Элеонора Августа

– Мильке!

– Да, господин генерал.

– Покличьте с того берега баржи, пусть раненых туда заберут. Тут им делать нечего, а там мой монах с лекарями.

– Будет исполнено.

– Господа, – он поочередно посмотрел на Кленка, Брюнхвальда, фон Реддернауфа и Пруффа, – скажите людям своим, что до утра город Милликон в их власти. Пусть до утра ни одного дома в городе не останется, все сжечь: лавки, сараи, амбары, торговые ряды… Все-все сжечь!

Волков опять посмотрел на арбалетный болт. «Я вам покажу, псы горные, как моих людей болтами шпиговать!»

– Эшбахт, виват! – радостно воскликнул Кленк. – Мои люди уж очень такому делу рады будут.

– Да, – кивнул Карл Брюнхвальд, – городок-то не бедный.

– Господин генерал, – вкрадчиво поинтересовался Габелькнат, – а нам можно принять участие в грабежах?

– Габелькнат, вы же из богатой семьи! – заметил ему капитан Дорфус со смехом.

– Все равно хочется, – отвечал молодой человек.

– Никому не возбраняется, даже офицерам, – сказал генерал, вставая. И тут же, повернув арбалетный болт в сторону капитана ландскнехтов, продолжил: – Но… Особенно вас, Кленк, это касаемо… Скажите людям своим, что я не потреплю ни поножовщин, ни драк ни из-за баб, ни из-за денег. Пусть сержанты и ротмистры приглядывают за людьми.

Сообщение о том, что генерал Эшбахт дозволяет взять город на меч, всколыхнуло войско. Даже среди тех, кто был ранен в осажденном лагере, нашлись те, что отказались ехать лечиться, а решили остаться и как следует отомстить горожанам грабежом и насилием над их женщинами.

Прискакали кавалеристы и сообщили, что по западной дороге из города уезжают и убегают люди с барахлом.

– И до них уже дошло! – огорчались солдаты, готовясь бежать в город.

– Кавалеристы, дурьи головы, чего же вы их выпускаете? Они же с деньгами бегут! Ловите их, не давайте убегать!

– И баб, баб особенно ловите.

Даже обозные возницы, загнав свои телеги в лагерь, не выпрягая лошадей, бежали в город. Все стремились туда.

– Скажите своим людям, чтобы не расстраивались, – говорил генерал капитану Нейману, солдаты которого охраняли лагерь и, естественно, никуда уйти не могли, а лишь с тоской глядели поверх частокола на уходящих товарищей, – я прикажу офицерам, чтобы вам отсчитали часть добычи.

– Прекрасно, господин генерал, а как насчет вина и баб? – отвечал капитан.

Волков лишь усмехнулся. Кроме охраны лагеря он оставил в резерве сотню ландскнехтов, хоть те и рвались пограбить, и разослал разъезды по дорогам. Армия во время грабежа была весьма уязвима, генерал сам помнил один случай, когда он и его товарищи побежали грабить обоз разбитого врага, а враг собрался с силами, построился да тресками выбил их из своего обоза и еще дальше погнал. Так что нужно быть настороже. Особенно когда вокруг бродит побежденный, потрепанный, но не сломленный враг. Война зачастую похожа на маятник.

Особенно хорошо пошли дела у кавалеристов. Они грабить дома не пошли. К чему им это? Когда пешие солдаты входили в город с востока, фон Реддернауф с двумя сотнями своих людей проехал вдоль всего города и оказался у западной его оконечности. Зачем грабить дома да мучать горожан, избивая их, пока не отдадут спрятанное серебро, когда можно ловить их на выходе из города и просто обыскивать? Это уж если они упрямиться начнут, тогда, конечно, без кулаков, палок, а иной раз и без железа не обойтись, но многие из тех, что бежали, кошельки сами отдавали, лишь бы их жен и дочерей не трогали. Кавалеристы были люди благородные, обещали не трогать баб, но все равно всех обыскивали, и даже тех, кто сам отдал кошелек. Люди существа лживые, ушлые, предложат тебе малое, чтобы сберечь большое, спрятанное под рубахой, или под юбкой дочери, или в пеленках младенца. Но майор фон Реддернауф был очень-очень опытным человеком, как и офицеры его, и как люди его. Все это он уже видел, обо всем он уже знал. Вот и шарили кавалеристы по телегам и наспех собранным узлам в поисках серебра или даже золота. И не пропускали никого, особенно всякого, кто считал себя важным человеком. Уж этих обыскивали особенно: колечко у тебя золотое – подавай сюда, у бабы твоей золото в ушах – и это позвольте. Конь у тебя? Веди сюда коня. Бархат, мех, парча, шелк? Скидывай, и ничего, что ты в исподнем пойдешь, главное, что пойдешь, и со всеми членами своими. Да еще спасибо скажи, что дочерей твоих отпустили, а не в лагерь увели на недельку или не увезли их на тот берег и не выдали замуж за нищих солдат-папистов. Ну, говори спасибо, подлец, за то, что по-доброму с тобой обошлись, да еще кланяйся, кланяйся ниже, а не то гляди у меня. Ну, а если вдруг у умника какого, что сам деньги первый предложил, в панталонах вдруг малый кошелек с десятком золотых нашли, уж тут не взыщи. Человека такого бьют. А бабу его, от страха воющую, волокут в сторону. И под смешки достают злые кавалеристы ножи. Нет, не для того чтобы женщину резать, а для того чтобы одежду с нее срезать всю. Без одежды ее приходовать удобнее. И ничего, что она орет, что глаза закатывает, что стыдно ей, что соседи-горожане на нее глазеют, все равно всю одежду с нее срежут. Другим в назидание. Пусть все видят и знают: то ее муж-хитрец виноват. И поделом ему, кроме башки разбитой, еще и жена опозорена будет, будут ее брать лихие кавалеристы прямо у дороги, даже в кусты не поведут.

И так хорошо шло дело у кавалеристов. Один мешок под серебро, один под золото, короб под кольца, цепи и серьги. И беспрерывным потоком все в эти мешки сыплется и сыплется отобранное у тех, кто из города сбежать надумал. А еще целая телега под меха да парчу. Там уже куча всякого. Это потом поделят, кому что будет по душе. А к добыче бренной есть и услада для души, два десятка голых баб уже в их распоряжении, пользуйся всякой. В ходу те, что помоложе да попрекрасней, и ничего, что опухли они от слез. Ну, кто скажет, что плоха жизнь доброго человека? А то, что уже одного горожанина зарезали, так то сам виноват: уж больно он упорствовал, когда его дочерей стали раздевать, больно ярился, вот и получил свое – лежит теперь у дороги с распоротым брюхом.

А в городе такого благодушия, которое было у кавалеристов, люди не ждали: раз уж пришли солдаты, прячь деньги свои, прячься сам, прячь женщин своих. От этих не откупишься, с ними не договоришься. Эти все заберут, что смогут найти. И дома они выбирают которые побогаче, что там брать-то в лачугах. Спешат быстрее других в такие дома забежать. Особенно злы были ландскнехты. Они горцев и в поле не жаловали, а уж тут и подавно жалеть не собирались. Дверь с хрустом выбивают, вваливаются, спешат, на лицах алчность, глаза так и рыщут, что бы схватить. Сразу в разные стороны бегут. Не дай бог кому из хозяев тут при железе быть. Все, конец тому без всякого снисхождения на возраст, что мал, что стар – убьют. А если еще кого найдут в комнатах, так того заставят мертвеца выволочь на улицу. Пусть там лежит, для устрашения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.