Хозяин белых оленей

– А доски пола? Они только для тепла или тоже священные? – продолжал выяснять Горн.

– И для тепла, и чтобы весной грязно в чуме не было, когда снег тает! – кивнул Гаврила. – А еще, если человек умирает, из этих досок гроб ему делают. Видели, может, в тундре могилы ненцев?

– Я видел, Гаврила! Давно еще, лет десять назад, мы с братом в поход пошли на Полярный Урал. Сначала мы подумали: ящик геологи бросили, хотели доски для костра взять. Посмотрели – а там скелет лежит… Ох и испугались мы тогда! – вспомнил я историю из своей юности.

– Да, это могила ненецкая была. Из досок гроб делаем, чтобы песцы или другие звери мертвого не потревожили. Вместе с покойным вещи его кладем: с мужчиной – оружие, аркан, упряжь, с женщиной – тучан, посуду, скребки для шкур. Нарту рядом ставим, перевернув ее. А на мужской могиле еще хорей втыкаем, которым покойный оленей погонял. Мужские могилы поэтому издалека видны… Только все вещи, по нашему поверью, умереть должны вместе с хозяином. Одежду мы режем, ружью ствол забиваем, аркан рвем, нарту ломаем. Тогда в Нижнем мире, где умерший потом жить будет, эти вещи целыми окажутся. Там, у Нижних Людей, все наоборот…

– Гаврила, а почему у вас в чуме православные иконы стоят, кресты на платке вышиты, лампадка горит? Вы разве христиане? – решился я задать щекотливый вопрос.

– Конечно, христиане! Хантов и ненцев давно крестить стали, когда русские только на Север пришли. Дед рассказывал, сначала наши предки не хотели креститься. Говорили русским: у вас свой Бог, у нас свои боги. Будем мирно жить, торговать будем, а от богов своих не откажемся. Тогда русские на хитрость пошли. У Обдорска, сейчас Салехард это, ярмарка каждый год проходила. И вот приезжает на ярмарку священник и давай кричать: «Эй, люди инородческие, самоеды да остяки! Кто веру православную примет нынче, тому подарки дадим: бабам – сукна отрез, бисер, иголки, а мужикам – ножи, топоры, чай и табак!»

Ну, предки наши неглупые люди были, пошли креститься. Появилась тогда у нас поговорка: «Русский Бог – щедрый Бог!». И вот сидят наши деды вечером в чуме, чай пьют, тем хитрым попом подаренный, и один говорит другому:

– Ты, брат, сколько раз к белому шаману ходил?

– Я пять раз ходил! Вот смотри: пять крестиков он мне дал!

– Э-э-э, а я вот семь раз ходил, потом белый шаман меня узнавать начал!

Гаврила засмеялся, мы с Горном тоже не смогли сдержать улыбки.

– Мы же, когда в малицах, в капюшонах меховых, для русских все на одно лицо! – продолжал смеяться ненец. – Вот так и стали православными. Крестики те мы на священные нарты повесили, у меня до сих пор хранятся. Ну, священники охотно и колокольчики дарили, иконы. Мы эти святые вещи уважаем, вместе с нашими идолами храним, на почетное место ставим. Вот посмотри на Торум Сахал…

Гаврила повернулся к священной стороне чума и показал рукой на иконы:

– Иисус, главный русский Бог. Мы его уважаем очень, он в одном ряду с нашими Явмалом и Понгармэ стоит. Большой человек был Иисус – судьбу свою знал, но не испугался, до конца пошел! Так каждый ненэй ненэч поступать должен, каждый Настоящий Человек. Божью Матерь у нас очень женщины почитают. Она же сродни Мяд Пухуця, женским духам – Хозяйкам Чума. В родах помогает, детей от болезней хранит.

А в центре у нас – сам Илибямбертя, Даритель Жизни, защитник оленей. Он пастухам помогает оленей пасти…

– Простите, Гаврила, но, по-моему, это Николай Угодник… – заметил я.

– Так его русские называют. А для нас он Илибямбертя, старик с белой бородой, великий оленевод!

Мы иконы почитаем, каждый праздник им жертвы приносим, как и нашим духам, губы святых кровью оленьей мажем, жиром, дымом особым окуриваем… Так что мы христиане!

– А в церковь ходите, Гаврила? – спросил Горн.

– Да нет, редко мы в городе бываем. Да и зачем? Все русские боги у нас в чуме живут, если что надо – мы с ними здесь и поговорим или на священное место иконы отвезем, где жертвы приносим…

От бревна до хорея

Нарт в хозяйстве оленеводов было много, к тому же все сани были разных типов. Делились они в первую очередь на мужские и женские. Мужские были легче и меньше, женские – выше и тяжелее: женщины перевозили гораздо больше вещей, посуды, одежды. Любая нарта представляла собой сани с двумя массивными полозьями, в заднюю часть которых вставлялись изящные ножки. Они стояли наискосок, играя роль амортизаторов. К ножкам крепились верхние жерди и основа из досок, на которой можно было сидеть либо укладывать на нее вещи. К полозьям деревянными штифтами прибивались подполозки – нярма. При движении по насту или камням дерево быстро изнашивалось, а заменить подполозки было гораздо легче, чем сами полозья: не надо было разбирать нарту. На стойбище все сани стояли в строго отведенных местах: женские нарты – напротив входа в чум, мужские – с противоположной стороны жилища.

– Вот это – мужская нарта, – показывал нам свое хозяйство Гаврила. – Легкая, быстрая. На ней пастухи в стадо ездят, оленей гоняют. А вот – хэхэ хан, священная нарта. В ней как раз иконы и духи наши живут. Считается, эта нарта первая в аргише идет, путь прокладывает, хотя мужчина и едет перед хэхэ хан на легковой нарте. К священной нарте женщинам даже подходить нельзя, и детям – тоже. Если ребенок до священной нарты дотронется – ручки у него опухнут, болеть будут. Тогда придется серебряные монеты искать, к рукам прикладывать. Бывает, что ребенок и ослепнуть может, к священной нарте прикоснувшись. Тогда плохо дело, без помощи шамана не справиться…

Гаврила поправил шкуру белого оленя, которой была накрыта хэхэ хан, и пошел дальше, показывая нам другие сани:

– А вот вандако, грузовая нарта. У нее бортики высокие, чтобы вещи не выпадали. Такие нарты и у мужчин, и у женщин есть, только женские побольше немного.

– Гаврила, а что такое аргиш? – спросил Горн.

– Аргиш – это караван нарт. Они одна за другой ставятся, в строгом порядке. Каждый аргиш один человек ведет. Мужчина – мужской аргиш, женщина – женский. Сколько людей в чуме – столько и аргишей…

Мы с Горном рассматривали разные нарты, все удивительно тонкой работы. В нартах не было ни единого гвоздя, все детали соединялись деревянными штифтами и кожаными ремнями.

– А вот женская нарта, не хан, – Гаврила показал на высокую нарту, где место для сидения было укрыто тентом из бересты, натянутым на каркас из ивовых прутьев. – В такой нарте женщина и ее маленькие дети едут. Вот здесь, под крышей, даже погремушка висит!

Мы заглянули в нарту и увидели погремушку, сделанную из гаек от «бурана», оленьих рогов, бисера и цветного пластика.

– А вот нарта сябу, женская нарта, вроде мужской священной, – продолжал Гаврила. – В женском аргише второй идет. Мы, мужчины, ее не трогаем: там женскую обувь перевозят, очажный лист – все, что со входом в Нижний мир связано… Вот женские вандако, а эта – лабаз охол. Видите, сверху деревянный ящик с дверцей стоит? Там женщина продукты хранит, чтобы звери всякие их не съели. А последней в женском аргише идет нгэту, длинная нарта. На ней жерди чума перевозят, доски пола, нюки – покрышки на чум. У нас по обычаю чум женщины ставят и перевозят его женщины. Хотя мужчины могут помочь – нюки тяжелые на крышу закинуть, например…

– А почему длинная нарта в конце аргиша идет? – полюбопытствовал Горн.

– Ну, ты просто никогда аргиш не видел! – улыбнулся Гаврила. – Олени же в каждую нарту запрягаются. Зимой – по два-три, летом – по пять-шесть: им летом тяжело, по траве и камням нарты тащить приходится. И каждая последующая упряжка веревками или цепями соединяется с идущей впереди. Вот и вытягивается аргиш – пять, семь, а то и восемь нарт одна за другой! Поставь нгэту, длинную нарту, в центр – и олени, идущие сзади, на острые концы жердей чума наткнутся. Именно поэтому и ставят нгэту только в конце аргиша…

Мы с Гаврилой и Горном устроились на деревянных чурбаках позади чума, и хозяин показал нам заготовки для нарт:

– Вот, листвянку мы с Сергеем уже привезли. Хорошее дерево, прочное, на полозья нарт и на ножки пойдет…

– Гаврила, а жерди чума тоже из лиственницы делают? – задал я вопрос.

– Нет, нельзя лиственницу на чум пускать, что ты, что ты! – замахал руками Гаврила. – Поверье у нас есть. Говорят, бродит по миру Сатана невидимый, прячется в стволах лиственниц. А по небу на нарте своей ездит Илья Пророк. Как Сатану увидит – сразу молнией его бьет! Возьмешь листвянку на ол – жердь чума – молния в твой дом и ударит! А вот полозья нарт из лиственницы очень хорошие получаются! Только брать надо сторону южную, прочную. А сердцевину, где Сатана прячется, мы никогда не берем! Олы, жерди чума, мы из молодых елок делаем. Бывает, долго хорошее дерево искать приходится: ровное, высокое, чтобы по всей длине почти одной толщины было. За зиму штук десять найдешь, и то хорошо! Кору снимаем, снизу затачиваем, чтобы в землю втыкался, – и готов ол! Мы вот зимой в тайге кочуем, нам проще. А северные ненцы на зиму в тундре остаются, там деревьев высоких нет. Ох и берегут они олы! Много лет каркас служит, из поколения в поколение переходит. Жерди снизу летом подгнивают, их снова обстругивают. Если наверху чума олы высоко торчат – чум новый; если самыми кончиками соприкасаются – старый чум, много раз уже жерди подстругивали…