В рассвет перед днём смерти…

Архип Матвеевич глупо смотрел на нее снизу, она ему определенно нравилась. Он любил женщин красивых – они его нет. Он быстро встал, отряхнулся, после, слегка ссутулился. Вся глыба этой женщины давила на него сейчас, у нее был страшный взгляд, в упор и самый прицельный. Он хотел сказать что-то более внятное, но получилось только застенчивое: «Простите». И хотя пятно не было заметным, оно хорошо подпортило ткань, та съёжилась, покрылась волнистыми складками и слегка затвердела.

– Вы ужасно неаккуратный человек, чем, безусловно, обидели меня! Я возмущена, так и знайте! Мое любимое платье!

Женщина достала из сумочки длинную сигару и, быстро выхватив зажигалку, пустила большой клубок едкого дыма.

– Уже неделю не курила, все бросить хочу, да вот такие, как вы, и не дают! – Женщина посмотрела еще раз на Архипа Матвеевича и слегка прицокнув языком, мягко произнесла, – Маргарита!

Потом она еще взглядом быстро окинула Архипа Матвеевича и, поняв его смущенность, протянула ему вторую сигарету с надписью на французском «amour et mort»: «Да вы угощайтесь, мне не жалко!»

Архип Матвеевич принял подарок, только вот курить он не умел, что угодно – пыхтеть, жевать, мять, тем более сигареты были дорогими, иностранными и удивительно тонкими, как ему показалось, засунув меж зубов одну, он быстро понял по взгляду собеседницы, что допустил этическую ошибку. Она отвернулась. Утонченная, хрупкая, всем своим существом перечившая окружающей действительности, некий внутренний протест, имеющий воплощенный вид и границы, одно ее присутствие рядом привносило смысл в пространственные формы, ей были глубоко противны люди их массовостью, хотя в отдельности – она уважала каждого.

– Товарищ Маргарита, – раздался голос из-за ее спины, – Простите, я не знаю вашего отчества, чтобы к вам обращаться…

– Да какой я вам товарищ, с чего это вы меня в товарищи себе записали? Называйте как хотите, только без этих ваших… побратимств.

Архип Матвеевич похлопал глазами, такой дерзости он давно не слышал.

– Ну не может, понимаете, не может, взрослый женатый мужчина обращаться к даме по имени! Это, боже упаси, вульгарно!

– Да что вы врете? – с заметным раздражением кинула она. – Жена ваша умерла и ныне вы холост.

С этими словами она направилась к занятому Архипом Матвеевичем столику и, пустив последнее облачко дыма, села возле окна.

– Откуда вы знаете? – спросил подоспевший Архип Матвеевич.

– Я много, что знаю, как например, что свидитесь вы с Анной совсем скоро, и недели ждать не придется… А у вас дома подоконник шаткий.

Архип Матвеевич похлопал глазами.

– Простите, я не совсем понимаю, о чем вы? – он спросил и сделал лицо крайне настороженное.

– Поймите, знания страшная вещь, только в умелых руках они могут быть полезны, да вы не сидите так, закажите нам лучше вина, – произнесла Маргарита и начала высматривать на столе книжечку с меню.

– Здесь не продают вино! Оно развращает, к тому же – оно невкусное, кислое, по мне, водка всяко лучше.

Она была человеком честным. Испуг мгновенно изобразился на ее лице.

– Мужчина, не знающий толк в вине и дамах обречен быть несчастным! – Маргарита игриво прицокнула языком, – Вы же к тому же, и книг не читаете?

– Отчего же? Читаю, – Архип Матвеевич надвинул брови и слегка расслабился, слишком замкнутым показалось ему его же поведение. – Вот, вчера стихи0 читал, как там… во, Толстого, в «Вечерней улице» писали. Отличные стихи! Мне понравились!

– Но Толстой не писал стихов, – Маргарита посмотрела прямо в глаза собеседнику.

– Нет уж, знаете, – заволновался Архип Матвеевич, его лицо покрылось лёгкой испариной, – Вот в этом вопросе я абсолютно газете доверяю, уж они не врут, вот кстати, с их заметками по ботанике я не согласен! Мдэ, знаете, у них там часто чушь пишут, а вот в литературе – они на весь город авторитет! Вы вот сходите на любой завод, их каждый рабочий читает, а это знаете, беспроигрышный показатель!

Архип Матвеевич был собой доволен, ему на минутку показалось, что он ошарашил своей глубокой осведомленностью в вопросе литературы свою собеседницу, но это была еще не победа.

– А я вот еще театр люблю, каждое воскресенье хожу, еще ни одного спектакля не пропустил, иногда, от скуки конечно, и по четвергам захаживаю, там есть такие актёры! Ах! А какой там буфет, вы бы знали, и икра красная, и колбаса копченая, да с хлебушком, белым, черным – любым! Просто прелесть!

Архип Матвеевич расплылся в умиленной улыбке, его губы показались в тот момент ужасно пухлыми и несвойственно красными. Вдруг, он словно испугался, выпятил глаза и громко произнес:

– А хотите, я вас сегодня вечером свожу на свою любимую пьесу? – уголки рта его слегка подрагивали, Вам понравится поверьте, примите это от меня в качестве извинений за испорченное платье!

– Сегодня вечером в шесть у вашей квартиры, – живо произнесла Маргарита, не успел Архип Матвеевич возразить, как она продолжила, – Принесите мне пока попить, что-то здесь слишком душно.

Он встал, а когда вернулся никого за столом и не было, лишь только ее сигарет продолжал витать в воздухе.

Глава 4

Обычная квартира на Фрунзенской набережной, конец дня.

Есть такие места, где все противоречит всему. Такие места – повсюду, вы можете встретить их маленькие островки посреди хвойного леса, а можете найти целые озера и в городских каменных джунглях, пространство этих мест, а вернее их границы, могут раздуться до размеров целых районов, а могут cжаться до четырёх комнатах стен. Архип Матвеевич жил на Фрунзенской набережной, почти в самом центре города, огромные окна его квартиры выходили прямо на реку, отчего утренним легким ветром в его спальне всегда пахло воздушной свежестью. Он ужасно любил воду, как субстанцию или материю, она казалось ему при всем своем, все равно неразгаданной, завораживающей, квартира была выбрана потому – не случайно. Прекрасное место, Архип Матвеевич его и любил в городе больше всего, свою улицу, свой двор, свой вид из окна – а он, поверьте, был чудеснейший. Могучая, сильная река медленно текла внизу, иногда только, поддаваясь слабому дуновению осеннего ветерка, возмущенно бросала волны о гранитный берег, вверху – легкие, словно, пьяные облака тихонечко катились по сине-голубому куполу неба, рядом мост, а за ним – прекрасный широченный парк, из ровной полосы зеленых макушек его деревьев лишь изредка выглядывали остроконечные рапиры сосен, возле которых обычно по утру сгущался молочный туман. Архип Матвеевич не был романтиком, но свою квартиру обожал именно за ее романтизм. В дождливые вечера, бывает выглянет в окно, а там – сплошная темнота, разбитые фонари, тусклый машинный свет и косыми плетями рассекает воздух дождь. Сейчас дождя не было, да и фонари были целы, они своей бесконечной чередой огоньков начали занимать наступающую темноту. Настенные деревянные часы показывали ровно шесть, по факту была только половина, Архип Матвеевич нарочно всегда переводил стрелки вперед, так он пытался избежать постоянных опозданий, но у него ничего не выходило. Часы, однако, были далеко не единственной странной или правильно сказать непонятной обычному мещанину вещью в этой квартире. Зеркала. Всего их было пять и ни одно из них не давало верного изображения, каждое из них, показывало совершенно другого человека, не того, что стоял напротив. Все эти пять людей не были похожи и друг на дружку, что говорить, если двое из них были мужчины, а остальные – женщины, Архип Матвеевич имел со всеми свои, уже давно состоявшиеся отношения. С мужчинами ладил абсолютно, они его все полностью устраивали, женщины – напротив. И совершенно непонятно, у кого первого возникла неприязнь к другому, у него ли к ним или наоборот, да только никак те три отражения не мирились с хозяином квартиры, то язык покажут, то отвернутся, а то и вообще оставят раму в одиночестве. Невоспитанные, да и только! А хамство, как известно, вещь заразная. За зеркалами шла картина. Она висела прямо над кроватью Архипа Матвеевича и изображала она сцену кровавой битвы под Аустерлиц, купили картину год назад, а люди с нее начали пропадать через неделю. Сначала это было забавно, но вот когда на картине осталось изображено только голое поле, да несколько верных кисти художника ворон, Архип Матвеевич всерьез задумался о проблеме загадочных исчезновений. Во всем подозрения падали на две вещи: сильную влажность в помещении, что вскоре исключилось наличием в квартире мощного обогревателя и на лапы, да, да, на лапы! Это уже вообще ничем не поддающееся логике явление, всегда, когда Архип Матвеевич возвращался домой, а это обычно выпадало на время послеобеденное, ближе к часам пяти, он, открывая дверь, всегда заставал ровно две пропадающие в стене напротив животных мохнатые лапы. Кто это был? Никто не знает! Может кошка, а может собака, или вообще тигр какой-нибудь, одно было только совершенно очевидно – именно это существо таскало людей с картины и переводило их через стену. В какой-то момент Архип Матвеевич решил прийти домой немного пораньше и проследить, кто же именно ходит по квартире в его отсутствие, однако в тот день, никто у стены не появлялся… Как и в последующую отпускную неделю, специально взятую Архипом Матвеевич для расследований загадочных исчезновений. Однако, как только режим работы восстановился и мужчина стал появляться в своем доме в положенное ему время, приходы, а правильнее тут употребить – уходы животного продолжились. Не было только сегодня. Странно, даже слегка грустно, Архип Матвеевич даже было начал слегка беспокоиться о здоровье своего питомца, но сегодняшним вечером дел было куда больше, чем обычно.

Во-первых, Архип Матвеевич четко осознавал – ему нужен был новый костюм на вечер. В моде он, а равно как и просто в хорошей одежде – ничего не понимал. Пришлось перемерять весь свой гардероб, старые вещи, новые, без разницы, но на отрез, что в крапинку оденет, а что в редкую полосочку – все одно. Даже мужчины-отражения оставили Архипа Матвеевича наедине со своей проблемой – удалились и подсказать ничего не могли. В результате долгих мучительных примерок, на вечер был выбран следующий наряд: белая накрахмаленная самым нещадным образом рубашка с забавными манжетами и прямым воротничком, подаренные покойной женой на юбилей дорогие польские брюки с зауженными к щиколотке штанинами да новые лакированные туфли, бывшие Архипу Матвеевичу на размер, но явно больше. Прикид ничем не выделявшийся, а значит – вполне уместный. Одеколон «Гвардейский». Слегка мокрые волосы. И он – ослепительно хорош.

В квартире все остановилось, хозяин, сидел на стульчике возле двери, стыдливо подобрав ноги под себя, смотрел на часы, они показывали ровно двадцать пять минут и сегодня вечером опоздать было нельзя. Время как будто застыло, воздух замер, содрогающаяся своей звонкостью тишина, молчание – а в нем сотни слов, построенных в формате монолога. В голове мелькнула мысль: «Пора выходить!» Как неожиданный дверной звонок опередил ее, по Архипу Матвеевичу пробежала мелкая дрожь, уголки его рта слегка содрогнулись, а он второй раз за день почувствовал клокочущий необъяснимый страх у виска. Позвонили дважды.

Архип Матвеевич подошел к двери и, не посмотрев по своему обыкновению в глазок, дернул за ручку. Перед ним стояла она. Маргарита. Она была одета во все черное, сперва, даже сложно было определить, где начинается рукав, и где заканчивается подол платья, во все пронизывающей темноте лестничной площадки она была как бы законным продолжением мрака, имевшего только слабую белизну оголенных рук. Было сложно разобрать точно, но на ее ногах были обуты мужские разномастные туфли, один ботинок был матовый, другой наоборот – покрытый лаком. Впереди нее несся аромат дорогих духов, смешанный с кислотным привкусом французских сигарет.

– Я пройду? – неловко спросила она, слегка мотнув головой влево.

Архип Матвеевич ничего не ответил. Он был обезоружен, теперь точно – красивее женщины он не встречал. На его бедную долю оставалось только отойти с прохода. Когда она вошла и яркий желтый свет пал на ее плечи, Архип Матвеевич заметил темный кожаный портфель в руках у Маргариты. Она вела себя неестественно странно, ее взгляд постоянно метался по комнате и явно не находил точки достойной, она прошла в зал и положила чемодан на стол.

– Маргарита, – Архип Матвеевич взмолился.

Она не откликнулась.

– Маргарита, прошу, выслушайте меня! Я вас люблю, всем сердцем, – он произносил эти слова и сам не мог поверить, что говорит это, – С самой первой минуты, нет, секунды, что я вас увидел! Я вас не знал тогда, но знаю всю жизнь сейчас, я вас любил на протяжение всех сорока трех лет, а увидел только сейчас! Я вас совсем не знаю, и хочу заранее попросить прощения, вы же отвергните, мне все известно. Я готов на все, но эта ночь и эта щербатая луна не застанут нас вместе.

Маргарита выслушала и впилась своими холодными глазами в его, затем, она достала из портфеля несколько бумаг и черную ручку.

– Вечность… – задумчиво произнесла она, – Как вы мало о ней знаете, и как часто ее хотите получить, нет ничего абсолютного, как нет ничего бесконечного. Вчера еще, ложась спать вы вспоминали имя жены и хотели с ней увидеться, сегодня – говорите о любви вы мне, но я растаю, совсем скоро и меня не станет. Вы пойдете со мной?

Он молча кивнул.

– Сегодня, мы с вами уйдем вместе, сюда вы больше никогда не вернетесь, подпишите бумаги!

Маргарита указала пальцем на портфель. Архип Матвеевич пододвинул его к себе, рядом лежало несколько заявлений, все написанные от его имени. Первое передавало в наследство некой дальней родственнице Маргарите Н. квартиру на Фрунзенской набережной, второе разрешало показ нового, неизвестного Архипу Матвеевичу фильма в кинотеатре «Березка» и третье – обычная записка с громкой подписью: «В моем исчезновении никого (подчёркнуто) не винить!» он взял ручку. Внимательно перечитал все, и после посмотрел на Маргариту, она была неописуемо хороша, именно сегодня, именно сейчас. Он подписал.

Она расхохоталась. Затрещали стекла, окна, сервант – даже стены как будто заплясали.

– Вперед, вперед, – кричала она, к окну, к окну!

И сама устремилась туда. За ней поспешил Архип Матвеевич.

– Давайте, я за вами, перелазьте, это не страшно! Ну же! Я жду! – продолжала кричать она.

Архип Матвеевич ступил на подоконник и посмотрел вниз, к его удивлению под окном исчезло все: дорога, река, фонари, были только какие-то тучи кругом, да ужасно крича, кружили вороны.

– Давай, – закричала с большей силой она.

В этот момент Архип Матвеевич почувствовал, что подоконник его не выдержал, ноги подкосились и все тело бедного директора кинозала полетело вниз, к облакам.

Маргарита живо же ринулась к женскому зеркало, она встала возле него, дотронулась пальцем до стекла, по нему пошла рябь. Она заговорила.

– Миссию выполнила. Документы достала. Четвертое измерение искривлено. Я пропадаю. До связи.

В квартире опять наступила тишина, и только запах дорогих французский сигарет напоминал о недавних событиях.

Глава 5

День тот же…

Вечер, за окном начинает смеркаться и длинные, гротескные тени медленно заползают сквозь стекла, вокруг темно, и только слабый оранжевый свет от старомодной лампы разъедает кислотную темноту занимающейся ночи. В комнате сыро, собственно, еще и холодно, и все это, конечно, влияет: давно обсыпавшаяся и никем не тронутая со времен постройки штукатурка, дряхлые половицы и далеко не новые стены – все создает впечатление дикой бедноты, и, увы, так оно и есть. Старый корпус городской больницы, нумера которой, к сожалению я не помню. Вам, мой дорогой читатель, хочется сказать: «Добро пожаловать, тут-то и работает мой главный герой», но боюсь вас серьезно разочаровать – даже самый отъявленный оптимист не сможет разглядеть в этой жуткой комнатушке что-либо доброго или, по крайней мере, чего-нибудь хорошего (просто приятное глазу – находилось)! Вот с чего обычно начинается знакомство, с запаха? Тут он был мерзкий, даже его можно было бы назвать отвратительным, в воздухе висели ароматы плесени, дешевого парфюма и никотина. Что там дальше, внешний вид? И он оставлял желать лучшего, из четырех стен, окружавших маленькое пространство, одна была вообще почти голой (ну если исключать развешенную гирляндой серебристую паутину), на две другие были кое-как наклеены разномастные обои, которые уже конечно успели порваться во многих местах, а четвертая стена была «самой роскошной», в ней предполагалось размещение трех оконных проемов, но, к сожалению, двое из них были замурованы свежим кирпичом по причине нам неизвестной. Что касается полов, то это был настоящий паркет, правда, сохранившиеся целиком доски можно было по пальцам пересчитать, остальное, было представлено либо в сгнившем, либо в проеденном жучками виде. И только потолок, сохранивший свою чудесную, витиеватую лепнину, мог радовать глаз уставшего врача. Именно он, а собственно, уже знакомый Вам, герой моей повести, сейчас нервно спал за столом, согнув ноги в неудобной позе и сжав в руках еще не успевший остыть окурок. День у Константина Германовича выдался тяжелый, все началось утром, когда на очередной ежедневной «пятиминутке» всему коллективу старого корпуса, в коем и работал мой герой, было объявлено о скором расформировании, далее последовали волны тихих возмущений врачей, каждый начинал судачить на свой лад о происшествии и не редкий ругал самыми невообразимыми формами руководство больницы, будь оно трижды не ладно. На самом деле, это было уже третье за год объявление о расформировании, которое, вряд ли будет исполнено, зато даст целую кучу новых эмоций для пустой болтовни или несносных споров, что очень хорошо помогают коротать рабочее время. Вот так сегодня и случилось – работать никто не хотел, все могли лишь шататься по коридорам больницы, неспешно разговаривать и курить, объясняя это тем, что все равно скоро всех уволят, все, но не он. Волнянский был совершенно не такой, несмотря на всю его внутреннюю злобу и раздражительность, он был удивительно трудоспособен, а врачом так он был вообще прекрасным. Все это, как и многие другие черты его характера, зародились в нем с самых младых его лет, в семье, в коей существовал Константин, было целое поклонение труду и работнику, отец жёстко пресекал всякое безделье, а мать поощряла раннюю работу, и это чувство настолько сильно укоренилось в Волнянском, что даже заслуженный отдых для него порой казался дикой мукой. Вот сегодня, например, рабочий день закончился шесть часов назад, но у Константина Германовича остались еще три пациента с не поставленными диагнозами (их дела сейчас были разбросаны на столе в вперемешку с медицинскими учебниками), вот и пришлось оставаться на дежурство, но уставший организм не выдержал, и дав волю сознанию впал в небытие, под чудесным названием «сон», именно в таком состоянии его и застала врасплох только что, черт знает откуда, вновь появившаяся Марго.

Скажу честно, он о ней думал, в редкие минуты упоительного перерыва или во время спасительных перекуров, когда было мало времени для коротенького звонка домой, но так много для пустых размышлений, именно тогда он думал о ней, но, увы, она ему показалась восхитительной грацией, сошедшей небес, и появившейся перед ним как гений красоты и соблазна, но по существу, она была скорее дивным сновидением или божественным миражом, явившемся плодом постоянного невысыпания и отсутствия разнообразия жизни. И даже можно было бы забыть про забавный инцидент с красивой девушкой, появившейся посреди улицы откуда не возьмись и так же загадочно исчезнувшей, можно было бы потом в старости, с улыбкой вспоминать это чудное происшествие, рассказывая внукам детали лица, можно было бы вообще забыть об этом, оставив лишь в памяти белое пятнышко на сегодняшнее число, но дверь действительно открылась и за ней действительно стояла Марго.

Она не стала сразу будить беспокойно спящего врача, она лишь подошла к нему поближе и пристально начала всматриваться в его черты. Она обыскала его глазами, иногда делая длинные паузы на какой-нибудь миловидной ямочке или причудливой родинке, а иногда быстро пробегала взглядом по его предметам одежды. Как ни странно, после такого тщательного обыска, окурок, вяло державшийся между пальцами, Марго заметила последним, девушка изобразила на своем лице одобрительное удивление и аккуратно выдернула недокуренный остаток. Далее, она еще дольше и еще пристальнее занялась разглядыванием помещения, в коем она имела возможность очутиться, и после нескольких довольно странных движений головой и рук (видимо, выражавших полное неудовлетворение этой особой окружающим антуражем), она присела на старый кожаный стул и медленно закурила. Ей как-то это шло, дополняло образ, ее волосы, уложенные в аккуратную прическу волной, иногда вырывались и как будто тянулись к дыму, глаза, слегка тускнели и, сливаясь с серым оттенком воздуха, приобретали уникальный дымчатый цвет, а платье… ооо… видели бы вы его, оно было бесподобно, такого не было больше нигде, оно было черное, благородно-черное, все блестело и переливалось, в нем была и теплая красота, и холодная элегантность, тающая воздушность и пышная легкость, оно идеально шло и к лицу, и к образу самой Марго, и даже давало легкий намек на общий эскапизм девушки.