Это ты, Лиля

– Как выросла-то! Вытянулась! А какая стала худенькая, прозрачная! Иди скорее за стол!

Лиля научилась не проявлять свои чувства – за эмоции её жестоко высмеивала мать. Всё порывы Лиля заперла глубоко внутри. И внешне выглядела заторможенной и холодной. У бабушки она приходила в себя, целыми днями лежала на диване с книжкой, читала всё подряд. Или рисовала. У неё был талант, картинки получались экспрессивные, живые, яркие. Она выплёскивала на бумагу свои мечты. Бабушка уговаривала её пойти во двор погулять, познакомиться с девочками и поиграть вместе, но Лиля не хотела – улица, двор, незнакомые дети, это тревожило. Да и знакомиться она не умела. Несколько раз тёть Надя брала её с собой в Городской Сад, они гуляли по аллеям среди лип и цветущих газонов, катались на воздушных каруселях, ели эскимо, было так радостно! Однажды ходили в кинотеатр Вулкан. Шли под зонтиками, был весёлый и свежий летний дождь, сердце замирало от предчувствия чего-то необычного, загадочного, что бывает только в кино, такая редкость и счастье! Смотрели «Парижские тайны», этот фильм потряс Лилю! Она влюбилась в главного героя, Рудольфа де Сомбрея, и в игравшего его Жана Море. Это была её первая сильная любовь. А потом опять была дача. Домик на этот раз снимали в маленькой деревушке под Калинином. Полчаса на электричке. Бабушка и тёть Надя спали в дальней комнате, а мама, папа, и они с Лёней – в большой, проходной. Родители – на большом деревянном топчане возле стены, а Лиля с братиком на раскладушках. Весь день семья гуляла по лесу, собирала грибы и ягоды, их было много! А в жару загорали и купались. Вечером все играли в домино. А потом расходились по своим комнатам спать. Ночью слышалась с топчана какая-то возня, стоны, шёпот: «Викуся», «Бертик», «Девочка моя», «Мальчик мой», сопение, и всякие странные запахи. Лиле было стыдно и противно. И она напросилась спать в бабушкину комнату. Там ей стало уютно.

Однажды тёть Надя уехала в Калинин – ей надо было принимать экзамены в музыкальной школе. Лиля очень скучала. Она каждый день ходила на станцию встречать, почти бегом – три километра лесом. С электрички шла толпа людей с сумками. Лиля разочарованно, горестно стояла на станции и всё ждала. А тётушки всё не было. Вернулась она неожиданно, и привезла бадминтон: несколько ракеток и воланов. Это было чудо! Ракетки такие тяжёлые, с кожаными ручками, а воланы воздушные! Играли всей семьёй. Лиля с папой, мама с бабушкой, тёть Надя с Лёней. Сначала плохо получалось, Лиля никак не могла попасть по волану, и папа кричал на неё:

– Косорукая, целься лучше! Смотри на волан сквозь сетку, наводи точнее, и бей с размаху! Дура, прыгай, беги, вон волан, бей! Ну же, идиотка!

Потом стало немножко получаться. Игра захватывала. Когда поднимался ветер, в воланы вставляли шишки, чтоб утяжелить. Шишек кругом валялось множество.

Рано утром тёть Надя ездила на велосипеде в соседнюю деревню, и покупала там парное молоко, яйца, и зелень. Иногда удавалось купить курицу.

Однажды папа отправился в Москву по делам. У него вышла книга стихов, надо было забрать гонорар. Его долго не было, и мама ходила на станцию вызванивать его. Она поняла, что муж загулял. Она слала грозные телеграммы. И тоже уехала. Недели через две они вернулись с двухколёсными велосипедами для детей. Синий «Орлёнок» с рамой был для Лёни, а зелёная «Ласточка» без рамы – для Лили. Вот счастье-то было! Тёть Надя учила их кататься. А потом они гоняли по всей деревне, по лесным дорожкам, ездили и в соседние сёла, съезжали с крутых горок, ветер бил в лицо, дух захватывало, они мчались, бешено крутя педали, сердце замирало от восторга!

В конце лета была сильная жара. Она не прекратилась и в сентябре, поэтому родители не захотели возвращаться в Москву, и Лиле пришлось прогулять школу. Целыми днями семья загорала и купалась. Папа куда-то уплыл и исчез. Мама, бабушка и тёть Надя запаниковали, стали бегать по берегу и звать его. Напрасно. Его всё нет и нет. Пришла мысль, что он утонул, но сказать это никто не решался. Вдруг бабушка увидела посреди реки лодку. В ней был папа с какой-то девушкой. Папа то и дело отпускал вёсла и, размахивая руками, что-то с жаром говорил ей. Видимо, читал свои стихи. Мама страшно возмутилась и начала кричать ему, но он налёг на вёсла и уплыл. А потом приплыл по реке сам, без лодки, и сказал, что мама видела не его, ей показалось, а он просто устал и уснул на другом берегу. Переплыл туда, выбился из сил, и спал.

Это было долгое лето. Они жили на даче, пока жара не кончилась. В гости приехала мамина двоюродная сестра тётя Маша с мужем дядей Витей. Все уселись за деревянным столом во дворе под яблоней. Ели суп из белых грибов, горячий и ароматный, поджарку из лисичек с хрустящей картошкой, её женщины запивали вином, а мужчины – водкой. Потом был чай с тортом, который испекла тёть Надя. Очень всё вкусно! После обеда все пошли в дом смотреть мамины новые летние платья – их ей сшили в писательском ателье (Лиля забыла слово Литфонд, помнила только смысл). А Лёнечку посадили за этим столом во дворе рисовать. Он принялся изображать лошадь. У него хорошо получалось, прямо как на картинах Пиросмани. Только ноги у лошади сгибались в коленях по-человечьи. Папа подошёл, посмотрел, и сказал:

– Не так. Ноги не правильно. Изгиб у коней в другую сторону. Исправь.

Но Лёнечка заупрямился. Папа стёр часть ног и поправил. Лёня стёр и восстановил. Тогда папа выдернул его из-за стола, швырнул на траву и стал пинать ногами, словно это футбольный мяч. Лиля замерла и с ужасом смотрела, как папа убивает Лёню. Тут из деревянного туалета в конце двора вышел дядя Витя. Он увидел это, подскочил к папе и двинул его кулаком так, что тот отлетел. Лиля помчалась в дом рассказывать, что случилось, но её никто не слушал. Мама не обратила никакого внимания. Все были увлечены нарядами и разговорами.

Вернулись в Москву в конце сентября. В школе Лилю очень ругали и не поверили, что она прогуляла из-за родителей. Их вызвали в школу, но они не пошли. Тогда учительница позвонила им. Мама сразу же передала трубку папе, а он сказал, что ничего не знал о прогулах дочери, что Лиля лживый и сложный ребёнок, и что он накажет её. Лиля беззвучно возмутилась. Ей было очень обидно и странно, что папа с мамой такие вруны. А может, все взрослые такие, кроме бабушки и тёть Нади? – подумала она.

Вечером все ужинали макаронами и крепким ароматным чаем «три слона». Чай пили без сахара – папа так велел, он сказал, что сахар это белый яд, сладкий стрихнин. Родители без конца разговаривали друг с другом, говорили, какие они сами талантливые, и какие все остальные графоманы. Особенно ругали известных писателей и поэтов. Их называли пройдохами и сволочами. Обсуждали гонорары. Лиля слушала с интересом.

В алом небе тонула птица, молчаливая, как рыба. Лиля смотрела в окно, воздушно прозрачное, чистое. Папа, разгорячённый разговорами с мамой, вдруг сказал Лиле:

– Запомни, только мы, творческие люди, хозяева жизни. Все остальные, такие как твоя бабушка и Надя, и им подобные, это планктон, он должен питать нас.

Лиля кивнула, а внутренне запротестовала и разозлилась. «Сами вы планктон!» – заорала она в душе. – «Вы противные, не люблю вас!»

А в воскресенье пришла в гости папина сестра – тёть Изолина. У неё была причёска вроде шлема, красивый такой золотистый шлем. А лицо было очень светлое от пудры. И ещё, у неё, как и у мамы и у тёть Нади, были очень большие грудь и попа, но сама она была не толстая. Тёть Надя тоже была стройная и с тонкими ногами. А у тёть Изолины ноги были как сардельки. И у мамы тоже. Мама не любила папину сестру, высмеивала её за глаза, но при встрече приветливо улыбалась. Мамино холодное лицо делалось очень тёплым, когда были гости. Лиля любила, когда приходили её тёти. Они были такие добрые, всегда дарили ей и Лёне конфеты, всегда приносили торт. А сейчас был торт Прага, самый вкусный! Все сели за стол. Папа разрезал эту шоколадистую вкуснятину. На серебристой скатерти красовался расписной чайный сервиз. Всем положили по кусочку торта, мама налила чай, он был красноватый и очень ароматный. Взрослые завели свои скучные разговоры. Мама говорила с тёть Изолиной таким голосом, словно они были лучшие подруги. Она рассказывала смешные истории про писателей. А тёть Изолина – про свою дачу:

– Я оттуда просто рванула после всего этого! – говорила она с жаром.

Лиля навострила уши. Стало интересно.

– Такое стряслось, последствия хуже цунами! – восклицала она. – И главное, оба были ко мне неравнодушны! Но после этого!

– А что случилось? – перебила её мама.

– Такое и во сне не привидится! Виктор, сосед слева, схлестнулся с Сергеем. Не пойму, отчего, ко мне, что ль, приревновал? И такую месть удумал! Изувер! Ночью залил его крышу валерианкой, а дом ведь толем крыт! Сбежались коты со всей округи и изодрали крышу вдрызг! Тогда Сергей накупил брикетов дрожжей и ночью закинул в уборную Виктора. Что тут было, жуть! Утром всё содержимое уборной вспучилось, вспенилось, и это пенное дерьмо хлынуло на его участок, залило сплошняком по колено, перелилось во двор к Сергею, и поползло дальше, прямо ко мне. Такая вонь, похуже газовой атаки! Я быстро собралась и – на электричку, домой!

– Ха-ха-ха!

– Го-го-го!

Расхохотались мама с папой.

– Вам смешно, а мне-то каково было, представляете! Жуть!

Лиле стало обидно, что родители смеются над тёть Изолиной. Ей очень хотелось заступиться за неё. Но боялась. Терпела, терпела, и вдруг её прорвало.

– А мои папа с мамой всегда врут! И никого не любят! – высказалась она.

Её тут же выгнали из-за стола. А вечером, когда гостья ушла, была порка. За что? Она же правду сказала! Ей стало очень горько. Ночью в постели она беззвучно плакала. А утром, в школе, она вместо диктанта писала письмо бабушке и тёть Наде. И потом месяц ждала ответа. И он, наконец, пришёл.

Бабушкин круглый почерк, её слова о том, что папа воевал, он герой, у него есть медали, он был контужен, а мама рыла окопы, родители пережили ужасную кровопролитную войну и очень поэтому нервные, их надо понять и простить. Ну уж нет! Всё внутри Лили протестовало, бунтовало, не хотела она ни понимать, ни прощать. Она не виновата в их нервозности и нетерпимости, и вообще, зачем её тогда родили, чтобы мучить?

А потом был самый замечательный день, самый-присамый!!! Они всей семьёй отправились в цирк на Цветном Бульваре. Сначала ехали в метро, потом шли. Мама сказала, что цирк прибыл из другого города, на гастроли. И будет здесь всего месяц.

И вот они уже идут туда, и Лиле кажется, что очень долго. Лёня подпрыгивает и крутит головой.

Вскоре показался огромнейший шатёр! Это и был цирк. Они вошли. Сколько рядов с креслами! И все вокруг арены! Дальние ряды выше ближних! Мама шуршит билетами, смотрит номера, и вот они уже протискиваются на свои места.

Уселись, и Лиля принялась рассматривать арену, такую круглую, большую, с красным ковром. Зал битком, так много детей, и даже целые классы пришли! Но вот представление началось! На арену вышли два клоуна, весёлый и грустный. Они стали подшучивать друг над другом, один подкрадывался ко второму сзади и пинал его, и тут же прятался за стул, а второй растерянно оглядывался и ничего не понимал. Очень смешно! Лиля и Лёня хохотали до слёз. Потом были гимнасты, и Лиля страшно переживала за них. «Только бы не упали, только бы не разбились», – мысленно твердила она, вся сжавшись. После них появились жонглёры. Они Лиле не понравились. Зато она была в восторге от тигров, которые по команде сигали сквозь пылающее кольцо! И от медвежат, катающихся по арене на велосипедах. Время пролетело быстро. Потом они поехали в кафе «Шоколадница». Ели пирожные и пили шоколадный напиток. Такой замечательный день! Столько радости!

В эту ночь во сне она летала высоко-высоко в поднебесье, аж дух захватывало!

Однажды в гости пришёл мамин и папин друг, красивый писатель Роберт. Взрослые сидели на кухне, пили всякие вина, ели креветки. Детей туда не пускали. Их закрыли в детской. А Лиле с Лёней так хотелось креветок! Потом мама позвала Лёню и стала показывать его гостю и рассказывать, какой он умный мальчик. Лёня сказал, что у него есть сестра, она в комнате.

– А что же не представите мне дочку? – спросил Роберт.

Мама позвала Лилю. Девочка сконфузилась – она была в линялой, с мелкими дырками, домашней юбке и застиранной спортивной кофте.

– Лиля у нас глупая, – сказала мама. – У неё двойки даже по географии. Вот смотри.

На кухонной стене висела большая карта.

– Лиля, покажи, где находится Люксембург?

Девочка смутилась, покраснела. У неё выступили слёзы, и всё стало мутным. Она ткнула пальцем куда попало. Мама захохотала.

– Значит, Люксембург у тебя на Северном Полюсе? А где Канада, покажи Канаду?

Лиля махнула рукой в сторону Африки.

Хмельные родители и гость засмеялись.

– Двоечница, – сказала мама, – обезьяна.

– Ну и что, другие тоже двойки получают, – стала оправдываться Лиля. – Вот Лена Гартман, у неё тоже двойка была.

Лена была самой красивой девочкой в классе, бойкой и авторитетной. На отметки она плевала.

– Хватит, иди к себе, дура, – сказала мама.

– Лиля у нас дура, – повторил Лёня, колупая креветку.

– Неудачный ребёнок, – сказала мама.

Лиля, глотая слёзы, убежала в детскую и закрыла дверь.

Но зато, когда родители ушли провожать гостя, взяв с собой Лёню, она вылезла на кухню и доела оставшиеся креветки. Они оказались такие вкусные!

«Наверно, я взаправду глупая» – подумала она. – «И некрасивая». Она вошла в родительскую комнату и принялась рассматривать себя в зеркало. Там отражалась хорошенькая, очень худенькая девочка с тоскливыми глазами. Кудри у неё были уже не льняные, а светло каштановые с солнечным оттенком. «Вот в чём дело», – подумала она. – «В цвете волос. У Лёни они русые, с серым отливом. Поэтому он красивый. А я – нет». Ей стало очень горько. Она села за стол, раскрыла альбом, и стала рисовать. В голове толпились слова и складывались в стихи. Она нарисовала сказочное Зазеркалье, а в разбитое зеркало вписала слова: «Зазеркального века осколки».

Однажды мама купила ей замечательное платье – травяного цвета в чёрный рубчик. Сидело оно на Лилиной фигуре просто идеально. Оно было приталенное, с поясом, с карманами, и с рукавчиками выше локтя. Это платье мама тут же убрала в шкаф – оно было на выход. В будние дни Лиля ходила в старенькой юбке с кофтой, или в школьной форме. А в квартире – по-домашнему. Но теперь у неё было праздничное платье! Вот это счастье! Лиля от радости осмелела и принялась просить у родителей купить ей щенка, настоящего, живого. Мама сказала:

– Вот если закончишь четверть на одни пятёрки, будет тебе щенок.

Лиля пришла в полный восторг! Она давно мечтала о собаке! Но не решалась просить. С этого дня она принялась старательно учить уроки, и вдруг стала отчаянно смелой, и даже не боялась отвечать у доски! За щенка она готова была на любой подвиг! И всё у неё стало получаться! Учителя дивились.

– Кудрявцева, ведь можешь же! – восклицала географичка. – Ведь можешь! Зачем же бестолочью прикидывалась?

И даже математика, которая ей совсем не давалась, и то пошла на ура. Пятёрки так и посыпались в Лилин дневник. Она радостно мчалась домой и показывала маме отметки, но та скептически говорила:

– Небось, подделала оценку. Двойку на пятёрку переправила. Позвоню в школу, проверю, выпорю.

В школу мама не позвонила. Ей было не до того: сплошная круговерть, домашние дела, творчество, отношения с мужем, и всё такое. Вечером она любила полежать с книжкой на тахте.

И пришла весна, а с ней и праздник, Восьмое Марта. Собрались гости: любимые Лилины родственники – приехали тёть Надя с бабушкой, и тёть Изолина пришла с сыном Эдиком, красивым парнем, взрослым, ему было уже шестнадцать. Лиле разрешили надеть новое платье.

– Изолина, я так рада видеть тебя и Эдика! Не ожидала, что он придёт, – приветливо улыбалась мама.

– Без него я бы не дошла! – сказала тёть Изолина. – Хромаю!

– А что стряслось? – спросил мама.

– Памятник рухнул. Чудом жива осталась , – сказала тёть Изолина.

На столе было множество всяких вкусностей. Все ели и говорили, а тёть Изолина рассказывала:

– На той свадьбе молодым столько всего надарили! И вот снится мне свадьба, а невеста – я. Жених даёт мне свадебное платье. Надень, говорит, но не здесь, пойдём вниз. И мы спускаемся по серым каменным ступеням куда-то под землю, в каменную комнату типа бункера. Надеваю платье. А это – зелёный сарафан, ну как в старину носили, и на пуговицах, а на голову мне он надевает венок, странный такой, проволочный, с серыми камешками типа тех, что на дороге валяются. Я пытаюсь застегнуться, а сарафан не сходится на мне примерно на ладонь. Жених и говорит: «Не угадал я с размером, ты толще». Просыпаюсь, на сердце тоска. А надо ехать на могилу к нашим. Ну, где все наши похоронены. Мама, папа и бабуля, и все там лежат. Еду на кладбище. А памятник гранитный, двухметровый, его ещё дедуля ставил, когда бабулю хоронил. Памятник-то внизу грязный какой-то стал. Набираю ведро воды, мою. И вдруг он начинает падать. Я не сразу сообразила, что происходит. А он с постамента съехал. Увернулась в последний момент, расстояние было с ладонь. Как во сне с сарафаном. Он грохнулся, задел ногу, боль жуткая, хромаю. Тяжеленный, килограмм восемьсот, наверное. Вот же сон предупреждал. А я не вникла. Чуть не расплющило меня! А расстояние с ладонь было от него, как во сне, сарафан на столько же не сошёлся!

– Жуть какая! – сказала тёть Надя, жуя антрекот. – А Вика с Бертиком там были?

– Нет, они вообще на кладбище не ходят. Не считают нужным.

– Пусть мёртвые ходят к своим мёртвым, как написано в одной умной книге, – сказала мама.

– Эта книга называется Библия, – сказал Эдик. – Там сказано: «Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов».

– Вот пусть хоронят и ходят к ним, – улыбнулась мама.

Лиля украдкой поглядывала на Эдика. У него были такие, ох, такие красивые чёрные брови дугой! Такие длинные ресницы! А волосы блестящие, густые! Её сердце замирало. Она боялась влюбиться. Но, кажется, это уже случилось. А Эдик не обращал на неё никакого внимания.

А потом пили чай с тортом и пирожными. И мама как-то невзначай сказала, что домашние дела мешают её творчеству. Тёть Изолина ответила, что у неё ведь есть помощница, что Лиле уже десять лет, она обязана что-то делать по хозяйству. Мыть посуду, например, стирать бельё.

– Ну что ты, Изолин, она же ещё мала, – сказала тёть Надя. – Ей и уроки делать надо, и книжки читать.

– Ничего не мала, – ответила тёть Изолина. – В старину в таком возрасте девок замуж выдавали.

С тех пор Лиля мыла посуду и стирала бельё. Мама научила, как это делать. Посуду мыла она серым хозяйственным мылом. А бельё замачивала на ночь в стиральном порошке, а потом тёрла изо всех сил. От этого пальцы трескались и кровоточили.

Часто она ходила с мамой по магазинам, ведь надо было стоять в разных очередях одновременно. Мама – за мясом, Лиля – в молочном отделе, или в кассу. Очереди были длиннющие, по полтора часа торчать в них приходилось. Потом шли в другой магазин, за картошкой. Лилю от всего этого тошнило. На душе было пасмурно. «Когда же всё это кончится?» – думала она. – «Как надоело проклятое детство! Когда вырасту, ни в один магазин не войду! И вообще, ничего не буду делать, стану есть мороженое, торт, и чай пить!»

Как-то идут они из магазина, несут сумки, а навстречу мама Лены Гартман, Лилиной одноклассницы и приятельницы. Лена всегда на перемене угощала Лилю мандаринами.

Мамы остановились и принялись болтать.

–Какая у вас доченька молодец, помощница, – сказала мама Гартман.

– А ваша что же, не помогает? – спросила Лилина мама.

– Что вы, когда ей, у неё столько занятий! Музыкальная школа, английский, теннис! Даже уроки учить некогда!

– А моя круглая дура и лоботряска, двоечница, – сказала Лилина мама.

– А моя такая умница, талантливый ребёнок! – сказала мама Гартман.

– Какая же она у вас умница, тоже двойку получила, – сказала мама Лили.

– А это учителя её не понимают, она же гениальный ребёнок! – Похвасталась мама Гартман.

– Да, а моя дура, – сказала мама Лили. – И лентяйка.

Лиля покраснела, на глазах выступили слёзы.

Ночью она плакала в постели, прижимала к себе медведя Федю, и думала о красавце Эдике. И о щенке, пушистом, ласковом, который у неё обязательно будет. Она этого добьётся.

Эту четверть она закончила на одни пятёрки. Показала родителям дневник, и, сияя от счастья, спросила:

– А когда пойдём покупать щенка? Сегодня?

– Какого щенка? – удивилась мама.

– Пушистого, – ответила радостно Лиля. – За пятёрки.

– При чём тут твои пятёрки? – спросила мама.

– Ну, вы же мне обещали, что если четверть на пятёрки, то щенка купите! – воскликнула Лиля.

– С ума сошла, что ли? Не могли мы тебе этого обещать, – бросила мама, и ушла в свою комнату.

Лиля заплакала. Опять обманули! Мечта о щенке рухнула, рассыпалась в прах! Зря старалась. «Теперь вообще на одни двойки учиться буду, даже на колы!» – с горечью решила она.

А потом было смешное. В дверь позвонили, мама открыла. На пороге стояла какая-то накрашенная молодая тётка. Она с ходу заявила маме:

– Оставьте в покое вашего мужа! Что вы в него вцепились и держите, он вас с трудом терпит. Его от вас тошнит. Он меня любит, а вы вцепились и не отпускаете.

– Бертик! – крикнула мама. – Иди сюда! Оказывается, я в тебя вцепилась и не пускаю к этой вот! Тебя от меня тошнит, так, значит?

Вышел папа, увидел эту тётку, весь позеленел от злости, размахнулся и как даст ей кулаком в лицо, она так и отлетела, и покатилась с лестницы. Потом он повернулся к маме и сказал:

– Это какая-то сумасшедшая, шизофреничка, я её не знаю.

Лиля выглядывала из детской и хихикала. «Сейчас будут разборки», – думала она.

Разборки у них порой случались. Оба талантливые, темпераментные, они, бывало, бурно выясняли отношения. На пол летели и разбивались настольные лампы, вазы. Но им было хорошо друг с другом, интересно. Только дети мешали, раздражали, тормозили их творческую и интимную жизнь. Свободнее было, когда дети находились в школе. Но они часто болели, и это раздражало и злило Викторию и Альберта. Больных детей закрывали в комнате, ставили им на тумбочку большой чайник с лимонной водой и клали аспирин и антибиотики. Правда, дети ходили в туалет, лезли на кухню за сладким, не давали покоя. Только когда температура зашкаливала, они лежали в отключке, и это освобождало писателей. Но как только дочери или сыну становилось чуть лучше, их тут же, недолеченых, выпихивали в школу. Через пару недель кто-то из них снова заболевал. Виктория приходила в ярость и говорила мужу:

– Зачем только мы завели их! Это огромная ошибка! Мы творческие люди, нам не до них. Мы не имели право их заводить!

Тогда Альберт звонил в Калинин тёще и рассказывал, как они с женой страдают, и повторял её слова, и умолял забрать детей. В ответ он слышал:

– Ну, вы же их сами родили, это же ваши кровиночки, ваши детки, они должны жить с вами!

Альберт только руками разводил. Он недолюбливал тёщу, а в такие моменты просто ненавидел её! Да как она не понимает! Они же творцы, гении, им нужна помощь! Двум бабам калининским одиноким и делать-то нечего, даром небо коптят, пусть внуков растят лучше, чего, в самом-то деле!

В октябре папа вместе с творческой группой улетел в Казахстан выступать. Поэтов отправило туда Бюро Пропаганды Московского Союза Писателей. Мама скучала без него. И занималась воспитанием детей. За ужином она рассказывала страшные сказки про чудище с горящими глазами, которое пожирало людей. У Лили мурашки по спине пробегали от ужаса. Очень уж живо и ярко всё стояло перед глазами. Это чудище проникало в дома, и рвало всех на части, а кишки наматывало на свои огромные когти!

А потом мама принялась шептаться с Лёней.

– О чём ты там, ма, скажи вслух, – попросила Лиля.

– Да так, про мелочи, – сказала мама. – Лиля, принеси мне из большой комнаты бусы и клипсы. Она там, на столе, и побыстрей давай, свет не зажигай.

Лиля помчалась в родительскую спальню-кабинет. Вбежала, и остолбенела. Там было чудище! Глаза и зубы горели бело-зеленоватым светом в темноте! У неё захолонуло сердце, прошиб пот. И она с дикими воплями помчалась назад.

– Там чудище! – закричала она.

– С ума сошла, что ли, – сказала мама. – Лёня, принеси хоть ты.

– Нет, не ходи, оно тебя разорвёт! – Лиля вцепилась в брата.

– Ну, пошли, посмотрим, – сказала мама.

Они вошли в комнату. Мама зажгла свет. Там стоял стул, на нём – диванная подушка, и к ней были прикреплены фосфорные бусы – словно оскаленные зубы, и клипсы – словно глаза. Они светились в темноте. Всё оказалось просто и не страшно. Но Лиля никак не могла прийти в себя от пережитого ужаса. Мама с Лёней смеялись. «За что она со мной так?» – думала Лиля. – «Почему?»