скачать книгу бесплатно
– А теперь послушай меня, умник, – сказал Свитцер. – Мы точно знаем, кто ты такой и чем занимался на берегу. Я работал в отделе по расследованию убийств и изнасилований, но ты… такие, как ты, – самая низшая форма жизни на планете. Ты не хочешь с нами говорить? Прекрасно. Все, что нам нужно сделать, это отвезти тебя в тюрьму Бискайлус и хотя бы на одну ночь запереть там в общей камере. Я знаю кое-кого в Бискайлусе, Брисбейн, и собираюсь шепнуть тамошним ребятам пару слов. Ты ведь в курсе, что случается с педофилами в тюрьмах?
Глэдден медленно повернул голову и впервые встретился взглядом со Свитцером.
– Не знаю, как насчет тюрем, детектив, однако даже запах, что исходит из вашего рта, представляется мне слишком жестоким и незаслуженным наказанием. Если я, по чистой случайности, буду осужден за то, что фотографировал на пляже, то я могу подать апелляцию и пожаловаться, что ко мне применяли недозволенные меры воздействия.
Свитцер взмахнул кулаком.
– Рон!
Детектив застыл на месте, потом посмотрел на Делпи и медленно опустил руку. Глэдден даже не поморщился. Пожалуй, он был бы не против, если бы Свитцер его ударил – это могло здорово помочь на суде.
– Умница, – похвалила Делпи. – Я вижу, перед нами опытный камерный юрист, который воображает, будто знает все лазейки. Очень хорошо, Брисбейн. Думаю, после сегодняшней ночи вам придется нацарапать несколько апелляций. Надеюсь, понятно, что я имею в виду?
– Могу я позвонить адвокату? – скучным голосом повторил Глэдден.
Он отлично знал, чего добиваются эти двое. У них не было ни одного доказательства, ни единой зацепки, и они рассчитывали запугать его и вынудить совершить ошибку. Но он не поддастся, он слишком умен, и им его не перехитрить. И видимо, оба детектива в глубине души сознавали это.
– Послушайте, – сказал Глэдден, – ни в какой Бискайлус я не поеду, и мы все прекрасно это понимаем. У вас в руках мой фотоаппарат, но им – я не знаю, проверили вы его или нет, – не было сделано ни одного снимка. Еще у вас есть показания какого-нибудь билетера, спасателя, или уж не знаю кого, кто утверждает, будто я фотографировал. И никаких доказательств – только мое слово против его слова. Даже если ваш свидетель опознал меня, глядя в зеркало, то и это не дает вам никакого преимущества, поскольку я был в комнате один. При таких условиях опознание не может считаться законным.
Глэдден подождал, но детективы молчали.
– И наконец, самое главное заключается в том, что, кто бы ни стоял там, за вашим зеркальным стеклом, он – или она – стал свидетелем деяния, которое не является преступлением, и я не представляю себе, почему это должно привести меня в тюрьму округа хотя бы на одну ночь. Может быть, детектив Свитцер попробует объяснить это? Хотя мне кажется, что для его мозгов подобная задача слишком трудна.
Свитцер вскочил так резко, что его стул опрокинулся и стукнулся о стену. Делпи протянула руку, чувствуя, что, сдерживая напарника, она на сей раз одними словами не обойдется.
– Спокойнее, Рон, – резко приказала она. – Сядь на место! Сядь, тебе говорят!
Свитцер подчинился, и Делпи перевела взгляд на Глэддена.
– Если вы намерены продолжать в том же духе, мне придется позвонить адвокату как можно скорее, – сказал он. – Будьте добры, проводите меня к телефону.
– Ты получишь право на звонок. Сразу после того, как тебя зарегистрируют. А вот о сигаретах можешь забыть: местная тюрьма – государственное учреждение, в котором курить запрещено. Мы заботимся о твоем здоровье.
– Но по какому обвинению меня задерживают? Вы не имеете права.
– По обвинению в загрязнении окружающей среды и вандализме по отношению к муниципальной собственности. Ну и плюс еще неподчинение офицеру полиции.
Брови Глэддена изумленно поползли вверх.
– Ты кое-что забыл, умник, – пояснила Делпи, радушно улыбаясь ему. – Я имею в виду урну с мусором, которую ты бросил в залив.
Она победоносно кивнула и выключила магнитофон.
В камере предварительного заключения местного полицейского участка Глэддену наконец разрешили позвонить. Прижимая трубку к уху, он почувствовал резкий запах дешевого хозяйственного мыла, которое ему дали, чтобы смыть краску с пальцев. Этот запах послужил ему напоминанием, что он должен выбраться отсюда до того, как его отпечатки будут сверены с общенациональной компьютерной картотекой.
Глэдден набрал номер, который заучил наизусть в первый же день после приезда в Санта-Монику. Адвокат Краснер значился в списке абонентов их сети.
Поначалу секретарша упорно не хотела соединять Глэддена с боссом. Стоило, однако, намекнуть, что звонящему рекомендовал Краснера мистер Педерсен, как отношение к нему тотчас изменилось. Упомянутое имя означало, что звонит не простой клиент, а один из своих. Через секунду Глэдден уже разговаривал с адвокатом.
– Артур Краснер слушает. Чем могу быть полезен?
– Здравствуйте, мистер Краснер. Меня зовут Гарольд Брисбейн. Я тут столкнулся кое с какими проблемами.
И Глэдден принялся подробно рассказывать юристу все, что с ним приключилось. Говорить ему приходилось тихо, потому что в камере он был не один. В КПЗ обретались еще двое задержанных, ожидавших отправки в тюрьму округа, тот самый Бискайлус. Один из них – наркоман, судя по некоторым признакам, – спал, растянувшись на полу. Второй сидел у противоположной стены камеры и, уставившись на Глэддена, от нечего делать прислушивался к разговору. Впрочем, он вполне мог быть подсадной уткой – полицейским, которого специально заперли в камере, чтобы подслушать разговор Глэддена с адвокатом.
Объясняя ситуацию, Глэдден не упустил ничего, разве что так и не назвал своего настоящего имени. Когда он закончил, Краснер долго молчал.
– Что там у вас за шум? – спросил он наконец.
– Это храпит парень из местных… завсегдатаев. Он спит на полу.
– Вы не должны находиться среди подобных людей, Гарольд, – заявил Краснер покровительственным тоном, от которого Глэддена перекосило. – Необходимо срочно что-то предпринять.
– Именно за этим я и звоню.
– Мои услуги за два дня – за сегодня и завтра – обойдутся вам в одну тысячу долларов, – объявил адвокат. – Я делаю вам значительную скидку, которой обычно пользуются клиенты, относящиеся, гм… к друзьям мистера Педерсена. Если мое вмешательство потребуется также и послезавтра, то условия мы обсудим дополнительно. Вы сумеете достать деньги?
– Никаких проблем.
– Как насчет залога? Кроме оплаты моего гонорара, вам потребуется еще некоторая сумма. Судя по тому, что вы мне рассказали, добиваться имущественного залога бесполезно. Поручитель обычно получает в качестве вознаграждения десять процентов от суммы залога, назначенного судьей. Эти деньги к вам не вернутся.
– Хорошо, забудьте об имущественном залоге. Кроме оплаты ваших услуг, я, наверное, наскребу еще тысяч пять. Во всяком случае – сразу. Можно было бы достать и больше, но на это потребуется время. Я хотел бы обойтись пятью «косыми» и выйти отсюда как можно скорее.
– Значит, пять тысяч, я правильно понял? – уточнил адвокат.
– Да. Пять тысяч. Чего вы сможете добиться, располагая такой суммой?
Глэдден подумал, что Краснер, наверное, рвет на себе волосы с досады, что запросил так мало.
– С пятью, как вы выразились, «косыми» в кармане можно рассчитывать на залог в пятьдесят тысяч. Думаю, что этого будет вполне достаточно. Вас задержали по уголовной статье, однако обвинения в загрязнении окружающей среды и неподчинении требованиям полиции можно трактовать совершенно по-разному, например как административные правонарушения. Думаю, мне удастся этого добиться. Ваше дело вообще яйца выеденного не стоит, просто копы раздули его до черт знает каких размеров. Необходимо только скорее доставить вас в суд, а там не успеете оглянуться, как выйдете на свободу.
– Понятно.
– Возможно, пятидесяти тысяч залога окажется даже многовато, однако давайте пока не будем рисковать. Кто знает, сумею ли я продать вашего кота в мешке окружному прокурору, от которого зависит, по какой статье вас судить, уголовной или административной. В общем, там будет видно. Кстати, как я понял, вы не собираетесь сообщать им адрес, по которому проживаете?
– Совершенно справедливо. Мне необходимо что-нибудь новое.
– Тогда, боюсь, придется использовать всю сумму. Впрочем, пока у меня есть время, я попробую подобрать вам адрес. Возможно, это выльется в некоторые дополнительные траты, но совсем небольшие. Обещаю вам…
– Согласен. Только сделайте все как надо. – Глэдден покосился через плечо на человека, сидящего у стены. – А как насчет того, чтобы выйти отсюда сегодня? – спросил он, понизив голос до еле слышного шепота. – Я же говорю, эти копы не прочь со мной расправиться.
– Я думаю, они просто блефуют, однако…
– Легко вам говорить, – перебил Глэдден.
– …Однако, – продолжил Краснер, – я не собираюсь рисковать. Слушайте меня, мистер Брисбейн, вот как мы поступим. Я не могу вытащить вас прямо сегодня, но попробую сделать несколько звонков и постараюсь добиться для вас статуса К-девять. С вами все будет в порядке.
– Это еще что за штука?
– Это особый режим заключения, который используется в отношении информаторов и в случаях особой важности. Я позвоню в тюрьму и скажу, что вы – информатор в одном деле федерального значения в Вашингтоне.
– Неужели это не станут проверять?
– Разумеется, станут, но сегодня уже слишком поздно, чтобы докопаться до истинного положения вещей. Вам дадут статус К-девять и поместят в отдельную камеру, а завтра, когда обнаружится, что произошла ошибка, вы будете уже в суде или, смею надеяться, на свободе.
– Отличный ход, мистер Краснер.
– Да, Гарольд, но, к сожалению, впредь я не смогу больше пользоваться этой возможностью. Так что, боюсь, мне придется увеличить сумму гонорара, о которой мы только что договаривались, чтобы компенсировать потерю.
– По рукам, и пусть деньги вас не беспокоят. Я могу без задержки достать шесть «косых». Если вытащите меня, то все, что останется после расчета с поручителем, – ваше. По-моему, это справедливо.
– Договорились. А теперь еще один момент. Вы упомянули о необходимости задержать проверку отпечатков пальцев. Я должен знать об этом как можно больше, чтобы с чистой совестью делать перед судом любые заявления.
– Я мог бы сообщить кое-какие сведения, если вы будете настаивать, однако не думаю, что нам стоит вдаваться в подробности.
– Понимаю.
– Когда состоится слушание моего дела?
– В первой половине дня, ближе к обеду, но не беспокойтесь. Сразу после звонка в тюрьму насчет вашего статуса я договорюсь, чтобы вас отправили в Санта-Монику с первым же автобусом. Лучше ждать в суде, чем в Бискайлусе.
– Я впервые в этих местах и не знаю…
– Простите, мистер Брисбейн, я вынужден вновь поднять финансовый вопрос. Боюсь, что вся сумма будет нужна мне до того, как я завтра попаду в суд.
– У вас есть счет в банке?
– Да.
– Тогда скажите мне его номер, и утром я переведу деньги по телеграфу. Кстати, смогу ли я звонить по межгороду из камеры, если мне присвоят этот самый статус К-девять?
– Нет, вам придется позвонить ко мне в контору. Я предупрежу Джуди, чтобы она ожидала вашего звонка. Секретарша наберет номер, который вы укажете, и соединит вас с абонентом напрямую. Это непременно сработает. Не беспокойтесь, я так делал уже не раз.
Потом Краснер продиктовал номер своего счета для телеграфных переводов, и Глэдден зафиксировал его в памяти, используя специальную методику запоминания, которой обучил его Гораций.
– Вам будет гораздо спокойнее, мистер Краснер, если вы уничтожите все записи об этом телеграфном переводе и зарегистрируете деньги, как если бы они были внесены наличными на ваш банковский счет.
– Понимаю. Так и поступим. Что-нибудь еще?
– Да. Войдите в сеть и оставьте сообщение о том, что случилось. Пусть остальные держатся от карусели подальше.
– Будет сделано.
Повесив трубку, Глэдден прислонился спиной к стене и стал медленно сползать вниз, пока не оказался сидящим на полу. Смотреть на заключенного напротив он избегал. Неожиданно Глэдден обратил внимание, что наркоман на полу перестал храпеть, и подумал, уж не помер ли тот от передоза, но спящий вдруг шевельнулся. Несколько минут Глэдден обдумывал, не обменяться ли с ним пластмассовыми браслетами. Тогда утром его спокойненько выпустят и не придется тратиться на адвоката и вносить залог.
Нет, решил он. Пожалуй, риск чересчур велик. Во-первых, сидевший напротив него парень действительно походил на переодетого копа, а во-вторых, разлегшийся на полу наркоман мог оказаться постоянным нарушителем порядка и частым гостем в суде. Никогда нельзя знать заранее, что скажет судья. Лучше положиться на Краснера, тем более что пройдоха-адвокат, похоже, знает, что делает. К тому же фамилию и телефон он выбрал не из справочника, а из списков абонентов их сети.
И все же шесть тысяч долларов не давали Глэддену покоя. Судебная система таки доведет его до разорения. Шесть тысяч долларов, и за что? Что он такого сделал?
Глэдден машинально сунул руку в карман в поисках сигарет, но вспомнил, что курево у него отобрали. Это обстоятельство заставило его почувствовать еще более сильный гнев, к которому примешивалась непреодолимая жалость к себе. На каком основании общество преследует его, ведь он нисколько не виноват в том, что его инстинкты и желания не такие, как у всех? Почему же никто не хочет этого понять?
Глэдден пожалел, что у него нет с собой портативного компьютера. Его тянуло пообщаться сейчас с кем-нибудь в сети – с человеком, который бы его понимал. В камере ему было одиноко и неуютно. Если бы не парень, который продолжал пялиться на него от противоположной стены, он бы, наверное, заплакал. Нет, он не станет показывать свою слабость: ни перед ним, ни перед кем-либо другим.
Глава 8
Просмотрев оба дела, я долго потом не мог заснуть. Фотографии с места происшествия не давали мне покоя. Тереза и Шон – оба они навечно застыли в жутких позах, и оба оказались в конце концов в серых казенных конвертах. Мне хотелось вернуться назад, выкрасть снимки и сжечь их. Я не мог допустить, чтобы их увидел кто-нибудь еще.
Утром я сварил кофе и, включив компьютер, соединился с корпоративной сетью «Роки-Маунтин ньюс», чтобы узнать, нет ли каких сообщений для меня лично. Ожидая, пока система примет пароль, я проглотил пригоршню кукурузных хлопьев из пакета. Надо сказать, что я держу ноутбук и принтер на обеденном столе не только для удобства, хотя довольно часто использую их во время еды; сидеть за столом, двигая челюстями и размышляя, сколько лет я уже обедаю в одиночестве, бывает порой невыносимо тяжело.
Квартирка у меня совсем маленькая и скромная, с одной спальней. Я обитаю в ней вот уже десятый год и за это время ни разу не менял мебель. В целом неплохо, жить можно, хотя и не бог весть что.
Кто был у меня в гостях в последний раз (за исключением, разумеется, Шона), я вспомнить не мог. Случается, конечно, что я провожу время с женщинами, но никого из них я сюда не приводил. Впрочем, и женщин у меня тоже было немного.
Когда я только въехал в эту квартиру, мне казалось, что я проживу тут года два, не больше, а потом непременно куплю дом, женюсь и, может быть, даже заведу кошку или собаку, однако планам этим сбыться было не суждено, уж и не знаю почему. Должно быть, во всем виновата моя работа. Во всяком случае так я объясняю это самому себе. Вся моя энергия и силы уходят на репортерскую деятельность, и свидетельством тому могут служить кипы газет, в которых печатались мои статьи, сложенные в каждой комнате. Мне нравится перечитывать их, и я берегу старые пожелтевшие выпуски «Роки-Маунтин ньюс». Если мне случится отдать концы дома, то те, кто придет за мной и отыщет меня среди бумажного хлама, решат, что перед ними один из старьевщиков, о которых я сам когда-то писал. Эти типы умирают в своих каморках, до потолка забитых старыми газетами, на матрасах, куда зашиты их сбережения. И наверняка никто даже не догадается порыться в газетах в поисках моих сочинений.
На экране компьютера наконец появилась пара сообщений. Самое последнее было от Грега Гленна – главный интересовался, как идут у меня дела. Послание было отправлено вчера в 18:30, и я почувствовал нарастающее раздражение. Только в понедельник утром Гленн утвердил тему, а в тот же день вечером уже торопился узнать, есть ли у меня что-нибудь стоящее. В переводе с редакторского языка вопрос «Как дела?» означал «Где статья?».
«Да пошел он к черту», – решил я и отстучал ответ, в котором извещал шефа, что понедельник провел в полиции и убедился: мой брат действительно совершил самоубийство. Таким образом я обосновывал запланированный мною переход к исследованию причин самоубийств среди копов и того, насколько часто это случается.
Сообщение, предшествовавшее посланию Гленна, было из нашей редакционной библиотеки от Лори Прайн. Оно также было отправлено в понедельник, но на пару часов раньше и состояло из единственной строчки: «Нарыла любопытную информацию и оставила ее на столе».
Лори я послал подробный ответ: поблагодарил за оперативность, извинился – сославшись на неотложные дела в Боулдере – за то, что не смог приехать, и заверил, что непременно постараюсь забрать материал как можно скорее. В глубине души я подозревал, что Лори испытывает ко мне определенный интерес, хотя наше с ней общение никогда не выходило за рамки служебных отношений. Мне казалось, что в подобных случаях необходимо быть уверенным, и если действовать, то предельно осторожно. Раздавая авансы направо и налево, можно быстро остыть к своему предмету, особенно если тебя встречают с распростертыми объятиями. Если же ты ошибся, то можешь ожидать как минимум жалобы в отдел кадров, и иди потом доказывай, что ты не верблюд. По мне, так лучше и вовсе избегать любовных похождений по месту работы.
Покончив с неотложными делами, я просмотрел последние сообщения «Юнайтед пресс интернэшнл» и Ассошиэйтед Пресс, надеясь узнать, что у нас новенького. В глаза мне бросилась статья о враче, которого подстрелили у дверей женской консультации в Колорадо-Спрингс. Активист движения против абортов был задержан, но доктор пока жив. Я сделал себе электронную копию этой статьи и занес файл в каталог перспективных тем, хотя уже знал, что вряд ли стану ее разрабатывать, если только пострадавший не скончается в мучениях.
Кто-то постучал в дверь, и я глянул в глазок, прежде чем отпереть замок. Это была некая Джейн, жившая этажом ниже. Мы познакомились примерно год назад, когда она переезжала в наш дом и попросила меня помочь внести мебель. Мой рассказ о том, что я работаю репортером в газете, явно впечатлил Джейн: ха, знала бы она, что это такое на самом деле! Потом мы дважды сходили в кино, один раз вместе поужинали и еще как-то провели день в Кейстоуне, катаясь на лыжах; однако это были все наши совместные вылазки за тот год, что она жила рядом со мной, и я сомневался, что из этого выйдет что-нибудь путное. В данном случае, однако, нерешительность проявлял именно я. Джейн казалась привлекательной девушкой, но ее красота как-то не вязалась с домашним уютом. Я же был в достаточной степени бродячим котом, чтобы это могло понравиться мне в ком-нибудь еще.
– Привет, Джек. Увидела в гараже твою машину и поняла, что ты вернулся. Как поездка?
– Неплохо. Во всяком случае я рад, что вырвался из Денвера.
– Небось на лыжах катался?
– Немного. Главным образом в Теллурайде.
– Звучит неплохо. Кстати, хотела тебе предложить, но не успела: если опять куда-то соберешься, я могла бы поливать твои комнатные растения или забирать почту. Только скажи.
– Спасибо за предложение, только у меня нет никаких комнатных растений. Я не держу цветов, потому что довольно часто не ночую дома. Работа такая.
Сказав это, я обернулся через плечо, словно для того, чтобы удостовериться в правильности своих слов. Наверное, мне следовало пригласить Джейн на чашечку кофе, но вместо этого я спросил:
– Ты, наверное, торопишься на службу?
– Да.
– Я тоже, так что извини – мне нужно бежать. Давай как-нибудь, когда все утрясется, сходим в кино или пообедаем вместе?
Мы оба любили фильмы с участием Де Ниро. Это была единственная вещь, которая нас объединяла.
