Долгое завтра, потерянное вчера

– Как красиво ты рассказываешь, я будто тоже там был, с тобой, – произнес Олег, не сводя с нее блестящих глаз.

– Это меня после встречи с Вадимом прорвало, – отозвалась Катя. – А теперь меня дремота одолевает, пока.

Она встала и скрылась в спальне. За окном зашумело – на город обрушился ливень. Под шум воды она уснула, ей снилась черемуха, и разговор птиц (они, почему-то, изъяснялись по-человечьи):

– Вот была жизнь раньше, сплошной рай: РАЙком, РАЙисполком, а сейчас сплошной ад, куда ни плюнь – всюду АДминистрация.

– А давай слетаем в Испанию, – сказала вторая птица.

– «Испания» в переводе означает «Земля Кроликов».

– А у белых медведей черная кожа, – пропищала подлетевшая пичужка. Она села на ветку и принялась склевывать маленькие черные ягодки.

Тут Катя проснулась, и долго лежала с открытыми глазами. Сон пропал. Она встала, накинула на плечи халатик, и прошлепала на кухню. За столом сидел Олег и мрачно дымил. В пепельнице высилась горка окурков.

– Привет, – сказала Катя. – Не спится?

– М-м, – промычал Олег. – Присаживайся, поболтаем. Хочешь, теперь я расскажу тебе о своем детстве? Ты ведь обо мне ничего почти не знаешь.

– А где ты жил, когда был маленький?

– Во Львове. Когда я был в первом классе, я как-то отважился пойти со старшими ребятами на серьезное «дело». Рядом с нами была тюрьма «тридцатка», и «дело» заключалось в том, чтобы перекидывать зэкам через семь заборов чай или сигареты. В ответ они бросали разные мальчишеские сокровища: пластиковый браслет для часов с розочками внутри, ручку с тетенькой, кольцо из оргстекла с черепом, и другие шикарности такого рода. Иногда ребята нарывались на милицейские засады, их ловили, сообщали родителям на работу, ставили на учет, и все в том же духе. Мне было страшно, но я решился. Технология переброски чая на сто метров, она не сложная: берешь мамин старый чулок, вкладываешь в нее пачку чая, увесистый камушек, завязываешь узел, ну, значит, раскручиваешь как пращу, и пуляешь. А по крыше зоны ходят зэки и поджидают. Через минуту летит обратная «бандероль». Мне сказали ребята бросать первым. Вот, я закинул свой чаек на зону, сердечко бьется, скорей бы получить обратно и бежать. Летит моя ракета назад. Я хватаю ее, чувствую что-то приятно-тяжеленькое и… тут как тут менты! Мы бросились врассыпную. Когда я вбежал в свой двор и понял, что мне не уйти от погони, я изо всех сил, не глядя, запульнул свою посылку в чулке, куда глаза глядят.

Досталось мне не сильно, все же первоклассник.

Утром вышел во двор и направился в то место, куда вчера забросил свое сокровище. Стою возле могучего каштана и вижу, висит мой чулок, намотанный на ветку. Высота метров пять всего, но не залезть. Поднялся ветер, чулочек затрепыхался, как будто вот-вот размотается и упадет. Я прождал часа полтора. Не падает. Повыходили во двор ребята, я не хотел выдавать свой секрет на дереве. Ушел с тяжелым сердцем. На следующий день полдня стрелял по чулку из рогатки, даже пару раз попал, но висит, сволочь. Целыми днями я фантазировал, что там может быть? Близко локоть, да не укусишь. Со временем, я стал ходить к каштану не каждый день… В пятом классе мы переехали на новую квартиру. Прошло много лет. Я уже давно жил в Москве. В прошлом году я приехал в город детства по делам, ну, понимаешь, ностальгия, воспоминания накатили, и пошел я в свой старый львовский двор. Каштан на месте. Я стоял и смотрел на свое неведомое сокровище и понимал, что чувствует Кощей Бессмертный, глядя на ларец, в котором утка, яйцо, и так далее. Чулок висел уже тридцать пять лет… Поднялся ветер, чулочек затрепыхался, как будто вот-вот размотается и упадет, но я меньше всего на свете хотел, чтобы он упал.

– Ты шутишь? Это что за чулок такой, который не истлел за столько времени? Хотя, в СССР делали качественную синтетику. Это был… э-э-э… семьдесят шестой год, ведь? Я тогда тоже была первоклашкой. Моя мама носила капроновые чулки. Но самая лучшая синтетика была в Америке.

– Не факт. А ты знаешь, что в Америке не принято заботиться о своей внешности? Если вдруг заметят, что ты, скажем, выглядишь слишком ухоженным, то подумают про твою сексуальную озабоченность. Женщинам приходить на работу с косметикой на лице не рекомендуется. Хотя, это допускается на праздничных мероприятиях.

– Да ты что? В самом деле? Вот странно! А что еще у них не принято?

– А еще… Н-ну… На обычных американских пляжах мужчинам не следует носить плавки. Это должны быть специальные купальные шорты по колено длиной. А для женщин абсолютно не допускается топлес. Сразу будет привод в полицию в наручниках. Даже девочкам, маленьким, двухлетним, нужно быть с закрытой грудью. Кстати, так же и в Европе.

– А я слышала, что там не везде можно носить джинсы.

Олег глядел на нее сквозь сигаретный дым круглыми зеленовато-синими глазами, которые меняли цвет и становились прозрачно-золотистыми, словно майский мед, и в них таяла оглушающая нежность. Он произнес низким глуховатым голосом, но казалось, что говорил он о другом, о чем-то особенном, сокровенном… И сказанная фраза не имела ровно никакого отношения к тому, о чем он думал:

– На Западе во многих местах запрещают носить джинсы.

– Смотри, уже рассвет! Как красиво за окном… Пошли на лоджию?

Они вышли, и облокотились на перила. Высотки были окутаны прозрачной розоватой дымкой, над ними медленно плыли золотистые облака, нежно подсвеченные первыми лучами восходящего солнца. В самом низу изумрудно искрились верхушки деревьев. Гомон птиц и звуки оживающего города наполняли воздух.

– Ты когда-нибудь путешествовал? – спросила Катя. – Небось, в Америке бывал, раз знаешь некоторые нюансы той жизни.

– И в Штатах, и в Японии, – отозвался Олег. – Я же одно время был менеджером по торговым связям, а потом – мелким предпринимателем.

– Расскажи про Японию, – попросила Катя.

– Да, там со мной произошел курьезный случай. Я ведь отправился туда не один, а с дамой. И вот решил блеснуть перед ней, и пригласил в довольно дорогой ресторан. Взяли меню, сидим, рассматриваем незнакомые буковки, иероглифики. Ну, и как обычно – ориентируемся в основном на цены. Вдруг, хоп… блюдо, а напротив цена – пятьсот баксов! ОГО! Ну, мы и подумали, что за такие деньги это будет нечто супер крутое и потрясно вкусное! Подзываем официанта, тычем пальцем в строчку. Официант спешно убегает в сторону кухни, и через тридцать секунд выбегает из дверей уже с поваром. Тот начинает вокруг нас прыгать и суетиться. Через пять минут приносят большое накрытое блюдо. Мы в предвкушении переглянулись. Шеф-повар с загадочным лицом потянулся к крышке блюда… мы затаили дыхание… смотрим на тарелку, а там – в залежах овощей, травок и пряностей ползает здоровая, сантиметров в пятнадцать, жирная гусеница. Ой! Мы, конечно, знали, где мы находимся, и что ожидать от этих товарищей можно чего угодно. Но чтобы вот так откровенно!.. Пока мы недоуменно переглядывались, и каждый в голове обдумывал увиденное – гусеница нагло стала пожирать овощи, разложенные по тарелке. Такого хамства мы не ожидали! Я, чтобы мне досталось хоть что-то, неуклюже стащил с пока нетронутого угла какую-то травину. Мы смотрели на гусеницу, повар смотрел на гусеницу, стоящий сзади официант тоже смотрел на гусеницу. Все молчали. А жирная тварь в это время слопала уже почти половину овощей. От таких раскладов в голове у меня помутилось – есть хотелось, было жалко денег… и в момент, когда гусеница принялась за очередной кусок помидорины, я резко взял вилку и – хыч! Я решился! Ну, правильно, – не пропадать же такой куче долларов! Вилка вонзилась в голову гусеницы. Вслед за «хыч» послышался грохот падающего в обморок шеф-повара и изумленный писк официанта. Оказывается… эта гусеница – очень редкое существо, которое выращивают до такого состояния лет семь. Стоит это насекомое очень дорого, а едят вовсе не его. Деликатесом считается то, что, слопав овощи, гусеница тут же начинает выделять. Вот именно её испражнения и стоят пятьсот баксов и считаются жутким деликатесом! А я её вилкой в башню – хыч… Повара откачивали и приводили в чувства очень долго. Нашему русскому человеку в голову не пришло бы лопать экскременты гусеницы, еще и платить за это пятьсот баксов.

– Ха-ха-ха! Ну, насмеши-ил! – расхохоталась Катя. – А вообще-то, мне жаль бедную гусеницу, она тебя угостить собиралась, а ты ее так зверски замочил. Убийца!

– Ой, я грешник, каюсь, каюсь! – сокрушенно произнес Олег. – Убил невинную тварь.

– Слушай, у меня проявился аппетит. Чаю хочу. Самого изысканного. Идем, я попрошу Валю заварить «дахунпао».

– А это что еще за зверь?

– Это не зверь, а чай, причем, самый дорогой в мире. Переводится как «Большой красный халат». Получают его из листьев шести кустов, которые растут возле монастыря Тяньзинь в Китае. Каждому из растений больше трехсот пятидесяти лет, представляешь? Вкус и аромат просто потрясающий, вот увидишь. Я обычно никого не угощаю, пью сама.

– А с чего мне такая честь? – улыбнулся Олег.

– Такова уж моя прихоть, я вообще вся такая внезапная, вся такая непредсказуемая, – хохотнула она.

Черно-золотой чайный сервиз сиял на белоснежной скатерти. Чай был действительно необычайно ароматный. Катя поглядывала на Олега блестящими глазами, наливала напиток на блюдечко и по-детски, с прихлебом, пила. Она дурачилась. Олег смотрел на нее со слегка покровительственной нежностью, и рассуждал:

– Купил позавчера «Норвежский лес» Харуки Мураками, читаю. Очень печальная книга, несмотря на то, что грустных моментов там не так уж и много. Гораздо меньше, чем разговоров про секс. Но атмосфера всепоглощающего уныния, безысходности, образ сырого леса с тяжелыми серыми облаками от горизонта к горизонту не исчезают. Они появились буквально с первых строчек, еще непонятных, с незнакомыми героями, но уже тогда я чувствовал, что хорошего конца можно не ждать. Сейчас мне осталось страниц семьдесят.

– А мне Мураками не нравится, – заявила Катя. – Ну, модный писатель, ну, прочла я его «Дэнс, дэнс, дэнс», ничего особенного.

Она потянулась за пирожным. Тут запел ее мобильник в глубине коридора. Валя быстро поднялась с места, и принесла телефон.

– Алло, это вас из полиции беспокоят, инспектор Кармышев. Ваш номер был забит в памяти сотового аппарата неустановленного лица. Скажите, являетесь ли вы его родственницей?

– Кого, неустановленного лица? – спросила Катя со смешком. – Судя по высветившемуся номеру, это явно телефон моего мужа.

– Вы можете сейчас подъехать в морг для опознания тела? – продолжал все тот же бесстрастный голос.

– Диктуйте адрес морга, – выдавила из себя Катя, и выронила трубку. Она согнулась, схватилась за живот, и тут же заорала от острой боли. Через минуту она потеряла сознание.

Очнулась уже в палате. Все происходящее показалось ей ирреальным, рассыпающимся на фрагменты, на диалоги.

Она видела себя словно со стороны:

– Ты новенькая?

– Да.

– Тебя оперировать будут?

– Не знаю.

– На твоей койке Аня лежала, вчера выписали. Она прикольная такая, ей операцию хорошо сделали, все нормально.

–А тебе?

–Что?

– Ну… операцию…

– Не, обошлось. Боишься?

– Нет.

– Врешь.

– Вру. Я не знаю, что со мной. Живот болит. Может, аппендицит?

– Хочешь, уголок загну?

– Чего?!

– Ну, уголок постели – на быструю выписку, мне Анька так загнула, я завтра ухожу, да ты в детстве-то в больнице хоть лежала?

– Ну, было раз – два.

– Ну… Загибали?

– Загибали, только это все фигня.

– А я верю. Хочешь, поеду домой, загну. Только отогни, когда я домой приеду, а раньше нельзя – примета!

– Помню.

– О! А эта толпа, видимо, к тебе. Ладно, я пошлепала в свою палату.

Это пришли Олег, Сашка, Настя, Валя. Выложили на тумбочку пакеты с фруктами, соками, заговорили все разом.

– Не волнуйся, Вадим жив! – выпалила Настя. – Мы были на опознании, тело не его, парнишки какого-то. Видимо, мобильного воришки. Спер он мобильник у мужа твоего, наверно, вот и все. Ты поправляйся, давай.

– Как ты себя чувствуешь?

– Говорил с твоим врачом, диагноз пока неизвестен.

– Кать, а может, это инфекция от огурцов. Я в инете читала, что в Европе тысяча с лишним людей заразилось опасной кишечной инфекцией от испанских салатных огурцов. Они и у нас продаются. А в Германии уже умерло от этого одиннадцать человек.

– Ты бери огурчики-то, кушай, свеженькие. Все мытое…

Наконец, они ушли, окончательно утомив Катю. Начался обход.

– Как дела?

– Ничего…

– Ложись ровно. Здесь больно?– пальцы хирурга надавливают на живот.

– Нет.

– Здесь?

– Немного.

– Здесь?

– А-а-а!!!!!

– Лед ей на область живота! Кровь – cito!! И везите на УЗИ. Посмотрим. Пока неясно.

Прошло часа три. Консилиум......

– Как дела? Болит?

– Да, так же.

– Лейкоциты повышаются, формула крови пока без изменений. Сестра! Температура пациентки?

– Тридцать семь и три.

– По узи нет данных за нагноение, нет свободной жидкости в брюшной полости. Ждем. Наблюдаем. Но, похоже, не обойтись без лапароскопии.

– Здрассьте. Нате вам… Ну, вот и началось… Диагноз неясен. Мило… – пробормотала Катя.

Потом к ней заглянула девчонка из соседней палаты, теперь уже знакомая.

– Ну? Чего?

– Ничего. Ждем. Наблюдаем.

– А-а. А уголок я тебе загну. Утром уезжаю.

– Так меня, может, к ночи в операционку укатят, а потом я в реанимации буду....

– Все равно загну, вернешься и отогнешь.

Дверь за ней закрывается. А потом в течение ночи открывается и закрывается неоднократно дежурной бригадой хирургов.

– Стабильна. Интоксикация не нарастает. Сохраняется повышенная температура, кровь без существенной динамики.

– Стабильна, боли прежние, сомнительные симптомы Щеткина, Ровзинга, Ситковского… Лихорадит, тридцать семь и пять. Кровь – рост лейкоцитов…

– По крови – признаки обезвоживания. Рост лейкоцитов. Формула крови без существенных перемен. Боли прежние, ухудшения в хирургическом статусе нет. Диагноз остается неясным. Думаю, надо готовить ее к лапароскопии…

– В анализе крови, взятом в динамике, рост лейкоцитов, изменения в формуле… со сдвигом…

Катя слышала словно сквозь забытье:

– Вправо....

– Как вправо?

– Вправо…

– Диагноз неясен, аппендицит ставим под вопросом. Начинаем сначала…

– Еще раз, как начинались боли?..

Ночь прошла. В окнах светло. Утром забежала та девчонка и загнула угол постельного белья, прошептав:

– На удачу, часа через три отогнешь, ясно? А лучше через четыре, чтоб наверняка.

– Ага. Спасибо, – слабо прошелестела Катя.

Девчонка махнула ей рукой, и исчезла за дверью. Боли стали меньше. «Пойти умыться, что ли… Температура, сволочь, не думает снижаться. Хирурги решили не резать. Ждут. Покой. Холод. Голод…»

В ванной комнате в зеркале отражается лицо героини "Восставших из ада". За ночь осунулась, фиолетовые круги под глазами… Вернулась в палату… Застала санитарку, весело махающую тряпкой в палате и… аккуратно застеленную кровать....

– Я те устелила, иди, ложись, чего встала-то? У тебя режим строго постельный, ясно?

Катя послушно легла.

Соседке по палате охота поболтать:

– Прибежала, чумовая, с утра, тебе всю кровать задрала.

– Она уголок загнула. Примета такая. На быструю выписку.

Бабка молчит. Потом не выдерживает.

– А в приметы, что ль, веришь?

– Не во все.

– А в кошку черную?

– Я их люблю.

– Кошек?! Тьфу, нечисть....

– Да вообще, живность люблю.

– А в какие тогда веришь?

– В другие.

Бабка опять замолчала.

–А уголок?

– Что, уголок?

– Ну, сама говоришь, примета такая. Работает?

– Не знаю. Детские сказки. В детстве верили.

– Тебе-то вон загнули. – Бабка обиженно пожала губы, – а я-то уж давно тут. Все обследуют да обследуют. А диагноз все неясен…

Снова начался обход.

– Наблюдаем. По клинике и анализам – регресс. Но ты не радуйся особо, все может начаться снова…

У бабкиной постели часть разговора был на латыни.

– Чего они сказали-то? На каком-то языке, чтой-то…

– На латинском. Сказали, нормально, пообследуют еще…

– Латынь? Знаешь?

– Знаю чуть-чуть. Еще английский, испанский с итальянским – но немного. Я же переводчица.

– Все мудрено. На русском нормально бы говорили.

Бабка вздохнула и замолкла …

–А уголок? – подала таки она сигнал.

–Что, уголок?

– Ну, сама ведь говоришь, примета такая, тебе загнули, сработает?

Опять началась та же песня…

– Нет, теперь – нет. Отогнуть надо было позже, когда уехавший человек домой к себе приедет. И чем больше уголок делаешь, тем быстрее выпишут.

– Вона, как…

– Да, так в детстве говорили в больницах …

– Тебя-то быстрее выпишут. А я уж сколько лежу… А домой хочется…

– Уголок загнуть?

– А что загибать-то, сама говоришь, сказки…

Бабка пожевала губами, шмыгнула пару раз носом. Обиделась. Определенно.

– Я загну. Может, и сработает.

– Ты только поболе его загни-то. Чтоб выписалась быстрее, а?

– Ладно, как уходить буду, так загну.

Бабка прикрыла глаза, заулыбалась.

Маленькое такое счастье – загнуть всего-то уголок на выписку.

Хочется домой … Скорее…

Через неделю ее выписали. Аппендицита нет, боли были на нервной почве.

Забирать ее приехала вся компания, как и в прошлый раз. Дома пахло пирогами, Валя постаралась. Горячие румяные пирожки горкой лежали на огромном блюде, а какой запах стоял в квартире, ах! На праздничных сервизных тарелках красовались бутерброды с красной икрой, нарезка осетрины, сервелат, сыр дор-блю, всевозможные изысканные салаты, и еще очень много всякого разного. Олег открыл шампанское…

А вечером позвонил Вадим.

– Ёжик, привет! Как ты? А я возвращаюсь из подполья! Все, ситуацию разрулил, больше бояться нечего. Дома все тебе расскажу. Жди, скоро буду!

Глава пятая. Вадим

Вадим появился бледный, осунувшийся, только запавшие глаза с темными кругами вокруг радостно сияли.

– Привет всей честной компании! – заорал он с порога. – Ура! Я свободен от всех дел! Отныне я безработный! Я продал свой бизнес, я отделался-а-а!

Все кинулись к нему на встречу – бурные объятья, восклицания, радостные слезы! Катя с визгом повисла на нем, словно маленькая девочка.

За окном прогремел салют.

– Это я заказал, в честь своего возвращения. А сейчас принесут огромный торт и корзину цветов! И будет живая музыка! Я пригласил музыкантов!

– Какую-нибудь модную группу?! – воскликнула Настя.

– А вот и нет. Ребят в переходе метро таких надыбал, потрясающих, все мировые группы им в подметки не годятся, ну, сами увидите. Давно уж не ездил в метро, а тут ностальгия, спустился, и заслушался! Вот где они, талантищи!

Вадим в этот день царил во всем пространстве. Катя так устала, что не выдержала, и отправилась спать. День был для нее чересчур насыщенный.

Проснулась она от нежных поцелуев. Рядом лежал Вадим, он легко касался губами ее лица, шеи, уха. С Кати весь сон слетел. Она прижалась к мужу, и он крепко обнял ее. Они долго молчали, прислушиваясь к музыке своих душ. Потом Катя спросила:

– Вадим, а как ты стал бизнесменом? Если это не секрет, конечно.

– Да не секрет. Все до смешного просто.

– А как?

– Со мной это было так: зашел, как обычно, с друзьями в компьютерный клуб… До сих пор ужасаюсь, сколько времени мы там потеряли. Давно это было, в девяносто шестом, кажется. У них в тот день слетела сеть. То есть, компьютеры не видели друг друга, и игра по сети была невозможна. И «администраторы» (на самом деле, парни не разбирались вообще), перепробовав традиционные методы воскрешения (перезагруз, и прочее), не смогли ничего сделать. Я к тому времени немного увлекался компьютерами, и пару раз настраивал сеть. Правда, лишь между двумя компьютерами. Промучившись часа два, подняли сеть. Ну, понятное дело, радость, пиво от «админов», и три часа бесплатной игры нашей команде.

Понимаешь, девяносто пять человек из ста не восприняла бы этот эпизод всерьез, просто порадовались халявному пиву и прочему. Не задумались бы. Так вот, в тот момент я задумался. Вышел из клуба. Мне вдруг внезапно стало непонятно – в чем смысл этих игр? Я потерял к ним интерес моментально. У меня появилась идея. Она проникла в мозг, и засела там на десять последующих лет, постоянно развиваясь, трансформируясь и вырастая в бизнес с оборотом во много тысяч долларов. Правда, в тот момент я и не подозревал, как серьезно все это. Я не мог думать ни о чем другом. Курил сигарету за сигаретой, а идея в голове ворочалась, распухала, появлялись отдельные образы… Эти волны невозможно было остановить! Я просто дал им волю, и у меня начало что-то вырисовываться, то, что сейчас называют набившим оскомину словом «бизнес-план». После я машинально кивал друзьям, ел безвкусные пельмени, как-то доехал домой, и так и не смог уснуть в тот вечер. Могу с уверенностью сказать, что если у кого-то было такое, то он уже наполовину бизнесмен. И почему наполовину? Потому что это пока мысли. Идеализм. Вдохновение. И ему еще предстоит убедиться, что идея практически ничего не стоит, а реальность совсем не похожа на то, что у него в голове. Но это не страшно, так как он уже отличается от огромной части остальных людей. Он уже мыслит по-другому. Да, конечно, его шансы – не больше пяти процентов. Да, у него ничего нет. Ни опыта, ни денег, ни связей, ни гениальных способностей. Это правда. Но что-то важное уже произошло!

– Как же ты не побоялся открыть свой бизнес?

– Просто никогда не надо бояться делать то, что ты не умеешь. Ноев ковчег был сооружен любителем. Профессионалы построили "Титаник".

– Как интересно, – прошептала Катя. – Какой ты у меня особенный! Как я тебя люблю!

И она сильнее прижалась к нему…

В полдень за столом собралась вся честная компания. В серебряном ведерке со льдом красовались три бутылки шампанского «Krug Clos du Mesnil». На столе были только фрукты и шоколадные конфеты. Праздник продолжался. Катя сияла свежестью после прекрасной ночи с наконец-то вновь обретенным супругом, после долгого лежания в джакузи и растирания тела абрикосовым гелем. Друзья сегодня были в ударе. Шутки и веселье лились через край. Настя рассказывала про сынишку своей приятельницы, которому мать купила учебник по математике, выпущенный издательством «Эксмо». Там были такие задачки, ну, просто, хоть стой, хоть падай.

– Какие? – заинтригованно спросила Катя.

– Ну, типа: Летели два крокодила, один красный, другой налево. Сколько стоит кило гвоздей, если сегодня понедельник?

– Ха-ха-ха!

– Хо-хо-хо!

– Ну, про продукцию этого издательства давно известно, об этом не раз писали в газетах, и в инете. Они еще и не такое печатают.

Олег разлил по бокалам шампанское, похожее на солнечный эликсир с игривой морской пеной. Катя пригубила. Вкус был потрясающий! Вот что значит настоящее элитное вино. Напиток королей! Она взяла кусочек ананаса, и положила в рот, наслаждаясь ароматом нежного кисловато-сладкого фрукта.

– Насть, а ты вот как-то, было дело, исчезла на несколько дней, не звонила. Что, работа очередная подвалила, заказчик возник?

– Да нет, просто жара началась. Я была на пляже.

– В Серебряном Бору, небось? Ну и как?

– Нормально. Вообще, обалдела… Подходит ко мне парень, протягивает деньги. Ну, деньги я взяла, а парень мне не понравился. Кому он такой нужен – без денег?

– А зачем он тебе деньги-то давал?

– Говорит, подарок. Понравилась, говорит, вот я и подумал, что ты настоящая женщина, и все такое, всякая лабуда, что, дескать, руки женщины должны дрожать от подарков, ноги от радости, а сердце от любви. А я отвечаю: так она от резонанса развалится, женщина-то.

– Ха-ха-ха!

– У меня тост! – встал Сашка. – За счастливых дам, дрожащих от любви, подарков, и радости!

– Ура-а! – воскликнули хором Настя и Катя.

После очередного тоста Катя принялась расспрашивать подругу, что это у нее за приятельница такая, чем занимается, сколько лет сынишке?

– Да ничем она не занимается, домохозяйка. Захожу к ней в прошлую среду, она приглашает пообедать. Открывает утятницу, а там гусь, вареный настолько, что мясо с костей слезло, и такие крылья торчат из бульона. Ну, у меня и вырвалось: М-м-м-м! Нямка! Птеродактиль! Кажется, она слегка обиделась.

Вечером гости разъехались, а Катя с Вадимом отправились гулять.

– Слушай, давай зайдем в магазин, давно я там не была, все Валя покупает, а мне так хочется что-нибудь самой выбрать, понимаешь, ностальгия!

– Ну, давай.

Они зашли в первый попавшийся на пути супермаркет, и Катя с упоением принялась бродить между полками, рассматривая продукты и накладывая в тележку железные баночки с зеленым горошком, с бобами, упаковки печенья. Потом они встали в очередь возле кассы. Катя с любопытством разглядывала покупателей. Вот стоят друг за другом пожилой мужчина, мать с сорванцом лет семи- восьми, абсолютно невзрачный тихий молодой человек, и мужик с квадратным подбородком. Пацан вертится, ему скучно, он не знает, чем заняться, но вот он находит развлечение – начинает наступать на ногу пожилому мужчине, все быстрее и все сильнее. Это постепенно стало очень раздражать практически всю очередь. Пожилой мужчина поворачивается к матери этого сорванца: