скачать книгу бесплатно
Волков махнул рукой, ему было не до того.
– Ладно, Карл, берите его, но под вашу ответственность. Под вашу ответственность, Карл.
– Спасибо, друг мой, – заулыбался Брюнхвальд и сказал Циммеру: – Господин Циммер, господин генерал – молитесь за него Господу – утверждает вас на должность капитана. Надеюсь, вы не посрамите имени ваших славных родителей и не подведёте меня.
Циммер покраснел, стал раскланиваться и клясться, что не подведёт и не опозорит. И заверял, что обязательно будет молиться.
***
Спешка, спешка. За всю свою военную карьеру барон Рабенбург не мог припомнить, чтобы так поспешно собирались войска. И, конечно же, герцог не оставил столь опытного в военном ремесле вассала в стороне от дела. Гонец от Его Высочества прибыл в Эшбахт в начале ноября ближе к ужину и просил барона принять его немедля. Учитывая непростые отношения со своим сеньором, кавалер Иероним Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург, порадовал гонца быстрым согласием, с чем тот тут же отбыл обратно, несмотря на приближающуюся ночь. А баронесса, беременная в третий раз, себе не изменяя, стала рыдать и молиться, стала упрекать мужа в том, что «он всё никак не успокоится со своими войнами», как будто это барон затеял войну, а вовсе не её венценосный родственник. Верный вассальной присяге Рабенбург уже в следующее утро явился в Мален с отрядом мушкетёров в семьдесят человек, которых он нанял за свои деньги. С ним также были полковник Брюнхвальд, полковник Роха и майор Дорфус, а также четверо молодых господ из выезда.
Большего отряда барон себе позволить не мог из-за скудости казны, даже и этих людей он нанимал на те деньги, на которые собирался гасить проценты по долгам. Но в день его приезда в Мален туда же прибыл и эмиссар Его Высочества и старый знакомец Волкова, Фильшнер. Теперь он был в чине майора. Фильшнер просил у барона встречи, а при встрече думал кланяться, но барон его по-свойски обнял, как старого приятеля. Выяснилось, что майор привёз два сундука серебра для найма людей, а так как своих сержантов у него мало, он просил Волкова помочь. А ещё передал барону просьбу самого герцога о мушкетёрах и сообщил, что маршал герцога Дитрих Альберт цу Коппенхаузен очень рассчитывает на пушки барона. Барон насчёт мушкетёров согласился, но вот пушки…
– Друг мой, вы и вправду думаете, что тащить орудия на север – это хорошая затея? Вы же ехали сюда, вы видели дороги!
– Видел, видел, – соглашался Фильшнер, – от Вильбурга до Малена дорога неплоха, и маршал просил герцога, а герцог просил вас. Для того он, герцог, выделил отдельную плату. Именно на ваши пушки, порох и ядра. Также на дополнительных лошадей и на оплату прислуги… выделил, – майор заглянул в какую-то бумажку, – триста сорок талеров.
Этого, конечно, хватило бы даже на найм Пруффа и его людей, хотя затея с пушками Волкову всё равно не нравилась. Но отказывать герцогу… Последнее время между ними, не без стараний графини фон Мален, складывались неплохие отношения. Герцог только в этом году дважды приглашал его ко двору, куда барон являлся с баронессой и сыновьями, отчего всё семейство было счастливо.
Шутка ли, дворец самого курфюрста.
– Так какие пушки мне взять с собой?
– Маршал рассчитывает на две тяжёлые пушки и на четыре кулеврины, – сразу ответил майор Фильшнер, проявляя полную осведомлённость об артиллерийском парке барона.
– То есть на все, что у меня есть?
Эмиссар герцога только развёл руками.
В тот же день один из городских офицеров был отправлен со ста восьмьюдесятью талерами в город Ланн за майором Пруффом и его людьми, так как у Волкова в имении проживало мало артиллеристов. А на рынок Малена для покупки меринов для сменных упряжек были отправлены молодые господа из выезда во главе с Хенриком. Уже следующим утром майор Дорфус с двумя сержантами стал собирать людей в Малене и окрестностях, полковник Брюнхвальд с изрядной частью серебра заехал в Эшбахт, нанял двенадцать сержантов и с ними отправился за реку, во Фринланд, собирать пехоту, а полковник Роха вернулся в Эшбахт за проживавшими в землях барона стрелками: мушкетёрами и аркебузирами. Деньги вроде были. Но это лишь казалось, что два сундука серебра – это много. Солдаты не любят воевать по холоду, в осенней и зимней грязи. Поэтому приходилось поднимать плату простого пехотинца, с половинным доспехом, до семи талеров, иначе не пошли бы. А уж про избалованных мушкетёров и говорить не приходилось.
– Я попробую уговорить мушкетёров на четырнадцать талеров, – вечером до отъезда обещал полковник Игнасио Роха, – аркебузиров на двенадцать. Думаю, что согласятся. Мушкетёров будет человек двести и аркебузиров человек двести-двести двадцать.
– Обнаглели они у вас, – вздыхал Фильшнер, выгребая из сундуков остатки серебра и начиная их пересчитывать. – Просят денег, как кавалеристы.
– Что ж делать, – не без гордости отвечал полковник мушкетёров, – мои парни нарасхват. Они знают себе цену, не раз доказывали её в бою.
– Хорошо, хорошо, – соглашался эмиссар курфюрста, раскладывая серебро по мешкам, – будь по-вашему.
Для офицеров и сержантов, что занимались наймом солдат, это дело было крайне выгодным. Волков, в отличие от майора Фильшнера, знал, что четыреста двадцать стрелков на его земле не проживает. Вряд ли и четыре сотни солдат у него бы набралось. А ведь ещё и не все пойдут. Барон знал количество исправных мушкетов и аркебуз, он был уверен, что в лучшем случае Роха соберёт триста пятьдесят-триста шестьдесят человек. И половина из них будут не проверенные бойцы, а молодняк, позаимствовавший мушкеты и аркебузы у своих старших товарищей или отцов. А всю разницу, слегка поделившись с сержантами, Роха, конечно, положит себе в карман. Роха, Брюнхвальд, Дорфус… Что ни говори, а офицерские должности – прибыльные. И Волкову было не жалко денег герцога, пусть его люди подзаработают. Плохо, что ему от этого ничего не перепадёт. Сами офицеры ему не предложат, в их глазах он необыкновенный богатей, к чему ему эти мелочи. А просить он их, конечно, не станет. Хотя барон, в его удручающем финансовом положении, видит Бог, не отказался бы и от ста жалких талеров.
А пока его офицеры разъехались вербовать солдат, он вызвал из Эшбахта своего родственника полковника Рене, и тот, с капитаном городской стражи и, конечно же, за счёт города Малена, разбил за городской стеной военный лагерь, куда стали потихоньку прибывать нанятые солдаты. Провиант, палатки, дрова и обоз последним серебром оплатил из своих сундуков эмиссар герцога майор Фильшнер.
Сам же генерал, отдав распоряжения, отправился во дворец Кёршнеров, где в его честь на следующий день хозяин дал обед и бал, на котором были первые люди города, кроме семейства Фейлингов, разумеется, которых и барон, и хозяин дома не любили. Был там с двумя своими детьми и Людвиг Вольфганг Кёршнер, муж покойной племянницы барона Урсулы, урождённой Видль, которая скончалась, не перенеся вторых родов. Барон просил хозяина посадить Людвига Вольфганга рядом с собой, был с ним особенно ласков, как и с его детьми, Карлом Георгом и Анной Амалией, коих Волков любил, так как считал всё это семейство своими близкими родственниками.
Как и всегда, обед у Кёршнеров был роскошен, а бал очень весел и долог, так долог, что ещё до полуночи пришлось менять музыкантов, потому что первые попросту выбились из сил. Уже к следующему вечеру барон получил от баронессы письмо, в котором та бранила его «холодным человеком» и «незаботливым мужем», так как он не позвал её к балу.
Волков отписал жене поутру, что, дескать, он хотел её звать на бал, но бал был так скоро устроен, что она не успела бы, а ещё дорога до Малена не очень хороша, поскольку размыта дождями, и её семимесячное бремя быстро ехать бы ей не позволило. Ещё писал, что на войну ехать не хочет, и что бал ему был скучен, и что хочет он домой, – надеясь, что это успокоит баронессу.
После поехал к епископу, с которым не успел поговорить на балу, а поговорить ему было о чём. Отец Семион и новоприбывший молодой брат Бенедикт уже не справлялись в маленькой церкви Эшбахта; даже когда брат Бенедикт вел службу в часовне, всё равно людей было избыточно. Ведь не только из разросшегося Эшбахта шли люди в церковь, уже и от Амбаров, что заметно выросли, шли к воскресной проповеди люди. А ещё мужики, что жили у полей вдоль реки, а ещё те, что стали селиться у строящегося замка. Тем вообще в церковь попасть было сложно, ведь из южных земель, особенно тех, что лежали вокруг замка, до Эшбахта пешком нужно было идти полдня. То есть целое воскресенье нужно было потратить на церковь. А во сколько нужно выйти, чтобы быть к проповеди? А попробуй походи, да ещё с детьми, да если муж ещё захочет заскочить в какой-нибудь из кабачков, что появились в господском селении. Вот и получалось, что иной мужик возвращался в свой дом уже аж в понедельник, уставший и в дурном духе. И как тут мужику работать? А на крещение, свадьбы и отпевание очереди были, и отец Семион хоть и ходил в бархатной сутане и золотых перстнях, всё равно был такому делу не очень-то рад и жаловался, что с ног валится. Хотя частенько нетвёрд в ногах он был от токайского или полюбившегося ему белого рейнского, а не от служб и проповедей.
В общем, барону нужны были ещё два священника, ну, это ему епископ, его старый приятель, обещал легко. А ещё надобно было построить две новые церкви, на которые у барона денег не было и даже не предвиделось. И одну из них он пообещал самой госпоже Ланге, обещал построить её в Амбарах, недалеко от её дома. Она уже и место под кирху приискала, и архитектора нашла, который ей уже картинку будущей церкви нарисовал.
Бывший комиссар Святой Инквизиции брат Николас в былом, а нынче Его Преосвященство отец Бартоломей, епископ маленский, был, как говорится, на короткой ноге с генералом, так как помнил, кто его, безродного, сделал епископом. Он сразу принял барона, отложив все дела, и они прошли в личный кабинет святого отца для разговора. Там-то барон и изложил, вернее, повторил свою просьбу о постройке церквей в своей земле.
Епископ отнекиваться – дескать, нету у меня на то денег, – не стал. Все знали, что епископ маленский в Ребенрее если не второй по богатству поп, то уж точно третий. Городской кафедрал при нём засиял и новой удивительной лепниной, и великолепными витражами со сценами ада, назидательно показанными местным грешникам, что о своих душах по лени или жадности не заботятся.
В общем, казна епископа была полна, деньги у него были, но весь вопрос был в том, что барон уже был должен святому отцу сорок две тысячи семьсот талеров по трём распискам. О чём отец Бартоломей не преминул, хоть и мягко, но напомнить барону.
– Так те деньги я не для себя прошу, – заметил ему на то Волков, – говорю же, иному мужику, чтобы попасть к воскресному причастию, нужно ещё в ночь выйти. И идти по темну со всей семьей. Туда да обратно.
– Так мне и не жалко денег на храмы, то дома Святой Матери Церкви, Божьи дома, где я почти всю свою жизнь проживаю. Я боюсь, друг мой, – без обиняков отвечал ему отец Бартоломей, – что вы деньги, на церковь полученные, себе в корысть обратите.
– Хорошо, не давайте мне этих денег, дайте их отцу Семиону, пусть он церкви построит, он знает как.
Барон ещё не договорил, а святой отец уже закатил глаза к небу и молитвенно сложил руки: Господи, спаси и сохрани. Видно, невысокого был начальник о своём подчинённом мнения.
– Есть ли среди ваших людей другой человек, праведный и честный, и в подобных делах расторопный? Праведный в первую очередь.
Волков подумал, и на ум ему никто не пришёл. Были люди типа Карла Брюнхвальда или Ёгана, которым можно было доверить деньги, но они были не очень хороши в делах, а праведности они были обычной. Были и праведные, как бывший монах брат Ипполит, но он был врачеватель, а не строитель. Только один человек был истинно верующим и разумным в делах и хозяйстве.
– А что же, госпожа Ланге вашим требованиям подошла бы, она истинно верующая, все посты и все праздники знает, в церкви в первых рядах и в делах очень дотошна. И ни крейцера себе от церковных денег не утаит.
Епископ вздохнул и ответил тихо:
– Знаю её, знаю, набожна и умна, – и добавил ещё тише: – Вот только детей во грехе зачинает. Как вы думаете, что мне из епархии от Его Высокопреосвященства отпишут на то, что я такой жене доверил деньги на постройку домов Божьих?
– Ну уж тогда не знаю, кого ещё предложить, – Волков даже немного расстроился.
А епископ заметил его расстройство и сказал:
– Ладно, езжайте на свою войну, друг мой, буду за вас молиться, а над делом вашим я подумаю, – и пастырской рукой благословил барона знаком святого распятия.
Волков, зная слово епископа, обрадовался и, поцеловав тому перстень с распятием, поехал во дворец Кёршнеров.
Глава 3
Уже неделя минула, как барон собирал войска, когда к нему из Вильбурга явился гонец с повелением. Маршал писал ему вежливое письмо, а герцог приложил к нему печать, чтобы никто не сомневался в словах главнокомандующего. Смысл послания был таков:
«Немедля с теми людьми и средствами, что есть, выдвигайтесь к Фёренбургу; те нанятые, что ещё не подошли к вам, пусть идут туда же следом».
Хорошо, что он послал всю свою артиллерию на север, вперёд, заранее, за два дня до пришедшего повеления. Пруфф и его люди из Ланна к этому времени еще не поспели. И пушки на север потащил молодой офицер Эрнст Хаазе, которого нанял и уже прислал в Мален Брюнхвальд как пехотного ротмистра. Но по прибытии в лагерь Хаазе в разговоре с генералом сказал, что знаком с пороховым делом и желает быть при пушках. Генерал не возражал. Майор Пруфф в деле пороховом тайн не ведал, но вот характер у него был не сахар. Однако с этим Волков уже научился обходиться, а вот то, что майор был уже изрядно немолод… Так что молодой и, кажется, смышлёный офицер, желающий быть при пушках, ему никак не помешал бы. И генерал решил поглядеть на него в деле и начал с трудного.
Пушки хороши на поле боя, а при осадах так без них и вовсе не обойтись, но на поле боя и к стенам городов их нужно ещё доставить. Вот пусть и попробует. И Волков взял Хаазе в артиллерию вторым офицером на оклад ротмистра. И сразу поручил ему доставить пушки до Вильбурга. Пусть поймет, каково это быть артиллеристом, когда осенние дороги превратились в неглубокие канавы с холодной грязью. С ротмистром пошли одиннадцать артиллеристов, что проживали в Эшбахте, и двенадцать возниц с конюхами, которым приходилось присматривать за четырьмя десятками меринов. Артиллерия – это только в малой доле расчёт углов и пороховых зарядов. В первую очередь артиллерия – это лошади и возницы, подводы и телеги с ядрами, картечью и бочонками пороха. Вот пусть и покажет себя молодой человек в тяжёлом деле.
***
Наконец приехал Пруфф со своими артиллеристами.
– Друг мой, вы ранены? – генерал увидел майора Пруффа в своём шатре, встал и пошёл к нему навстречу.
– Ранен? – Пруфф, кажется, удивился, а потом взглянул на свою палку, на которую до этого опирался. – А, вы про это? Да нет, не ранен. Это всё от чёртовой сырости… Колени пухнут от дождей.
– Ну здравствуйте, – Волков обнял заметно постаревшего майора. У того и лицо стало другим. Щёки, и особенно нос, покрыло множество мелких сосудов.
А майор, едва освободившись от объятий, сразу перешёл к делу:
– Я, признаться, не разглядел в лагере пушек, вы ещё не доставили их сюда, генерал?
– Думаю, что они уже на полпути к Вильбургу, – ответил Волков.
– На половине пути? К Вильбургу? – Пруфф был удивлён. – Позвольте полюбопытствовать: и кто же их туда везет?
– Я нанял офицера вам в помощь, он сказал, что знаком с пороховым делом, имя его Хаазе. Вот он их и повёз.
– Знаком с пороховым делом? – Пруфф презрительно поджал губы. – И сколько же ему лет?
– На вид лет двадцать, – ответил генерал.
– Двадцать! – воскликнул майор. – Ваша смелость, генерал, граничит с… безрассудством.
Волкову показалось, что Пруфф хотел сказать «с глупостью». Но всё-таки удержался в рамках вежливости.
– Присядьте, мой друг, – генерал усмехнулся, – не волнуйтесь вы так, ну не украдёт же он мои пушки, с ним одиннадцать моих людей.
– Не украдёт. Тут, возможно, вы и правы, но по таким дорогам он просто угробит лошадей, поломает оси и ступицы. Уж ремонт станется вам в копеечку.
– Присядьте, майор, – повторил Волков, видя, что тому непросто стоять, – Хаазе довезёт пушки, тем более что от Малена до Вильбурга дорога неплоха, везде на ней есть канавы и водоотводы. Довезет, не волнуйтесь.
– Нет уж, – Пруфф, по обыкновению своему, начал артачиться, – покормлю людей, да и поеду этому вашему бойкому ротмистру Хаазе вослед. Посмотрю на этого молодца, и на пушки, и на лошадок посмотрю.
Говорил он всё это с видимым недовольством, и Волков понял, что молодому ротмистру при встрече не поздоровится. Но, может, это и к лучшему.
«Ничего, ничего. Зато у Пруффа он многому научится, майор – человек, конечно, вздорный и неприятный, но дело своё знает».
В общем, то, что он отправил пушки и весь артиллерийский обоз заранее, было решением мудрым.
***
После получения приказа, уже на следующий день, генерал выдвинулся к Вильбургу. Перед выходом Волков послал гонца к Брюнхвальду сообщить, чтобы он заканчивал найм людей и с теми, что уже наняты, выходил вслед за ним. И так как полковник шёл почти без обоза, то уже у Вильбурга он нагнал главные силы, и тогда возле столицы земли Ребенрее генерал смог провести смотр своих войск. А так как лагерь был недалеко от городской стены, то об этом узнал и сам герцог. Он с небольшой свитой приехал посмотреть набранных генералом солдат.
– Солдаты ваши, кажется, не очень хороши, – заметил Его Высочество, проезжая с генералом перед строем и вправду не очень хороших солдат. Доспех у многих был плох, и оружие плохо. Выделялись только те солдаты, которые были наняты в Эшбахте. Эти были хороши. У большинства доспех на три четверти. Заметно, что опытны, настоящие ветераны, доппельзольдеры. Но таких не набралось и трёх сотен, так как денег, чтобы платить им двойную стоимость, не было. И скрашивали общую картину стрелки. Были они в хорошей одежде и крепкой обуви, все в кирасах, но не все в шлемах, у многих шляпы с заломанным полем. Бравые сержанты и ротмистры выделялись сине-белыми шарфами, а в начале строя высокий прапорщик Франк, в окружении охраны, держал великолепное бело-голубое полковое знамя с чёрным вороном. Перед стрелками гарцевали на дорогих конях суровый и одноногий полковник Роха со своей нечёсаной бородищей и два молодых капитана: Вилли Ланн и Руди Клейнер. Оба красавцы в дорогих кирасах, шляпах с перьями, в шарфах, перчатках и плащах.
Курфюрст остановился напротив Рохи и в ответ на снятые офицерами шляпы кивнул им.
Но недовольство сюзерена всё-таки проскальзывало в его голосе.
– И сколько же вы наняли людей, генерал?
В этом вопросе слышались вопросы другие: и это всё? Вот на это вы потратили кучу моего серебра?
– Тысячу триста шестьдесят пехотинцев и триста шестьдесят стрелков. Ещё около пятидесяти артиллеристов. Это не считая возниц и конюхов.
– И где же ваши пушки, генерал? – спросил курфюрст, снова оглядывая строй. – Я их не вижу.
– Я выслал орудия с обозом вперёд, чтобы они поспели вовремя; дорога тяжёлая, тащить их придётся долго.
– Тем не менее…, – герцог опять осматривает солдат и замечает весьма флегматично: – Я рассчитывал на иные результаты.
«Господи, да какого же дьявола вы сюда припёрлись, Ваше Высочество?!».
И как Волкову ни было неприятно, но ему пришлось объяснять своему сеньору, почему людей меньше обычного:
– Осень, никто не хочет воевать в грязи, пришлось брать ценой, моим мушкетёрам пришлось платить по четырнадцать монет, чтобы они согласились, да и то пошли не все. Даю вам слово, монсеньор, что мне из ваших денег не перепало ни пфеннига.
Герцог поморщился и взглянул на Волкова: я вас умоляю.
И не поймёшь по его взгляду, чем он опять был недоволен. В общем, высочайшее лицо, прежде чем уехать, пригласило генерала к ужину. Но Волков сразу понял, что это всего-навсего знак вежливости, и, сославшись на дела, с благодарностью отказался. Его Высочество не настаивал.
– Вот и какого чёрта он тут смотрел? – спросил у Волкова Роха, когда тот подъехал к своим офицерам. – Что ему не сидится в своём дорогущем доме с большими окнами?
– Думаю, что герцог хотел знать, на что пошли его деньги, – рассудительно предположил полковник Брюнхвальд. – Если я не ошибаюсь, он был не очень доволен увиденным.
– Именно так, – выразительно произнёс генерал, как бы намекая полковникам на то, что если бы в их карманах осталось меньше серебра, солдат, скорее всего, перед герцогом сейчас стояло бы и побольше.
Роха на это ничего не ответил, а, поклонившись, поехал к своим стрелкам. А Волков и Брюнхвальд пошли в палатку, посчитать, хватит ли оплаченной из казны герцога провизии набранным солдатам на месяц.
Вечером ему принесли письмо. Писала ему графиня фон Мален, она приглашала его на ужин к себе. Он бы, может быть, и был бы рад её увидеть, но попасться на глаза герцогу в его дворце после того, как отказался с ним ужинать, Волков не хотел. Поэтому отказал и графине.
«На обратном пути обязательно заеду к вам, дорогая сестрица», – обещал генерал, даже не думая о том, что с этой войны он может и не вернуться.
***
Холод стоял вовсе не ноябрьский, когда его войско подошло к селенью Гернсхайм. Над селом, уносимый на юг ветром, стелился серый печной дым. Почти все дома селения топили печи.
Генерал выглянул из окна тёплой кареты и жестом подозвал к себе Брюнхвальда-младшего.
– Максимилиан, пошлите кого-нибудь в деревню, пусть найдут мне дом поприличнее, не хочу спать в шатре.
– Распоряжусь немедля.
В низине, на юг от деревни, на жухлой мокрой траве паслись сотни лошадей, а чуть севернее, у самых первых домов села, был разбит большой лагерь, над которым ветер рвал два больших стяга. Один из них был знаменем герцога, второй – знаменем маршала Дитриха Альберта цу Коппенхаузена.
– Хенрик!
– Да, генерал.
Волкову не хотелось въезжать в лагерь в карете.
