скачать книгу бесплатно
– Что это значит, принц? – спросил Эскот раздражённо.
Мэгг окаменела.
– Милорд Эскот, я надеюсь, что вы не причастны к гнусному обману, которому мы все свидетели, – отчеканил принц, – лорд Кэнт, я был бы рад сказать, что верю также и в вашу непричастность, однако она возможна лишь в том случае, если вы страдаете старческим ослаблением ума и были введены в заблуждение. В любом случае, расследование будет проведено со всей тщательностью.
Никто не смел сказать ни слова, ни единого шепотка не прозвучало в огромном храме. Лорд Кэнт вцепился в свою трость так крепко, что, кажется, готов был её вот-вот сломать. Его пальцы побелели. Эскот недоуменно хмурился. А принц, хоть и стоял ниже алтаря, был подобен возвышающемуся над миром гиганту, и глаза его метали разящие молнии.
Мэгг чувствовала себя одиноким деревцем посреди поля в грозу. Вот-вот божественный огонь должен был обрушиться на неё во всей своей мощи, а она не имела возможности скрыться или даже упасть на колени и обратиться с молитвой к Всевышнему.
– Девица Магарет, – принц Афран даже не взглянул на неё, обращаясь к Эскоту, – самозванка и аферистка, в жилах которой нет ни капли благородной крови Кэнтов. Лорд Кэнт, вы признаёте, что участвовали в подлоге документов и намеренно ввели в заблуждение его величество, перед которым ручались за неё и подтвердили её личность?
Дед только что ещё стоял ровно, опираясь на свою трость, но едва прозвучали эти слова, как он захрипел и осел на пол. К нему кинулись слуги, Мэгг тоже рванулась помочь, но не успела – рука в черной перчатке её остановила. У неё за плечом выросла мрачная фигура Тени – одного из легендарных стражей короля. Дедушка Кэнт хрипел, и слуги проворно оттащили его, кто-то крикнул про лекаря, и деда забрали куда-то волшебным порталом. И, едва он покинул храм, принц Афран обратился к Мэгг:
– Девица Магарет, ты обвиняешься в присвоении чужого имени, подлоге документов, незаконном использовании титула, преступлении против крови и рода Эскот и обмане его королевского величества Эйриха Четвёртого. Ты будешь дожидаться решения короля в шеанской тюрьме.
– Подождите! – Мэгг чуть не задохнулась, когда Эскот вскинул руку.
Неужели он спасёт её? Сделает что-то?..
– Милорд Эскот, – принц кивнул, давая ему слово.
Эскот повернулся к Мэгг, его губы были совершенно бескровными, и она не могла прочитать выражения его лица. Глаза почернели.
– Я требую суда в Эскоте.
«Всевышний, пусть будет так!» – в отчаянии подумала Мэгг. Милорд Эскот будет добр к ней, она объяснит ему всё. Принц раздул хищные ноздри.
– Нарушены законы Стении. Её судьбу решит король. Увести.
Мэгг потянули от алтаря, хотя она даже не сопротивлялась. Её разум и тело будто оцепенели, и только раз она встрепенулась, когда её протаскивали мимо леди Майлы. Мэгг невольно кинулась к ней, попыталась поймать её взгляд. Ведьма равнодушно посмотрела в сторону и растворилась в воздухе, оставив после себя тонкий аромат грозы.
А потом стало темно, холодно, серо.
Глава пятая. Падение
Если есть на свете сила, которая раскрывает у человека орлиные крылья, то имя ей, бесспорно, надежда. Как бы отвержен, презрен, жалок ни был человек, пока его сердце горит надеждой, у него достанет сил на борьбу.
Мэгг в одночасье лишилась всего, что долгие месяцы питало её душу. Где все её роскошные платья? Их нет, они растаяли, как утренние сновидения, и вместо них её тело прикрывают жалкие лохмотья. Где богатые апартаменты, громадные бальные залы, толпы слуг? Дуновение злого ветра уничтожило красивую сказку, разбило мечты и обратило роскошные покои в убогую, пронизанную могильным холодом каморку. Где её жених, её дорогой милорд Эскот, Тео, как она решилась назвать его однажды и как мечтала называть всю жизнь? Он не пришёл, не утешил её, не вызволил из цепких лап закона, оставил на милость равнодушным палачам.
Но всё-таки её сердце согревала надежда. Пусть любовь оказалась обманом, а мечта – всего лишь сказкой, у неё осталось настоящее, реальное. У неё остался Рей. Выбравшись из тюрьмы, она обойдет сто дорог, заглянет в каждый город, в каждое село, чтобы в одном из них отыскать Рея, обнять его за шею, прижаться к нему и уже никогда не отпускать.
Эта сладкая мысль поддерживала её, когда зубы стучали от холода, а тело, привыкшее к мягким постелям, нещадно ныло на жёсткой соломенной лежанке, когда живот подводило от голода, который не способна была утолить скудная пища, когда к горлу подкатывала тошнота от запаха собственных нечистот.
Дни и ночи слились воедино, в каморке не было даже жалкого оконца, и время удавалось следить только по коротким визитам угрюмых стражей, носивших еду. А ещё – по тому, как иссякали её магические силы в попытках хоть немного согреться. Кажется, прошло пять дней.
Внезапно лязгнул замок (неурочно, обед только принесли).
Сердце Мэгг забилось в предвкушении – что, если её спасут, оправдают или хотя бы отпустят? И тут же замерло от ужаса – что, если её приговорят к смерти?
Дверь отворилась, и вошёл человек, которого никто бы не ожидал увидеть в стенах тюрьмы. Это был монах. Он был облачён в грубую серую рясу, его голову покрывал глубокий капюшон. На груди висел не золотой, не серебряный, а деревянный знак Ока.
Стражники внесли два факела.
– Оставьте нас, – прошелестел монах.
Двери закрылись. В безотчётном ужасе Мэгг вжалась спиной в ледяной камень. Она не знала, почему, но её напугал этот монах. Словно она видела когда-то во сне эту фигуру, этого жуткого предвестника бед.
А потом монах опустил капюшон, и Мэгг увидела его лицо. Всевышний, что это было за лицо!
В нём не было ничего уродливого, но каждая черта только усиливала животный ужас. У монаха были очень высокие скулы, узкие, западающие щёки и глубоко посаженные глаза, в глубине которых горел какой-то жуткий огонь. Чёрные волосы были, наверное, острижены уже очень давно, и теперь отросли и опускались почти до плеч. Губы были настолько бледными, что едва выделялись.
Он посмотрел Мэгг в глаза так, словно хотел изучить её душу.
– Девица Магарет, – произнёс он тихо, голосом, который напомнил о шорохе крыс где-то в углах камеры, – это ваше настоящее имя?
– Да, ваше святейшество, – пролепетала Мэгг.
– Кто ваши родители?
– Я их не знаю. Я… – она поняла, что нельзя называть имени Рея.
Проговорится – и его будут искать как преступника.
Монах молчал. Мэгг ждала допроса, но вместо него прозвучало:
– Уважаемый лорд Кэнт скончался от сердечного удара. Обман или его раскрытие надорвало и без того утомлённое сердце. Да примет Всевышний его душу в Саду своём.
Мэгг не сумела даже шелохнуться, но в носу захлюпало, а глаза заволокло пеленой слёз.
– Может, – после паузы произнёс монах, – это и настоящие слёзы. Было признано, что он ничего не ведал и был обманут. Тебе также следует знать, что милорд Эскот покинул город. У тебя нет в столице больше ни друзей, ни покровителей.
Слёзы всё же хлынули, как ни пыталась Мэгг удержать их. Монах не рассердился. Он просто ждал, глядя на неё, такую жалкую.
– Не знаю, знакома ли ты со стенийскими законами, но то, что ты совершила, называется мошенничеством. Подлог документов, ложь знатным лордам и, главное, его величеству. Вскройся твой обман после свадьбы, тебя ждала бы смертная казнь, но, к твоему счастью, ты не успела завладеть состоянием Кэнтов и Эскотов, поэтому закон велит просто выпороть тебя на площади, заклеймить как преступницу и выкинуть из города.
Мэгг видела их. Этих бедных изувеченных женщин, спины которых превращались в сплошное месиво. Как они брели за городские стены, и никто не отваживался подать им воды. Рей однажды сказал: «Боятся. Поможешь – кто-то решит, что ты тоже преступник». Если им некуда было идти, они не доживали до утра. С ней будет так же? Её магия слишком слаба, чтобы помочь. И у неё совершенно никого нет.
– Скажи, девица, имеешь ли ты отношение к семье Кэнт?
Она не знала, что сказать вернее. Да – а значит, не так уж виновна? Нет – и, может, она окажется никому не нужна? Монах стоял неподвижно, его взгляд не отрывался от лица Мэгг и она поняла: он прочитает ложь по глазам.
– Нет.
– Кто твои родители?
– Я их не помню, меня воспитывали… бродяги. Музыканты, артисты… разные люди.
– Как звали того, кто решил продать тебя старику?
– Рич. Мы… давно были знакомы, – она облизнула губы, всем сердцем стараясь поверить в эту ложь, – он сказал, что меня ждёт сказочная жизнь, а сам получил от лорда Кэнта восемьдесят золотых.
– Немалая сумма, – заметил монах. – Где ты жила?
– В основном, нигде, бродила. Последнее время… в Харроу.
Она боялась даже вздохнуть. И всё равно казалось, что монах не до конца поверил её словам. Но она никогда не назовёт имя Рея!
– Король не желает огласки и суда для тебя, девица Магарет, – продолжил монах, и Мэгг затряслась сильнее.
Не желает огласки – то есть её убьют прямо здесь? В этой камере? Даже не дав вдохнуть воздуха, увидеть солнечный свет…
– Тебе поставят клеймо и вышвырнут за стены. Если ты ещё раз войдёшь в Шеан – будешь казнена. Если попадёшься как преступница – будешь казнена вне зависимости от тяжести преступления.
Мэгг готова была упасть на колени и целовать подол рясы в благодарность. Они сохранят ей жизнь! Монах тонкими белыми пальцами, похожими в свете факелов на голые кости, накинул обратно капюшон и пропал – растворился в тенях. Мэгг заворожённо смотрела на то место, где он только что стоял. А потом её ноги подломились, и она рухнула на пол, обхватила себя за плечи и зажмурилась.
Наверное, она задремала, потому что от лязга замков резко проснулась, вскочила на ноги – к ней вошли двое стражников. Они схватили её за руки, сорвали рубаху. Мэгг взвизгнула. Её повернули, прижали грудью и животом к стылой влажной стене. Сзади повеяло горячим.
Мэгг забилась в руках стражников, забормотала бесполезное: «Не надо, пожалуйста».
Сначала показалось, что к спине прижалось что-то нестерпимо холодное, но в мгновение ока холод превратился в жар. Мэгг закричала, завыла, срывая горло, а от лопатки по всей спине расходились волны невыносимой боли.
Плеснула ледяная вода, и из горла девушки вырвался ещё один крик, отразившийся о стены камеры, звоном отдавшийся в ушах теней, палача и принца.
Хватка ослабела, и Мэгг, как была, нагая, упала на грязный пол.
Голова у неё кружилась, а кожа на спине горела. В лёгкие проникал густой запах палёной плоти.
Потом ей сунули в руки куль, в котором оказалось чёрное крестьянское платье, башмаки платок и бумага на имя девицы Маргарет из Харроу-хила. Под равнодушными взглядами она оделась, хотя спина и правая рука болели нестерпимо, замотала голову платком – и побрела на свободу.
Её вывели за городские стены, к реке, и там оставили на размытом грязном берегу. С трудом найдя сухой камень, Мэгг присела на него, подняла ноги, так отвыкшие от сырости, и бездумно уставилась на лениво текущую воду, несущую ветки, щепки и обмылки после крестьянской стирки.
Уже вечерело, желудок подводило от голода, но она не двигалась: силы оставили её, отчаяние и страх накрыли с головой. Никогда в жизни она не оставалась одна. Сначала с ней всегда был Рей, а после – внимательная госпожа Сиан и множество слуг. Мелькнула мысль о том, чтобы разыскать кого-то из них, хотя бы Фанни, и попросить о помощи, но потом она вспомнила о смерти лорда Кэнта и поняла, что наверняка все домашние винят в этом горе её. А если бы не винили – разве достало бы ей смелости показаться им на глаза, признаться в обмане? Ни за что.
Мысли в её голове текли так же медленно, как грязная вода, но спустя какое-то время (видимо, долгое: стемнело окончательно) апатия отступила. Нельзя было вечность просидеть на этом давно остывшем камне – нужно было разыскать Рея, где бы он ни был, а ещё раньше – раздобыть какой-нибудь еды. Хотя денег не было – ни единой гнутой медной монетки.
Она встала, отошла к земляному валу под внешними стенами, отёрла башмаки о траву, поправила платок и побрела прочь от столицы. Про себя бормотала, как в детстве, когда ушибалась: «Пусть плечо не болит! Пусть плечо не болит!» И казалось, что боль действительно слабеет.
***
Если бы Мэгг действительно была нежной леди, она бы погибла. Но она ходила по Стении почти всю жизнь и легко влилась в толпу таких же бродяг. С ней поделились куском хлеба, за помощь со штопкой дали переночевать в шатре циркачей и не задавали лишних вопросов.
За ночь она немного отдохнула. Спина болела всё меньше, и Мэгг сумела решить, что делать дальше. Найти Рея – больше она ничего не желала. Она долго думала, по какой дороге он бы пошёл. Карту Стении и приграничных земель Рей вдолбил ей в голову, кажется, раньше алфавита, и она отлично помнила, что дорога к Стину, просторная и лёгкая, ведёт в конечном счёте к Эмиру и проходит через два охраняемых стражей моста. В Стине часто останавливались эмирские купцы – там будет легко пополнить дорожные запасы, а в тавернах аккуратно поспрашивать про музыканта в малиновой куртке и с цитрой за плечами.
Лиррийский тракт был оживлённее, но и опаснее – по нему часто ездили крестьяне с обозами и мелкие торговцы, а ещё по нему можно было дойти до земель Грейвз, за которыми начиналось лордство Харроу – их с Реем недавнее пристанище, и Остеррия.
Поколебавшись немного, Мэгг решительно свернула в сторону Стина: если Рей боялся, что его ищут, он ни за что во второй раз не пошёл бы в город, где прожил несколько лет.
«Молодец, малышка», – прозвучал в её сознании родной голос, и она улыбнулась принятому решению.
Для того, кто никогда в жизни не бродяжничал, долгий путь по дорогам, почти без цели, без возможности отдохнуть, согреть ноги у огня, – это испытание. А Мэгг вскоре поняла, что её ноги за полгода сытой и благополучной жизни не забыли, каково это – шагать и шагать, свободно, без чужих наставлений и запретов.
Пока постепенно под ногами разматывалась лента дороги, Мэгг думала обо всём, что с ней произошло: о неожиданном возвышении, о доброте лорда Кэнта, о сказочных балах и приёмах и, конечно, о милорде Эскоте.
Осуждала ли она его за то, что он не пришёл к ней на помощь?
Сначала, в первые дни в камере, да. Вспоминая его внимательный взгляд и редкие, но такие проникновенные разговоры, тёплые прикосновения его руки, она была готова проклясть его за то, что он больше любил внучатую племянницу лорда Кэнта, нежели девушку Мэгг.
Но теперь на смену злости пришла печаль – куда более мягкое и светлое чувство, уже не раздирающее в клочья её сердце. Да, Тео, внимательный Тео, был очарован обманкой. Но ведь она и показывала ему только ложь. Знал ли он её, настоящую Магарет? Никогда. Если бы не злой случай, они стали бы мужем и женой, и тогда, в ежедневном совместном досуге, во множестве разговоров, они открыли бы друг друга. Она увидела бы в нём нечто большее, чем красоту, спокойный нрав и высокий титул, а он разглядел бы её – живую.
Но их разлучили слишком рано, и милорд Эскот уехал в свое имение, оскорблённый в лучших чувствах, преданный и едва не ставший невольным участником преступного сговора. Мэгг подозревала, что он рад тому, что все открылось у алтаря, до конца бракосочетания, и что его имя не запятнано позором. Она не злилась на него, только грустила, что больше никогда не увидит его ласкового взгляда и что больше никогда он не обратится к ней с почтением и восхищением. Если они и встретятся однажды, то он не заметит её – простую бродяжку.
А потом Мэгг стало не до размышлений – она наткнулась на старых знакомых, труппу одноухого Сэма. И, хотела того или нет, была немедленно вовлечена в шумную жизнь странствующих артистов. Ей предложили небольшую долю от выручки, если она будет играть танцорам, шить и помогать толстой мамаше Лиз с готовкой. Они направлялись в Стин, и Мэгг сразу согласилась на все условия. Было безопаснее и легче путешествовать в компании.
Только на второй день Мэгг решилась спросить про Рея. К её удивлению, Сэм протянул:
– Видал… под зиму. Сторожкий был, как шуганный пёс.
– Он не говорил, куда пойдёт?
– Не-е, – отозвался Сэм, а один из клоунов-близнецов вдруг воскликнул:
– Говорил! Ещё как говорил, только голова твоя, Сэм, дырявая, забыла всё.
– А вот и не говорил он ничего! – оскалился на него Сэм.
– А вот и говорил!
– Что говорил? – не выдержала Мэгг, и клоун тут же осёкся.
Сэм скривился и махнул рукой, тогда клоун сказал:
– В Эмир он метил, говорил, ежели горы перейдёт, так ничего ему не страшно будет.
Мэгг посмотрела на Сэма и догадалась почти сразу, почему он ей этого не сказал: думал позвать к себе в труппу насовсем. Если бы ей некуда было пойти, она бы согласилась. И Сэм понял, что она догадалась, потому что беззлобно отвесил клоуну подзатыльник и спросил:
– Ну, хоть до границы с нами останешься, всё выгода?
Ей выдали видавшую виды лютню. Струны Мэгг привычными быстрыми движениями подтянула и смазала, решив купить новые, как только представится возможность, и в тот же вечер уже аккомпанировала двум плясуньям, которые вместе с волосатым нелюдимым мужиком разыгрывали комедийный номер про богатого купца, который в постели оказался настоящим зверем. Купец не произнёс за всё время ни слова, но публика хохотала.
Пальцы Мэгг, совсем не такие проворные, как у Рея, всё-таки вполне справлялись с незатейливой, бравурной, разбитной мелодией, а деревенские зеваки добавляли ритма хлопками и топотом. Потом она играла для клоунов, затеявших жонглировать морковью, потом – для мамаши Лиз и Сэма, которые со всей возможной серьёзностью изображали принца Афрана и леди Майлу. Толстые, неповоротливые, нарочито грубые (хотя, как ни странно, сценка была хоть и шуточной, но скорее доброй), они вызывали у черни приступы громового хохота и лавину медных и серебряных монет, а Мэгг на них смотреть было грустно.
Она раньше редко бывала на представлениях и теперь не могла не думать о том, как страдал Рей, проводя день за днем в обществе людей, настолько уступавших ему по уму и настолько не подходивших по склонностям. И всё-таки он работал на Сэма и на других – зачем? Ведь не ради денег – во времена, когда они оставались одни, он зарабатывал куда больше, она это помнила. Сердце подсказывало, что ради неё – для того, чтобы она всегда была под защитой и под присмотром.
Труппа двигалась по дороге к Стину медленно, заворачивая почти в каждую деревню и в каждый городишко. Проволочки злили Мэгг, но она заставляла себя не переживать: Рей и так опережает её не на несколько дней, а на добрых пять месяцев, так что лишняя неделя дела не сыграет.
Клеймо на её спине поджило, но неимоверно чесалось, а ещё создавало неудобство – из-за него она не могла мыться в речке с остальными, и её считали гордячкой. Мамаша Лиз её оправдывала, а вот плясуньи смотрели косо и не упускали случая обозвать «леди», причём таким тоном, что титул превращался в оскорбление. Но она пропускала его мимо ушей.
Всюду, куда они заезжали и где давали представления, Мэгг заходила в самую крупную корчму и спрашивала про Рея – не везде, но во многих местах ей отвечали утвердительно: да, был музыкант в малиновой куртке, играл заводно, а пел – заслушаешься. И каждый такой ответ наполнял душу Мэгг едва поддававшимся описанию безграничным счастьем.
