Альтернативное видение

И все же Фел решила набрать:

– Кхм. Да. Алло, – отозвались на другом конце провода.

– Здравствуйте. Я получила ваш вызов…

– Фелиция, – прервали её голос, – это я. Роб. Хотел убедиться, что вы не померещились мне вчера. Если не возражаете, жду вас в пять вечера у Собора, – отрезал он.

– Что ж, Роб… – она почувствовала легкую тошноту, – да, давайте в пять. До встречи, – вымолвила она, – надеюсь… надеюсь, вам хорошо спалось.

– Да, спасибо. До вечера.

Стоит сказать, что Фелиция обычно не была сговорчивой и столь послушной, но ей казалось чрезвычайно естественным согласиться с ним и просто покладисто следовать его инструкциям.

Это было бы вполне обыденное утро воскресенья, если бы не его звонок с этого загадочного номера. Возможно, кто-то бы начал рассуждать о том, куда именно они пойдут, почему именно у Собора, что следует надеть на эту встречу и обдумывать прочие внешние факторы; но Фелиция попросту решила не терзать себя подобными измышлениями, потому что от них обыкновенно пропадало то самое ощущение тайны, которое уже между ними появилось. Именно эта мистерия казалась столь удивительной и одновременно пугающей.

Фелиция погладила Шредингера, развалившегося на белом пушистом ковре. Кот всегда спал у нее в ногах и дожидался её прихода, во сколько бы это ни происходило. Выходит, они вдвоем были семьей.

– Милый мой милый! – сказала Фел. Глаза будто игрушечные: как с картинки.

У кота и правда были удивительно ясные золотисто-зеленые глаза, такие чистые, как будто из стекла. Было в нем что-то от персонажей Миядзаки. Наверное, поэтому Фел дала ему такое необычное имя.

Она уткнулась в его мягкую шерсть и вдохнула запах шампуня; лапой он мягко коснулся её щеки. Фел подумала, что все-таки совсем неспроста назвала его Шредингером. Да и вообще: нам ведь всегда приходится балансировать между двумя пограничными состояниями. Ясность – замешательство – ясность; смирение – отторжение – смирение. И это не квантовая физика, а простая истина человеческого бытия.

Встреча, которая была назначена на 5 часов вечера, тоже, конечно, вызывала некое смятение, ту самую рыбу или медузу, на худой конец, бьющуюся о внутренности, но не ледяную, а просто холодную. Но была неизбежна. Ибо anything that can go wrong will go wrong.

Итак. На электронных часах 16:04. До Собора на Площади добираться не более двадцати минут. Фелиция распахнула створки её высокого шкафа, затем открыла высокие сводчатые окна, чтобы проветрить комнату. Полки были полны свитеров из деликатной пряжи. Она выбрала кофейный пуловер из шерсти альпаки – его для нее связала бабушка на окончание школы. Пуговицы тогда Фелиция выбирала сама – лазурные, с переливами – они украшали горловину свитера, придавая ему немного девичьего изящества. Бережно надев пуловер и темно-синие грубоватые джинсы, Фел взглянула в высокое зеркало. Оставалось сделать что-то с волосами. У Фелиции были темные каштановые кудри до поясницы, которые она частенько собирала в хвост или неброский пучок. «Пожалуй, распущу сегодня» – подумала она.

Мама с детства весьма холодно относилась к подобной прическе, называя это примитивным простоволосием, но сегодня Фел искренне хотелось легкости и свободы. Волосы рассыпались по плечам, почти сливаясь с оттенком шерсти, из которой был связан свитер. Её карие глаза оттенял голубоватый пигмент на веках, сочетавшийся с пуговицами, напоминавшими перламутр. Губы были покрыты блеском с запахом ментола, создававшим влажный эффект. Создавалось ощущение облака из мельчайшей пудры.

Фел накинула теплую дубленку, сердечно попрощалась с Шредингером и наконец, вышла из дома. Её металлически-синий мини купер не сильно запорошило снегом – так что ей не пришлось его расчищать. Она включила в машине одну из самых любимых своих песен, которая не мешала думать, но при этом и не позволяла мыслям лихорадочно разбредаться – Space Dementia Мэттью Беллами – и отправилась в путь. С двенадцати лет этот музыкант был её личной панацеей и вдохновителем.

Дорогу совсем замело, пришлось ехать еле-еле. Над городом виднелся густой туман, похожий на парное молоко, небо походило на дымящийся котел, приходилось пробираться через эти препятствия. Собор уже виднелся, и она неторопливо подъехала на парковку.

Конечно, он уже ждал. Фел махнула ему рукой и затаила дыхание. Дверь его отполированного иссиня-черного автомобиля распахнулась.

– Добрый вечер, мисс альтернативное видение.

– Что ж, вы весьма тонкой душевной организации, – ответила Фелиция, – и наблюдательны.

Стоит пояснить, что все заметки, рецензии, аннотации и статьи Фел подписывала так: alter_vision. То был её журналистский псевдоним.

– Куда мы идем? – вновь обратилась к нему Фелиция, – и да – почему именно у Собора?

– Я не даю наводок, – рассмеялся он.

– Вот еще! – возмутилась она.

Роб очень осторожно взял её за локоть и повел по заснеженной тропе прямиком к Собору. На заднем дворе оказалась высокая винтовая лестница, ведущая, судя по всему, на чердак.

– Осторожнее, Фелиция. Держитесь за меня.

– Куда же мы? Что за странная лестница в небо?

– Сейчас узнаете.

Они медленно, ступень за ступенью поднимались по кованой обледеневшей лестнице. Волосы Фел заиндевели, щеки покрылись алым румянцем. Фелиция тяжело дышала, воздух обжигал легкие, а голова была совсем туманная.

– Еще немного. Потерпите, – отозвался он.

Вот они наверху, на какой-то смотровой, под куполом же виднелась маленькая черная дверца.

– Нам сюда, – указал он путь.

Ей оставалось повиноваться.

С мороза они зашли внутрь, и Фелиция не смогла сдержаться:

– Роб! Боже ты мой. Вы… как вы все это устроили?

– Вы написали, что вам отчаянно не с кем смотреть на звезды. Давайте же смотреть.

Это была смотровая площадка с планетарием, о котором Фелиция никогда даже не подозревала, живя в этом городе. Один из сводов Собора был в форме купола, специально отведенного для планетария.

Маленькая щуплая старушка сидела за письменным столом на входе. «Вероятно, контролер» – подумала Фел.

– Вы по билетам? – спросила старушонка, заговорщически подмигнув Робу.

Он улыбнулся:

– Да. Нам, пожалуйста, два.

– Сожалею, сэр. Вход только для групповых просмотров. Исключительно для двоих мы не будем транслировать фильм.

– Сколько мест в вашем зале?

– Пятьдесят.

Он просиял:

– Тогда нам, пожалуйста, пятьдесят билетов.

Старушка вдруг захохотала и протянула целую вереницу бумажных билетов с необычной символикой. На них было изображено Всевидящее око.

– Пожалуйста, – сказала она, – вы не из робких, сэр! Ради женщины – такое.

– Что ж, эта женщина – редкая реликвия, мэм. Для нее и Вселенной, наверняка, мало.

Фелиция вздрогнула. Теперь она поняла, что это был человек-индиго – сомнений быть не могло. Откуда-то донеслись звуки неоклассической музыки.

Весь этот антураж: маленькая старушонка, пачка билетов, завывающий гулкий ветер отдавали чем-то магическим, как из волшебной сказки.

Казалось, того и гляди: появятся другие загадочные персонажи.

Они зашли внутрь в довольно обветшалое, но отчего-то очень уютное помещение со стульями, обтянутыми грубой кожей, похожей на кобуру. На каждом из них виднелся номерок.

– Что выбираете? – спросил Роб.

– Давайте, пожалуйста, по вашему вкусу.

Он выбрал два стула в левой части зала – 19-й и 20-й. Экран в помещении все равно был полусферический, посему рассадка не столь влияла на просмотр.

– Вы знали, что все режиссеры наблюдают картину сидя слева?

– Да, слышала о таком, – промолвила Фелиция.

В зале стояли старенькие проекторы с диафильмами, пахло книгами и немного лимонным антисептиком, которым, вероятно, протирали поверхности. С мороза находиться здесь было невероятно уютно и как-то согревающе. Они опустились на кожаные сиденья, взглянули друг на друга, а затем на потолок, ощутив странное смятение. У Фелиции даже закружилась голова, было действительно тяжело сфокусироваться на чем-то.

На выбор им предложили два фильма: «Черные дыры. Таинственные и чудовищные» и «Мы сами – звездная пыль». Оба решили выбрать второе – все-таки они здесь за звездами. Хотя пришлось, конечно, немного поразмышлять, уж очень нестандартной была сама обстановка, которая почему-то действовала замедляюще и оттого тормозила и процессы принятия решений.

Наконец, ледяная рыба в животе Фел окончательно утихла, окоченевшие ладони наполнялись теплом. Они сидели совсем рядом – так, что она улавливала его запах – аромат герани с едва различимым оттенком гвоздики и кедра. Её вдруг снова бросило в дрожь. Фелиция зажмурилась и прислонила голову к его плечу – так ей было хорошо.

Вступительной заставкой в планетарии был ролик о падении звезд. На экране виднелись два небесных тела, которые находились в танце падения.

– Роб, а как выдумаете: у падающей звезды есть хоть сколько-нибудь ничтожный шанс обратно попасть на небо?

– Вознестись? Было бы, конечно, романтично, – Роб улыбнулся, – но боюсь, небесные тела – не птицы и не самолеты, которым под силу выйти даже из самого крутого пике. Или даже из свободного падения. Падение звезды практически мгновенно. И может потому и прекрасно, что мгновенно. Хорошо было бы управлять этой россыпью звезд, чтобы возвращать самые яркие из них вновь сиять на темном полотне и вызывать тихий восторг у смотрящего. Но нам дано наблюдать этот полет лишь долю секунды.

Фелиция тяжело вздохнула:

– Прекрасное слишком часто быстротечно.

Она слышала музыку и закадровый голос, рассказывающий о небесных телах. Лекция была ненавязчивой, даже убаюкивающей. Было поистине трудно поверить, что это происходило в реальности, а не в её фантазиях.

Вдруг раздался тихий голос:

– Фелиция, открывайте глаза. Мы приближаемся к звездам.

– Он это сказал полушепотом и так деликатно, но, казалось, самое ядро внутри нее обнажилось и оголилась самая сущность. Такое попадание.

Она приоткрыла глаза, слегка запрокинула голову и увидела под потолком необыкновенное свечение, сопровождавшееся голосом диктора. На темном небе стали обозначаться созвездия – необыкновенные по структуре и такие неизведанные. В темноте зала их свет был еще более заметным.

Вдруг подумалось, что рефракция – именно то физическое явление, которым можно было объяснить происходящее между ними. Дефиниция её такова: преломление светового луча.

На небе появлялись созвездия Райской Птицы, Тукана, Северной Короны, Кассиопеи. Фелиция вдруг как будто вновь почувствовала касание Бога, ощутила внутри теплые и рассеивающиеся лучи. Это было необъяснимое ощущение.

Голова слегка кружилась, все казалось таким чудным и неправдоподобным. Она ощущала себя подобно скитающемуся спутнику, высадившемуся, наконец, на верной орбите. Что-то незримое как будто указывало ей путь, подтверждая: «вот он, твой мир, и ты – наконец здесь, где нужно».

Слезы застыли в глазах, губы были слегка приоткрыты:

– Спасибо вам, Роб… Спасибо. Я…

Он прервал ее, прикоснувшись теплыми губами к её щеке.

– Тише. Вам же хорошо. Надо в такие моменты молчать.

Беззвучные слезы очищения невозможно было сдержать. Началась будто бы тихая панихида по её прошлой жизни. Фелицию переполняли чувства истинной благодарности и восторга. Что-то в ней зародилось. Она испытала настоящее потрясение от этого зародыша. В голове сразу заиграла акустическая версия New born – Muse.

Кажется, именно так её настигла любовь, болезненная и чудовищно огромная. Почти как бездна. Огромная, несколько устрашающая, но все же прекрасная.

– Мы с вами. Как элементарные частицы одного фотона, – сказал Роб, – иными словами, две частицы могут быть прочно связаны, не только находясь сколь угодно друг от друга, хоть на противоположных концах Вселенной. Но даже не существуя одновременно.

Фелиция широко улыбнулась. Все её тело вдруг пронзило легкое покалывание.

– Да, мне знакомо это явление, при котором состояния частиц оказываются взаимосвязанными вне зависимости от расстояния, разделяющего эти частицы. А помните закон Ома для замкнутой цепи? – отозвалась она, – ток, проходящий через лампочку, проходит также и через источник тока.

– И это справедливо, – ответил он.

– В школе я очень любила физику, но все же выбрала гуманитарные науки, не прислушиваясь к учителю. А может стоило все-таки согласиться с её видением.

Затем они метафорически и витиевато рассуждали о различных состояниях, квантовых явлениях, сопоставляя или же вовсе отождествляя их с собственным внутренним ощущением. Фелиция заметила, что в рамках квантовой электродинамики два фотона могут столкнуться друг с другом и рассеяться. Она все же привыкла придерживаться скорее пессимистичных, ну или же в крайнем случае реалистичных сценариев. Роб постарался успокоить ее, сказав, что такой процесс очень маловероятен для квантов видимого света, даже ничтожно вероятен.

Фелиция была спокойна, на своем месте, на верной орбите. Она крепко сжала его руку своей крошечной ладонью, чтобы заземлиться и все-таки чувствовать, что она не вращается вместе со звездами на сферическом экране. Было увлекательно наблюдать за сосредоточенностью Роба, было интересно как никогда. Время замедлилось и ускорилось одновременно. Законы физики переставали действовать в их классическом ключе.

Финальная заставка фильма сопровождалась фортепианной музыкой, мягкой и рассеивающейся, напоминавшей теплую колыбельную. Роб приблизил к себе её ладонь, взглянул на серебряное кольцо с птицей на безымянном пальце правой руки, сверкнувшее в лучах планетария.

– Подарок? – спросил он.

– Да. Это ласточка.

– Что ж, вас и правда легко ассоциировать с птицей, мой друг.

– Отчего же?

– Вы неуловимы и не терпите клеток. А еще хрупки, изящны и звонко щебечете.

Она вновь рассмеялась.

– Откуда вам известно? Да и вообще – почему так хорошо, Роб? Вы снитесь мне? И этот планетарий…

– У нас собственный портал, так и знайте.

– Точно. Все так, – воодушевленно вымолвила девушка.

– Вы знали, что Фелиция – это небольшой астероид главного пояса?

– Правда?

– Чистейшая. Поэтому космическое пространство – это в каком-то смысле именно ваша территория. Вам… понравился фильм?

На экране погасло изображение и включились маленькие светодиодные лампочки, россыпью напоминавшие как раз скопление звезд на небосклоне.

– Фильм? – вымолвила Фелиция, – да, он необыкновенный.

– Вы теперь не будете страдать от того, что вам не с кем смотреть на рисунок созвездий?

– Не буду. Обещаю. Вы же у меня вдруг появились. Смотритель хрустальных сфер, круговых орбит и хвостов комет, – сияя ответила Фел.

– Вы – хрустальная роза. И смотреть надо за вами. Еще как. Так что буду лучше вашим смотрителем. Разрешаете?

– Еще бы. Но, наверное, будьте осторожны.

Они неторопливо вышли из зала. Роб помог ей одеться, повязав сверху свой клетчатый шарф из мериноса. Слабый запах кедра можно было уловить и на нем.

– Да у вас привычка укрывать меня клетчатым! Помните плед? – захохотала Фелиция.

– Не противьтесь, там наверняка метель. Все небо во мгле.

– Если уж в январе, когда виднеется только густое снежное марево, вы разыскали звезды, следует все-таки вас послушаться, – улыбнулась она.

На улице завывал жутковатый посвистывающий ветер вперемешку с мелким градом. Они несколько ускорились, торопясь добраться до парковки.

Роб предложил ей сесть пока в его машину, чтобы переждать град, который как-то странно усиливался. У Фелиции сильно стучали зубы – так она продрогла.

– Не хотите чашку малинового чая с мятным маслом? – сказал он.

– Да. Это очень кстати. Но ведь идет град.

– Я знаю одну небольшую кофейню. Там готовят и ароматный травяной чай. На редкость душистый. Будем ехать осторожно, – продолжил он, – вы не возражаете, если ваш автомобиль я пригоню завтра? Прямиком к дому. Сейчас вам не стоит садиться за руль.

– Договорились. Так даже лучше.

– Тогда поехали.

Он вырулил на заснеженную трассу, усыпанную мелкими крупицами града. Улицы были едва освещены, ехать приходилось крайне осторожно и медленно. В его машине был легкий запах ветивера и играло что-то из progressive.

– Музыка у вас хороша, Роб. Как будто причесывает нейроны в мозгу, давая легкие импульсы и тепло в конечностях. Удивительно приятно, – обратилась к нему Фелиция.

– А вы из нашего эзотерического общества выходит.

– Что за инсайдерское комьюнити?

– Тех, кто слушает подобную инструментальную музыку и не испытывает утомления или гнетущей скуки. И не просит поставить что-то пободрее и подинамичнее. Псевдо-веселое, проще говоря.

– Ах, да. Зажигательная музыка – уж совсем не мое. Да и вообще позитивные мажорные мотивы – это как-то странно, не находите? Во всем, что имеет глубину, содержится печаль.

– Вы тонко чувствуете, Фел. И глубина у вас, как у колодца. Мне даже не по себе.

– А у вас знаете какая? Судя по всему, как у слоистого озера. Каждый уровень имеет отличный от другого цвет и температуру. Не сомневаюсь в этом. А еще: с вами я впервые увидела звезды. Не просто посмотрела, а увидела.

Интерлюдия

Замечали ли вы, как часто фигурирует это слово – звезды? «Во всем виноваты звезды», «не с кем смотреть на звезды», «если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно». Контекстов и не перечесть. Почему люди стремятся к этим самым звездам? И заметьте – тут вовсе не так важно, какой подтекст подразумевается, в любом случае, все одно – звезды – это огни, яркие и желанные.

Режиссеры демонстрируют нам их ужасающую бесконечность, поэты говорят об их вселенском предназначении, а в военных песнях зачастую поется: «гори, гори, моя звезда» (тут невольно возникает ассоциация с любимой женщиной). Получается, что звезда – это такое всеобъемлющее понятие, способное уместить в себе самые разные невероятно положительные смыслы. Звезды всегда притягательны, маняще неизведанны и мерцающе красивы. А еще – к звездам ведь тянется далеко не каждый, да и рассмотреть их может едва ли не избранный.

Художники всегда ищут утешения в ночном небе. Ночь – это самое время для событий, а маленькие сверкающие сгустки появляются на небесном своде цвета индиго, как правило, после полуночи. Стоит разделить звездопад с теми, кто близок вашей душе. Можно конечно и одному попробовать, но боюсь, что нужного эффекта достичь будет гораздо сложнее.

4. У фонарщика/Фаролеро

Они добрались до маленького кафетерия на углу одной из центральных улиц. Его окна были украшены витражами, а внутри пахло коричными завитками и мятой.

Роб аккуратно разлил воду с мятным маслом в причудливые чашки из тончайшего фарфора. На них были выгравированы необычные имена.

– Как называется это место? – спросила Фелиция.

– Фаролеро. Популярно среди посвященных. То есть – почти неизвестно, – он ухмыльнулся.

– Это витиеватое слово что-то означает?

– Да, «фонарщик». Но не всегда следует присваивать тексту какие-то особые значения.

– Согласна, конечно. Это я вечно все стараюсь интерпретировать. Без необходимости.

В кафе было достаточно людно, но при этом совсем не шумно; посетители платили только за время, проведенное в кафе. Никто не оплачивал угощения или напитки. Потому что их главное правило – «еда – это фон, а не основное действие». Именно поэтому время, проведенное здесь за беседой, ценилось гораздо выше, чем осязаемое. Хотя, кстати говоря, это самое осязаемое было весьма и весьма недурно в этом заведении: рогалики с абрикосами и полынью, теплый штрудель с макадамией, шоколадный фондан с красным перцем и множество других лакомств. Многие приходили сюда в мантиях, но не просто для ореола таинственности – то и правда были тайные сообщества. Посетителей обслуживали официанты в накидках из бархата, расшитого дивными птицами, похожими на калифа-аиста.

Фелиция долго рассматривала замысловатые предметы интерьера, посуду со сказочными рисунками, меню, имевшее оформление с виньетками и золотым тиснением: там не было цен, только наименования очень необычных блюд и десертов. Фелиции особенно запомнились следующие позиции: жареные каштаны с ореховым сиропом, фисташковый мусс с пахтой, фиалковое мороженое с анисовым кремом и меренгой, шоколадное печенье с морской солью.

Официант вежливо поинтересовался, что она будет:

– Мисс, определились?

– Вы знаете, выбор весьма обширный. Но пожалуй, для меня печенье с морской солью, – сказала Фел, широко улыбнувшись.

– Конечно. А вам, сэр?

– Мне, пожалуйста, жареные каштаны. И для нас двоих большой чайник малинового чая.

– Будет исполнено. Как только в кубке вскипит вода, все будет готово.

С этими словами он поставил железный сосуд на стол.

– Благодарим вас, – ответил Роб и заговорщически подмигнул.

Фелиция лишь ошарашенно продолжала смотреть на посетителей. Кажется, она начала осваиваться в этой обстановке:

– Мне очень по душе старинные предметы, Роберт. Поэтому здесь мне очень хорошо. Я рассматриваю все эти деревянные полки времен позапрошлого века, книги с позолотой и сразу вспоминаю свою Родину.

– Рад это слышать. Я тоже, собственно, большой приверженец старины и антиквариата.

– А как вам нравится Аляска, Фелиция? Вы родились не здесь?

– Хм, нет, Роберт, я родилась не здесь. А вот к Аляске уже прикипела. Там, откуда я родом, много аристократических отголосков и былого имперского величия.

Надо сказать, Фелиция родилась в Санкт-Петербурге (может быть, поэтому было и в ней что-то аристократическое); всей душой она обожала этот мрачновато-помпезный и такой противоречивый город и считала его единственно родным. С упоением и нежностью Фел гуляла по каналам Петербурга, любовалась соборами и сохранившимися резными балконами.

Они ходили с мамой на балет и в оперу. Слушали концерты в консерватории. Обедали в доме Зингера и всегда уходили с книжными покупками. Когда Фел исполнилось тринадцать, их семья эмигрировала на Аляску. Брату тогда было пять лет. Они поселились в той части, где были фьорды и ледники. Мама, как и упоминалось, была русской, а папа – американцем, поэтому решили поступить справедливо: переехать в так называемую русскую Америку.

«Земля полуночного солнца» с её пейзажами в холодных тонах пришлась очень по душе юной Фел. Как она любила говорить: я еще не люблю Анкоридж, но он мне очень нравится. Для неё Аляска представлялась бесконечным, нетронутым природным массивом. Изрезанные ущельями глетчеры, фьорды и заливы, разбросанные на морском побережье, волновали её девичье сердце. Зима была полноправной хозяйкой этого края, а после прохладной Северной столицы России это было привычно и что самое главное: во всем этом было что-то родное и понятное. Церковь святого Николая в Джуно напоминала о многочисленных соборах Санкт-Петербурга. Конечно, его архитектура не была столь пышной, как это принято в России, но все же там душа успокаивалась, и все внутри наполнялось одухотворенным светом.

Много позже Фел искренне полюбила Аляску. Для неё эта местность стала оплотом тишины и первозданной красоты. Многое на этом полуострове было не исследовано и заповедно, но это и привлекало. В этих краях можно было просто молчать и созерцать. В Анкоридже Фел тогда впервые увидела Северное Сияние, хотя отец рассказывал ей, что в России в Мурманске его тоже можно посмотреть. Существовала все время какая-то незримая нить между её Родиной и этой Землей, ведь во времена Александра II Аляска была территорией России.

Обо всем этом с восторгом и светлой радостью Фел долго рассказывала своему собеседнику, которому потом будет суждено стать её возлюбленным. До глубокой ночи они сидели друг напротив друга, медленно смакуя чай и печенье с шоколадом и морской солью, которым Фел поделилась с Робертом. Затем Роб встал и подошел к пианино. Других посетителей уже не было. Было безмолвно и так уютно, как бывает только ночью. Роберт почти всегда по вечерам садился за фортепиано, это была часть его рутины. Он это делал не только по работе, но и конечно, для души. Роб мог музицировать часами, писал аранжировки к песням или аккомпанементы для оркестров. Вот и сейчас он решил не нарушать традиции и сыграть что-то ненавязчивое, чтобы вечер, плавно перетекающий в ночь, оставил какое-то теплое и светлое чувство. Роберт сел за инструмент, но прежде, чем сыграть повернулся к Фелиции и спросил:

– Фел, кто ваш любимый композитор?

– Думаю, что любимый – вы, – она рассмеялась, – а близкий моему сердцу – Сергей Рахманинов.

– Это чудно. Мне тоже он по душе.

– А ваш, Роберт? – спросила Фел.

– Хм… скорее это несколько человек, не кто-то один. Надо подумать. Пусть будут Лист, Шопен и Чайковский. Как-нибудь надо дойти до консерватории.

– Конечно сходим!

Роберт коснулся клавиш и начал играть музыку собственного сочинения, положенную на следующий текст, который кстати тоже был авторским: