скачать книгу бесплатно
Интуиция или здравый смысл не обманули её, она верно угадала, куда пошёл Рей, и труппа Сэма не соврала. Он действительно продвигался к Эмиру через Стин, и, если только ей немного повезло, в городе он остался на зимовку – никто в здравом уме не пойдет по эмирским горам до схода снега. А если так…
Она боялась даже думать об этом «если так», потому что оно было слишком прекрасным и означало, что не пройдёт и месяца, как она снова будет обнимать Рея. И в этот раз она ни за что не позволит ему уйти. Она будет ему женой, сестрой, подругой, дочерью – кем он захочет, лишь бы только больше не разлучаться.
Стин был большим городом без крепостных стен – их недавно снесли по приказу короля. Застроен город был крепкими каменными домами. Над многими крышами развевались бело-золотые штандарты милорда Роя, владельца земель.
Выбравшись из фургончика и увидев их вдалеке, Мэгг вспомнила, как ещё недавно танцевала с наследником Роем гавот на одном из балов, но вместо привычной печали ощутила только трепет предвкушения – здесь, перед этими стенами, она, кажется, окончательно сбросила с себя маскарадный костюм знатной леди. Долой его, если совсем скоро она увидит Рея!
– Думаешь, он там, да? Твой поэт? – неожиданно спросили её из-за спины.
Обернувшись, Мэгг увидела мамашу Лиз, подошедшую к ней и часто моргающую от ветра.
– Я надеюсь, – ответила она. – А если не там, я пойду дальше.
– Я говорила ему, что жёнку себе растит, а он всё не верил, носом крутил, – рассмеялась она. – Ты, малышка, не думай, что он старый какой – найдёшь, и тут же в храм волоки. Он что надо мужчина.
– А если он не захочет? – неожиданно для себя спросила Мэгг.
Было удивительно говорить об этом с мамашей Лиз, но вопрос сорвался с её губ сам собой и прозвучал невероятно легко.
– Хо, – тёплая рука легла ей на плечо, – кто ж от такой красавицы отказывается? Рей хоть и поэт, но в штанах у него всё как полагается, не то, что у прочих. Он тебя как увидит такую, тотчас же согласится, и ты смотри, не тяни да не конфузься. А хочешь, – она вдруг заулыбалась счастливо, – я тебя сама к Оку подведу? И платье тебе сошью, белое?
Вместо ответа Мэгг крепко обняла женщину и несколько раз кивнула, пытаясь сдержать щиплющие глаза слёзы.
– Ну-ка-сь, девчонки, – окликнул их Сэм с добродушной насмешкой, – чой-то реветь вздумали? Я вас с-час взбодрю враз.
Мэгг быстро вытерла слёзы и вместе с мамашей Лиз обернулась. Сэм буквально лучился довольством.
– Я сговорился с хозяином «Жирного петуха», самой большой корчмы в Стине – он нанимает нас на два дня и платит три золотых разом.
Новость была замечательной для труппы и не менее прекрасной для Мэгг – Рей наверняка заходил в этого «Жирного петуха», а раз хозяин не скупится на музыкантов и артистов, то мог и запомнить его.
В город входили в приподнятом настроении.
В отличие от Шеана, Стин был куда свободнее: не мелькали на каждом углу жёлтые плащи стражи, да и народ смотрел более приветливо и открыто – спасибо эмирским купцам, город уже несколько столетий процветал и богател.
Пройдя через бурлящую шумную торговую площадь, вся труппа вышла к городской ратуше – и Мэгг непроизвольно сморщилась, увидев на виселице уже старые, обезображенные дождями и птицами трупы.
– Почему их не снимут? – спросила она у мамаши Лиз, а та сделала неприличный жест:
– Жути шоб нагнать.
Жуть и правда нагоняли: Мэгг почувствовала, как от взгляда на пустые глазницы одного из трупов у неё по спине прошла дрожь, отвернулась и поспешила за Сэмом, который работал локтями, прокладывая труппе дорогу сквозь толпу.
Корчма «Жирный петух» оказалась большой и богатой, полной разного люда – но только хорошо одетого. Нищих и попрошаек было не видать. Корчмарь, завидев Сэма, тут же пожал ему руку и заулыбался – он был лысый и усатый, одетый в цветной эмирский костюм, а говорил мягко, чуть пришёптывая и пришлёпывая губами.
– Выделю вам комнату, как дорогим гостям, – сказал он, только получилось у него «виделю» и «гостиам». – А к вечеру – прошу вниз, играть, танцевать и петь до упаду!
– Добро, – ответил Сэм и махнул рукой, чтобы шли за ним в комнату, а Мэгг задержалась и подошла к корчмарю.
– Простите, господин!
Он оглядел её, улыбнулся, показав почти неестественно белые ровные зубы и спросил:
– Что угодно моей госпоже? – она вместе с ним подошла к стойке и спросила, набравшись храбрости:
– Скажите, не выступал ли у вас – может, пять-шесть месяцев назад, может, недавно, музыкант по имени Рей?
– Ай, – покачал головой корчмарь, – у меня что ни день, то выступление, всех не упомнишь.
– Он был в малиновой куртке, играл на цитре и пел, как… – она замешкалась, выбирая нужное слово, – как соловей.
Мигом сладкое выражение исчезло с лица корчмаря, улыбка пропала.
– Соловей… Сказала бы сразу, что ищешь Соловья!
«Передам весточку, скажу – от Соловья», – вспомнилось Мэгг, и она повторила:
– Да, Соловья.
Корчмарь взял со стойки стакан и начал натирать чистым полотенцем, долго натирал, а после сказал:
– Был здесь Соловей. Пел у меня, и кой-чего другое мне сделал ещё, в середине зимы. Потом пропал, хотя я его звал перезимовать – он в горы собирался, – снова мучительная пауза. Мэгг хотелось прикрикнуть на него, чтобы не медлил! Но она держалась, и, вытерев второй стакан, корчмарь заговорил снова: – Снова я его увидел, только как сошёл снег, недели, почитай, три назад, и где увидел, там он до сих пор и остаётся.
Рей в городе! Всевышний, чудеса возможны!
– Где? – в нетерпении спросила она, едва унимая колотящееся в горле сердце.
Корчмарь посмотрел на неё странным взглядом и проговорил неясно:
– Говорят, он перед походом в Эмир решил пойти на дело… Ловкости ему всегда было не занимать, а уж фантазии, как у него, ни у кого больше не сыщешь. Оно понятно, конечно – кто ж в Эмир с пустыми карманами идёт. Я бы тоже не пошёл. Но просчитался он маленько… Ему б товарища взять – я бы подсказал, кого, да и другие люди есть понимающие. Но Соловей, он всегда один работал, кого хочешь спроси.
Смысл его слов совершенно не доходил до Мэгг – она наморщила лоб, пытаясь в этой тарабарщине разобрать хоть каплю смысла. Рей, конечно, всегда работал один – при его ловких пальцах и божественном голосе любой другой музыкант только помешал бы.
Словно вторя её мыслям, корчмарь продолжал:
– При его ловких пальцах это и не удивительно. Да только тут куш ему не по зубам оказался, – наградив Мэгг очень тяжелым взглядом, корчмарь резко сказал: – На площади перед ратушей его ищи. Там он висит.
***
В ушах шумело, перед глазами мелькали цветные пятна, а ноги горели, когда Мэгг летела обратно на площадь. Глупая шутка, жестокий розыгрыш – вот что она скажет мерзкому корчмарю, когда вернётся. А потом залепит знатную пощёчину – ей уже можно, она больше не леди!
Проталкиваясь сквозь рыночную толпу, проныривая чуть ли не под ногами праздных зевак и деловитых горожанок с корзинами, она выскочила обратно на площадь, остановилась и перевела дух.
Виселица никуда не исчезла, и три безобразных трупа всё так же болтались на верёвках. Мэгг остановилась возле них.
Лица всех троих было едва ли можно различить: птицы склевали глаза вместе с веками, кожа под дождями посерела и обвисла.
У Мэгг затряслись губы.
Первый повешенный при жизни был, похоже, толстяком и богачом: на нём остались обрывки дорогой одежды, покрытой пылью и грязными бурыми разводами. Табличка гласила: «Кут Обин, купец-мошенник».
С другой стороны с краю болтался совсем худенький мальчишка, «Терри из Остер-лина, конокрад и убийца».
А в центре – нет, она не видела этого! не видела! – в центре покачивался на слабом ветру мужчина в вылинявшей малиновой куртке. К его рукам, опухшим и уродливым, была примотана поломанная подгнившая цитра. Волосы вылезли клоками. Лицо было синим, раздутым, неузнаваемым. На табличке значилось: «Рей из Грейл-Кора по прозвищу Соловей, вор».
Она читала табличку снова и снова, удерживая в горле вопль ужаса и отчаяния, а её взгляд невольно соскальзывал с ровных казённых строк на безобразное тело. Не может это быть её Рей! Как они смели? Как они могли?
И это обвинение: «Вор», – за что они так его назвали?
– Эй, жениха себе присматриваешь? – её грубо толкнули в плечо, а потом рассмеялись. Она резко обернулась и увидела двоих Жёлтых плащей. – Так живые всяко получше будут.
– Эти… – она с трудом выговаривала слова, которые застревали в горле. Ей хотелось кричать, выть, кататься по площади, а потом кинуться к виселице и стащить с неё Рея, но она сумела устоять на ногах и спросить: – Как долго они будут… здесь?
– Почитай, до первых всходов ещё будут болтаться, – ответил один из них, щёлкнув языком. – Чтобы неповадно было.
– А ты чья, девица? – спросил второй, тот же, который говорил про женихов.
– Сэма я, – мёртвым голосом ответила Мэгг, – из актёрской труппы. Мы в «Жирном петухе» сегодня поём и пляшем.
– Фью, – покачал головой стражник, – а чего тогда на висельников пялишься?
– Так… поглазеть решила, – и, не дожидаясь ответа стражников, она повернулась к ним спиной и побрела в корчму.
Вернее, пошло её тело. Оно переставляло каким-то неведомым образом, милостью Всевышнего, ноги, оно напрягало руки, чтобы не быть смятым толпой, оно крутило головой, выискивая дорогу в переплетении улиц. А сама Мэгг осталась на площади. Там были её мысли, там умерло её сердце.
Слёз не было – не могла она плакать. Рей, милый Рей, обезображенный смертью, выставленный напоказ, изуродованный – стоял у неё перед глазами, а в ушах разливалась нежная мелодия его цитры, теперь сломанной и сгнившей.
Он не походил на себя, он был чудовищен. И всё-таки он был её Реем.
До «Петуха» она дошла, даже не заблудившись. Осторожно прокралась мимо корчмаря и, боясь показаться на глаза Сэму, не желая видеть никого из труппы, забилась под лестницу, натянула на голову платок, чтобы не светить волосами, и там замерла.
Но и в темноте перед её внутренним взором раскачивался на верёвке серый труп.
Она медленно повела головой. Было бы лучше никогда его не видеть, чтобы он, этот труп, не вставал в памяти при имени Рея. Чтобы не затмевал светлого, чудного образа. Чтобы скрип верёвки на ветру не перекрывал звучания мелодий.
«Рей из Грейл-Кора по прозвищу Соловей, вор».
Однажды, только один раз она видела, как он вернулся домой в чёрной рубахе, с обвязанной платком головой, а спустя десять дней в бедной комнате в трактире появилось великолепное платье. Она знала, сколько такое стоит – все пятнадцать золотых. Спросила ли она, откуда у него взялись деньги на эту роскошь? Конечно, нет, да и спроси – он только пожал бы плечами. «Раньше, когда волосы были светлее, приходилось закрывать их платком», – обмолвился он в их последнюю встречу, а потом сменил тему, смущённый этой оговоркой.
Корчмарь говорил про его ловкие пальцы. Она видела их летающими по струнам, но не могла представить их же, вскрывающих какой-нибудь замок.
«Если он был вором, – подумала она, – если гнусные обвинения правдивы, то почему он был так беден?»
Эта мысль была болезненна и сладостна в одно и то же время. Болезненна, потому что никакие оправдания не могли вернуть ей доброго, никому не причинившего зла Рея. А сладостна, потому что позволяла ей любому, хоть корчмарю, хоть стражнику закричать в лицо: «Он ни в чём не был виноват!»
Они не голодали, конечно, и никогда не побирались, но они не были богаты. Всё, что Рей имел, он зарабатывал своими песнями и тут же тратил на еду, обувь, одежду и ночлег. Если он был известным вором, то куда он девал украденное?
В этот момент запоздалые слёзы всё-таки потекли по щекам. Рей был не виноват. Она закусила ладонь, чтобы её не услышали, но рыдания всё равно рвались из груди. Отчаяние, сознание того, что Рей ничего плохого не сделал, и постыдная, почти эгоистическая мысль: «Куда я теперь пойду?» – разрывали Мэгг изнутри. Слёзы жгли, горло горело, голова кружилась. В глазах потемнело.
Она не слышала, как её звал и искал одноухий Сэм, у которого вот-вот должно было начаться представление.
– Да где ж она! – воскликнул он так громко, что привлёк внимание корчмаря. Тот поманил его пальцем и сказал:
– Твоя девчонка, что ли, искала поэта?
– Рея? – переспросил Сэм. – Неужто нашла? Ба…
– В петле ваш Рей. Я казнь-то проморгал, только недавно на виселице увидал.
Сэм уставился на свои грубые ботинки, поскрёб в затылке и, махнув рукой, пробормотал:
– Эх, паря…
Выступление прошло без Мэгг – и если кому-то из зрителей и не хватало музыки, то шутки и пляски быстро их отвлекали. Труппе хлопали, швыряли монетки, заказывали пива, как водится, чтобы промочили горло.
А уже ночью девушку нашла мамаша Лиз – заохала было, но тут же замолчала, погладила по горячей голове и вместе с близнецами-клоунами перетащила в общую комнату.
Наверное, для Мэгг было бы благом подхватить лихорадицу, чтобы в яростной борьбе за жизнь, в бреду и страданиях тела перегорела душевная боль. Но Всевышний одарил её крепким здоровьем – поэтому наутро она была совершенно здорова, а жар, вызванный слезами, сошёл на нет.
Спустившись вниз, она подошла к корчмарю и спросила, пользуясь тем, что по раннему времени посетителей почти не было:
– Это правда? Что он был… вором?
Корчмарь взглянул на неё удивленно:
– Неужто не знала? – поцокал языком. – Вот так дела, – его смягчённое «дьела» резануло по ушам.
Помолчав немного, она отважилась на ещё один вопрос:
– Как его поймали? – она бы спросила, как его казнили, если бы только ей достало смелости.
– Знал, что ты спросишь, – корчмарь подкрутил ус, – узнал для тебя у людей. Ходят слухи, что его словили Жёлтые плащи, когда он решил взять казну. Взяли прямо на деле.
Мэгг поблагодарила корчмаря и отошла – больше она, пожалуй, ничего знать не хотела.
Она так стремилась в Стин, так ждала встречи с Реем и даже не думала, что с ним что-то может произойти. Теперь у неё не было цели, ей некуда больше было идти и, главное, не было никакого желания идти куда-то.
Она села на лестнице, обхватила руками коленки и замерла так, безучастно глядя на редких посетителей. Больше всего ей хотелось остаться здесь навсегда, окаменеть.
Но постепенно (она не знала, сколько прошло времени), к ней вернулась жизнь. Рей не должен оказаться закопанным в общей яме – его нужно похоронить как следует, и она сделает это во что бы то ни стало.
Стражник сказал, тела будут висеть до первых всходов – ещё дней десять, не меньше. Значит, нужно найти, где остаться на эти дни, после того, как труппа Сэма уйдёт.
Она встала и, не выходя из полусонного оцепенения, приблизилась к корчмарю.
– Сколько стоит пожить у вас? Хоть на сеновале.
Он окинул её взглядом и сказал:
