скачать книгу бесплатно
– Когда я родила тебя, то кормила этой грудью!
Нерон знал, что мать никогда не кормила его своей грудью. Он пугался её чувственности, обильно потел. От него исходило зловоние. Императора колотила дрожь. Он боялся подойти к своей матери, которая страстно говорила ему о том, как она любила его. А ведь нужно было обязательно обменяться с матерью поцелуями.
В те годы были очень популярными в театрах драмы «Орест-матереубийца», «Ослепление Эдипа», то есть, драмы о кровосмесительной связи матери с сыном, потому что зрители хотели видеть нечто ужасное, бьющее по нервам.
Агриппина вновь хотела взять власть над империей в свои руки, любой ценой. Её поведение приводило в ужас не только Нерона, но и его друзей, потому что каждый, вечером покидая дворец Нерона, боялся, что император мог ночью подпасть под влияние матери и послать по её приказу убийц к своим друзьям.
Сенека внимательно изучал любимые народом драмы, потому что Агриппина вела себя так, как героини этих драм. Она играла роль, конечно, зная, что все матери «чёрных» драм были убиты сыновьями. Она не хотела успокоиться, отойти от власти и наслаждаться жизнью. Августина, как и её мать, Агриппина-старшая, свирепо рвалась к единоличной власти, никого не щадя, презирая всех, готовая ради своей цели развязать гражданскую войну. Не добившись кровосмесительной связи с собственным сыном, Агриппина начала оказывать внимание Британику, говоря всюду, что ему пора стать императором. Народ чутко реагировал на слова Августины: Британика люди начали приветствовать, как принцепса.
Сенека составил новый заговор, потому что перепуганный Нерон не знал, что делать. Сенека, великий драматург, объяснил Нерону, что Британика нужно лишить невинности, чтобы народ не обожествлял его после смерти, потому что смерть невинного юноши могла вызвать у людей большое сострадание к нему и ненависть к Нерону.
Нерон поступил так, как ему приказал Сенека. А потом вновь была вызвана во дворец великая отравительница Лакуста с набором ядов.
Британик не был бессловесной тварью. Он всё видел, понимал, как и две его сестры, Октавия и Антония, но в схватке двух матёрых убийц, в схватке за власть, юноша был ничтожной жертвой. Он мог только стенать и плакать.
Появление Лакусты во дворце ни для кого не было тайной. Семейство не знало только одно: кто будет отравлен сегодня. Мать и супруга Нерона Октавия ежедневно принимали обильное противоядие. Когда весёлый Нерон и добродушный Сенека обменивались длинными речами, поразительно умными и красивыми, написанными задолго до обеда, что было в моде того времени – рабы, отравили ядом питьё и поставили его перед Британиком. Он выпил и в конвульсиях упал лицом на стол, как и его отец. Агриппина и сёстры Британика были страшно напуганы и в ужасе отодвинули от себя еду. А Нерон, весело смеясь, сказал, что Британик с детских лет страдал падучей, что сейчас он оклемается.
Сёстры и Агриппина истерическими голосами, визгливо стали смеяться, громко говорить, словно поверили словам убийцы, в то время как несчастный юноша корчился на полу в предсмертных судорогах.
Это был жестокий предметный урок для Агриппины, придуманный Сенекой. Но она не отказалась от схватки за власть.
В империи было много потомков принцепса Октавиана Августа, и Агриппина бросилась к ним, то одного, то другого называя законным наследником божественного Августа. Нерон в ярости грозил матери, что он готов сложить с себя звание императора и в качестве частного лица удалиться на Родос, если она не перестанет возмущать народ.
На острове Родос жил изгнанником будущий император Тиберий, великий полководец и умнейший человек своего времени. Нерон, а точнее, Сенека заметил, что история повторилась самым поразительным образом.
После смерти императора Августа германские легионы потребовали от своего полководца Германика принять титул императора и двинуть восемь легионов на Рим, где сенат и народ присягнул на верность Тиберию. Но Германик отказался в резкой форме от предложения солдат, тем более что он был приёмным сыном Тиберия. Его жена была внучкой Августа и начала требовать от мужа начать гражданскую войну. Германик пытался объяснить ей, что такая война обращала в пепел города, губила миллионы людей, что он послушный сын Тиберия и будет ждать своего часа. Агриппине ничего не говорили эти слова. Она стала искать популярности среди солдат, являясь перед ними с маленькими детьми, стала готовить заговор. Об этом узнал от шпионов Тиберий. Он долго медлил, обдумывал последствия своего поступка и приказал тайно убить Германика. Агриппина не успокоилась. Она стала грозить Тиберию своими двумя старшими сыновьями. Они были убиты по приказу императора. Дочь беспощадно повторила свою мать, и Нерон обрушил удары на потомство Августа. Они один за другим вместе с семействами отправлялись на Гемонии. Народ веселился, глядя на казнь благородных патрициев и сенаторов. Аристократы были в ужасе. А божественная мать находила всё новых и новых потомков Августа. Она писала письма легатам и отправляла золото офицерам германских легионов.
Нерон развлекался ночными драками, ходил днём и ночью по лупанарам, возвращался во дворец пьяным. Но когда Магн подавал ему тайно скопированное письмо матери, он мгновенно трезвел и бил кулаками по своей голове, сипло крича:
– Что делать с этой матерью!
Все друзья Нерона, его кабинет министров, то есть, вольноотпущенники думали об одном слове – «убийство». Иного выхода не было, но никто не решался сказать это слово вслух в присутствии Нерона. Одно дело, когда отец или мать убивали своих детей. В этом не было ничего преступного. Тогда как отцеубийство или матереубийство было жутким преступлением. По римскому закону убийцу родителей живого зашивали в мешок вместе с петухом, собакой, змеёй и обезьяной и бросали в море. А имя его предавалось проклятию во всех храмах и оставалось в памяти потомков, как постыдное и позорное, недостойное того, чтобы кто-либо ещё носил имя убийцы в роду.
Но такое убийство было редким явлением, как в прошлой, так и в настоящей жизни великого Рима. Его совершали простолюдины и аристократы, не обличённые государственной властью. А в кровавых спектаклях события всегда развивались в вымышленных городах Ахайи и в других странах эллинов. Простолюдины, то есть «чернь», как их презрительно именовали с древнейших времён писатели-аристократы, были силой, на которую опирались императоры рода Юлиев-Клавдиев. Эта сила могла уничтожить Нерона. А он очень дорожил своей властью, хотя часто говорил, что в любой момент готов ради искусства стать частным человеком.
Когда Нерон начал выступать на сцене в качестве актёра и певца, он, разумеется, исполнял роли трагедийных героев в «чёрных» драмах. А они все были о матереубийцах. Нерон постоянно думал об убийстве своей матери, которая всё более и более пугала его тем, что могла в любой момент броситься в лагерь претория и крикнуть солдатам: «Я дочь Германика! Выполняйте мой приказ!» Нерон был уверен, что рядовые солдаты немедленно подняли бы на щит божественную мать, так как презирали Тегеллина и Фения Руфа, а Германика помнили.
Нерон схватил со стопки дрожащей рукой верхнюю табличку и поднёс к своему лицу, к глазам, не чувствуя, что из его безобразно открытого рта потянулась вниз слюна, а от его потного тела начал исходить тяжёлый, зловонный запах. Он долго вглядывался в строчки слов, но не смог понять смысл текста.
– Где Тегеллин?!
– Я здесь, Август!
– Читай, что она пишет.
У Тегеллина был хороший чёткий голос, но он читал текст женщины, которая писала по-женски, и Нерон никогда ранее не читавший женские тексты, иронично улыбаясь, начал смотреть на префекта.
Римские орлы, вероятно, оттого, что им некуда было сесть в лесах Германии, садились то на плечи маленького Калигулы, то на плечи Германика, то на плечи его супруги и даже нашли малютку Агриппину, и сели на край её колыбели. Чудеса и божественные явления, словно боги Олимпа покинули свою гору и прочно обосновались в лагере Германика, шли непрерывным потоком. То вдруг река начинала говорить на греческом языке и предсказывать членам семьи Германика их судьбу. То дубы кланялись и тоже по-гречески говорили то, что ожидало семейство в Риме, на Востоке, говорили долго, красиво, как настоящие риторы или грамматики.
Тегеллин вскоре утомился, перечисляя божественные знамения и удивительные разговоры природы, окружавшей римский лагерь. Голос префекта стал монотонным, бубнящим, навевающим сон.
Голова императора начала медленно клониться вниз. Он резким движением тряхнул головой, быстро утёр лицо ладонями, встал из-за стола и начал ходить по кабинету, глядя прямо перед собой. Нерон думал о сложной ситуации, которую создала его божественная мать.
Народ, конечно, любил своего императора, хотя ежедневно ругал на форуме за гульбища, за разврат. Но Нерон знал, что его поведение очень нравилось простолюдинам, то есть, пролетариям, которым он вернул раздачу денег на проституток, отменённую в своё время императором Тиберием. Во всех городах Италии пролетарии ежемесячно стали получать деньги на естественные нужды.
Врагами императорской власти были сенаторы, патриции и всадники. Офицерский состав легионов состоял только из патрициев и всадников. Они хорошо знали, что происходило в Риме из писем друзей и родственников и из газеты сената «Ежедневные ведомости». Сенатская газета уходила в легионы, во все города империи. Её охотно читали и варвары за пределами империи. Конечно, противостояние матери и сына не отражалось на страницах газеты, но недавно произошло то, что было кратко изложено в «Ежедневных ведомостях» и напугало Нерона.
Он находился в сенате, сидел на трибуне в кресле консула, будучи консулом, и вёл заседание сената, как вдруг в зал вошла его мать. Божественная мать имела право в любой час войти в сенат, но, предупредив сенаторов, испросив разрешение императора или консула о своём желании появиться в зале.
В храме Юпитера Благого и Величайшего затихли голоса. Все смотрели на божественную мать, которая твёрдым, уверенным шагом направлялась по проходу между лавками с сенаторами в сторону трибуны, где находился её сын, растерянно глядевший на мать. Люди поняли, что Агриппина решила сделать и, потрясённые её поведением, оцепенев, следили за нею, ожидая наступления постыдных минут в жизни сената и империи.
Ещё была надежда у сенаторов, что божественная мать хотела сесть на переднюю лавку напротив сына. Но она прошла вперёд и начала подниматься по ступеням на трибуну. Казалось, что момент величайшего позора был неизбежен. Оставалось не более десяти секунд, необходимых для того, чтобы Агриппина дошла до курульного кресла консула и села в него рядом с сыном.
Сенека, сидевший на передней лавке, громко сказал:
– Принцепс, что же ты медлишь? Поприветствуй свою божественную мать.
Нерон вскочил с кресла настолько быстро, что едва удержался на дрожащих ногах и, как пьяный, раскачиваясь из стороны в сторону, пошёл навстречу матери. Тогда Сенека вновь воскликнул:
– Принцепс объявляет перерыв!
Сенаторы поднялись с лавок и, опрокидывая их, почти бегом покинули зал, чтобы Агриппина, если она по-прежнему желала сесть в кресло консула, то могла бы это сделать в пустом зале без нанесения позора сенату и империи.
Агриппина остановилась и с яростью взглянула на Сенеку, как ударила. Он спокойно выдержал её взгляд. Божественная мать повернулась спиной к сыну, чтобы уйти из зала, но остановилась и, сдерживая себя, несколько раз глубоко вздохнула. И только после этого она холодно посмотрела на Сенеку, на бывшего своего друга, который в прошлом был мужем её младшей сестры Ливиллы и был отправлен Калигулой в ссылку. Божественная мать заговорила подрагивающим голосом:
– Ты сгнил бы на острове. Я спасла тебя, вернула в Рим, осыпала тебя золотом. И ты же предал меня, мерзавец! – Не отрывая ненавидящего взгляда от Сенеки, она сильным жестом руки указала на растерянного Нерона. – Ты думаешь властвовать над ним вечно! Ты не знаешь его!
Он улыбнулся Агриппине приятной улыбкой и, хлопая в ладоши, воскликнул:
– Августина, ты показала игру, достойную только божественной матери. Я наслаждался, наблюдая твою игру.
Она с трудом сдержала своё желание броситься на Сенеку и вцепиться ногтями в его напомаженное морщинистое лицо или крикнуть, что он старик, изображающий собой юношу. Агриппина ещё раз глубоко вздохнула и молча вышла из храма.
На следующий день в газете было кратко сказано о визите Агриппины в храм Юпитера Благого и Величайшего.
«Мать божественного Августа божественная Августина почтила своим присутствием сенат».
Нерон воспринял это сообщение, как сигнал легионам, потому что в заметке не было сказано, что Агриппина пришла в сенат по повелению Нерона, то есть, о противостоянии матери и сына узнала вся империя. А сенаторы своим предательством императора открыто перешли на сторону Агриппины.
– Что она творит?! – душераздирающим голосом сипло, закричал Нерон, сминая в комок страницы газеты.
…Нерон остановился напротив Патробия, увидев в его руке папирусный свиток с печатью на шнуре, отрывисто спросил:
– Что это?
– Из Иудеи приехало посольство…
– Ты забыл, Патробий, – резко перебил министра по прошениям Нерон, – что такой страны нет!
– Да, Август. Из твоего прокураторства «Палестина» приехали евреи с просьбой освободить соплеменников, которых ты, Август, отправил на остров Сардиния на каменоломни за ересь, за то, что они были волнуемы их Хрестом. – И так как Нерон продолжал стоять и смотреть в лицо Патробию, он добавил: – Их двое человек, посол и переводчик.
Но Нерон, глядя в лицо Патробию, внимательно слушал то, что монотонно читал Тегеллин, и не услышал слова министра, да и не хотел слышать.
Августина подробно рассказала об одном эпизоде жизни её матери. Когда она заболела, к ней пришёл император Тиберий. Она начала осыпать его бранью, перемежая слова брани просьбами, чтобы он позволил ей выйти за кого-либо замуж. Тиберий, не сказав ни слова, молча ушёл.
– Ха! – смеясь, крикнул Нерон. – Какое коварство! Тегеллин, прочитай это место сначала.
Тегеллин утёр мокрое лицо рукавом туники.
Императора Тиберия ненавидели пролетарии за то, что он сократил раздачи, хотел всех посадить на землю. Ненавидели за то, что он часто изгонял проституток из Рима. За то, что хотел навсегда запретить гладиаторские битвы. Патриции и всадники ненавидели Тиберия за то, что он ввёл ограничения на роскошь, на пиры, так как золото уходило в Индию и Китай за шёлк и за деликатесные продукты питания.
Он никогда не разговаривал со снохой Агриппиной. Но однажды схватил её за руку и процитировал стих из греческой трагедии:
– Ты, дочка, считаешь для себя несчастьем, что не царствуешь?
Когда сноха заболела, Тиберий, вынужденный считаться с мнением народа, пришёл к ней. Молча слушал её брань в свой адрес. Стоял и прямо смотрел в лицо Агриппины. И вдруг она заговорила о своём желании выйти замуж. Он знал от шпионов, что Агриппина тайно прелюбодействовала с его врагом Азинием Галлом, которого любил народ и уважали патриции, который мечтал о власти. Его лицо не дрогнуло. И только придя в свой кабинет, Тиберий дал волю своим чувствам. Свирепым ударом кулака он проломил дубовый стол и закричал:
– Она не хочет успокоиться! Она замыслила дворцовый переворот с Азинием Галлом!
И вот тогда префект претория Элий Сеян предложил императору хитрый план. Он предупредит Агриппину, что она будет отравлена во время обеда. А император предложит ей фрукты. Она откажется. И тогда её можно будет по закону за оскорбление величества отправить в ссылку. Ведь отказ Агриппины – это обвинение самого императора в попытке отравить её.
Нарочно на обед Тиберий пригласил многих сенаторов. Он возлежал за столом напротив возлежавшей угрюмой снохи. Рабы принесли и поставили подносы, полные прекрасных фруктов, перед Тиберием, Агриппиной, перед всеми гостями. Все начали есть. Тиберий взял с противоположного подноса яблоко и протянул его снохе.
– Дочка, прими мой подарок.
Агриппина жестом руки приказала рабам убрать со стола фрукты и не приняла яблоко. В зале наступила тишина. Тиберий возлёг на ложе, повернулся к матери Ливии и громко сказал:
– Теперь я могу отправить её в ссылку.
На следующий день сенат единогласно приговорил Агриппину к ссылке на остров Пандатерия.
Тегеллин замолчал и перевёл ожидающий взгляд на Нерона. Все вольноотпущенники насторожились, понимая, что император должен сейчас на что-то решиться.
– У меня нет причины, чтобы отправить её в ссылку, – медленно заговорил Нерон. – Но я не могу всё время ждать её удара. – Он помолчал несколько секунд и просто сказал: – Её надо убить, но как? Ведь недавно был отравлен Британик. Народ всё поймёт.
Вольноотпущенники облегчённо перевели дух, задвигались вокруг своего патрона. Вперёд выступил адмирал Мизенского флота Аникет – то есть, Никита. За своё ничтожество, никудышность и лень он был приставлен Агриппиной дядькой к младенцу Луцию Домицию Агенобарбу, потому что больше ни на что не был способен. Он многому научил будущего императора, который, став императором, даровал рабу свободу, всадническое достоинство и звание адмирала флота. Хотя ленивый раб не захотел учить грамоту и учиться плавать. Раб Никита люто ненавидел свою бывшую хозяйку. Он давно придумал, как убить её, но молчал.
– Август, не знаю почему, но однажды я приказал построить особый корабль. Он может выйти в море, а потом легко распасться на части и затонуть.
– Но мать умеет плавать, – возразил сын, сразу отметив, что план убийства матери был великолепный.
– Матросы баграми добьют её, – торопливо ответил Никита, боясь, что император мог отказаться использовать его ловкий план.
Но Нерон улыбнулся. И тогда Никита, широко открыв свой рот, полный гнилых зубов, с удовольствием рассмеялся, мысленно увидев, как его матросы убивали божественную мать.
Император улыбался по другой причине. Слово «добьют» напомнило ему недавний эпизод любовной встречи с красавицей Актой. Очередной раз восхищённый её страстностью, умелостью и великолепными интимными частями тела, он вскочил с постели, схватил кифару и крикнул:
– Танцуй!
Притопывая ногой, император начал играть бешеные ритмы, которые непрерывным потоком рвались из его души, воспламенённой любовью и страстью.
Акта с фигурой юной Венеры была искусной и в танцах.
Непрерывно лупя рукой по струнам кифары и вопия что-то непонятное для самого себя, Нерон быстро двигался вокруг танцующей любовницы, алчно смотрел на её подрагивающие формы тела, на движения бёдер, ног. Он хотел всё это видеть бесконечно долго. И хотя его руки стали влажными, а пальцы часто пролетали мимо струн, но он не прекращал бешеной игры и пляски, решив увидеть победный итог.
Акта рухнула на пол и сладострастным голосом взмолилась:
– Рыжебородый малыш, ты добил меня! Пощади!
Тяжело дыша, он поставил дрожавшую от усталости ногу на её грудь и, прохрипев: « Я люблю добивать женщин», запел песнь победы…
Продолжая улыбаться, император вновь задумался о том, на какой из двух красавиц нужно было остановить свой выбор, жениться. Акта и Поппея были одинаково любимы Нероном, хотя у них были разные характеры. Акта была весёлой, озорной девчонкой. При виде её, он сразу переходил на особый шаг, который в народе назывался «постыдным», а его туника ниже пояса сама собой начинала оттопыриваться.
Поппея была благородной патрицианкой, холодной и властной, как его божественная мать. Она раздражённым голосом требовала, чтобы он удалил на остров свою жену Октавию или удавил её.
– Ведь ты владыка огромной империи. Что тебе мешает поступить так, как ты хочешь. Женись на мне!
– Я ещё не подумал, – нерешительно говорил Нерон, отводя свой взгляд от грозного взгляда Поппеи, хотя ему очень нравилось то, как патрицианка смотрела на него блистающими гневными глазами.
– Тогда ты меня больше не увидишь!
Боясь, что Поппея могла навсегда покинуть его, он хватал своими влажными руками её руки, торопливо бормотал, что народ не желал его развода с Октавией.
Поппея в ярости пронзительно кричала:
– Ах, так! Ты боишься мненье народа! Тогда не лезь ко мне, слюнтяй!
Она хлестала тяжёлыми ударами ладоней по его голове, царапала длинными ногтями его божественное лицо, била ногами, целя в божественный пах. Поппея, как женщина, хорошо знала, что он не божественный, а обыкновенный и не лучше чем у других.
Божественный слюнтяй озлоблялся и, рыча, отвечал ударами на удары. И, взъярённый от позорящих его титул кровавых отметин, злорадно смеясь, он, в свою очередь, с удовольствием царапал лицо благородной патрицианки.
Вероятно, в предчувствии будущих драк с императором, Поппея, когда она ещё не была знакома с Нероном, закрывала своё лицо повязкой. И никогда не выходила без неё на улицу. Теперь же оцарапанная божественными руками Нерона, она имела повод, чтобы выходить на улицу с тщательно закрытым лицом.
Тегеллин напряжённо наблюдал схватку двух любовников через щелку двери и в нужный момент врывался в спальню, чтобы остановить свирепую драку.
Когда Нерон покидал благородную патрицианку, осыпаемый народной, грубой бранью, какую можно было услышать только от проституток в лупанарах, то был уверен, что обязательно женится на ней. Когда он покидал Акту, то был уверен, что обязательно женится на ней…
Нерон тряхнул головой. Нужно было придумать план, как заманить божественную мать в ловушку, ведь он с ней давно не оставался наедине. Его рабы, конечно, были хитрыми, да не умными.
– Тегеллин, позови Сенеку.
Глава вторая
Так как её дети быстро ели и молчали, то она, ожидавшая от них похвалы, с улыбкой на лице спросила:
– Ну, что, вкусно?
Девочки Мариамма и Мария – семи и восьми лет – и её старший сын Александр с набитыми ртами утвердительно закивали головами, глядя на свою красивую маму, а рядом с ней прозвучали торопливый глоток, потом вздох и звонкий крик:
