В барханах песочных часов

– Извини, что напомнил тебе… – засуетился Боб.

– Ничего, ничего, Боб, когда с другом об этом поговоришь, легче на душе становится. Вот ты сказал, я сделала то, чего Бог не сделал для Кристины и Артюра. Получилось, что я в обход Бога пошла. По сути, распорядилась за Бога.

– А ты, Лена, понимай это так: Бог распорядился, чтобы ты поступила именно так.

– Не знаю, не знаю, какие силы меня надоумили, божественные или темные. Вокруг человечества всякие крутятся, неизвестно…

В комнату вошла Валя и раздраженно сказала:

– Лена, как ты все это терпишь, ей Богу! Это лизобяка опять на твоем муже висит! Зла не хватает! Вытури ты ее со свадьбы, послушай ты меня!

– Что еще за лизобяка? – удивился Боб.

– Это Валя так Андрюшину сослуживицу обзывает. Красотка вон там сидела, рядом с Кирным.

– Соперница?

– Да какая соперница! Дура баба. Напилась и липнет к Андрюше, можно подумать, действительно флирт, – сказала Лена и тут же поймала себя на мысли, что ей сейчас абсолютно наплевать, что там между ними, флирт, связь или еще что. Кроме легкой досады она ничего не чувствует, совсем ничего. Будто это для нее и не свадьба очередная, а вечеринка в ночном клубе, шумная и надоедливая вечеринка со старыми и новыми друзьями да еще с навязчивым пьяненьким ухажером, на котором виснет навязчивая дурочка, и пора уже сваливать с этой затянувшейся вечеринки, да вот не представился еще удобный момент. Может, поменять ухажера на Боба, он интереснее и более элегантен, он блестящ и трезв, и с Бобом свалить из этого бардака? – пришла ей вдруг шальная мысль.

– Ну, если ты не хочешь, я сама этим займусь, – прозвучал резкий Валин голос, и она решительно направилась в комнату, где танцевали.

– Не надо, – очнулась от своих мыслей Лена. – Я сама с ней поговорю.

В сопровождении Боба они вошли в комнату, где был шум и дым коромыслом. И первое, что им бросилось в глаза – Андрей и Алена. Они топтались возле двери, Алена, томно зажмурившись, интимно положила свою красивую головку на Андреево плечо, тот пьяно млел. Лена быстро подошла к этой милой парочке и, похлопав девушку по спине, сказала:

– Мадам, вас срочно к телефону, какой-то мужчина. Пойдемте, я вас провожу.

– Какой еще мужчина? – встрепенулась Алена. – Я сама не знаю вашего телефона. Кто-то докопался, наверно Гена, он давно от меня без ума…

Лена молча завела ее в свою комнату, плотно затворила дверь и резко сказала:

– Ты все перепутала, сегодня моя свадьба, а не твоя. Поняла? Если еще раз замечу, что ты липнешь к моему мужу, возьму сковородку и садану тебя по башке. Ясно?

– А в чем дело? – растерянно произнесла Алена, пытаясь встать в позу. – При чем тут я? Подумаешь, сокровище, да он мне как брат, мы работаем вместе уже тысячу лет, мы уже все как родственники, извините, но как вы могли подумать только, я всего лишь морально поддерживаю в такой радостный день, извините меня, может со стороны что-то показалось, но мне и в голову не пришло, что моя моральная поддержка…

– Ладно, иди веселись, моральная сестренка, – улыбнулась Лена.

Ее позабавила реакция Алены, ее способность в любой ситуации, даже в такой безнадежной, мгновенно выкрутиться и все представить в свою пользу. Брат, поддержала, спасла… Еще немного, и она оказалась бы ангелом-хранителем и вообще девой Марией…

Вернувшись ко всеобщему сабантую, она присела на диванчик рядом с Кирным и редакционным людом из журнала Андрея. Паша развлекал всех анекдотами. Вся бражка самозабвенно ржала. В комнате танцевали всего несколько пар. Алена уже висела на Бобе, и со стороны могло показаться, что эта парочка давние любовники.

“Вот счастливая натура”, – подумала Лена. – “Ей все как с гуся вода, и все равно, какой мужик рядом, главное, чтобы был какой-нибудь, чтобы тискал, и она счастлива. Нет, конечно, не всякий, она выбирает лишь из своего круга. Чтобы рангом не ниже самой ее…”

Потом она задумалась о себе. Что у нее за характер такой, что ничего-то ее не устраивает. Она способна очаровываться, мечтать, воображать что-то эдакое, чего на самом-то деле и нет. А разочаровавшись, она падает с небес на землю, словно подстреленная, и мучается, мечется в безысходной тоске… Кажется, сейчас как раз это с ней и начинает происходить, прямо на свадьбе, на ее новой свадьбе, которую она торопила словно спасение, словно избавление от всех душевных мук. Увы, это не выход, не защита от невзгод, нет, нет… При внешнем благополучии она глубоко несчастна. Это она поняла давно. Ей отнюдь не нужен уютный домашний мирок, материальный комфорт и какой-нибудь фешенебельный партнер рядом. Нет-нет. Это счастье для многих других, есть такие женщины-“растения”, живут для собственного живота, таких много. Но есть и другие, мятежные, сложные. Они очень привлекательны для мужчин, за ними охотятся, их хотят, желают, несмотря на то, что с ними сложно поладить, что многие из них плюют на свою внешность, некоторые не очень красивы. Но в них пылает огонь, они желанны, возле них хорошо согреться… Они – предмет вожделения и страсти. Их по-настоящему любят, ради них идут на жертвы… Она такая. Вот такая она…

Свадьба благополучно утихла к шести утра. Последние гости разъехались. Жених, улыбаясь во сне как ребенок, лежал один на брачном ложе. Тетя Нина и Валя поспешно наводили порядок в квартире, перемывали посуду, отмывали полы, проветривали помещение.

В полдень все свои сели пить чай. На столе появились не съеденные гостями сладости. Вернее, не поданные гостям – стол был чересчур изобилен, и на многое просто не хватило сил. За чаепитием вволю смеялись над разгулявшимися гостями, особенно досталось Перепутской, фотографу Гене и Алене.

– Что ни говорите, а без них было бы скучно, – рассудила Лена.

– А вампир-то чего отчебучил, – ввернула Валя. – Представляете, зашел вампир в туалет. Полчаса прошло, не выходит, час прошел, не выходит. Гости уже неудобство стали ощущать, в туалет попасть не могут. Я думаю, Господи, что с ним там случилось? А неудобно как-то. Может, у него запор. Ну, думаю, еще десять минут, и подниму тревогу. Двери взломаем. Через десять минут постучала и крикнула в дверь: “Дорогой товарищ, что у вас там случилось, почему не выходите? Людям тоже надо…” Молчит. Тут я к Паше побежала. Он взял ножик и защелку открыл. Так что, думаете, видим?

– Вампир с Аленой целуется! – пошутила Лена.

– Хуже, Лена, сидит этот редактор на горшке и плачет он горькими слезами, а в руке у него бутылка вина недопитая. Паша рукой махнул и ушел, а я тут не постеснялась и говорю: “Что же это вы из туалета распивочную устроили, товарищ, людям пойти некуда уже полтора часа. Давайте быстренько заканчивайте хулиганить!” А он меня свободной рукой за юбку схватил и, всхлипывая, говорит: “Понимаешь, я ее люблю, но этого никто не понимает, посиди хоть ты со мной, я тебе все расскажу, народ все поймет!” Я вырвалась и говорю: “Совести у вас нету. Пришли на свадьбу и к чужой невесте липните. Счастье ваше, что свадьба не в деревне, а то бы вам наподдавали гостинцев за такое поведение”. В это время подошла жена этого редактора, меня оттолкнула и закрылась с ним в туалете. Через пять минут выволокла она своего вампира уже одетого и утащила на улицу. Больше, слава Богу, не вернулись.

– Да, чудеса. А в кого это редактор так влюбился? – спросил Трошин.

– Ну, ясно дело, не в жену, – предположила Валя. – Я думаю, их всех эта лизобяка присушила. Уволить им ее надо, пока не поздно.

– С этим бороться бесполезно, – вздохнул Трошин. – В творческих коллективах это номральная обстановка. Редакции так и называют про меж себя журналисты гадюшниками. Но психологически такая атмосфера объясняется просто. Что такое пресса вообще? Это рупор вранья, в основном, и низменных амбиций. Волей неволей сотрудники газет пропускают через себя всю эту негативную информацию и поражены ею до мозга костей. Какая же еще может быть психологическая обстановка в редакциях? Вот сейчас предвыборная кампания набирает силу. В ход идет вся грязь, какую только могут политические противники вылить друг другу на голову, через газету опять же. Политики придут домой и отмоются, а газетчики еще долго в этой грязи будут бултыхаться. Так что их не осуждать, а пожалеть нужно.

– Кстати, эту Алену Боб провожать пошел! – уточнила тетя Нина.

– Ну вот, пожалуйста, – торжествующе хмыкнула Валя.

Трошин снова перевел разговор на политику.

– Боб тоже неспроста объявился в Москве. Я далек от мысли, что он приехал на твою свадьбу, Лена. В;роны слетаются. Опять заварушка назревает. Но сейчас мы с ним получаемся союзниками. А что делать? Лучше плохие коммунисты, чем хорошая война. Но на сей раз если он в Матросскую Тишину угодит, то так просто, как в прошлый раз, не выкрутится.

– Он-то опять выкрутится, у него везде связи, – вставила Ирина Николаевна. – А вот если ты влипнешь, то вытаскивать тебя, Сашенька, будет некому. Поэтому сидел бы ты тихо и писал бы стишки, как Андрюша. Деньги у нас есть, проживем.

– Я бы тебя еще раз попросил о деньгах поменьше болтать, – недовольно буркнул Трошин. – Я для денег никогда не жил и не собираюсь этого делать теперь.

– Да живи как хочешь, Саша, милый, я тебя разве чем-нибудь связываю? – тоже с обидой сказала Ирина Николаевна.

– Ну теперь еще вы поссорьтесь, подайте пример молодым, – забеспокоилась тетя Нина.

– Все с нами будет отлично, – сменил тон Трошин. – Мы если и поссоримся, так все равно вместе будем век доживать. Правильно, Ира?

Ирина Николаевна ничего не ответила, лишь вздохнула и отхлебнула чай.

Глава 28

Пончик сидела на стареньком диванчике, укутавшись в короткий банный халатик ярко желтого цвета, скрестив по-турецки свои полные розовые ноги, и протирала полотенцем только что вымытые волосы, с которых капала вода, свободной рукой придерживая телефонную трубку. В трубке взлетал и захлебывался от избытка чувств пронзительный голос Перепутской:

– Представляешь, Лариса, дорогая, какой народ оказался на свадьбе, какие наглые мужчины?! Ужас просто! Мало того, что я тебе только что рассказала, так этот Виктор, который увязался провожать меня, он, представляешь, расплатившись с таксистом, полез целовать мне руку. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы я не врезала ему со всего маха несколько оплеух и не выскочила из такси. Я со всех ног бросилась бежать в свой подъезд и мигом влетела в лифт. Вот что произошло! Меня опять чуть не изнасиловали! Дома муж меня с трудом успокоил, я была в таком трансе!

– Кира, милая, не переживай, – перебила ее Пончик. – Ты постарайся не думать об этом, отвлекись. Послушай, что я тебе расскажу.

– Нет, Ларисочка, я не могу об этом не говорить, я в таком трансе, все произошедшее полный нонсенс, ты ведь согласна со мной?!

– Ну конечно же согласна, Кирочка. Со мной тоже нонсенс случился, – попыталась сменить тему Пончик.

– Как, и тебя тоже? – воскликнула Перепутская, – неужели все они такие скоты, а что же Паша предпринял?!

– Кирочка, у нас с Пашей произошло ЧП, послушай меня. Ты же знаешь, что мы живем в квартире нашей подруги Яны, уехавшей за кордон. А свою квартиру сдаем за приличные деньги одной очень интеллигентной семье с тремя детьми. Ну, мою квартирку, ты понимаешь.

– Да, да. А что такое, что случилось! – в нетерпении воскликнула Кира.

– А жильцы нам не платят и не платят, все оттягивают, да и на телефонные звонки не отзываются. – Продолжила рассказ Пончик. – Ну и решили мы с Пашей нагрянуть неожиданно к ним и все выяснить на месте. И представляешь, что оказалось?

– Что, что? Логово бандитов, неужели?

– Да нет, весьма приличная семья, но беженцы из Чечни, из самого Грозного. Он – чечен, очень интеллигентный, журналист и скульптор, жена – украинка, пианистка, и три очаровательных малютки девочки, представляешь? Мы с Пашей не знали, пришли воинственно настроенные, чтоб разборку учинить, а нас встречают скромные обаятельные беженцы на грани нищеты, Кирочка! У них шаром покати, голодают, по ночам на помойках роются в поисках чего-либо съедобного.

– На помойках? – ахнула Перепутская. – Ужасно!

– Ну, понимаешь, ведь новые русские сейчас, бывает, часто выбрасывают вполне хорошие продукты и одежду, – засмеялась Лариса, – ну как тебе объяснить, это звучит дико для тебя, но там попадаются почти съедобные, лишь слегка заветренные колбасы, сыры с небольшим налетом плесени, пакеты с крупой, все это при соответствующей обработке может сгодиться. Так и москвичи частично через это прошли, интеллигенция голодает, не все сумели приспособиться, ты ж знаешь, верно. Мы посочувствовали им, растрогались, слегка поддержали. Поделились вещами, продуктами. А они в благодарность взяли на жительство к себе весь наш “зверинец”, ты понимаешь, нам с Пашей не до животных, мы с утра до вечера картины продаем, да я тебе рассказывала…

В то самое время, как Пончик и Кира вели бесконечную беседу, в квартире Трошиных разворачивались следующие события:

– Гад, подлец! – выкрикивала Лена, ворвавшись в комнату, где все еще спал Андрей.

Новобрачный разлепил заплывшие глаза и с изумлением и испугом смотрел на нее, пытаясь понять, где он и что происходит.

– Проспался, да? – зашлась в крике Лена. – Как же до меня сразу-то не дошло, что ты за сущность такая?!

– В чем дело, любимая? – произнес Андрей, с трудом ворочая непослушным языком. – Что стряслось?

– Ты еще спрашиваешь? Я тебя ненавижу, ненавижу, ты мне отвратителен! Ты все сделал не так, все кувырком! Что это за свадьба? С гостями меня надо было заранее познакомить! Разве ты не знаешь, что список приглашенных должна составлять сама невеста? А? А ты позвал Бог знает кого, вампиров с блядями, они меня оскорбили, оскорбили! А эта твоя Рита просто бандерша какая-то, а твоя мать вообще со свадьбы ушла да еще сказала Рите, что не желала бы своему сыну жену-разведенку с дитем, что если первый муж такую бросил, значит она нехорошая женщина, Рита мне все передала, на фиг мне такая свекровь! А сам-то ты на свадьбе накачался как последний алкаш подзаборный и свалил в другую комнату дрыхнуть, где же брачная ночь, уж не с Аленой ли ты мечтал ее провести, верно мне Валя намекала! О черт! Ненавижу! Все, сегодня же развод, вставай, подлец! – она схватила попавшуюся под руку диванную подушку и с силой запустила в мужа.

Подушка ударилась о голову новобрачного и отлетела на пол.

– Сука! – взревел Андрей и, подхватив с пола злополучную подушку, метко запустил ее в молодую жену.

Леночка, подшибленная попавшей по ногам диванной принадлежностью, упала на ковер и зарыдала.

– Сама наприглашала черт знает кого! – разъярился муж. – Какую-то нервно-паралитическую суку с газом, она чуть всю свадьбу не вырубила! И еще чего-то вякаешь, на меня собак вешаешь, да я, если хочешь знать, нарочно напился, чтоб не видеть весь этот кошмар!

– Пошел вон! – причитала Леночка. – Зачем только я за тебя вышла?!

– Да ты сама меня в этот брак заманила, затащила чуть не силком! Говорила мне мама, не женись на разведенке!

– Сволочь, подлец, ненавижу тебя! Алкоголик!

– Сама-то кто? Я, между прочим, поэт и редактор альманаха! А вот ты никто, между прочим.

– Это я-то никто? Да я Трошина! – воскликнула Лена.

– Это твой отец Трошин! – выкрикнул Андрей. – А ты лично, сама по себе, ничего из себя никогда не представляла, ничего не совершила, просто жила себе, пребывая в полусонном инфантильном состоянии, за широкой спиной своего знаменитого папочки и бывшего первого мужа, а теперь захотела второго, да сколько тебе мужей надо для твоей коллекции, на тебя не напасешься!!! И меня, как зайку лопоухого, замуж затащила, ну и лопухнулся же я, вот простофиля-то, дал себя взять голыми руками! Да на меня такие красотки вешались, не чета тебе! Все, развод, срочно развод! Какой же я дурак, что так попался! Да я, если хочешь знать, женился только из-за уважения к твоему отцу, ведь я же его ученик. Ты на меня насела, я и женился.

– Не насела, сам пристал! – прокричала она на взрыде и не смогла удержать поток слез. Ее прорвало, словно плотину, соленая вода сплошняком полила, щекоча лицо. Она вновь стала маленькой Леночкой, рыдая и захлебываясь от обиды. Она сидела на полу, согнувшись и уткнув лицо в ладони, горько плакала, плечи ее дрожали, она казалась маленьким ребенком, затерянным в большой комнате среди ненужных вещей. Все вокруг стало чужим и враждебным, все вызывало щемящее горькое чувство. Это чувство эхом отдалось в душе Андрея.

– Прости меня! Лена! – вскричал он. – Прости меня!

– Что заладил, прости меня да прости меня, – зло отозвалась она сквозь слезы.

– Лен, я изобрел новое женское имя, такого имечка не было в святцах. Представляешь: Простименя! Ты представляешь! Простименя!

– Простименя! Ты ничего не изобрел! Ты просто два слова соединил! Так можно все что угодно соединить.

– Может быть… Но я придумал новое женское имя! Ты говоришь, что можно все соединить. Ну, попробуй, соедини сейчас…

– Нет проблем, – перебила его Лена, оборачиваясь. Ее лицо, все мокрое от слез, порозовевшее и особенно красивое сейчас, с припухшими пылающими губами и удлинившимися от слез ресницами, было иконописно строгое. – Нет проблем, – повторила она. И, вдруг рассмеявшись, подошла к мужу и села на край постели. Нежно растрепав его волосы, она произнесла:

– Был-жил принц. Этого принца звали Пошелвон… Пошелвончик ты мой дорогой!

– Прекрасно: жили-были на свете Простименя и Пошелвон. И было им по семнадцать лет… Она любили друг в друга… Но когда они называли друг друга по имени, вокруг начиналась полная неразбериха. Когда принц приходил к своей возлюбленной с букетом цветов, он протягивал ей эти цветы, повторяя ее имя: Простименя, любимая, Простименя, любимая! Растроганная принцесса отвечала ему: О! Пошелвон, любимый! О, Пошелвон!

– Да, Нежный, ты не зря числишься в любимых ученичках моего па, но знай, па не любит, когда его перепридумывают! – целуя мужа, выдохнула Лена, и тут же резко дернула его за волосы.

– Ой, ой! Ты чего! Больно же! – вскричал Андрей.

– А это тебе за все, вот, получай, – дергая его за вихры, удовлетворенно сказала Лена. – Вот тебе за Алену, и за все остальное, противный мальчишка!

В этот момент дверь в комнату распахнулась, и на пороге возник Трошин.

– Ленка, я все слышал, потому что я не спал! Ленка, это супергениально! Если бы я был на твоем месте, я бы только за одно это имя, которое он придумал, влюбился бы в твоего мужа!

– Прекрасно, па, не буду вам мешать! – смеясь, бросила она и выскочила из комнаты опрометью, чуть не сбив отца с ног, он выронил рюмки, которые нес. Когда за ней захлопнулась дверь, он изрек:

– Андрейка, чтоб я сдох на этом месте, а Ленка тебя любит! Но придется опохмеляться из горла. Ну, это не страшно…

Лена не помнила, как домчалась домой и влетела в квартиру. Ее переполняли противоречивые мысли и чувства. Но больше всего в этой сумятице эмоций было горьковато-жестких, царапающих душу. “Вот, добилась, чего хотела”, думалось ей. “Сама себе выбрала мужа. Самостоятельная стала, не захотела плыть по течению. В результате – свадьба черт знает какая, все наперекосяк, кошмар. Если верить приметам, то – какова свадьба, так и жизнь пойдет. Если так, то надо сразу развестись. А мой муженек, похоже, полный идиот, он же ничего не замечает, ему все трын-трава, напился на свадьбе! Что же, он теперь вечно будет выпивать с моим па, ученичек хренов, что это за жизнь-то будет? На работе на нем будет Алена висеть, после работы всякие застольные межсобойчики в редакции, потом выпивон с моим па, а я его только ночью пьяного видеть буду, храпящего и потного в постели… Нет, на фиг мне такая жизнь. Господи, ведь Влад же был ангел, а я, дура, ничего не понимала, ничего! Влад мой, Влад, мне тебя не вернуть никогда, никогда, никогда!!! Что я натворила!..”

Она швырнула сумочку в угол, взяла дистанционное управление телевизора и принялась нажимать кнопки. Но картинки включившегося “Самсунга” плыли перед глазами в тумане, сквозь навернувшиеся слезы она видела лишь цветовые пятна и слышала любовный лепет с поцелями – извечный бразильский сериал не гармонировал с ее отвратным настроением. Выключив телек, Лена скинула одежду и пошла в ванную. Пустила воду, и расплакалась. Горький комок застрял в горле – то была ее невыплаканная еще боль.

Глава никакая – восемь

Из Яниных дневников

“Ветер пах жженой пылью. Бежать было трудно. Меня сдувало с каменистого рельефа, словно я была картонной фигуркой. Так долго бежала, что начала отключаться, и приходя в себя, не могла вспомнить, где я. Меня преследовало многорукое и многоногое существо с тремя роскошными сиськами, с ухоженными волосами, лицо этой химеры было прекрасно, но то была жестокая и ледяная красота, и вспоминался миф о Медузе Горгоне. Я выбивалась из сил. Но ужас заставлял мчаться перед… Она играла со мной как кошка с мышью. Свирепая злобная кошка. Живая статуя, охранявшая сатанинский алтарь. Она любила приносить жуткие жертвы. Нет, сами жертвы были хорошенькими женщинами или девицами, но способ их приготовления изощренный. Я видела, как это произошло с Майей. Для всего мира она исчезла, испарилась, но только не для этого странного храма. Он был битком набит замученными душами жертв, и не казался он полуразрушенным. Храм был великолепен и помпезен. Свечи и факелы пылали зеленоватым пламенем, вокруг летали круглые лиловые огни, словно живые светила, фосфорецирующие летучие мыши-вампиры с окровавленными мордочками сыто попискивали… Я кинулась вон, я не хотела это видеть… Какой-то черный песок взвился из-под ноги, закрутился воронкой, поднимаясь выше, заматывая и засасывая меня внутрь, тело больно сжато, пытаюсь разорвать, развеять мрак руками, но ладони застревают, вязнут… Невыносимая боль. Как в тисках. И тут песок стал редеть, отступать от меня и осыпаться. Навстречу шла босая девушка в бархатном светлом платье с обилием рюшечек и фистончиков, шею ее украшало колье из прозрачных камушков в серебряной инкрустации. Она набросила на меня крестик. Прозрачный, на цепочке.

– Это яузэлус, камень охранный, люди его знают как сулэзию. Крестик из яузэлуса. Ничего не бойся. Тебе лишь надо кое-что забыть. А крест всегда носи этот под одеждой.

Туркин нервничал. И это при его-то выдержке? Я была словно тормознутая. Все мне до лампы было.

– Ну, что ты еще вспомнила? Ты ведь вспомнила, по глазам вижу, вся взъерепененная стала. Говори, что вспомнила? Что-то про Лену? Что ты помнишь про мою жену, отвечай? Когда именно она узнала про гибель Влада?

Да в клинике узнала, в клинике французской, она оттуда по мобильнику домой звонила, а трубку поднял пьяный папуас-Кирной и завопил радостно, как всегда, а потом сболтнул, что “все убито, Бобик сдох”, “шнурки” в больнице, мужа замочили. Она только в московском аэропорту узнала при встрече с нами, что о муже никаких негативных вестей не было.

– Не знаешь, молчишь? – не отставал Туркин. – Ну ладно. Тогда поговорим про Авдотью де Кан. Следствию о ней все известно, так что говори смело.

– Ну, мы с Леной остались живы благодаря ей, – отвечала я нехотя. – Если все известно, чего тогда спрашивать? Она надела мне на шею крестик из сулэзии. На Саламандре тоже такой оказался. Такой же крест я видела у Боба, когда мы с ним летом купались в Яузе. Он похвастал, что ни один киллер его не пристрелит, так как пуля его не берет, и я потом догадалась, в чем причина. Сулэзию я видела в перстне Старика.

Полковник нервно двигал диктофон по полировке стола. Заказывал нам кофе с пирожными. Постепенно я разговорилась. Рассказала подробно про свой визит в США, только зачем копаться в прошлом, если следствие итак все знает?

– Понимаешь, все произошло давно. В ту пору я другая была, ты знаешь. Я и с тобой разделила ночь, одну, помнишь? Ну, выскочила замуж за японца, ну развелась. Не знаю, что там у вас на меня есть, но не совращала я в Штатах католического священника, я просто честно исповедовалась во грехах своя, ну и стала католичкой вроде как, он мой первый исповедник, мне понравилось. Молодой, чувствительный, романтик. Американский итальянец, племянник канцлера, богатенький. Ну очень эмоционален, темперамент южный, сам понимаешь, как ему, безгрешному, тяжко было, он ведь девственником оказался. Я выходила из Собора, стыдливо потупившись и унося в складках длинного платья свидетельство наших чувств. Я не тырила церковную казну, этим я не грешу, ее отчаянно растратил на подарки мне милый чувственный исповедник. Были и еще друзья-любовники, может сболтнула лишнего, похвасталась, но дело закрутилось, и меня депортировали за политический шантаж, меня, невинную. Но я успела попутешествовать, поглазеть на мир. В Москве я сдуру вляпалась в историю с Ёхомбой. Со мной случались и другие штуки, так, пустяки. А про твою жену, если хочешь, я расскажу то, что тебя интересует, и даже покажу, это несложно, увидишь сам…