю готовились к выходу. Все почти облачились в доспехи, за утро Тихомир поправил мечи, кому надо, ремни на доспехах были подогнаны, Вольга лично проверил это, кивнув удовлетворённо. Белояр подошёл к Радосвету, который в десятке традиционно отвечал за обувку, кивнул в сторону Тихомира:

– Справил ему обувку-то?

Радосвет только усмехнулся.

– Справил, как ни справить… Одному дивлюсь я, Белояр – он такой здоровый, дуб колесом согнёт, а

стесняется о простом спросить, как де́вица красная!

Белояр тихо, чтобы не услышал Тихомир, рассмеялся.

– Есть за ним такое… Но зато каков кузнец! Вся дружина вкупе с отроками нам уже обзавидовалась, а он никому не отказывает, только успевает молотом на привале махать!

– Да уж, – хмыкнул Радосвет, – силушкой его Сварог не обделил. Намедни в деревушке – помнишь, проходили уже ближе к ночи? – он помог крестьянину телегу из грязи вытащить? И того не понимаю, где тот-грязь-то нашёл, уже тридевять дней дождя не было? Так наш малыш просто ухватил телегу за передок, да и выволок из колеи! А до него такое не под силу оказалось четырём битюгам! Воистину, богатыря у нас в десятке растим, вот поверь мне на слово! Ещё увидишь, как мои слова оправдаются.

– Только рад буду, – отмахнулся Белояр. – Выступать пора, становись в строй.

В деревню вступили с Полуночника11, шли плотной командой, чтобы в случае нападения мгновенно сбить «ежа» – прикрыться со всех сторон и сверху щитами, выставив наружу длинные копья. Но пока не было слышно ни звука. Солнце уже неуклонно поднималось к полудню, в близком лесу щебетали птицы, где-то справа заводил свою дробь дятел. А из деревни так и не было слышно ни звука, присущего человеческому жилью.

Доносились запахи хлева, молока, куриного помёта… Но ни квохтанья куриц, ни мычания коров, ни детских выкриков по-прежнему не доносилось из словно бы притаившихся двориков. Белояр знаком подозвал Ерёму:

– Подскажи-ка нам, друг ситный, куда твои селяне подевались?

Ерёма аж съёжился под пристальным взглядом десятника, глазки его забегали, он взирал на запустелые дома с каким-то животным ужасом, плечи его тряслись, как в лихоманке, по лбу из-под лихо заломленной на бок шапки катились крупные градины пота.

– Клянусь Велесом12, десятник, сам не понимаю, что тут случилось после моего ухода! Бабы с детишками пропадали – да, то было, но, когда меня всей деревней к вам за подмогой отправляли, наши все тутова были!

Белояр поднял руку, призывая к вниманию. Воины тут же собрались подле него.

– Значицца так, братцы… Идём плотно, плечо к плечу. Озираем все стороны. Кто что подметит – тут же знак остальным. На вдруг появившихся ворогов сорви голову не бросаемся, всё делаем вместе. А теперича, други, пошли понемногу… С нами Сварог…

И двинулся вдоль улицы, держа меч наизготовку. Остальные пристроились правее и левее его, щитами прикрывая невеликую колонну. Двигались след в след, не спуская глаз с разверзнутых окон, чёрными пятнами зиявших с фасадов. Гнетущая тишина, изредка нарушаемая шелестом ветра в кронах деревьев, словно бы опустилась пологом на деревню, отрезая её от остального, рвущегося навстречу весне мира.

– Впереди, – скорее выдохнул, чем произнёс Волчок. Белояр пригляделся и рассмотрел прямо посередине дороги какое-то чёрное пятно. Подняв руки, призывая всех остановиться, он кивнул Тихомиру, и тот приблизился.

– За мной иди, остальным – тут ждать, – Белояр поправил шелом и осторожно, почти на цыпочках направился к этой новой загадке. Тихомир прикрывал спину, постоянно оглядывая соседние подворья. Но деревня по-прежнему была тиха и безмолвна.

Странное пятно было размером с конскую голову, почти правильной круглой формы, на вид походило на кострище, да и запахи от него шли весьма схожие: пахло палёным деревом, сожжённой травой и ещё чем-то приторно-сладким, знакомым, но отдалённо… Белояр повернулся к кузнецу:

– Что скажешь, Тихомир?

Тот сдвинул шелом на затылок, потёр потный лоб латной рукавицей…

– Непонятно, батя… Пахнет горелым мясом, по-моему, человеческим…

Теперь вспомнил и Белояр! Да, так пахли те деревни, сожжённые врагом вместе с жителями, которых запирали в амбаре или доме старейшины, а двери заколачивали, после чего поджигали… Долго ещё над пепелищами теми стоял приторно-сладкий дух, очень похожий на тот, что исходил от этого пятна.

Тихомир наклонился и пальцем поворошил пепел…

– Это был человек, – хрипло произнёс он. И поднял металлический кружок – изображение Ярила, медальон, когда-то висевший на ремешке или верёвочке, которая сгорела вместе с хозяином амулета. Белояр поперхнулся, закашлялся… потом махнул рукой остальным, те поспешно подошли.

– Это всё, что осталось от одного из поселенцев, – он протянул на всеобщее обозрение амулет. – Я не знаю, что здесь произошло, но так сжечь человека можно только с помощью сильного, я сказал бы даже – очень сильного колдовства! Сейчас всем разойтись по деревне, ищем всё, что осталось от её жителей: амулеты, обереги, украшения… Нам нужно понять, все ли здесь погибли, или кого-то утащили в полон? А ещё ищите следы. Любые следы чужих людей. Не оставить следов невозможно, вы все это знаете. Дело идёт к полудню, дни ещё пока коротки… Поспешаем.

В течение часа дружинники нашли ещё насколько пепелищ, причём, в одном месте, судя по всему, сожжена была целая семья. Но что самое интересное, так это то, что на всю деревню нашлись едва ли пяток следов посторонних людей. То, что это именно чужаки, однозначно заявил Волчок, который читал следы столь же хорошо, сколь предсказывал погоду.

– Белояр, поверь, это точно были пришлые! Смотри: обувка справная, но не изношенная почти, подошва мягкая, такие чувяки шьют у печенегов и хазар, их надевают мокрыми на ногу и так оставляют сушить. Тогда обувь становится точно по размеру ноги, в таких чувяках можно по горам, и по лесам бесшумно скользить. Поверь мне, пластуны13 это вражьи, чем хошь клянусь!

Белояр верил ему. Волчок не ошибался: русичи носили сапоги или калиги14, и те оставляли совсем другие следы.

– А ещё, – продолжил Волчок, сбавив голос, – я нашёл пару совсем других отпечатков… Словно бы и калиги, но какие-то странные, более узкие, носы длинные, загнутые вверх. И, судя по глубине следов, носили обувь подростки или…

Белояр внимательно посмотрел на разведчика, тот словно бы смутился.

– Говори, чего уж недоговаривать? Мало мы тут чудно́го насмотрелись?

– Или – женщины, – сказал, словно выдохнул дружинник и потупился. Десятник понял, отчего смутился Волчок: представить, что в хазарской орде могут оказаться женщины, было немыслимо. Кочевники презирали даже собственных жён, а уж представить, что кто-то посылал в чужую деревню таинственных воительниц было и вовсе невозможно! Но как тогда иначе можно было объяснить столь странные отпечатки на огороде у крайней избы?

Отправившись с Волчком, Белояр сам осмотрел пару десятков следов, которые вели от околицы леса к тыну и обратно. Словно бы кто-то вышел из чащи, приблизился к самой границе деревни, постоял малость, посмотрел на несколько изб, притулившихся подле самого леса, да и пошёл прочь своей дорогой. При этом неизвестный гость даже не подумал замести за собой следы своего пребывания. Это могло говорить только о том, что незваные посетители не боялись, что жители деревни кому-то расскажут об их визите. И, следовательно, были уверены, что в поселении никого в живых не останется.

Чужие по окрестностям деревень не ходят, подумалось вдруг Белояру. Издревле Лес был чуждым для человека, хотя и кормил его исправно. Не зря сказывают бабки вечерами отрокам про лешего, кикимор болотных, бабу-Ягу, о прочей лесной нечисти. Одно дело в лес идти воинам, каждый из которых храним родовым оберегом, но совсем другое бродить там девицам и мальцам, у которых на губах молоко не обсохло. Нет у них ещё той силушки, разума того, чтобы понять, что в лесу есть польза, а что – смерть.

У околицы этой деревни могли явиться только вороги, хазары там или ещё кто, толпа лихих людей, к примеру. Или, действительно, нечисть какая. Но ведь кто-то же испепелил жителей огнём смертным? А с тем, кто обладает такой силы колдовством, лучше дела не иметь.

Белояр сдвинул шелом на затылок, вытер латной рукавицей пот и поправил головной убор. Ярило пекло уже вовсю. И это Весна, подумалось ему. Он ещё раз внимательно огляделся, цепкий взгляд бойца скользил по домам, траве, кустарнику на лесной опушке. Что-то запнуло мозг, привлекло внимание, но что именно, он сразу вот так сообразить не мог. И потому замер в неподвижности, лишь глаза внимательно ощупывали окрестности.

Рядом так же замер Волчок, тот вообще славился своей «чуйкой». Ноздри его длинного носа пришли в движение, глаза словно бы остекленели: разведчик прислушивался к чуждым звукам и запахам. Десятник одними лишь глазами спросил: «Что там?». И получил ответ, столь же безмолвный: «Враг!». Белояр перехватил поудобнее клинок и облизал сразу же пересохшие губы. Где-то в глубине сознания возникло и стало разрастаться странное ощущение, всегда испытываемое им перед началом битвы: словно бы огненный комок возникал где-то внизу живота и, бешено вращаясь, отправлял он по жилам волны пламени, отчего мышцы приобретали силу и мощь такие, что, казалось, воин был в состоянии одним ударом своего кладенца перерубить тысячелетний дуб. Глаза обретали орлиную зоркость, слух обострялся до того, что давал способность услышать крадущегося печенега за сто шагов, шелест ветвей в соседнем перелеске, плеск карася в дальнем пруду… Не понимал умом Белояр, откуда эти способности взялись, да, если честно, и не задавался особо этими вопросами, да и к чему, если всё только в помощь?

Справа и сзади пристроился Тихомир, в руке его, вместо привычного всем меча, был увесистый молот, которым воин-кузнец крошил хазарские головы почём зря. Плечом к плечу с ним встал Радосвет, крепкий малый двадцати лет от роду, родом как раз из Ладоги. Родителей его порубили в знаменательный набег, с поры той будущий вой мечтал отомстить убивцам, для чего денно и нощно тренировал тело и разум, стремясь стать витязем. Мечом своим, который Радосвет ласково прозвал «Орликом», дружинник покрошил уже немало поганых; ловкий и вёрткий, он врубался в самую гущу вражеской орды и рубил нещадно, отдаваясь всецело на волю битвы. И хоть почти после каждого боя приходилось ему справлять себе новый щит и латать посечённую вражьими клинками кольчугу, он умудрялся каким-то непостижимым образом не получать не одной царапины. А ещё он был знатным скорняком и сапожником, латал сапоги и калиги всему десятку, причём делал это с неизменным удовольствием и тщанием.