Проект регенерация

Константин Орф

Проект регенерация

Проект регенерация.

Мега-цикл о том может ли Наука стать заменой Богу. Физика квантовых полей, синтетическая билогия и этика генного дизайна в одной эпической саге.

Студент Артем Волков выживает в смертельных ситуациях по законам квантовой физики. Его «везение» приводит к наследству княгини Оболенской и ее кота Барсика – существа, чьи биометки нарушают все законы науки. Попытка изучить феномен приводит героев к совершенно неожиданному финалу.

Это история о том, что когда уже все кончено, все равно может быть еще один, самый последний, но Шанс. И главное – его не упустить.

Часть 1. Ветка?

Солнце ворвалось в комнату пыльным клином, ударив Артему Волкову прямо в веки. Он дернулся, как от электрического разряда. Цифры на будильник он – ржавой советской коробке с трещиной на стекле – бесстрастно показывали 8:47. Лекция по квантовой механике начиналась в девять. В тридцати минутах ходьбы от его хрущевской однушки на четвертом этаже.

"Черт,..черт!" – единственная мысль пронеслась в голове, пока он сбрасывал одеяло. Комната предстала во всей хаотичной славе: стопки книг ("Квантовая электродинамика" Фейнмана соседствовала с потрепанным "Программированием на Python"), конспекты, похожие на карты боевых действий, пустая кружка из-под вчерашнего чая с засохшим пакетиком внутри. Запах пыли и старой бумаги смешивался со стойким ароматом паленой ткани – наследие вчерашней попытки привести в порядок рубашку.

Артем, худощавый, в очках с тонкой металлической оправой, которые он постоянно поправлял, метнулся к стулу. Там лежали единственные приличные брюки – темно-серые, мятые, и клетчатая рубашка. Он схватил утюг – тяжеленный мастодонт, памятник советскому приборостроению, шипящий и плюющийся паром. Две минуты нервной возни – рубашка, еще теплая, натянута, брюки, рюкзак, набитый тетрадями и ноутбуком.

"Гений…" – прошипел он себе под нос, выскакивая из квартиры, хлопнув дверью. Ключи? Они должны быть там же, где всегда – в глубине кармана. Но в спешке кто проверяет?

Воздух за дверью подъезда ударил сибирской свежестью. Запах тающих в тени остатков снега уже перебивался ароматом влажной земли. Небо – бездонное синее полотно. Грачи орали на тополях. Весна. Артем зашагал быстро, почти бегом. Его неспортивное тело протестовало, в груди кололо. Мысли скакали: опоздание, возможный выговор профессора Галицкого, его взгляд с упреком…

На углу, в "Пятерочку", только запускали первых покупателей. Артем резко свернул. Булочка – хоть какое-то подобие завтрака. Внутри пахло хлебом и дешевой колбасой. За прилавком стояла Зоя Семеновна. Увидев Артема, ее лицо скривилось.

–А, наш академик! – голос скрипучий. – Опять торопишься? Картошку на ленту не положи, грязь разведешь.

Артем, покраснев, сунул руку в карман за мелочью. Пальцы наткнулись на гладкую поверхность… флешка. Зоя Семеновна протянула отбитую булку.

–Бери, не задерживай! – буркнула она. – Очки протри, интеллигент, споткнешься. Ишь, книжный червь…

Он выскочил, чувствуя жжение стыда. "Книжный червь…" И тут его пронзила мысль. Ясная, холодная, паническая.

Утюг!!..

Он оставил его на гладильной доске. На доске, стоящей прямо на диване – единственном подходящем месте в малюсенькой комнатушке. На диване, застеленном пледом Валентины Петровны…

Ее доброе, морщинистое лицо всплыло перед глазами. "Артемушка, подкрепись!" – и вкусный пирожок в кухоньке, пахнущей ванилью. Как она доверяла ему квартиру. И он… мог ее сейчас спалить.

Опоздание? Выговор? На фоне этого – ерунда. Артем резко развернулся. Он побежал обратно. Изо всех сил. Легкие горели. Он видел зелень листочков, слышал щебет, но это был фон для мысленного крика: "Успеть!"

Влетел в подъезд. Запах затхлости и капусты. Четыре пролета. Он карабкался, хватая ртом воздух. Вот его дверь. Сунул руку в карман брюк… Пусто. Рубашки… Ничего. Паника сжала горло. Ключей не было. Рассеянность – его проклятие.

"Ждать? Звонить Валентине Петровне? Но она далеко… Уйдут часы! А утюг… шипит…" – мысли метались. И тут его взгляд упал на соседнюю дверь. На квартиру Алины.

Алина Соколова. Они почти не общались, просто соседка. Русые, вьющиеся волосы, часто в небрежном хвостике. Глаза… светлые, внимательные. Какая-то… спокойная. И сейчас, в панике, мелькнула мысль: поможет. И что-то еще, смутное, едва уловимое – шанс.

Он нажал звонок. Сердце колотилось. Дверь приоткрылась. Алина стояла на пороге. В мягких спортивных штанах, футболке. Волосы растрепаны, след от подушки на щеке. Увидев его, запыхавшегося, перекошенного от ужаса, широко раскрыла глаза.

–Артем? Что случилось?

–Алина! Извини… кошмар! – он заговорил пулеметной очередью. – Я… забыл выключить утюг! Ключи потерял или дома забыл… квартира… может сгореть! Можно… через твой балкон?

Перелезть? Окно у меня открыто! Пожалуйста!

Она смотрела, ошарашенная. Взгляд скользнул по его худощавой фигуре, неспортивным плечам.

–Перелезть? С четвертого этажа? Артем, это опасно!

–Да я… смогу! – выпалил он, чувствуя, как врет. Он боялся высоты. – Быстро! Надо срочно! Пожалуйста!

Ее лицо смягчилось. Страх за него перевесил нелепость.

–Ладно… заходи. Осторожно!

Он впорхнул. Мельком – книга на диване, чашка. Некогда. Она повела на балкон. Тесный, с облупившейся краской. Артем перегнулся через перила. Его балкон рядом. Расстояние – чуть больше метра. Внизу – страшная глубина. Карниз под окном – узкий, ненадежный.

–Вот, видишь? – голос дрожал. – Окно не закрыто. Открою, залезу, выключу…

Алина стояла рядом, бледная. Протянула руку, как бы желая поддержать.

–Артем… Может, МЧС?

–Нет времени! – он перекидывал ногу через перила. Холодный металл. "Идиот! Зачем соврал?" –кричало внутри. Он поставил ногу на карниз. Шероховатый бетон. Нога дрожала. Ухватился за раму, потянул створку. Она поддалась! Полдела сделано, сейчас..

Сверху – дикий, пронзительный визг. Птичий? Или… Артем инстинктивно вскинул голову вверх. Рыжий комок – кот Барсик! – пролетел над ним, прыгая с пятого этажа на тополь. Кошачьи дела.

Артем вскрикнул. Рука дернулась. Нога сорвалась в пустоту. Пальцы соскользнули со створки. Услышал истошный крик Алины: "Артееем!!"

И полетел. Вниз. Мир – мелькание этажей: розовый кафель, голубые занавески… Мысль: "Конец. Валентина Петровна… прости…"

Воздух свистел в ушах, вырывая крик. Краем зрения – стремительно приближающиеся балконы: бельевая веревка, горшок с чахлым цветком, чей-то испуганный взгляд в окне. Запах пыли, влажного бетона, чужой жизни. Живот свело в узел, предчувствие удара вытолкнуло воздух из легких. Он инстинктивно сгруппировался, втянув голову в плечи, руки прижал к груди – жест обреченного. Вот оно, мелькнуло с ледяной ясностью, конец. Сейчас боль, темнота, и ничего. Мысль о бабушкином пледе, о тепле ее кухни, о кисловатом запахе пирожков с капустой пронзила острее боли от содранных об перила ладоней.

Удар. Не о камень. О что-то упругое, пыльное. Оглушающий хлопок. Воздух вышибло. Острая боль пронзила правый бок, бедро, руку. Треск. Он отскочил, ударился снова. Пыль. Запах старой ваты, резины. Лежал, судорожно пытаясь вдохнуть. Синее небо. Истерический плач Алины.

Голоса. Множество голосов.

–Живой! Господи!

–С четвертого?!

–На матрасы! Упал на матрасы!

Артем наконец вдохнул с сипением. Больно. Но воздух пошел. Попытался пошевелиться. Боль в правой руке, ноге, ребрах. Оглушенный, поднял голову. Он лежал на… двух старых ватных матрасах в полосатых чехлах. Они висели для просушки на сушилке с балкона первого этажа. Веревки провисли, но выдержали. Рядом, в полуметре – острые булыжники. Упади туда и…

К нему бежали. Первым – Николай Иванович, сосед с первого, чьи матрасы спасли. Крепкий, лысоватый мужичок.

–Парень! Ты как?! – осторожно тронул за плечо. – Целы кости? Шею не свернул?

–Я… – Артем попытался сесть. Голова закружилась. Жгучая боль в боку, руке, ноге. Но… жив. –Живой… – прошептал.

Сверху – рыдания Алины. Николай посмотрел вверх, потом на Артема.

–Что ж ты, ученый, устроил? Цирк?

–Ключи… – Артем сглотнул ком. Шок отступал, возвращалась паника. – Утюг! Николай Иванович, утюг работает! Квартира может загореться!

Лицо соседа стало серьезным.

–Горит?

–Не знаю… Включен! На диване!

–Ё-моб… – Николай вскочил. – Давай, показывай дверь. Вскроем.

Артем, хромая и волоча ногу поспешил за соседом. Каждый вдох – острая боль. Наверно сломал ребро..

Вскрыли быстро. Артем, держась за бок, вошел. Пахло гарью. Тяжелый, едкий запах. На гладильной доске лежал утюг. Рядом – тлеющий, прожженный насквозь лоскут пледа Валентины Петровны. Еще минута – и огонь перекинулся бы на диван. Потом стихию не остановить.

Артем выдернул вилку дрожащими пальцами. Николай открыл окно.

–Повезло, парень, – проворчал он. – И тебе с высоты, и нам с пожаром. Чудеса…

Артем прислонился к стене. Адреналин отступал, оставляя слабость, боль и дрожь. Чудеса… Но главное чудо стояло в дверях.

Алина. Она спустилась. Лицо заплаканное, бледное, но глаза сияли облегчением. Волосы выбились из хвоста.

–Артем… ты… в порядке? – голос дрожал.

Он попытался улыбнуться. Получилось кривовато.

–Нога… и бок. Но жив. Спасибо… что впустила. И… извини за переполох – вздохнул.

Она шагнула внутрь, оглядела квартиру, тлеющий лоскут.

–Боже… утюг… – посмотрела на него. В глазах – испуг, облегчение… и недоумение. – Ты… рискнул жизнью ради квартиры бабушки? Это… безумие.

Он покраснел. "Герой"? Который чуть не сжег все и не разбился? Но импульс сильнее стыда.

–Алина… – шагнул к ней, игнорируя боль. – Я… виноват. Напугал… Не знаю, как благодарить. Может… в кафе? Вечером? Чтобы… извиниться нормально? – Слова путались. Ждал отказа.

Она смотрела на него. Потом уголки губ дрогнули. Появилась улыбка. Живая, теплая, чуть смущенная.

–Да, – сказала она тихо, но четко. – Да, Артем. Пойдемте. Я очень рада, что вы живы.

Вечерняя прохлада была обманчива. Артем шел, прихрамывая, рядом с Алиной по тихой улице Академгородка. Боль в боку, руке и ноге ныла, но мир казался четким и таким хрупким. Они миновали детскую площадку. Смех, визг качелей били по нервам нормальностью. Воздух густой, сладкий от тополиных почек и сирени. Алина запрокинула голову, вдыхая аромат. Русые волосы ловили лучи заката.

Он молчал. О чем говорить? О падении? О пледе? Все это глупости. Зажатость сковывала. Вспомнил ее испуг, слезы… и свет в глазах, когда он был жив. Ее слова: "Это безумие".

–Алина… – начал неуверенно. – Там, наверху… когда я падал… Ты кричала. Я услышал.

Она взглянула. Глаза спокойные, изучающие.

–Я думала… – замолчала. – Думала, что конец. Ужасно. А потом… ты упал на матрасы. Невероятное везение.

"Везение". Слово повисло. И в голове щелкнуло. Теория, которую он гнал весь день, вырвалась наружу.

–Не просто везение, – сказал он медленно. – Это… может быть что-то другое. Слышала о квантовом бессмертии?

Она нахмурилась.

–Квантовое… бессмертие? Звучит странно. Физика? Я с биофака, Артем.

–Да, физика. Интерпретация. Мысленный эксперимент. – Пауза. – Представь, к примеру, событие с разными исходами – атом распадается, или человек падает… так вот.. вселенная не выбирает один вариант. Она расщепляется. На ветви. В одной человек разбился… – взглянул на нее, – а в другой… упал на матрасы.

Алина шла, внимательно слушая.

–Так это параллельные миры?

–Э..примерно. Многомировая интерпретация. Ключевое: это именно твое сознание… всегда оказывается в ветви, где ты выжил. Даже если шанс – один на миллион. Ты не можешь осознать смерть. Поэтому субъективно – ты живешь. Переходишь из ветви в ветвь, избегая смерти. Как я сегодня.

Они прошли мимо старушки с голубями. Алина долго молчала.

–Выходит, в других ветвях… я видела, как ты.. разбился?

–По идее, да, – ответил Артем. – В большинстве ветвей я погиб. Но сейчас я… здесь. Где я жив. Где ты была на балконе. Где висели матрасы. – Сорвал одуванчик. – Как он. Попал мне в руку.

Алина улыбнулась.

–Звучит… жутковато. Значит, я с тобой только потому, что в моей ветке ты выжил?

–Нет. Мы все в одной ветви. Но для меня… я всегда в ветви выживания. Твое сознание – тоже. Мы совпали. Пока.

–Пока? – подняла бровь.

–Ну, жизнь длинная. Может, завтра я упаду в колодец, а ты нет – пошутил он плохо.

Она не обиделась. Смотрела себе под ноги.

–Значит, переход… он в момент смерти?

–В момент квантового события, определяющего исход. Смерть – такой исход. Сознание"перескакивает" в ветвь, где тело живо. Хотя строго – ты всегда был в этой ветви. Остальных не существует.

–Удобно, – усмехнулась без насмешки. – Бессмертный неудачник. А как же старость? Болезнь?

–Тут теория дает сбой. – он развел руками – От естественной смерти не спасает. Ветки сходятся кнеизбежному финалу. Только спасения от случайной смерти. Пока… не станет невозможно выжить.

Они подошли к оживленной магистрали. Шум машин, гудки, громкая музыка ворвались в их тихий разговор. Артем указал на перекресток.

–Вон там, "Квант". Кофе хороший. Пойдем?

Алина кивнула, хитро наклонив голову.

–"Квант"? Ирония прямо в тему? – теплая улыбка. – Да, пойдем. Интересно… как-то ты объясняешь. И как будто мир стал… другим.

Они подошли к большому перекрестку. Загорелся зеленый. Толпа двинулась через асфальт. Артем и Алина шагнули вместе. Шум двигателей, визг тормозов, реклама – оглушительный гул лился отовсюду.

Артем шел, погруженный в мысли, в ее присутствие, в эйфорию после утреннего спасения и разговора. Краем глаза заметил огромный груженый грузовик по встречной. Массивный. Прямо давит асфальт. Мгновенный спазм тревоги. Пустое.

И в этот момент – резко, оглушительно – взвыла сирена. Прямо за спинами, из-за поворота, вылетела пожарная машина. Алые маяки резали глаза, сирена заглушала все вокруг.

Доли секунды. Водитель грузовика запаниковал. Резко дернул руль. Скрежет металла – грузовик зацепил легковушку. Пошел в занос. Прямо на пешеходный переход. Прямо на толпу.

Артем инстинктивно рванулся к Алине. Их руки сплелись на миг. Он увидел перекошенное лицо горе-водителя. Увидел, как кузов с серым щебнем начал опрокидываться. На них. Тень. Грохот вселенский.

Удар.

Не оглушающий. Сокрушающий. Мир – хаос звуков. Грохот. Звон стекла. Крики. Пронзительная боль в левой ноге. Артем лежал ничком. Что-то тяжелое давило на спину. Вкус пыли, бензина, железа. Щебень впивался в кожу. Он не мог пошевелиться. Не мог вдохнуть. Сознание плавало:

–Алые мигалки сквозь пыль…

–Крики: "Скорая!"– Чей-то стон…

–Запах горячего масла, крови… и сирени..

Время остановилось..

Давление ослабло. Кто-то стаскивал обломки, отгребал щебень. Артем судорожно вдохнул. Пыль обожгла. Попытался пошевелиться. Левая нога горела адски. Но… была. Боль живой ноги. Руки двигались. Собрал волю. Оттолкнулся, приподнялся.

Хаос. Перевернутый грузовик. Горы серого щебня. Искореженные машины. Люди бегали, кричали. Другие лежали. Сирены "скорых". Резкий свет фонарей.

Артем откашлялся. Взгляд метнулся. Где Алина? Рядом!

–Девушка! – голос чужой, хриплый. – Алина!

К нему наклонился парень в куртке доставки, лицо в саже и крови.

–Твоя? Рыжая?

–Да! Где?!

Парень кивнул за груду щебня. Лицо исказилось.

–Там… У бордюра… Не смотри. Мгновенно…

Ледяная волна. Артем не поверил. Рванулся туда, игнорируя боль. Щебень скрипел. Увидел… руку. Женскую. Неподвижную. В щебне и темных пятнах. На запястье – тонкий серебряный браслетик с крошечным кулоном. Он видел его сегодня. Утром. Клочок русых волос…

Он замер. Весь мир – рука, волосы. Боль исчезла. Шум отступил. "Мгновенно…" – эхом многократно гудело в голове.

Щелчок. Разряд. И в голове сложилось. Четко. Холодно.

–Утро. Падение. Чудо на матрасах. Жив.

–Вечер. Грузовик. Чудо с ногой. Жив.

–А она…

Два раза. Два спасения от верной смерти. Рядом – гибель. Первый раз – случайность. Второй… она была рядом. Погибла. Он – выжил. Чудом.

Его слова обрушились с чудовищной ясностью:

–"Твое сознание… всегда в ветви, где ты выжил."

–"Субъективно… ты живешь."

–"Я всегда в ветви выживания."

"Квантовое бессмертие…" – прошептал беззвучно. Не теория. Реальность. Его реальность.

Он оторвал взгляд от страшного места. Глаза, затуманенные болью и чем-то подступающим к горлу, блуждали по хаосу. Остановились.

На краю тротуара, метрах в пяти, невозмутимо сидел рыжий кот. Барсик. Тщательно вылизывал переднюю лапу. Будто вокруг не было щебня, машин, крови. Будто обычный вечер.

Их взгляды встретились. Желтые, узкие глаза смотрели прямо. Не с любопытством. Не со страхом. С древним, непостижимым знанием. На миг Артему показалось, что в них отражается не авария, а ветвление реальности. Горы щебня в одной. Целая Алина – в другой. И понимание, в какой ветви он.

Кот встал, потянулся. Не спеша пошел вдоль тротуара. Обходил лужу с маслом. Переступал через осколок. Шел мимо сапога пожарного. Гордо. Невозмутимо. Как хозяин ада. Как вечный наблюдатель.

Артем Волков остался сидеть на щебне. Боль в ноге вернулась, острая, пульсирующая. Холод асфальта. Камешки впивались в ладони. Вкус пыли, бензина, смерти. Запах сирени пропал.

Он закрыл глаза. Не от боли. От невыносимой тяжести вопроса, заполнившего все.

Темнота наступила не от потери сознания. Она наступила изнутри. От осознания бесконечности, в которой он теперь был заперт. Один. Навсегда.

Часть 2. Наблюдатель.

Больница встретила Артема Волкова стерильным холодом и запахом антисептика. Боль была тупой, постоянной спутницей: ребра напоминали о себе при каждом вдохе, порезы на руках и ноге жгли, а ушибы окрашивали кожу в сине-багровые тона. Но физическая боль меркла перед душевной пустотой. Он хорохорился перед медсестрами, шутил кисло с профессором Галицким, который действительно навестил своего талантливого, хоть и рассеянного студента ("Волков, квантовую механику вы знаете, а с утюгом – полный коллапс волновой функции! Но живы – и ладно. Выздоравливайте, сессия подождет"). Артем кивал, стараясь не смотреть в глаза профессору, где читалось и сочувствие, и легкое недоумение: как можно было так вляпаться?

Главный диагноз в карте был расплывчат: " Острая реакция на стресс, навязчивые состояния". Врачи шептались о тяжелой ПСТР, остром тревожном расстройстве. Артем видел это в их глазах. Считали сумасшедшим, не верящим в собственную травму, видящим лишь галлюцинации несостоявшегося самоубийцы. Но Артем знал правду глубже любого диагноза. Врачи держали его неделю, кололи успокоительное, водили к психологу, чьи мягкие вопросы о "травмирующем опыте" и "стратегиях совладания" разбивались о ледяную стену его молчания. Он скандалил, требовал выписки – "Учеба! Сессия!" – и в конце концов его, изможденного, с подписанной бумагой о "рекомендации продолжить амбулаторное наблюдение", отпустили.

Дом. Хрущевка, четвертый этаж. Запах пирогов и лаванды от пледов Валентины Петровны.

Бабушка встретила его со слезами на глазах, обняла осторожно, боясь задеть больные ребра.

– Артемушка! Родной мой! – причитала она, усаживая его за стол, заставленный его любимыми – скапустой, с яйцом и луком. – Вот и дома, вот и хорошо. Все позади.

– Позади? – мысленно усмехнулся Артем, откусывая теплый пирожок. Алина похоронена. Он не пошел. Не смог. Не смел. Объяснил бабушке и себе – состояние, больница. Но истинная причина была в страхе. Страхе увидеть подтверждение своей теории. Страхе, что среди плачущих он увидит себя – мертвого, разбившегося при падении с балкона, или размазанного грузовиком. Или, что еще хуже, не увидит ничего, кроме могилы, и тогда его теория рухнет, оставив лишь гнетущее чувство вины и нелепой случайности. Эта неопределенность глодала его изнутри.

Он пытался вернуться к учебе. Конспекты, лекции по квантам. Но формулы расплывались, уступая место образу рыжих волос и серебряного браслетика в щебне. Или желтым, непостижимым глазам кота.

– Бабуль, – спросил он как-то вечером, разглядывая потолок, – а чей это кот? Рыжий. Барсик, вроде? С пятого этажа?

Валентина Петровна, вязавшая очередной носок, взглянула на него поверх очков.

– А, этот… Да у княгини той, Оболенской. Евдокии Петровны, кажись.

– Княгини? – Артем приподнялся на локте, заинтересованно.

– Ну, так прозвали ее все. Фамилия-то княжеская, Оболенские. Говорят, еще при царе Николае родилась, во как! – Бабушка фыркнула. – Врать не боятся. Хотя… вид у нее и правда древний. Я сама-то, когда сюда, в эту пятиэтажку, вселилась в шестьдесят втором, молодой еще была, так она уже старушкой ходила, вся в черном, нелюдимая. И кот у нее тогда был, тоже рыжий. Только Барсиком ли звали? Или Васькой? Уже и не вспомню. Все рыжие да рыжие.

Артем почувствовал холодок под ложечкой. – И что, она до сих пор жива? Никто ее не видит…

– Так и жива, видать. Кот-то гуляет! А сама – затворница. Склочная была раньше, говорят, со всеми судилась, шум поднимала. Сейчас тихо. Родни нет, одинокая. Иногда доставку привозят – продукты, лекарства, наверное. Оставляют у двери. И пакеты потом пропадают. Значит, жива. Хотя… – Валентина Петровна понизила голос, – кто его знает? Может, кот забирает? Шучу, шучу. Но жуть берет. Лучше к ней не соваться, Артемушка. Не к добру.

Но "не соваться" Артем уже не мог. Слова бабушки о вечных рыжих котах, о невозможной древности старухи вплелись в его навязчивые мысли о ветвлении и бессмертии. Это был ключ. Или страшная ловушка. На следующий день, отпросившись под предлогом прогулки на свежий воздух (бабушка радостно кивнула, видя в этом признак выздоровления), он поднялся на пятый этаж. Квартира № 53. Дверь старая, деревянная, с потертой краской.

Артем замер, прислушиваясь к гулкой тишине подъезда. Где-то капала вода. Запах пыли, старой краски и чего-то лекарственного – валерианы или пустырника – висел в воздухе. Сердце колотилось так громко, что, казалось, эхо отдается от стен. А что, если она уже мертва? Если кот там один? Если она знает… знает про Алину? Холодный пот выступил на спине. Он сжал кулаки, ногти впились в ладони. Бред. Она просто старуха. Затворница. Но тогда почему этот кот? Он вдохнул полной грудью, собираясь с духом. Пора выяснить все. Нажал звонок. Глухое жужжание где- то внутри. Никакой реакции. Постучал – сначала осторожно, потом громче. Тишина. Минута.. Две.. Разочарование и странное облегчение смешались в нем. Он уже повернулся, уже сделал первый шаг, когда..

Послышался тихий, но отчетливый шорох – будто что-то бумажное упало за дверью. Или коготь поскреб по дереву.

Мяяу.

Тихий, недовольный, словно вопрошающий звук – прямо за дверью. И щелчок замка. Дверь медленно, со скрипом, отворилась.

На пороге стояла старушка. Но не "развалина", не "склочная старуха". Перед Артемом предстала маленькая, очень хрупкая женщина, одетая в нечто невообразимое для хрущевки. Бархатный пеньюар глубокого вишневого цвета, отделанный по вороту и манжетам пожелтевшим кружевом, поверх – шелковый халат с причудливыми восточными узорами, вытканными золотой нитью. На седых, аккуратно уложенных волосах – крошечный чепчик из той же парчи, что и огромные, нелепо большие для ее ноги, домашние тапочки. Лицо было изрезано морщинами, как древняя карта, но черты – тонкие, правильные. Глаза, невероятно живые и проницательные, смотрели на Артема с… ожиданием?

– Артем Волков, – произнесла она тихим, но удивительно четким голосом, без тряски. – Входите. Я вас ждала. Барсик настаивает на знакомстве. Прошу.

Ее манера говорить, осанка, даже взгляд – все дышало давно ушедшей эпохой. Артем, ошеломленный, молча переступил порог.

Контраст был ошеломляющим. Вместо ожидаемой затхлости и захламленности – просторная (по меркам хрущевки), почти пустая комната, залитая весенним светом. Стены были заставлены старинными книжными шкафами до потолка, доверху набитыми тяжелыми томами в кожаных и холщовых переплетах. Мебель – массивное резное кресло с гнутыми ножками, строгий письменный стол времен модерна, диванчик, покрытый выцветающим, но явно дорогим покрывалом. Ни телевизора, ни радио, ни даже холодильника в поле зрения. Только книги, пара портретов в золоченых рамах (мужчина в мундире, дама в кринолине) и на подоконнике – спящий рыжий кот Барсик. В воздухе пахло старой бумагой, воском и едва уловимыми духами с нотой фиалки.

– Присаживайтесь, Артем, – указала хозяйка на кресло. Сама опустилась на диванчик с царственной осанкой. – Кофе? Он у меня настоящий. Не из этих ваших пакетиков.