скачать книгу бесплатно
– Железо у него! – заорал Ёж и ударил по двери, навалился на неё.
Свеча тут же упала, потухла, а человек сразу стал орать и тыкать мечом в темноту.
– Помогайте! – кричал Ёж, прижимая человека дверью.
– Воры! Собаки! – кричал в ярости муж.
– Помогите, помогите, грабят! – горланила в покоях женщина, срываясь на визг. Тут же тише, переводя дух: – Господи, спаси! – и снова с визгом: – Помогите, стража!
– Дьявол! – Волков, чуть не налетев на клинок мужчины лицом, поднялся наверх, к Ежу, чудом в полумраке нашёл руку, что сжимала оружие, и с силой вырвал, вернее выломал его из пальцев человека. – Дай сюда!
– Ах ты мерзавец! А ну не сметь! – рычал тот в ответ.
– Помогите! – орала женщина.
– Свет, дайте мне свет. – говорил кавалер, скидывая оружие с лестницы вниз.
Тут же он схватил человека за горло и, приоткрыв дверь, втолкнул его в покои. Кинул на кровать, после чего женщина наконец заткнулась и престала орать.
В комнате появился Ёж со своей лампой, да и Сыч уже поднял с пола свечу, разжёг её. И подошёл к кровати, на которой в простыне прятались голая, всхлипывающая женщина и почти голый мужчина. Сыч поднёс свечу к ним поближе:
– Он, экселенц?
Волков подошёл, присмотрелся. Седая голова, хотя сам ещё телом крепок. Белая бородка франта. Глаза хитрые. Да, это был фон Эдель, доверенное лицо графа Малена. Он держался за кисть руки, видно, Волков неслабо ему помял её, когда выворачивал из неё оружие.
И тот, конечно, тоже узнал кавалера, стал ему улыбаться весьма злорадно и задиристо говорить:
– А, Эшбахт, чёртов грабитель, вы теперь уже не только купчишек грабите на реке, вы уже и за горожан принялись!
– Что вы мелете, негодяй! Я не граблю вдов и бюргеров.
– Да уж, не зря вас зовут раубриттером, – словно не слышал его фон Эдель, глядя Волкову в глаза.
Странно, но его слова, впрочем, имеющие под собой основания, но кавалера задели.
– Замолчите, мерзавец, кто бы то говорил! – он с таким видом подошёл к кровати, так страшны были его сжатые кулаки и мрачно лицо, что женщина стала подвывать и тянуть к своему рту простыню. – Мне вашу хулу слушать недосуг, я воин и брал то, что мне по праву меча полагалось, и при том ни имени, ни лица не прятал, а вы подлый убийца, трус, бьющий из темноты, исподтишка и чужой рукой.
– Что вы несёте, глупец? Кого ещё я убил? – с вызовом отвечал фон Эдель. – Ну, скажите, кого?
– Пытались убить меня, а убили честного и благородного человека, кавалера фон Клаузевица.
– Чушь! Глупость! Вы глупец, Эшбахт! – начал смеяться фон Эдель. – Я к тому делу не имею никакого отношения. Никакого! А если вы пришли меня убить, так не ищите себе оправданий, делайте ваше дело, но видит Бог, я не виноват в смерти фон Клаузевица.
– Убить вас? Чёрта с два я дам вам так просто умереть. Вас ждёт суд.
– Что за вздор! Вы мне не судья! Много вам чести будет судить меня! – выкрикнул фон Эдель.
– Конечно не судья, вас будут судить судом чести дворяне графства!
– Да? – мерзавец стал смеяться. – У вас, что, есть свидетель моего преступления?
Волков повернулся к Сычу и сделал ему знак. Сыч кивнул и вышел на пару мгновений из комнаты, и тут же вернулся, таща за собой на верёвке бриганта.
Тот, придя на свет из темноты, немного щурился. Озирался по сторонам.
– Сюда смотри, сволочь, – Фриц Ламме подтащил его к кровати. – Видишь этого господина?
Разбойник уставился на ухмыляющегося фон Эделя. Тот в ответ смотрел на него, так и говоря: ну, давай уже заканчивать этот балаган.
А Волков вдруг почувствовал, что всё идёт не так, как надо. Он ещё глаз бриганта не видал, смотрел на того сбоку, но уже видел – что-то не так.
– Ну, чего молчишь, подлец? – Сыч дал затрещину бриганту. – Что вылупился, словно в первый раз видишь? Этот человек тебе платил?
Но разбойник Сычу не ответил, он повернулся к кавалеру и только помотал головой: нет, не этот.
– Я говорил вам, Эшбахт, что вы дурак? – радостно воскликнул фон Эдель и засмеялся. – Что вы там насчёт суда болтали?
Волков быстро подошёл к бриганту, пальцами своими железными схватил того за шею, да так, что тот от боли оскалился и завыл, нагнул его ближе к приспешнику графа, к самому лицу того, и, сжимая свою хватку ещё сильнее, прошипел:
– Внимательнее смотри, сволочь! Внимательнее! Ну?! Он давал тебе деньги?
– Нет, господин. Не он, – кряхтел от боли бригант.
– Ты же говорил, благородный, седой, – шипел от злости Волков. – Говорил, что с бородой.
– Я говорил, что тот был в щетине.
Наконец кавалер отпустил шею разбойника.
– А каков был тот?
– Волосы того были седые, но до плеч. А у этого короткие, – вертя головой и разминая шею, отвечал разбойник.
– Седые до плеч? – переспросил генерал.
– Да, и сам он был старее этого господина.
Волков схватил его за руку, потащил из покоев на тёмную лестницу, спрашивая на ходу:
– Старее? А ещё что у него было особенного?
– Голос, – отвечал бригант.
– Голос? И какой у него был голос?
– Чуть отдавал карканьем ворона. Знаете, из горла его на букве «р» вырывается звук, как ворон каркает.
– Карканьем ворона, – повторил кавалер. – Карканьем ворона.
Кажется, он знал человека с седыми волосами до плеч, который говорил именно так.
– Эй, Эшбахт, так когда у меня будет суд? – кричал ему из покоев фон Эдель. И смеялся, мерзавец.
И это он делал явно зря, так как кавалер, отпихнув кого-то, кто стоял у двери, влетел в комнату, подбежал к кровати и наотмашь, со всей тяжестью своей нелёгкой руки, влепил насмешнику оплеуху. Так тяжела была та оплеуха, что фон Эдель слетел с кровати. Лежал, схватившись за щеку, и негромко сыпал ругательствами в адрес обидчика. А генерал ему и говорит:
– Коли обиделись, дражайший фон Эдель, так шлите мне вызов. Приму его обязательно. Но оружие выберу сам. И никаких чемпионов. Только вы и я.
Глава 5
Верное дело было и вдруг сорвалось. Если бы не усталость, может, злился бы. А так он только ехал молча по ночному городу и обдумывал слова бриганта: седой, волосы до плеч, каркает, как ворон. Волков знал, кто это. Может, причина у этого человека, что организовал нападение, и не была очевидна, но она была.
«Да, жаль, что фон Эдель и граф тут не при чём, как хорошо было бы устроить над фон Эделем дворянский суд и чтобы на суде он признался в том, что на нападение дал добро сам граф. Нет, ничего такого не выйдет. Жаль. Жаль. Жаль».
Ну а с каркающего господина кавалер ещё спросит. Но это уже будет в том случае, если ему удастся вернуться из кантона живым.
А с графом… С графом пусть всё решит Агнес. И решать с ним придётся немедля. Нельзя начинать войну, имея в тылу у себя такого недруга.
Он въехал на двор дома Кёршнера, а там столпотворение. Ещё издали он видел, что все окна во дворце горят огнями. Но не думал, что будет так многолюдно. Слуги, кони, возки, кареты. Весь двор полон. И это ночью! Слыханное ли дело? Он с молодыми господами поднимается в обеденную залу. А там духота от десятков людей и десятков свечей. Окна настежь, но это не спасает, ветра в ночном воздухе нет. Ночь тёплая.
И ему навстречу бежит хозяин дома, толстяк обливается потом, но он возбуждённый и радостный:
– Первый судья Мюнфельд приехал. И бывший бургомистр Виллегунд тоже, и глава Первой гильдии купцов Роллен. И ещё другие господа, что первые в своих цехах и коммунах.
Кёршнер так и светится, ему, человеку, родившемуся за пределами города, несмотря на большое богатство, никак не удавалось ранее всех этих городских господ видеть своими гостями из-за их высокомерия, а тут вон как… Кланяются, просят принять. Хозяин млел от счастья и приказывал слугам тащить из кладовых на стол всё самое лучшее.
– Все хотят с новым епископом познакомиться, – догадался Волков.
– Может и так, может и так, – говорил купец загадочно, – но сдаётся мне, что люди просто раздражены повелением герцога не пускать вас в город, считая такое повеление монаршим сумасбродством, а многие думают заполучить земельку возле ваших пристаней под свои склады. Вот и пришли к вам.
– К нам, друг мой, к нам, – поправил его Волков, тем самым потешив своему родственнику самолюбие.
Купец расцвёл. Заулыбался и ещё пуще краснел, чем раньше. Но при этом говорил вещи правильные:
– Значит, к нам. Как вам будет угодно, дорогой родственник. Граф придёт в ярость, когда узнает об этой нашей ночной трапезе. И всех, кто тут был нынче, запишет в вашу партию. В ваши друзья. А нам друзья в городе нужны.
– Думаете, дорогой родственник, что тут собирается моя партия? – спросил кавалер.
– Герцог – герцогом, граф – графом, но когда горцы или еретики стояли под стенами города, так ни герцога, ни графа рядом не оказывалось, – говорит купец, вдруг перестав улыбаться и цвести, и со всей серьёзностью продолжает, – город отбивался сам, как умел, и все горожане, вплоть до последнего бедняка, понимают, что городу нужен свой генерал. А другого полководца, вам подобного, такого же славного и удачливого, на пятьсот миль в округе нет.
«Купчишка-то не так прост, как кажется. Хотя к лести слаб. Но не дурак, главное понимает. Хорошо, что он со мной».
А из-за стола вставали важные господа, шли к нему, чтобы лично выразить генералу восхищение его победой. И Волков был с этими господами любезен. Отвечал на их поклоны, говорил слова благодарности в ответ на их слова восхищения, и судье, и другим господам, а бывшему бургомистру Виллегунду он выразил сожаление, что из-за неправедных желаний высших лиц он досрочно был вынужден покинуть свой пост, и обещал, в присутствии других господ, что и епископ, и он лично будут поддерживать его, если он соизволит баллотироваться на должность бургомистра вновь. И господа, что слышали эту его речь, в том числе и глава Первой купеческой гильдии Роллен, обещали всячески этому содействовать. Виллегунд был так счастлив, что даже прослезился.
«Да, кажется, теперь у меня и вправду есть своя партия в городе».
Потом все сели за столы, слуги носили к столу уже поспевшие к тому времени блюда и несли из погребов старые вина. Господа стали выпивать, то за генерала, то за нового епископа, который от такого внимания краснел и смущался.
А за полчаса до рассвета кавалер вдруг встал и просил у всех собравшихся прощения. После людям своим велел собираться в дорогу, так как времени у него не было, а дела были. Господа просили его остаться, даже дамы просили, но он вежливо отказывал им всем, ссылаясь на важное дело. Лишь госпожа Ланге не просила.
Она подошла и спросила:
– Можно ли мне ехать с вами, господин мой?
– Нет-нет, госпожа моя, – отвечал он, целуя ей руку при всех собравшихся, – но карету я вашу возьму, мне надо хоть немного поспать в дороге. Другого времени у меня не будет.
Она, едва сдержав слёзы, благословила его крестным знамением.
И он со всеми своими людьми, с выездом, с гвардейцами, с Сычом и с Ежом, был у северных ворот города ещё до их открытия. Спал в карете, дожидаясь рассвета и открытия ворот.
Крестьянин Петер Мюллер в полдень возвращался с покоса. Лошадка его, недавно ожеребившаяся, тащила телегу с нетяжкой поклажей весьма легко, а жеребёнок её бежал рядом с мамкой. Домовитый Петер – с разрешения старосты, разумеется, – выкашивал клин у оврага и половину сена полагал себе. Ехал он не спеша и вполне довольный жизнью. И ещё издали увидал то, что его насторожило. Прямо у дороги два неопрятных на вид мужика развели костёр. Люди те были весьма необычны в этих местах.
Господа? Нет, не господа, но и не мужицкого звания тоже. Не попы, не купцы и не солдаты. Что ж за людишки то?
«Городские, сволочи!» – как подъехал ближе, сразу определил для себя мужик. Понял, удивляясь, что городских так далеко занесло от города. И ещё сильно его удивлял тот предмет, что от их костра уж очень вкусно пахло. Пахло жаренным на углях мясом. И чем ближе подъезжал он к ним, тем тревожнее становилось мужику. Эти городские выглядели не просто как заезжие бюргеры. Они были вида не бедного и весьма…
«Разбойники! – похолодел мужик. – Как есть разбойники!»
А кто ж ещё это мог быть? Морды страшные, один хмырь ухмыляется беззубо, морда до глаз заросшая, другой, лысый и лопоухий, злых зенок своих от крестьянской лошадки не отводит. А что ещё хуже, прямо у дороги лежит голова оленихи, копыта её тут же, а на вертеле над дымящими углями висит мясо бедного животного. Ну вот и думайте сами, что это за люди, которые отважились в лесу господина бить его оленей и прямо у дороги их жарить. Это ж дело висельное!
«Точно разбойники! Висельники, не иначе, другие на такое не отважились бы!»
Петер, не дожидаясь, когда эти мужики ножи из-под одёжи достанут и к нему пойдут, врезал коняшке своей хлыстом, да так, что сам испугался. Коняга вздрогнула и пустилась вскачь, а крестьянин, честный человек, пролетел мимо костерка, да потом ещё и оборачивался: не бегут ли за ним. Отъехал подальше, и даже дышать ему легче стало. И так как был он человек богобоязненный и господина своего чтущий, сразу поехал Мюллер к дому второго егеря господина, к дому Клауса Кёллера.
Приехал и, увидав того у свинарника, заорал ему через забор радостно:
– Свиней кормишь, Клаус, а у тебя там оленей убивают!
Высокий и сильный Клаус Кёллер обернулся. Посмотрел, кто это там орёт у забора. Такой крик был явной наглостью, не всякий мужик может вот так вот просто кричать егерю господина таким обидным тоном.
– Что ты мелешь, дурень?
– Да то и мелю, господин егерь, – продолжал мужик, – там два каких-то человека убили оленя господина и жарят его прямо у дороги, даже в лес не прячутся.
– Да ты пьян, дурак.
– Да не пьян я. Коли не веришь, так езжай сам погляди. Тут и недалеко, даже до оврага не доедешь.
Клаус в такое жуткое преступление не поверил бы, но простой мужик так подшучивать над ним не осмелится. Видно, правду говорит.
– А что то за люди? – спрашивает егерь, понимая, что придётся ему туда ехать. – Не военные ли?
Кто ж ещё, кроме военных, осмелится на такое дело?
– Нет, – кричит Петер Мюллер, – не военные. На вид городские.
Не стал мужик говорить егерю, что люди на вид опасные. Зачем? Пусть егерь господский сам всё увидит.
– Ну так что, Клаус, поедешь?
