Остаток ночи в её бокале

– Наташа.

– Ну какая же ты Наташа, ты Нэта, – сказала Эльвира. – А меня зови просто Эля. Тебе дают антидепрессанты, я знаю. А ты когда-нибудь погребала мухомор?

Наташа пожала плечами.

– Нет, ты всё-таки скажи, погребала или нет? – не отставала Эля.

Тут мимо них медленно прошёл высокий и неестественно прямой мужчина с жёлтым лицом. У него был такой вид, будто в него воткнули кочергу. Эля тут же метнулась к нему:

– Вить, ну правда же, признайся, погребал или нет?

Витя остановился, солидно посмотрел на неё, и произнёс:

– Зачем погребать, если кушать можно. Он же целебный! Главное, правильно приготовить, для гостей блюдо шикарное! Когда ко мне приходит гость, садится со мной за стол, я молчу, и в то же время моё молчание лечит, будто молния, на которой я сижу, завязывает узлы.

Тут раздался смешок. Юная шатенка с короткой стрижкой остановилась подле них. Глаза искрились весельем. Она тихо сказала, но Наташа услышала:

– И что они делают в санаторном отделении? Их надо в острое. Ну, да всё проплачено, конечно.

– А, Нина, вот и ты, – подскочила к ней Эля. – Поэтесса ты наша! Ну, признайся, погребала? А вот Нэта, новенькая, из люкса, – Эля кивнула в сторону Наташи.

Та пожала плечами и сказала:

– Я Наташа. Наталья.

Нина расхохоталась, и тут же выдала экспромт:

– У нашей у Наталии

Красуется на талии

Красный поясок,

Дайте только срок,

Поясок развяжется,

Наталия уляжется

Глубоко в песок,

Дайте только срок.

– Ну, спасибо, обрадовала ты нашу Нэту, – скривила губы Эля. – Ничего более позитивного придумать не смогла, что ли?

Мимо них промаршировал пожилой мужчина, он то и дело выбрасывал вперёд руку и говорил:

– Хе-хе! Хе-хе!

Эля глянула ему в след:

– Вот весёлый человек, – сказала она.

Нина ответила:

– Этот точно не погребал мухоморы, он их ел.

Тут к ним подошла пожилая санитарка.

– Ниночка, деточка, – ласково обратилась она к молоденькой пациентке. – А тебе после твоих лекарств надо полежать! Иди-ка ты в палату, миленькая, иди-иди.

– Сейчас, тёть Зин, только водички попью, – ответила Нина, и сделала движение в сторону кулера. Когда санитарка ушла, она прошипела: – Ну и достала же меня эта святоша! Ты пускаешь человека в свой внутренний ад, а он пытается напоить твоих демонов святой водой, изгнать чертей и выключить обогреватель.

Эля тут же принялась пояснять Наташе:

– Тёть Зина очень верующая, в церковь ходит, молится, и вообще вся такая. Сильно добрая, в общем. Ей уже давно на пенсию пора, а всё работает.

– Но мухомор не погребала, – хохотнула Нина, запустила обе пятерни в свои короткие каштановые волосы, и принялась бешено чесать голову.

На следующий день пришёл Андрей. Он принёс сумку фруктов, соков и конфет. Вошёл в палату, внимательно осмотрел помещение, заглянул в душевую и в туалет, и остался доволен. Чистота, комфорт, тахта, диван, мягкое кресло, всё ему понравилось, не устроило лишь отсутствие растений в горшках. Но это можно было понять, ведь бывают пациенты с аллергией, да и не все любят цветы. Наташа на этот раз с удовольствием пила сок и ела виноград. Она немного оживилась, даже улыбнулась. Андрей был рад. Результат лечения уже начал проявляться.

– Ну что, хочешь погулять? – спросил он.

Наташа кивнула. И они вышли в больничный двор. Широкая каменная лестница вела в парк. Они спустились по ступеням. Андрей бережно поддерживал Наташу под локоть.

Он накинул ей на плечи куртку, хотя было ещё тепло. Поздняя осень в этом году была на редкость солнечная, температура рекордно высокая. Погода удивляла.

На каждом шагу встречались лавочки и урны. Изредка мимо проходили люди, некоторые сидели и что-то пили, жевали, беседовали.

– Чего бы тебе хотелось? – спросил Андрей.

– Мороженое хочу, – жалобно произнесла Наташа. – Ну, такое, в вазочке, шарики цветные. Фисташковый шарик, клубничный, и ванильный. В том кафе, за забором, на воле.

– Ну ладно, пойдём на волю.

Они вышли за больничные ворота. Кафе было близко.

Наташа выбрала столик в углу. Официант принёс мороженое и чай. И Наташа впервые за долгое время ощутила вкус и запах. Наконец-то она отвела душу. Возвращаться не хотелось, но пришлось.

В отделении был тихий час. Все отдыхали в своих палатах. Андрей ушёл. Наташе стало тоскливо. Она вышла в коридор. И увидела пожилую санитарку. «А, та самая, тёть Зина», – вспомнила она.

– Что же ты не отдыхаешь, миленькая? – подошла к ней тётя Зина. – Иди-ка ты к себе, полежи.

– Не хочется, скучно мне, тоскливо, – ответила Наташа.

– А ты книжку почитай. Помолись. Ты же крещёная. А крестик не носишь, зря, – сказала санитарка.

– Откуда вы знаете? – удивилась Наташа.

– Вижу, – сказала та. – Православная ты.

– Ну, да. Верно. А вообще, про Православие много всякого говорят, – сказала Наташа. – Что религия рабов, что застывшая, не развивается. Что религия убогих. А вот на другие веры так не нападают. Их спокойно принимают.

– Ну так, миленькая ты моя, это и понятно, – мягко сказала тётя Зина. – А что же ты хотела? Ненавидят, потому и нападают. Ни на иудаизм, ни на мусульманство, ни на католицизм, ни на буддизм. Это всё приемлют. И секты всякие, и психомедитации, и психологические практики. Потому что те помогают открыть сознание для внедрения бесам.

Ведь бесов больше всего допекает именно оно, наше православие. Очень оно им опасно.

– Ну, странно как-то, – сказала Наташа. – Какие-то бесы, не верю я в них.

– А зря, – ответила санитарка. – Все твои беды от них. И беды твоих родителей. Что же ты, крещёная, православная, а такое творила? Ведь нельзя в воскресенье работать, воскресный день – Божий день, вот всё и полыхнуло, всё и сгорело! И не венчанная ты жила с мужем, и грешила. Всё и порушилось! Вот как выйдешь отсюда, иди к батюшке Рафаилу, он святой, батюшка-то, старец, он тебе сыночка-то найдёт.

– Да как я старца разыщу? Дайте адрес, – пробормотала поражённая Наташа.

– Захочешь, найдёшь. Иди уже, – строго сказала тётя Зина.

В палате оказалась Эля.

– Я к тебе в гости, – заявила она, улыбаясь. – Проскользнула незаметно.

– Слушай, тёть Зина всё обо мне знает, откуда?

– Она прозорливая. А я по делу к тебе.

– Насчёт мухомора? – спросила Наташа.

– Нет. У меня прокладки кончились.

Зимой Андрей забрал Наташу из больницы. Он закутал её в длинную шубу из белоснежного пушистого песца, надел ей на ноги кожаные сапожки с меховой оторочкой, и бережно посадил в салон машины. Наташа задумчиво улыбалась. За окнами авто было особенно светло от снега. День был ясный и морозный. Они ехали по сияющим белым улицам, стояли на светофорах, сворачивали в переулки, выезжали на проспекты, и вот вдруг остановились возле роскошного ресторана. Андрей распахнул дверцу салона, подал ей руку, и как-то слишком уж торжественно повёл к двери здания. Наташа всё поняла. Он хочет сделать ей предложение! Она остановилась, резко повернулась к нему и сказала, решительно глядя в глаза:

– Нет, нет и нет! Пока я не найду сына, нет! И не думай!

– Но ты не знаешь… – начал, было, он.

– Знаю! Что ж здесь не знать. Я выйду за тебя, но только когда сына найду.

– А если…

Но она оборвала его:

– Никакого если. Я знаю, где искать.

Шли дни, недели, месяцы. Наташа ходила в разные храмы, стояла на церковных службах, вдыхала запахи ладана, ставила свечи, молилась возле икон со святыми ликами, горячо просила помощи, прикладывалась к мощам святых, расспрашивала батюшек, но никто не знал, где найти старца Рафаила. Монахов и иноков с таким именем много, и игумены есть, но где, какой старец, кто ж его знает? Однажды она исповедовалась у одного молодого батюшки. Он был высокий, красивый, с пышными длинными волосами и курчавой бородкой. Наташа рассказала ему всю свою жизнь, поведала о своём горе, расплакалась. Где найти отца Рафаила? Никто не знает, никто не может ей помочь! Неожиданно батюшка сказал, что слышал о таком старце. И посоветовал Наташе паломничать в один женский монастырь. Там она сможет как-то всё разузнать.

И вот она в монастыре. И снова зимний день. Кирпичная стена, покрытая инеем, витые металлические ворота, большой белый заснеженный двор, трёхэтажное кирпичное здание, высокое крыльцо со ступенями. Матушка игуменья лет сорока в широком чёрном одеянии, большой крест поблёскивает на груди. Лицо у матушки узкое, сосредоточенное, на голове апостольник. Она спрашивает:

– А что вас, Наталья, привело к нам сюда?

– Ну как, это святое место, чистое, нет искушений, нечисти всякой там, какой полно в мирской жизни, бесов.

Матушка улыбается:

– Ошибаетесь, Наталья. Бесов здесь намного больше, чем в миру.

– Как??? – опешила Наташа. – Здесь???

– Конечно, – ответили матушка. – Монастырь это линия фронта. Духовного фронта. Здесь кипит бой! Ведь для бесов совратить монастырскую чистую душу намного важнее, чем мирскую. За каждого совращённого монаха бес получает особое повышение в звании, так сказать – звёздочку на погоны. Как за тысячу мирских.

– Мирских грешников?

– Не совсем. Их интересуют чистые души. Грешниками они мало занимаются. А зачем? Грешники и так им принадлежат. Ты ведь попаломничать приехала? У нас есть гостевые кельи, пойдём, покажу. И первое тебе послушание – помоги нашим сестрам на кухне.

Келья была небольшая, узкая, с полкой вдоль одной стены, там стояла икона Божьей Матери Казанской. А напротив – кровать, тумбочка, шкаф. Наташа разложила по местам вещи, переоделась, и спустилась вниз. Кухня оказалась длинная, с тремя холодильниками и четырьмя плитами, на них бурлили большие кастрюли. Невысокая пухленькая девушка в тёмной одежде сноровисто работала, гремела посудой, что-то резала, чистила, тёрла.

– Инокиня София, – сказала матушка, – а это паломница Наталья. Помощница тебе.

Наташе тут же поручили чистить картошку. Рядом стоял мешок.

– Всю надо начистить, – сказала инокиня строго. – Нужно ведро картофеля.

– Так много? – ахнула Наташа.

– Это ещё не много, – сказала инокиня. – Тут кроме сестёр ведь и батюшки приходят к трапезе, и помощники, и паломники бывают. Сегодня их нет, так что мало.

Наташа взялась за чистку. Инокиня подгоняла. Наташа спешила. Вскоре она натёрла мозоль на большом пальце. Потом порезалась. Но терпеливо делала свою работу. Потом пришла другая сестра – послушница Татьяна. Дело пошло быстрее.

– Мать София, – обратилась Наташа к инокине. – Вы не знаете, случайно, что-нибудь о старце Рафаиле?

– Случайно знаю, – ответила девушка. – Он живёт на Афоне, но иногда приезжает в Россию, проведать своих чад духовных. Очень редко.

– А когда он приедет сюда? – оживилась Наташа.

– Неизвестно. Может, никогда. У него по всему миру чада, – ответила инокиня. – Но вы молитесь, и всё возможно. Для Бога нет пределов.

Семь лет Наташа подвизалась в монастыре. Жила там недели, месяцы, потом возвращалась домой, в особняк Андрея. И снова уезжала. Андрей смотрел на неё нежно и восхищённо. Он ждал. А Наташе стало нравиться в монастыре. Трудно, работы много, но попривыкла. Случались порой конфликты между сестрами, но ничего, всё потом улаживалось. А как хорошо было в монастырском храме! Наташу благословили петь на хорах. Ей это очень нравилось! Голос у неё оказался чистый, проникновенный. В храме было довольно много прихожан. Наташин голос узнавали, и когда её не было, многие спрашивали о ней. Наташа возгордилась было, но потом смирила себя. По праздникам особо усердных прихожан приглашали на монастырскую трапезу. Вот работы-то было сестрам! Иногда происходили интересные, просто невероятные события! Жизнь оказалась не простая, и весьма наполненная. Наташа выучила несколько молитв, и ещё одну, самую важную – Иисусову. Произнося её, она горячо, с болью в сердце, молилась о сыне.

В тот день она приехала в монастырь ужасно рано. Долго пробыла дома, болела. И вот – вернулась. Очень соскучилась по всем делам и новостям. И вдруг событие – матушка настоятельница собралась везти сестёр на экскурсию! Наташа как раз успела присоединиться! Все суетились возле автобуса. И, наконец, расселись по местам. Наташа заняла переднее кресло рядом с инокиней Софией. Автобус двинулся. Длинная извилистая дорога, мелькание деревьев, кустов, домов. И вдруг в глаза ударило солнце! Прямо на восход катил автобус! Наташа зажмурилась. Разлеплять веки не хотелось. Она уснула. И увидела большую белую птицу с огромными сияющими крыльями, она стремительно летела в высь, в голубоватое небо, подсвеченное солнцем. Это было удивительно красиво! Проснулась Наташа от того, что автобус остановился. Стояли возле какого-то монастыря, во дворе высился храм. Потом все начали выходить. Наташа замешкалась, и спустилась последняя. И вдруг поднялась какая-то суета, в ворота вбегали люди, все галдели, слышались слова:

– Старец приехал!

– Отец Рафаил! Скорей, скорей!

– Старец с Афона, и с ним монах!

Наташа оторопела. Неужели??? – зазвучало в мозгу. Она быстро вошла в монастырский двор и увидела маленького старичка в ветхом подряснике и с благостной улыбкой на круглом личике, и рядом с ним – высокого молодого монаха. Что-то ёкнуло у неё внутри. Она сразу узнала сына. Лицом он был вылитый Миша, а фигурой – в неё, такой же тонкий и длинный. Она бросилась вперёд с воплем:

– Феденька! Сынок!

Тут всё поплыло у неё перед глазами, она рухнула и потеряла сознание.

Позднее она узнала всю его историю. Когда случилась авария, мальчика выкинуло из машины за насыпь, в овраг. Там его, полумёртвого, нашёл монах-отшельник, выходил, и отвёл в ближайший монастырь. Это был мужской монастырь. В нём мальчик и жил потом. Игумен навёл справки о ребёнке и узнал, что родители погибли на месте. Так ему сказали. Мальчик подрос, принял монашеский постриг, и уехал на Афон. Там он узнал старца Рафаила, и стал его духовным чадом.

Летом Наташа и Андрей поженились. Свадьба была скромная, так хотела Наташа. Венчались они в монастырском храме в день Казанской иконы Божьей Матери.

А! А! Мадагаскарка!

экспресс- роман

(Роман основан на реальных событиях, почти все имена изменены)

А-а-а!!!!! Ну почему, почему же?!! Это надо же!!!! Душа плачет!!! Орёт и рыдает!!! Сердце вопит!!! И бессонница, бессонница!!! А за окном – ветер, ночь, неуют, и всё это вползает в душу, рвущуюся от рыданий. Надрыв… Эмма отбросила одеяло, вытянула ногу, и принялась крутить стопой, узкой и маленькой. Вообще-то, её звали Эмилия, красивое имя, да и сама она была недурна собой. Отец – романтик. Был. Это он её так назвал. И вот сейчас он умер далеко от неё, в Таганроге, в одиночестве, беспомощный старик, ненужный и всеми забытый, а она тут, в Москве, погружённая в свою жизнь, так ни разу и не вырвалась к нему. Не смогла, всё оттягивала время, ну ведь морочно же это! Да и не сейчас, нет, не сейчас, а больше чем полгода назад. Соседка бывшая позвонила, накинулась тут, орала, что плохая дочь, жестокая и равнодушная, отца вот бросила, а она, Зоя, ухаживала за ним последние дни и лечила, и хоронила, все сама, и уже больше чем полгода прошло, и наследница она, Зоя, его по закону, он всё ей отписал. И что Эмма, вообще ни с кем из близких не поддерживает отношения, такая вот она дрянь. Ну и ладно. Эмма ответила извилисто, подколола соседку:

– А жизнь приветствует дымовые завесы в отношениях. В целях самосохранения вида. А все, кто путают эти две вещи, подлежат выбраковке – конфликтны, и вокруг них со временем образуется кислотная пустота.

Таганрог, город детства и юности, но она боялась этого тёплого городка на берегу Азовского моря. Моря мелкого, весёлого, в детстве она в нём плескалась целыми днями. Моря, цветущего летом, зеленоватого, а к концу августа подёрнутого нежным ковром из расцветших водорослей.

Но это – трагический город в её судьбе. Здесь умерла её любимая бабушка, потом – мама, молодая ещё, от внезапной остановки сердца. А отец замкнулся, ушёл в себя. Стал сторониться всех. Угрюмый, небритый, странный.

Люди здесь были самые разные, яркие, самобытные, и было в городе много пёстрых праздников. Эмма больше всего любила Праздник Национальных Культур, даже больше Нового Года. В такой вот веселый день она и повстречала Равиля, свою первую любовь. Карусель чувств и эмоций, неописуемое счастье, бурная радость, но всё кончилось плохо. Равиль не вернулся из армии. Отчаянье, ужас, бежать отсюда, бежать… А куда бежать? Куда все. В Москву. В город больших надежд. Так и поступила. На поезд, в Москву. И больше никогда, никогда назад, где всё так плохо, где тень прошлых несчастий, радостей, горя, щемящих сердце воспоминаний. Было очень много всякого, но думать о том не хотелось. Здесь, в столице, всё оказалось иначе, новая жизнь, другие люди, работа в магазине, потом – в салоне красоты. Калейдоскоп событий, поклонники, развлечения. Всё прежнее забылось, подёрнулось ряской, ушло. Был одно время друг бизнесмен, купил ей квартирку уютную в тихом районе. Но юность прошмыгнула, словно мышь, быстро и сноровисто. И что? Несколько приятельниц – нет, это не подруги, а так, нечто. Куколки, зацикленные на себе. И скучные мужички, пытающиеся затащить её в постель. Вот и вся такая жизнь. Работу она бросила – друг бывший хорошо обеспечил. Дни – вальяжные, неторопливые, как река с вялым течением. Но смерть отца взбудоражила душу. Забылась Эмилия лишь под утро. А во сне она никак не могла попасть домой – в квартире были заросли непонятного растения, оно пышно разрослось, раскинуло густые ветки с мелкими, странно и остро пахучими листочками, нежными и хрупкими, Эмма продиралась сквозь них, но они ломались, застревали в её волосах, налипали на лицо, опутывали шею, и не пускали… Какой странный запах. Проснувшись, Эмма всё ещё ощущала его. Неуютно было и тоскливо. Пряди её волос, шоколадно-золотистых, блестящих, шёлковых, запутались вокруг шеи. Она с трудом разлепила веки, распахнула глаза болотного цвета, потом сощурилась. Сквозь тонкие шторы в спальню проникал холодный дневной свет. Встать бы, но неохота. Задремала. Но в мозг вдруг ворвалась весёлая мелодия мобильника. В трубке раздался голос Аниты, приятельницы. Она возбуждённо заболтала о каком-то очередном своём шопинге, и принялась зазывать в гости. Анита была слегка под шафэ. Её чуть хмельной голосок радужно переливался. Ну, что ж, можно и заглянуть от нечего делать. Эмилия ещё немного повалялась в постели, и пошла в ванную. Она долго лежала в пышной розовой пене, потом нехотя вылезла из ванны, завернулась в оранжевый махровый халат, и принялась варить кофе. Всё было как обычно. Лишь горький осадок от мысли о смерти отца саднил душу. Но уже не так остро. Всё так, всё так…

В холёной квартире Аниты пахло ванилью. Мерцали арома-свечи. В гостиной – круглый стол с золотистой скатертью, вазы с фруктами, орешками, конфетами, вино. И словно часть интерьера – высокий молодой мужчина с кисточкой рыжих волос на макушке. Он кивнул Эмме, и продолжал рассуждать. Анита даже не познакомила их. Эмма окинула его быстрым взглядом – хорошо сложен, прекрасные пропорции, в меру привлекателен, в общем, ничего интересного. Из разговора поняла – Никита, любитель пофилософствовать. Что-то он тут такое вещает:

– В нашем российском государстве человек социально, морально и физически унижен. Человек бесправен и беззащитен перед государством, перед сильными мира сего, перед элементарной физической силой…

Нашёл, о чём говорить, подумала она. Ну и что теперь, вешаться?

– Потому что у нас нет гражданского общества, нет граждан. Человек в государстве бесправен, не имеет ни гордости, ни чести, ни собственного достоинства. Попросту бесправный плебей.

Нет уж, позвольте! Я – не плебей. Может, я – не человек уже? Или я – не в нашем обществе? А достоинства у меня хоть отбавляй. И это он-то бесправен? Или Анита? Что?

Никита взял со стола бокал, пригубил, покрутил его в руке, и продолжал:

– Поскольку это плебей, то есть человек без чести, то он отыгрывается по принципу того же государства, унижая и избивая людей слабее себя. Что отвратительно в семье.

Эмма села за стол, налила себе Божеле, выпила и закусила персиком. Ей неинтересен был этот Никита, эта Анита, и вообще вся эта фигня. Приятельница тоже вела себя индифферентно. Она плюхнулась на тахту и принялась обрабатывать пилочкой ногти на левой руке. Эмилия обратила внимание на её перстни – это были уже другие, новые. Яркие камушки в очень красивом обрамлении, и, наверняка, золото высокой пробы.

Никита на какое-то время замолк, глубоко вздохнул, и снова завёл свою шарманку:

– Это относится не только к низам общества, но и к верхам тоже. Начальствующий субъект унижает человека ниже себя по рангу, а он не может ответить. Так Путин при всех высказал Губернатору СПб Полтавченко: "Если не построишь стадион вовремя, я тебя убью". И Полтавченко проглотил это хамское оскорбление. В старые добрые времена он бы вызвал Путина на дуэль за оскорбление.

Эмма представила себе Путина в белых обтягивающих панталонах и в напудренном парике, целящимся из старинного пистолета в Полтавченко, и фыркнула.

– Я удивляюсь, – сказала она. – В нашей стране такие продвинутые бабульки, больше всего на свете они любят рассуждать о политике, и очень круто в этом секут.

Никита уставился на неё так, словно только что заметил и недоумевает, как она вообще здесь материализовалась?

Анита хмыкнула.

– Эм, глянь и зацени. Идём, похвалюсь.

Эмма прошла за ней в спальню. Анита вытащила из шкафа обновку – очередное вечернее платье, на сей раз ярко бирюзовое, под цвет перстня и колье. Шторы тоже были новые, а на подоконнике в изысканном кашпо – пышное растение с мелкими листочками, то самое, из сна! Из её кошмара!

– Что это? – она махнула рукой в сторону этого ужаса.

– А, это с Мадагаскара привезла, веточку, не знаю, что, разрослась. Зову её Мадагаскарка.

– Как это, что, зачем?

– А, сама не знаю. Сунула веточку в воду, пустила корни, я её – в горшок, ну и вот такое выросло. Красиво, правда?

Эмма не ответила. Снова подумала об отце. Никогда его не понимала. Анита крутилась перед ней уже в другом платье, что-то спрашивала. Эмма так ушла в свои мысли, что не слышала приятельницу. Надо было что-то ответить, и она сказала первое, что пришло в голову:

– Да, о, анекдот знаешь? Муж звонит жене: Ты где? – В норе… —

Где??? – Ну в норе, которую ты мне купил!!! – Дура, не в норе, а в рено….хорошо что я тебе пежо не купил…

– Ха-ха-ха!!! – залилась смехом Анита. Поджарая, тонконогая, плоскозадая. Чем-то похожа на гигантского кузнечика. Длинные черные волосы, карие глаза густо подведены, крупный рот. И очередная обновка – нечто затейливое, странное, зелёное. Прилетела, крыльями звеня, странная зелёная фигня.

Эмма усмехнулась. Теперь она думала о себе, о всех тех ужасах и трудностях, которые ей пришлось пережить, пока она не встретила своего Виктора – друга-бизнесмена. И жуть одиночества в незнакомом мегаполисе с амплуа бандитского и развратного города, и первые ночёвки на вокзале, и то, о чём вспоминать не хочется. И больница: она на больничной койке, обколотая анальгетиками и снотворными ядами до бесчувствия. Первый этаж, раскрытые окна – на одеяле её ноги сидит воробей. Она хочет, чтобы улетел и не сидел на ней, вроде как на тротуаре без хлебных крошек. Пытается пошевелится – не получается. Всё в тумане, и нет сил. И – ужас. И мысли плывут туманные… Птица – к смерти… Жуть…

Вся её теперешняя самодостаточная и вполне обеспеченная столичная жизнь – это медаль за её дерзкую смелость, сообразительность и труд, труд, труд… И вот теперь она обречена вечно кружить по ребру этой медали. Кружить, боясь сорваться в никуда… Что у неё есть? Квартира, машина, приобретённые амбиции, страхи, золотые бирюльки, дорогие шмотки, и прикольная штучка с затейливой историей – зонтовница, которую ей подарила пожилая соседка, нищая коренная москвичка с учёной степенью. Подарила она это, расчувствовавшись, когда Эмма принесла ей на Новый Год баночку красной икры, коробку конфет и шампанское. Зонтовница была весьма затейливая, латунная, в цвет самоварного золота, с львиными мордами. Соседка Наталья Семёновна так сказала:

– Это потрясающая, совершенно уникальная, жутко ценная вещь, хранила я её очень долго, всю жизнь! Винтажная подставка для зонтиков, латунная, мне её подарил знаменитый в то время поэт N в 1985 году. Вещь с детективной историей. Она сначала принадлежала советскому консулу в Стамбуле в 60-е годы Трухтанову, который бессменно работал там в течение 16 лет, т.к. был на самом деле нашим резидентом в Турции. Зонтовница стояла себе в углу, как бы между прочим, а на самом деле служила пунктом передачи через зонтики секретной информации. Впоследствии этот наш консул-резидент был разоблачён, вылетел в Москву, и вскоре был там убит. Сын консула, Толя, однажды подарил эту вещь поэту, а он потом передарил её мне, у нас в то время были романтические отношения. Пусть эта вещь будет у тебя, дорогая моя девочка. В моей обшарпанной квартирке она не смотрится, а у тебя зонтовнице будет комфортно и радостно в твоём шикарном интерьере.