Глубокий рейд, книга 2 «Голова»

– Слушай, Аким, – морщится зам, – дай хоть отдышаться.

– Некогда дышать, Саня, – холодно, почти зло, отвечает ему Саблин. – Смотр через шесть дней, а у нас некомплект людей, транспорт завтра получить нужно, амуницию тоже, и снарягу хочу посмотреть, что ты уже подписал. Дел по горло, так что давай пей чай и пошли. А ещё позвони Калмыкову и Ряжкину, сейчас позвони, скажи, что встретиться с ними сегодня не смогу, скажи, завтра в пять утра тут, в буфете, буду их ждать.

Каштенков вздыхает, понимающе кивает: ладно; без видимой радости и выдохнув перед этим, один стакан чая выпивает залпом.

Глава 7

Жара уже начала отступать, а над станицей висело обычное для конца дня облако из мелкой желтоватой пыли. Даже в степи такой мерзкой пыли не было. Висела такая же лишь над станицами или над большими, оживлёнными трасами. Пыль эта забивала респираторы и фильтры в хатах, въедалась в одежду, оседала на смазке или на солнечных батареях, снижая их эффект едва ли не вполовину, в общем, в те дни, когда ни дождей, ни ветров северных не было, людям она хлопот лишних доставляла.

Саблин же через эту пыль, висевшую вдоль всей дороги, возвращался домой и уже думал, что сказать сыну насчёт обещанной рыбалки.

«Какая теперь тут рыбалка? Дел столько, что делать-не переделать. Пока смотр не пройдёт, наверное, никакой рыбалки не получится. Придётся Олегу подождать немного».

А подъезжая к своему дому… он даже поначалу было не понял, как ЭТО могло оказаться на его улице. Аким разглядел у своего забора дорогущую и сильно запылённую машину. «Енисей 60». Машина имела двигатель в два литра и была прожорлива, как армейский грузовик или даже БМП. На такой у них в станице ездил только… покойный Савченко. И лишь подъехав ближе, под толстым слоем пыли он разглядел номер и понял, что машина приехала из… Преображенской.

Ну, может, и из Преображенской, но что она делала возле его забора, возле его ворот?

Ворота ему открыл Олег, и как только Аким загнал свой квадроцикл под навес во дворе и заглушил двигатель, сын сообщил ему, оттянув респиратор:

– Батя, к тебе женщина приехала, – и прежде чем отец успел с удивлением спросить, что ещё за женщина, сын договорил: – Её Еленой звать.

– Чего? – это было всё, что прапорщик смог ответить на эту новость.

Он, конечно, не сомневался, что с Еленой ему встретиться ещё придётся, но вот что она сама… к нему домой…

«Мурашкина Елена? Неужели она? – но какая ещё Елена могла приехать к нему на дорогой машине с номерами станицы Преображенской? – Вон оно как… Ядрёный ёрш…».

Если учесть ещё, что к этой самой Елене он приезжал с Юнь… то тут уж и вовсе… Кажется, у него снова начинала побаливать голова.

«Ты глянь, не постеснялась… Приехала… И какого же рожна ей надо?».

Хотя последний вопрос был риторический. Аким догадывался, зачем она наведалась.

– Ну ладно, – наконец говорит он сыну, отряхивая перчатками пыль с одежды, – пойдём поглядим, что там за Елена.

Жена выскочила его встречать, у самой глаза с блюдца величиной: ох, Аким, ну и знакомые у тебя. Помогла ему раздеться и при этом не произнесла ни слова. А у Саблина от сердца немного отлегло: если бы вдруг Елена что-нибудь ляпнула Насте… ну, про то, что Аким к ней в магазин не один приходил… так под взглядом жены, пусть бы она при том ничего и не говорила, пластик уже плавился бы.

А тут вроде в глазах супруги больше удивления, чем ещё чего-то.

И после уже вместе они входят в гостиную…

Ну никак, никак Елена не вязалась с казацкой хатой. В магазине дорогих бабских тряпок она выглядела естественно, в ресторане – да, конечно, это её среда, в холле гостиницы и даже у бассейна, едва прикрытая несколькими кусочками тканей, она была бы на положенном ей месте. Но в доме небогатого казака, на краю болота, она, даже без верхней одежды, в комбинезоне, что сидел на ней почти в обтяжку, да в ярких, красных гольфах – сапоги она, как и положено во всяком доме, где нет шлюза-тамбура с нагнетателями и фильтрами для очистки одежды и обуви, сняла в прихожей – выглядела здесь у него… ну, как минимум… неестественно. Неожиданно. И маленькая дочь Акима Наталка сидит у Елены на руках и, даже увидав отца, не побежала его встречать, пригрелась у незнакомой тётки, грызёт что-то… А на столе… весь стол завален разными гостинцами. Тут и яркие тряпки какие-то, шарфы-платки, что ли, носки какие-то цветные, посреди стола стоят красные сапожки детского размера, ну ещё и редких разносолов невиданных половина стола. Консервированные персики, вишня в стеклянной банке, и кое-чего Саблин даже и не видал никогда, кусочки вяленой дыни в коробке, свежие лимоны и яблоки в пластиковых вакуумных упаковках, дорогие сигареты, что обычно курят высшие офицеры, а ещё уже откупоренная бутылка с каким-то спиртным. На столе рюмки, домашние закуски, кружечки для чая. А Елена, не отпуская его дочь, встаёт и, улыбаясь ему так, как будто знает его много лет, вот так просто заявляет:

– Слушай, Аким, твоя Настя так хорошо готовит!

Сразу на «ты»… Ни здрасте, ни до свидания и «Настя так хорошо готовит!».

«Уже подруги, что ли?».

– Да, – соглашается Саблин, а жена его за стол усаживает, тарелку перед ним и рюмку ставит. – Готовит Настасья хорошо, тут ничего добавить не могу.

– Лен, и вот так всегда, – вдруг начинает жена, она говорит с нежданной гостьей так, как будто знает её лет десять уже. – Ушёл в полк – ещё темно было, а пришёл – уже сумерки скоро.

«Быстро бабы дружатся. Казаки так быстро только на войне сходятся, а женщины… Ещё днём не знали друг друга, а тут едва языками зацепились – и всё… Настя, Лена – всё, подруги уже».

– Ой, Настя, ну что ты мне рассказываешь, – Елена снова уселась на своё место, а дочь Саблина от себя всё не отпускает. – Я же сама из казацкой семьи… У мужчин наших вся жизнь такая, они или на войне, или готовятся к ней.

Но с другой стороны, может, это и хорошо, что они так сошлись, вон Настя чуть красная, это от спиртного, она всегда от вина краснеет. И, видно, Елена ей про Юнь ничего не сказала. Впрочем, Елена эта баба ушлая, ушлая, она может всё в тайне держать… до нужного ей времени. Так что Аким всё ещё не расслаблялся. Был собран и ждал неприятностей. Ждал, но рюмочку того, что привезла Елена, с женщинами, конечно, выпил; потом они начали разговаривать про болезнь их дочери, и Настя сказала, что последние лекарства Наталье помогают, грибок почти прекратил рост в бронхах, и даже показала Елене, как выглядит упаковка. И та, естественно, пообещала узнать, можно ли таких раздобыть ещё. Но тут Аким наконец не выдержал и спросил – нет, не как она узнала, где он живёт, или кто её сюда приглашал, а спросил у неё Саблин:

– Лена, а у нас ты проездом?

– Да каким «проездом», – отвечает Елена и отпускает Наталью: ну беги, и вздыхает: – я же тебе про родственницу свою говорила, помнишь, про девицу мою мы разговаривали?

– Про девицу? – Саблин не сразу припомнил тот их разговор.

– Ну, я же тебе рассказывала, есть у нас в семье одна молодая да ранняя, помнишь, говорила, что она закрутила любовь с одним высокопоставленным офицером, а потом всё это вскрылось?

– А, – вспомнил Саблин. – Ну да, был такой разговор.

– Ну вот, чтобы бабы наши ей космы не повырывали, я её решила сюда к вам на полгодика отправить.

– К нам? – удивляется Аким.

– Ну да, пристроила её в чайную вашу, официанткой.

Саблин не удивился, ведь ещё тогда, в магазине, Юнь и Елена договорились об этом. Но устраивать молодую девку в чайную, где официантки не прочь… подработать и получить от подвыпивших мужчин что-нибудь кроме чаевых… как-то это было… Он бросил взгляд на жену, и та словно поняла его, сразу и засомневалась:

– Ой, Лен, работа там у них не приведи Господи, столько подносов нужно отнести, а посуду убрать, а столы мыть потом, полы тоже ведь они моют. Им там за вечер и присесть не приходится, говорят.

– Ничего, – вдруг добрая и подвыпившая Елена переменилась. Кажется, она была не на шутку зла на ту, о ком они сейчас говорили. И это раздражение проявилось в её словах: – Ничего, пусть попробует, пусть узнает, как она, копеечка, достаётся. С детства в достатке жила, с детства нужды ни в чём не знала, а то знаешь, Настя… а то как любовь с мужиками, что ей в отцы годятся, крутить, так она взрослая… Так вот пусть и поживёт немного, как взрослые живут. Пусть узнает, как люди устают. А через полгода, или через год, как всё успокоится, так и заберу её обратно… Может, поумнеет к тому времени.

Кажется, Елена высказалась, и ей стало полегче, она немного успокоилась и, чтобы перевести тему, вдруг и говорит:

– А ещё приехала я к вам, чтобы оформить наследство.

«Наследство?».

Саблин немного насторожился, и ему, естественно, стало интересно, но виду он не показал и лишь только взглянул на жену, ну а та, конечно, молчать не стала.

– Лен, а что же за наследство?

– Так Олег-то умер, – она произнесла это почти спокойно, почти… Голос её, кажется, немного дрогнул. – И наша с ним дочь Оксана официально единственная его наследница.

Настя вытаращила на неё глаза. Это для неё была неожиданная новость. Видно, до этого момента женщины в своих разговорах ещё не дошли.

– Так-то у него дочерей и сыновей… – Елена машет рукой, – я и не знаю даже сколько, но Ксенька наша – его дочь официальная, так что… Я уже была в госпитале, поговорила с главврачом и получила на руки свидетельство о смерти.

– У него, наверное, имущества всякого… куча! – предположила Настя.

«Вот бестолочь! – Аким смотрит на жену с укоризной. – Нашла время этим интересоваться».

Но Елена продолжает:

– Да, имущества у него хватает. По всему берегу где склад какой, где дом, только у него и баб по всему берегу и детей всяких. Он же такой кобелистый был. Кстати, тут дом у него, хотите, вам его уступлю.

– О-ой, Лена… – Настя машет рукой и смеётся, – откуда у нас такие деньжищи-то. Дом Савченко купить – там такие тысячи нужны… – она смотрит на мужа, как бы ища поддержку, а после продолжает: – Да у нас в станице на такой дом покупателей и не найдётся, даже наш полковник или же Игнат Уваров, наш первый богатей, и те этот дом не укупят. Нет, не укупят…

– Думаете, не купит никто? – кажется, Елена немного расстроилась. Она смотрит на Саблина.

«Ну, Игнат, может, и смог бы купить, но человек он смиренный, семейный и прижимистый. Он первый скупщик рыбьего масла на станице. И даёт самую малую цену за него, но платить готов вперёд и ждать потом хоть месяц, тем и подкупает народ, а может и лодчонку какому молодому казаку в долг дать под рыбалку и отдачу масла. Денежки у Уварова в общем-то имеются, но этот дворец Олега, с бассейнами да комнатами для приезжих баб, что в том бассейне голые плавали… и все в станице о том знают. Нет, нет… Игнат дворец, конечно же, покупать не будет. Ему за одни мысли о таком доме жена Авдотья житья не даст».

Но Саблин, подумав об этом деле, ничего ей говорить не стал. А вот Настя решила гостью обнадёжить.

– Да кто знает, может, кто и купит, – говорит она. – Может, кто не из наших, кто из чужих.

«Ну да… Оно, конечно… Если поискать как следует, найдётся такой богач, который купит этот домище, чтобы всласть пожить тут у нас в глуши, на отшибе, среди простых рыбарей, для которых сто рублей великое богатство. Они, богачи, все как раз о таком житье-бытье мечтают», – думает Аким; между тем он уверен, что в доме у Олега было много всего, чего бы и он себе прикупил, если бы Елена решила распродавать оборудование из дома… недорого. И аккумуляторы хорошие у Савченко были, и насосы – качать через «плотные» фильтры воду для бассейнов, там насосы дай Бог какие должны стоять. Впрочем, он особо ни на что не рассчитывал. Больших случайных удач у него в жизни не было, нечего было о них и мечтать.

А дальше женщины продолжали этот интересный, но пустой разговор про дом. Аким же сидел, больше молчал. И думал о том, что не из-за дома к нему приехала эта яркая бабёнка из большой станицы. А тут Мурашкина ещё добавляет огня:

– Ой, слушай, Аким, а ведь ещё лодки… У Олега же тут лодки были, я завтра пойду узнаю, сколько их у него; вот подумала, может, заберёшь, ты ведь лодки любишь…

Саблин усмехается и машет рукой: даже и не предлагай.

– Елена, мне Олеговы лодки не укупить. У меня и близко таких денег нет. Тебе легче будет продать их в Преображенской, у нас на его лодки покупателей не будет.

– Так ты друг Олега, я бы тебе лодку отдала рублей… да хоть за двести… – легкомысленно говорит Мурашкина.

«Двести? Это вдвое дешевле, чем она стоит. В той лодке одного дюраля рублей на пятьдесят». На той лодке Савченко, которую помнил прапорщик, один мотор стоил двести. Но ему этот двухлитровый четырёхтактный агрегат был не нужен. Впрочем, на таком моторе, какой стоял на лодке Савченко, он мог бы попытаться уйти от переделанных, что увязались за ним там, в болоте у Надыма. А в обычной жизни… нет… Избыточная мощность – неоправданный расход масла. Такой мотор и такая лодка простому рыбаку не нужны. И он только качает головой:

– Лена, спасибо, но мне ещё старшего выучить надо, лишних денег на забавы у меня нет.

– А там в гараже у него ещё машины есть, – уже как-то без задора продолжала Елена, – их тоже тут не продать?

– А чего не продать-то… – начала было Настя, но супруг её перебил:

– Лена, тут такие машины, на которых ездил Олег, никто не купит, народ здесь простой и прижимистый: рыбаки, охотники. А у него машины не для дела, а так… – он удержался, чтобы не сказать «для показухи», – для баловства.

И тут Мурашкина вздохнула:

– И что, придётся и лодки, и машины его в Преображенскую гнать?

– Ну, нужно поспрашивать, – начинает её подбадривать Настя, но Елена вдруг неожиданно и говорит ей:

– Настя, ты уж прости, – Лена мягко улыбается. Само очарование. Да, баба она не только привлекательная, но и умная.

– Что? – сразу интересуется жена Акима, уже на всё согласная. – Ну, говори.

– Мне нужно с Акимом с глазу на глаз переговорить, – и прежде чем Настя что-то успела ответить ей, Мурашкина предупредила её с искренностью, в которой невозможно было усомниться: – Настенька, не волнуйся, разговор будет только о делах, только о деньгах.

– Да что ты… – Настя засмеялась как-то глупо, а Саблин просто диву давался, он не узнавал свою вечно подозрительную жену. – Конечно, Лен, конечно, говорите, – она сразу позвала дочь: – Наталья, пошли-ка со мной.

А Мурашкина и продолжает:

– Да пусть сидит тут, ест, мы с Акимом на двор выйдем.

– На двор? – удивилась Настя.

А вот Аким почему-то этому не удивился. Вся вот эта болтовня, что была до этого… про машины и лодки, про непутёвую родственницу, про наследство Савченко… всё, всё это было наносное, как степная пыль. Нет, не за тем Мурашкина приехала, чтобы глупую казачку Настю очаровывать. Никогда не стала бы возиться такая важная женщина, как Мурашкина, со всякими казачками. И собственность Савченко, если она, конечно, не врала, что её дочь является наследницей этого имущества, Лена могла и через юристов оформить. Нет, она сама прикатила. Не поленилась, значит. А почему? А потому что у неё здесь есть иной интерес. Интерес основной. И вот о нём-то она и хотела теперь переговорить с Акимом.

Глава 8

Как вышли на двор, она, оглядывая пристройки, достала из пыльника красивую сигаретку с жёлтым фильтром и зажигалку, хотела прикурить и сняла маску, но Саблин её остановил:

– Тут без респиратора… Не надо, надень. До рогоза сто метров. Ветер постоянно пыльцу несёт.

– Пойдём тогда в машину ко мне, – предложила Елена, и Аким ей возражать не стал, хотя прекрасно понимал, что Настя за ними следит из окон.

Машина и снаружи велика, и изнутри тоже. Место много, кресла очень комфортные.

«Тут удобнее, чем в хате! Как такую водить в долгой дороге? Засыпать же всё время будешь».

А Елена, чтобы охладить просторный салон, разогретый солнцем, завела двигатель. Мотор заработал, выдавая даже на холостых оборотах красивый низкий звук, а кондиционер запустил в жаркий салон волну прохлады. Тут они закурили оба, и Елена легко, для этого места в машине хватало, освободилась от пыльника и платка, и произнесла спокойно:

– Аким, мне нужны те ящики, за которыми ты ездил на Камень.

«Ну вот, кажется, к делу подошли. А то лекарства для Наталки, родственница непутёвая, хлопоты по наследству… Нет, прикатила сюда эта бабёнка за ящиками».

Саблин курит и ничего ей не отвечает, и Елена тогда и говорит ему:

– Аким, ты ведь понимаешь, что это не твои ящики.

Саблин хмыкнул и, сделав затяжку, спросил, вопрос был короткий и немного злой:

– А чьи?

– Думаешь, мои? – говорит Лена. – Думаешь, я буду эти ящики как наследство Савченко у тебя просить? Нет, конечно, – женщина старается быть спокойной, не злиться. Она даже улыбается ему. – Этот товар очень влиятельные люди заказывали… Просили Олега его добыть, дали задаток, аванс на экспедицию. Это их ящики, я сейчас говорю от их лица.

– Савченко мне про то ничего не говорил, – отвечает ей Саблин. – Он сказал: езжай забери и привези, и всё. И меня, между прочим, на обратном пути с этими ящиками прихватили… Едва живым ушёл.

– Да я знаю, знаю, все про это слышали, – продолжает Елена. – Может, поэтому Олег и просил именно тебя за ящиками съездить… Знал, что ты довезёшь их… Но теперь-то Олега нет, и те, кто заказывал ему товар, хотят его получить, – и тут она чуть наклоняется к нему через коробку передач и кладёт руку ему на ногу, заглядывает в лицо. Похлопывает, как будто успокоить хочет, и продолжает: – Всё, что было обещано Олегу, ну, по гонорару, по деньгам, всё это получишь ты… Там очень много денег, если хочешь, можешь забрать себе все лодки и машины Олега. Думаю, и ещё денег получишь.

Прапорщик чувствует её аромат, он пробивается даже через сигаретный дым, чувствует её руку у себя на ноге и думает в этот момент совсем не о лодках Савченко и не о деньгах.

«Говорила Насте, что по делам со мной поговорить хочет, а сама лезет… Вот поэтому бабы друг другу и не верят».

И, надо признаться, близость этой холёной женщины, её запах, её прикосновения имеют на него воздействие, кровь-то будоражат. Но это вовсе не значит, что он сразу потеряет голову, нет, и Аким ей отвечает, чуть улыбаясь:

– Лена, знаешь… Тут дело такое… Не хочу я торопиться.

– Не хочешь торопиться? – кажется, этот его простой ответ её удивил.

– Надо всё обмозговать.

– А чего тут обмозговывать, Аким? Ящики же не твои… – говорит женщина, стараясь быть убедительной, но и не очень при том давить на него. И руку с его ноги всё не убирает. – Не твои, Аким… Их надо отдать.

– Может, и не мои, – соглашается прапорщик, – может, и надо… – и тут он смотрит на неё уже без улыбок и без ухмылок, он теперь серьёзен. – Но ты, как я понял, хочешь, чтобы я отдал ящики тебе. И у меня сразу вопросик встаёт: почему я их должен отдать тебе? Где те люди, что аванс Олегу давали? Может, они сами приедут и попросят отдать им вещи?

И тут она уже убирает руку с его ноги, усаживается в кресле поудобнее, тушит окурок в пепельнице и спрашивает его:

– Так… Я не поняла: что ты собираешься делать с товаром?

– Ничего не собираюсь, – почти сразу отвечает ей прапорщик. – Подожду месяц. Если никто не появится… ну, из хозяев… – тут он дал понять женщине, что её-то он точно хозяйкой товара не считает, – то отдам тебе.

Казалось бы, чего ей ещё нужно? Сказано: через месяц отдам тебе. Но Мурашкину такой расклад, судя по всему, не устроил.

– Аким, – говорит она, глядя на него взглядом уже не ласковым. – Ты не можешь им распоряжаться, это не твой товар.

– Знаешь, Лена, – отвечает ей Саблин, вспоминая. – А вот человек… там, в Мужах… ну, что ящики мне отдавал… Он просил меня этот товар продать ему за хорошие деньги. Да, говорит, дам денег хороших. А я ему: да как же я тебе его продам, это же не моё. А он мне и говорит: хозяин товара уже умер, и теперь по нашему закону хозяин товара тот, кто привёз электронный ключ. А ключ привёз ты, – и он заканчивает со значением: – Вот так вот, Лена, ключ то туда привёз я.

– Так ты это из-за денег? Думаешь, что кто-то тебе больше предложит, чем я? – спрашивает тут у него женщина.

– Нет, Лена… Не из-за денег, – отвечает ей Саблин. – Не из-за денег. Просто у меня есть инструкции…

– Инструкции? – не понимает она, и это её непонимание уже граничит с раздражением. – Какие ещё инструкции? От кого?

– Инструкции? От Олега, – поясняет Саблин. – От него, конечно… Он просил товар забрать и подержать его у себя. Боялся, что его украдут. В общем, Лена, как я тебе и сказал, вернёмся к этому разговору через месяц.

Через месяц? Мурашкина смотрит на него весьма выразительно.

Через какой ещё месяц? Нет… Нет. Она приехала их забрать. Забрать ящики сейчас же. И через месяц её не устраивает.

– Слушай, Аким: дом Савченко, все его машины, все лодки, что ещё у него тут есть, всё будет твоё, – говорит она. – Как только собственность оформлю, всё тебе отпишу… А ещё пять сотен… Прямо хоть сейчас чек выпишу.

«Ишь как её припекает. Козыри выкладывает. И ещё какие… Чего уж там… Серьёзные предложения. Дом Савченко… Интересно, а сколько он вообще стоит? Там деньжищи-то неслыханные… Тысячи и тысячи рублей… Это точно, – Аким даже не брался и предположить настоящую цену. – Ну и… с чего бы ей торопиться? Через месяц могла бы парой сотен… да одной из лодок Олега со мной рассчитаться. Но нет… Ей не терпится, торопится чего-то. М-м… Видно, боится, что настоящие хозяева товара объявятся. А вот они объявятся и спросят: Аким, а где наш товар? А я что им скажу? Скажу, что Ленке Мурашкиной на дом её покойного мужа променял?».

Нет, всё это Саблину не нравилось, и он говорит ей достаточно твёрдо:

– Слушай, Лена, мне по званию и должности думать и решать не положено, у меня на то есть приказы и инструкции. Сказано Олегом – выждать месяц, – правда, про месяц Савченко не говорил, – я буду месяц ждать. Ничего не изменится – через месяц приезжай и поговорим.

– Саблин, через месяц такой цены уже не будет, а может, и товар не будет столько стоить, сколько я тебе сейчас предлагаю, – разочарованно заявляет ему женщина.

– Ну… значит, поговорим потом о другой цене, – почти беспечно отвечает ей прапорщик и открывает дверь машины.

Ни слова, ни полслова… Едва Аким захлопнул за собой дверь, как машина сразу тронулась и покатила по вечерней улице.

«А бабёнка-то злая, на самом деле», – решил про себя прапорщик, глядя вслед уезжающему «Енисею»; и тут же услыхал:

– Аким, а Аким? – то был дед Алексей, сосед из дома напротив, он выглядывал из калитки и тоже смотрел вслед дорогой машине. – А там за рулём баба, что ли, была?

«Вот ты глянь, каков дед! Разглядел за глубокой тонировкой женщину! Хотя нет, не мог он её разглядеть. Видел, наверное, как она садилась со мной в машину».

– Баба, баба, дедушка, – отвечает Аким.

– Не наша баба-то, приезжая?

– Приезжая, дедушка, приезжая.

– А Настя твоя, что же, знает, что ты с чужой бабой, с приезжей в машине у неё… беседуешь?

– Слышь, дед! – говорит ему Аким. – Ты бы шёл домой. Иди спать уже ложись! Чего ты по улице шастаешь, да ещё без респиратора…

– Намордник? – дед машет рукой. – Да на кой он мне уже… Мне и так нормально…

Но продолжать диалог Саблин не собирается, он идёт к себе, и на пороге его встречает Настя, видно, ждала его возвращения, вся в нетерпении, её аж разрывает от любопытства:

– А что, Лена уехала, что ли?

– Уехала, – нехотя отвечает Саблин.

– Совсем, что ли? – не понимает жена. – К себе обратно? Или она в гостиницу поехала?

– Не знаю, – бурчит Аким. Он садится и снимает сапоги. – Ты её вообще зачем в дом пустила?

Супруга таращит на него глаза: нет, ну вы видели?

– Да как же… Приехала, говорит, что твоя знакомица, говорит, жена Савченко… Бывшая… Да и всё про нас знает, вон гостинцев всем привезла. Про Наталью знала.

– Знакомица моя… Я её видел в третий раз всего… – объясняет он Настасье. – И то забирал у неё одну вещь и деньги по просьбе Олега… Жена Савченко… Ты хоть раз её, эту жену, тут, в станице, видела с ним?

Супруга на этот вопрос решила не отвечать и лишь произнесла, как бы оправдываясь:

– Да откуда ж мне знать про это всё?

– Ладно, – Аким жену не ругает. Так принято по всему болоту: приедет какой человек, скажет, что знает кого-то из семьи, так его всегда в гости позовут, за стол посадят.

– Ладно, давай-ка спать уже пойдём… – наконец произносит Саблин. – У меня дел завтра куча… Столько всего посчитать нужно, ещё с людьми поговорить, – и тут он вспоминает: – Ещё и экзамен…

– Какой ещё экзамен? – интересуется жена.

– Я же курсы закончил… кажется… Вот теперь экзамен сдать нужно, – объясняет он.