скачать книгу бесплатно
– Ну, довольно уже, хватит, весь город смотрит.
А сам так и стоял бы с ней и стоял.
Она оторвалась, наконец, от него и заговорила громко, словно тут никого не было, с укором:
– Опять вы за своё, братец? Опять войну затеяли? Граф просил вас с горцами мириться, а вы их опять били? Господи, немолоды ведь уже, другие господа, вон, охотой развлекаются, а у вас другой забавы, кроме войны, и нет.
– Да, что ты, глупая, – улыбался Волков, не выпуская её рук из своих и глядя ей в лицо, – порадовалась бы за меня, а ты упрекаешь! Победил же я!
– Хватит уже побед с вас, сколько можно? За славой своею гонитесь всё, говорят, вас опять ранили, опять вы в самую свалку лезли. А ведь мало ли что на войне может приключиться, – она взяла его руку и положила себе на живот, – и племянник своего дядю даже не увидит никогда.
Он стоял и боялся пошевелиться, чувствуя под рукой своею её живот.
Все, кто слышал их разговор, улыбались и смеялись, так хорошо сестра отчитывала старшего и влиятельного брата, словно он ребёнок был неразумный. И женщины, видя такую сестринскую любовь, тоже улыбались. Молодец графиня. Так его, пусть оправдывается.
– Так не я же к ним пришёл, дорогая моя, они ко мне, – говорил Волков, не отрывая руки от живота Брунхильды.
А тем временем епископ просил гостей пересесть на одно место от себя, чтобы освободить графине кресло. Лакеи стали переставлять тарелки и кубки гостей. А гости беспрекословно просьбу епископа выполнили. Старый поп предложил своё место графине.
Снова зазвучала музыка, Брунхильда села подле «брата» и смотрела на него, глаз не отрывая, говорила негромко:
– А граф на вас зол, и молодой граф зол, всё думают, как быть с вами, давно бы уже вас к герцогу отправили, да все в графстве за вас: и сеньоры, и чернь, и купцы. Вот они и не решаются.
– Да чёрт с ними, – махнул рукой Волков, он и так об этом догадывался, – ты скажи, как ты, как чрево твоё?
– Повитухи говорят, что я крепка, как кобыла, чрево доброе, плод растёт как надобно. Только плачу всё время да тошнит часто.
– Плачешь? – удивился кавалер. – Отчего же графине плакать?
– Плачу, плачу. Всё время глаза на мокром месте, – говорила она и вдруг в голосе её слёзы послышались. – Как про вас услышу, так плачу, слух пришёл, что вы воевали, муж в злобе, я рыдаю, думаю, не убили бы вас.
– Глупая, – сказал кавалер, – ему захотелось успокоить её, прикоснуться к щеке рукой, да люди вокруг, – хорошо всё со мной, рана небольшая. Ты, вон, меня сильнее, чем горцы, сейчас душила.
– Так отчего же не пишите мне? – заговорила Брунхильда, платок доставая и вытирая глаза. – От купчишки виноторговца узнала, что сегодня в Малене обед в честь вас давать будут.
– Буду писать, – обещал Волков.
– Пишите, – говорила она чуть не с мольбой, – а не то плохо мне в замке, оттого и рыдаю целыми днями, столько рыдала за месяц, сколько за всю жизнь не рыдала.
– Так отчего ты же рыдаешь? – не понимал Волков.
Она приблизилась совсем близко и заговорила:
– Живу во злобе, смотрят на меня все в замке и ненавидят.
– Да, кто же?
– Да все! Все, кроме супруга. Сыновья его не любят меня, жёны их гримасы корчат, особенно молодой граф не любит. Он говорит со мной, как сквозь зубы цедит. Рыцари графа и двор его тоже, родственники-приживалы тоже, даже лакеи и холопы мне своё пренебрежение показывают. Перины мои мокры были, просила просушить, так бросили их в угол, весь день там пролежали, я видела, а к вечеру положили их в кровать, говорят – высохли. И морды заносчивые, с ухмылочками. Живу среди змей.
Волков от всех этих слов наливался злостью, темнел лицом на глазах. Уже не рад был, что отдал её за графа.
– Семейку графа – терпи, зубы стисни и терпи, – говорил он уже тем тоном, которым всегда говорил, когда решения принимал, тоном тяжким и холодным, – а для холопов хлыст заведи, рука у тебя тяжёлая, мало им не будет, не жалей скотов. Одного прикорми, который поразумнее, побалуй серебром, чтобы был у тебя человек хоть один верный. Но так дело веди, что бы все остальные о том не знали. Деньги есть у тебя?
– Есть, есть, – говорила она, – у супруга денег столько, сколько и у вас не видала, мне ни в чём не отказывает. Любит. Он хороший человек, единственный хороший во всём доме.
– Так заведи себе друзей среди холопов. Кроме мужа пусть ещё друзья будут, и терпи, главное – роди наследника графу, и поместье Грюнефельде на века твоё будет. Ничьё больше, только твоё!
– Да, да, – говорила Брунхильда и кивала, – рожу, коли Бог даст, а завтра к герцогу уедем, зовёт к себе в Вильбург. Хоть неделю этих родственников видеть не буду.
– К герцогу? – насторожился Волков. – А знаешь, зачем он графа зовёт?
– Так всё из-за вас, зачем же ещё. Как в замке узнали, что вы горцев побили, так там суматоха два дня стояла. Не знали, что делать. Боялись, что война начнётся. Герцог мужу каждый день письма присылает, спрашивает, не пришли ли люди от горцев войну объявлять, муж ему отвечает, что нет пока.
Волков полез в кошель, нащупал там маленький флакончик, достал и вложил его в руку красавицы:
– Это редкий эликсир, от него любой муж к жене, что им помазала шею, страстью воспылает.
– И где же вы взяли такое? – едко поинтересовалась графиня.
– Агнес сварила, – ответил кавалер.
– Ах, конечно, без этой ведьмищи оно не обойдётся, – Брунхильда привычно поджала губы.
– Я тебя им мазал, когда к графу ездили.
– Да помню я, – отвечала графиня, тайком разглядывая флакон. – Вот отчего он на меня слюной-то исходил.
– Он бы и так изошёл бы, это просто дело ускорило, – сказал Волков, – теперь поедешь к герцогу, так тоже помажься, околдуй и его, чтобы был помилостивее.
– Спать мне с ним? – удивилась Брунхильда. – С герцогом? Да вы рехнулись, братец. Меня тошнит всё время и без мужчин старых.
Она поморщилась и отпила вина из кубка.
– Да не спать, очаруй его, ты же умеешь.
– Ладно, – сказала она, пряча флакон, за лиф платья, – лишь бы муженёк мой от зелья этого не зверел. Я его от себя отвадила на время бремени, говорю, что тяжко и так, тошнит всё время. А он всё равно лезет, хоть раз за день да под юбку полезет пощупать, как там всё. Старый, а неугомонный.
Она говорила как будто специально, ещё и улыбалась при этом, хотя по лицу кавалера видела, что не нравится это ему. А ей нравилось как будто.
– Ладно уж, возьмусь за герцога, – сказала графиня благосклонно.
Она была довольна, и он был доволен, кажется, встречей. Хотя чуть-чуть были грустны и под столом они держали друг друга за руки.
Глава 9
Долго Брунхильда просидеть не смогла, поела кое-чего поначалу с аппетитом, но вскоре ей стало душно, и она, поцеловав кавалера по-сестрински, откланялась. Господа снова вставали, когда она уходила. Уехала к себе в поместье. Завтра далеко с мужем ехать ей.
То ли от радости видеть её, то ли от вина шея у него прошла. Но настроение не улучшилось. А тут ещё к нему пришли просители, и просители такие, что сразу и не откажешь.
– Кавалер, не соблаговолите ли вы выслушать просьбу достойного человека? – шептал ему на ухо бургомистр.
Волков тут же понял, что просьба будет обременительна, но разве скажешь «нет» бургомистру?
– Отчего же, конечно, выслушаю, – отвечал он.
Бургомистр сделал кому-то знак и снова заговорил:
– Добрейший господин Фейлинг, важный горожанин, дважды был в консулате, вы его знаете, вот, он идёт, он будет просить вас о чести.
И действительно, к столу, за которым сидел кавалер, шёл дородный и высокий господин, а с ним шли два молодых человека, явно не из простых. И да, Волков помнил этого господина, он был одним из тех, кто ссужал ему золото. Все трое, встав с другой стороны стола, поклонились кавалеру и бургомистру. Старший, тот, что занимал Волкову денег, заговорил после поклона:
– Славный рыцарь, смею ли я надеяться на высокую честь, что вы окажете моему четвёртому и моему пятому сыну и возьмёте их в обучение?
В зале стояла тишина, музыка смолкла, разговоры затихли, женщины тянули шеи, пытаясь расслышать слова, а некоторые из мужей так и вовсе вставали с мест и шли поближе к разговору.
Волков даже растерялся немного от такой неожиданной просьбы и ответил чуть удивлённо:
– Друг мой, а какому же ремеслу я их обучу? Пекарь или гончар из меня никудышный.
По залу покатился смех, люди стали передавать его слова тем, кто не расслышал.
Господин Фейлинг тоже улыбался, он ответ воспринял как шутку, как и все вокруг. И продолжал с улыбкой:
– Не пекарскому ремеслу прошу я учить моих сыновей, а искусству, которым вы владеете в совершенстве. Прошу учить их делу воинскому.
– Прямо так и в совершенстве? – поморщился кавалер. Он повнимательнее оглядел молодых людей, что стояли пред ним и брать в услужение не захотел. – Отчего же вы так думаете? По делу одному обо мне судите. А может, то всё случай удачный был?
– Так мы про вас всё узнали, – заверил его бургомистр. – Мы про ваши дела и Фёренбурге вызнали. Вы и там еретиков крепко били, знаменитого рыцаря Ливенбаха убили, шатёр его забрали. Будьте уверены, кавалер, господин Фейлинг кому попало своих чад в обучение не доверит.
Волков посмотрел на бургомистра, потом ещё раз на молодых господ Фейлингов. Одному лет шестнадцать – стар уже учиться-то. Второму лет четырнадцать. Типичные городские барчуки. Бархат да кружева. Какое им дело воинское?
– Если думаете, что пойдут они к вам пустые и будут обузой, – продолжал господин Фейлинг-отец, поймав его взгляд, – то не думайте так, пойдут они к вам в полном доспехе и при полном оружии, на хороших конях. А при них будут ещё и по два послуживца, тоже конные. Тоже при доспехе и оружии.
Шесть человек да шесть коней? И всё на его счёт? Нет, уж точно не хотел он брать никаких людей к себе в учение. В бою от этих юных господ, что всю жизнь жили в сытости и достатке, прока, скорее всего, не будет, а расходы на них ежедневные будут обязательно. Все в зале ждали его ответа.
– Живу я бедно, замка у меня нет, – наконец начал он после раздумий, – оруженосцы мои спят в людской, вместе с холопами. Ходят за моими лошадьми вместо конюхов, едят то же, что и холопы едят: и бобы, и горох, и даже просо. Не будет вам, юные господа, отдельных покоев и изысканных кушаний. И ласки от меня не ждите, люди мои меня добрым не считают, сами мне о том говорили.
– Дозвольте мне сказать, отец, – произнёс негромко старший из сыновей.
Отец кивнул ему в ответ.
– Господин рыцарь, – заговорил юноша, – вы в наших краях человек новый, и о том не знаете, что род Фейлингов уже три сотни лет служат городу и гербу Маленов. И среди наших предков были известные воины. Я, Эрнст Фейлинг, говорю вам: фамилию Фейлинг не напугают лишения и тяготы, для нас будет честью жить при вас там, где вы укажите.
– Друг мой, – зашептал в левое ухо кавалеру бургомистр, – не отказывайте Фейлингу, он человек влиятельный, да и в самом деле, нашему городу нужны толковые офицеры. Пусть молодёжь у вас поживёт, пусть среди ваших людей побудет, поучится, вам сие зачтётся, зачтётся, не сомневайтесь.
В словах бургомистра был смысл, кавалер задумался.
И тут же… Волков даже вздрогнул от неожиданности, когда за спинкой его стула появился брат Семион и зашептал ему настойчиво в ухо правое:
– Берите, берите их, господин. Берите всех, кто попросится. Чем больше у вас будет знатных людей графства, тем тяжелее будет герцогу вас сгрызть. Поживут у вас до весны, авось, прокормите, не пригодятся – так попросите до дома ехать, а если горцы опять сунутся, так шесть всадников лишними не будут. И горожан порадуете, что не брезговали ими.
С этим монахом спорить было невозможно, всегда продуманна речь его, всегда логична. Да, несомненно, кавалер прокормит шесть людей и шесть лошадей. И они будут полезны, когда… Когда придут горцы. И в другом монах опять прав: кавалеру нужно крепить узы с городом, кажется, в графстве по своему влиянию город был значительнее самого графа. Крепить узы…
– Господин, Фейлинг, – заговорил он после раздумья, – думаю, нет нужды говорить вам, что не берусь обещать, что сыновья ваши и живы, и здоровы будут при мне. Сами знаете, что смерть и увечья к воинскому ремеслу прилагаются.
– Знаю, кавалер, я то знаю, – отвечал Фейлинг, оглядывая зал и обводя его рукой. – И про то все знают, что в деле у реки вы сами получили рану. О том все говорят, что сами вы шли в первом ряду людей своих. А раз вы сами получили рану, то и другие могут. Могут и рану получить, и смерть принять.
– Ну, что ж, я предупредил вас, а коли с сыновьями вашими случится что, то ни от вас, ни от женщин рода вашего я укора не приму.
– Да будет так! – воскликнул Фейлинг-старший.
– А вы, вы, – Волков указал пальцем на самого молодого из Фейгелей, – не боитесь смерти? Не испугаетесь сражения?
– Не боюсь, кавалер, – отвечал юноша. – Совсем не боюсь.
– Молодость никогда не боится смерти, – с улыбкой заметил епископ и вздохнул. – Ах, молодость! Прекрасная пора.
Все стали улыбаться вместе со старым попом. А юноша вдруг опять заговорил, заговорил звонко, на весь зал, чтобы перекричать гул:
– Кавалер, если вы меня возьмёте, то для меня это будет тройная честь, я клянусь, что не испугаюсь, будь против меня хоть дюжина горцев.
– Тройная? – улыбаясь, спросил бургомистр. – Расскажите же про три ваших чести.
Все притихли в зале, всем было интересно узнать.
– Первая честь – служить своему роду, – гордо начал юноша, – вторая – служить своему городу, а третья – встать под ваши знамёна, кавалер.
Тут все начали ему хлопать, хлопали и улыбались, кто-то поднимал бокалы за здоровье юноши, а Волков смотрел на него серьёзно, и только качал головой, словно соглашался с кем-то:
– Как вас зовут, молодой человек? – спросил он, перекрикивая шум в зале.
– Меня зовут Курт Фейлинг, – отвечал юноша.
– Я беру вас и вашего брата в учение, – произнёс кавалер.
И зал ещё больше оживился. Виночерпиям и лакеям пришлось пошевелиться, все требовали вина.
У выхода столпились важные горожане, прохода ему не давали, многие желали засвидетельствовать своё почтение. А кое-кто и нет. То были его кредиторы. Эти господа желали говорить о своих вложениях. Говорили, что деньги они давали не на войны, а на строительство замка. И знай они, что он затеет войну, так не дали бы. Но с ними кавалер был лаконичен, и на попытку их заговорить с ним о возврате золота отвечал так, как шептал ему брат Семион из-за спины:
– Всё будет так, как писано в договоре. Ждите свои проценты. По времени прописанному будет вам ваше золото.
– А пока молитесь, господа, за кавалера, и уповайте на Господа нашего, – смиренно говорил, закатывая глазки к небу, брат Семион.
Они пытались ещё что-то говорить, но кавалер больше их не слушал, шёл к выходу, где его остановили другие важные горожане. Кредиторов оттеснили от него его офицеры: нахальный Бертье и мрачный Роха. К дьяволу кредиторов.
Было их семеро. Стали представляться, все они были из мастеровых гильдий, не купцы, не банкиры, но тоже люди не последние. Тоже из городского нобилитета. Все в золоте и мехах. Имён их Волков потом и не вспомнил бы, но всё остальное про них запоминал хорошо. Когда-то купцы, а тем более банкиры, на цеха мастеровых смотрели свысока, но не теперь, не в Малене. Теперь главы промышленных цехов и гильдий играли в городе едва ли скромную роль. И вот они стояли перед Волковым.
– Бейцель, – говорил один. – Цех литейщиков и рудников города Малена, шестьдесят два члена мастеров и подмастерий. С коммуной Литейной улицы даём городу шестнадцать добрых людей.
