Гнев Бога

Иудеи потупили взгляды. Не могли понять мудрёную загадку.

Савл, тихо смеясь, прошептал Зосиме:

– Видишь сам, что он одержим бесами и проповедует диавольское учение.

Зосима отмахнулся от Савла и, грозно хмурясь, сурово заговорил:

– Твои мысли, учитель, мне понятны. Но эти два человека, если они живут по Закону Моисея, Мишны, Гемара, то они обязательно попадут в Царствие Божее.

Глаза Иешуа сверкнули страстью. Он порывисто простёр свою худую руку в сторону Зосимы и взволнованно воскликнул:

– А я говорю: никогда этим двоим не видать Царствие Божие, если их душа не откликается на страдание ближних. Они каждый день и час плодят грех.– Он вскочил на ноги и продолжал: – Грех не от рождения, как говорят фарисеи, а от поступков. Будьте кроткими. На зло отвечайте добром.

Из толпы кто-то крикнул:

– А если я забуду быть таким, а потом вспомню и снова на время забуду.

Иешуа быстро повернулся к человеку и простёр к нему руку.

– Ты не забываешь о куске хлеба, не забываешь о воде. Так пускай твоя душа исходит страданием, не лицемерно для людей, как показывают фарисеи, а искренне, едва ты увидишь, услышишь, что кому-то плохо на земле. Вот это и есть праведная жизнь.

Фврисей Зосима в ужасе от богохульных слов Иешуа поднялся на ноги и, стоя как соломенный сноп, с угрозой в голосе проговорил:

– Так, значит, по-твоему, не праведно соблюдение субботы и постов?

– Не праведно, если душа всегда спокойна и мертва.

Зосима, потрясённый словами учителя, в недоумении оглянулся: да не спал ли он– слыша такое?

Савл, пожимая плечами и саркастически улыбаясь, громко сказал?

– Диавол его направляет. И учение его от диавола, бесовское.

Ученики Иешуа, видя, как гневно побагровело толстое лицо Зосимы, горбясь, быстро ушли за спины людей и там присели, вздыхая и качая головами.

Люди насторожились: что скажет фарисей? Тот, ещё недавно убеждённый , что он спокойно мог выслушать слова Иешуа, как бы ни были они дикими, вспыхнул гневом:

– Так, по-твоему, Иешуа, мы – фарисеи – не нужны людям?!

Иешуа давно знал ответ, но одно дело знать, а другое – повторить его человеку, который пришёл к нему с миром и хотел дружбы, а теперь – мог стать врагом. «Но если я буду говорить то, что угодно фарисеям, начальникам, то зачем я здесь? Пугаясь, подлаживаясь под них, я повторю хитрого раба, даже если меня поднимут высоко, и я буду управлять людьми».

Он сказал в напряжённой тишине:

– Да, Зосима, вы не нужны людям.

Фарисей двумя руками толкнул учителя и. уходя, зло буркнул:

– Твои слова, всё равно, что разрушение Храма.

Люди сидели вокруг онемевшие и напуганные, но опомнившись, начали быстро покидать Иешуа. Ученики его рванулись за отъезжавшим фарисеем, наперебой заговорили:

– А мы его не знаем. Соблазнились, а понять не можем.

Иешуа подхватил с земли пустую сумку и, не оглядываясь, пошёл в сторону Генисаретского озера, минуя город Тибериаду. Душа его была полна слёз и одиночества.

Глава сорок первая

Когда царь и Филон вышли на дворцовую террасу, за которой в лучах уходящего за горизонт солнца серебрилась водная гладь озера, они увидели возлежащего на ложе Латуша, который, причмокивая губами, вкушал вино из разных чаш и жестами указывал слугам какие из чаш наполнить ещё раз, а какие убрать прочь. Он был доволен жизнью. Улыбка не сходила с его лица.

Антипатр, сделав знак Филону удалиться в другой конец террасы, возлёг на ложе против астролога и тяжело вздохнул, не зная как начать разговор. Но Латуш, посмеиваясь и щуря свои удлинённые глаза, сказал:

– Знаю с чем ты приехал. Вот мой ответ: убей Крестителя, и в дом твой войдёт спокойствие.

– А Иуда? Могу ли я верить словам прокуратора, что он схватит Иуду?

Латуш, продолжая смеяться, оторвался от чаши и глянул на сопящего царя. И царь с удивлением отметил, что, несмотря на весёлую гримасу, Латуш сейчас имел холодное выражение лица. Или ему так показалось?

Он повторил:

– Могу ли я верить словам Понтия?

Латуш утвердительно кивнул головой.

– Да, прокуратор сделает всё, чтобы схватить дезертира до Пасхи.

– И ему это удастся?

– Нет.

Антипатр шумно вздохнул. Он не хотел выполнять просьбу прокуратора. И не потому что он – царь – вдруг возлюбил крестителя, его угнетала необходимость подчиниться воле римлянина.

Астролог из-под ресниц внимательно следил за лицом Антипатра. Тот поднял голову.

– Неужели Иуда спасётся?

– Он погибнет, если погибнет Креститель.

– Как же это будет?

– Не знаю, царь, но я вижу его конец после смерти пророка.

Антипатр вскочил на ноги, крикнул сотника. И едва тот вбежал на террасу, царь, указывая на него пальцем и боясь раздумать, крикнул:

– Немедленно трёх коней! Мы едем в крепость Машерон!

– Государь!– умоляюще воскликнул Кондатий, понимая, что наступает смертное время для Иоанна Крестителя, – уже поздно, скоро ночь. И не лучше ли отправиться в крепость завтра утром?

Антипатр насмешливо хмыкнул и довольный тем, что он –царь – мог показать свой твёрдый нрав, с деланным равнодушием сказал:

– Быстро коней или вместо одной головы сегодня ночью слетят с плеч две.

И он, счастливый от удачной царской шутки, рассмеялся.

Спустя несколько минут, по улицам Тибериады проскакали трое всадников. Часто меняя загнанных коней в деревнях и городах, царь и его спутники ночью добрались до пограничной крепости Машерон, которая давно была тюрьмой владыки Галилеи и Переи.

Кондратий с факелом в руке подошёл к воротам, ударил мечом по медному гонгу, назвал пароль и крикнул:

– Быстрей, государь ждёт!

В глубине крепости зазвучали торопливые команды, грохот запорных крючьев. Небольшие узкие ворота с пронзительным визгом и скрипом открылись.

Антипатр, в нетерпении скакавший перед крепостью по кругу, рванул коня в тёмный зев коридора. Перед царём, освещая факелом дорогу, помчался Кондратий. Впереди распахнулись ещё одни ворота, и за ними на широком дворе у тёмной громадной цитадели, окружённым глубоким рвом, под навесом в свете факелов зашевелились узники тюрьмы. Их руки, ноги, головы были ущемлены деревянными колодками, лишая узников всякого движения.

Во двор сбежались полусонные, растерянные охранники, принеся с собой десятки факелов.

Разгорячённый царь ищущим взглядом скользнул по узникам, властно спросил:

– Где пророк?!

– Я здесь, – откликнулся хриплый голос. – Если ты за мной, Антипа, то я рад этой встречи.

Царь, оскорблённый насмешливым тоном Крестителя, яростно ударил коня плетью, поднял его на дыбы и бросил в сторону пророка. Туда в темноту метнулись с факелами надзиратели и охранники. Царь, давя их, сбивая с ног конём, подскакал к Крестителю и отрывисто бросил:

– Отрежьте ему голову. Я не желаю слушать поносные слова. Но отрежьте медленно, а я посмотрю на то, как он будет корчиться.

В ответ прозвучал снизу глумливый каркающий смех пророка. Над ним уже встали двое с ножами, глядя на Антипатра. Он сделал палачам знак, чтобы они подождали его приказ. Царь мучился торопливой мыслью: как заставить Крестителя страдать, бояться смерти и молить о пощаде?

Латуш подскакал к Антипатру и тронул его за плечо.

– Государь, позволь мне поговорить с этим человеком. И ты увидишь, как он изменит своё поведение. Только прикажи всем удалиться вон со двора, и сам уйди в другой конец.

– Хорошо. Я подожду и дам подышать ему несколько минут.

Антипатр отъехал к воротам, а Латуш, взяв у охранника факел, поднёс его к своему лицу, негромко позвал:

– Эй, Креститель, узнаёшь ли ты меня?

Снизу прозвучал насмешливый хриплый голос:

– Нет.

Астролог спрыгнул с седла на каменный двор, подошёл к узнику, от которого исходил зловонный запах, осветил пророка факелом. Пророк голый в согнутом положении, в сидячей позе, висел с зажатыми в деревянные колодки руками, ногами и головой. Он мог видеть только ноги астролога.

Латуш присел перед ним на корточки.

– А теперь ты видишь меня?

– Нет. Но если ты хочешь, чтобы я увидел тебя, протри мои глаза. Я от счастья, что скоро окажусь в Царствии Божьим, заплакал.

Латуш снял с пояса кожаную фляжку, брызнул из неё воду на чудовищно распухшее лицо пророка, протёр его глаза платком. Креститель с облегчённым вздохом приподнял голову, посмотрел в умащённое благовонными маслами красивое лицо египтянина.

– Да, человек, я где-то видел тебя, но не помню.

– Ты не мог забыть меня.

– Не помню, – откликнулся устало пророк и опустил голову вниз.

Латуш улыбнулся и рывком разорвал свою тунику на груди, поднёс к телу факел.

– Вот посмотри сюда…уж не знаю, как теперь тебя назвать… Видишь этот глубокий шрам на левой стороне груди?

– Да.

– И неужели он ничего не говорит тебе?

– Нет, человек. Я никогда не пытался кого-либо убить, хотя…– Креститель дёрнулся вперёд. – Я действительно помню этот шрам, но я не знаю, кто ты?

– Хорошо, я скажу. Это было почти полторы тысячи лет назад…

– Оставь эту сказку для других, а мне дай воды.

Латуш приподнял голову узника и поднёс к его распухшим губам фляжку.

– Вот мы и встретились, пророк. А ведь я однажды говорил тебе, что это произойдёт.

– Не вижу в это счастья для себя. Но продолжай, может быть, я узнаю, кто ты такой.

– Итак, это было полторы тысячи лет назад в городе, который тогда назывался Нэ или «Стовратые Фивы».

Пророк, хрипло смеясь, перебил астролога:

– А кем был я в то время?

– Ты был великим визирем царя царей Египта.

– Как меня звали?

– Иудеи называли тебя «Моисей».

Креститель охнул и ослабел телом.

Глава сорок вторая

– Открой мне память!– повелительно прохрипел Моисей. – Я видел порой, во сне какие-то смутные картины из давнего прошлого, но никогда не придавал им значения.

– Ещё бы – твоя вторая жизнь мало походит на первую.

– А что было в первой?

– Кровь и смерть твоих соратников, которых ты обрекал на смерть.

– Говори, человек, говори. Я словно у глухой стены и не могу найти вход.

– То, что ты увидишь за стеной, тебя не обрадует.

– Пускай так, но я хочу знать.

Астролог сел на колодку, из которой торчала голова Крестителя, пригнув того весом своего тела ниже к каменному полу, негромко заговорил, внимательно поглядывая по сторонам:

– Вот день и час, когда царь царей, раскрашенный, как Озирис, сидя на высоком троне, что стоял на широкой ладье, медленно проходил по дворцовому каналу, затенённому с двух сторон деревьями, в ту сторону, где его ожидали толпы придворных и посланники далёких царей. Люди, при виде фараона, опускались на колени, считая его воплощением Озириса. Опускались на колени со слезами счастья на глазах и приветствовали владыку. Ты стоял внизу, на палубе ладьи по правую руку царя царей, двадцатилетний красавец и любимец египетских женщин, царя и друг Латуша и страдал от того, что взоры людей были обращены не на тебя, а на раскрашенное ничтожество – так думал ты. По твоему лицу катились слёзы. Ты истово хотел власти. Внимание красивых женщин двора тебя уже не волновало. Я был кормчим на той ладье и видел твои замыслы уничтожить того, кто любил тебя и поднял до себя.

Ладья, сопровождаемая чудесной музыкой, прошла между берегов канала, полных ликующей толпы людей и остановилась в той части парка, куда имели право доступа только родственники царя, ты – Моисей, и я– астролог.

Мы начали пировать.

Я приблизился к царю и рассказал владыке о твоих мыслях и заметил, как насторожилось у тебя лицо. Ты понял, что я говорил о тебе. Царь, смеясь, принял из корзины сочный плод, поцеловал его и протянул слуге.

– Дай Моисею…Успокойся, Латуш. Ему на трон путь закрыт. Народ никогда не возложит урей на голову иудея. – Царь вновь улыбнулся визирю, то есть, тебе, и сказал: – Стань его сокровенным другом. И удержи его руку, если он захочет убить меня.

– Владыка, ты его подозреваешь?

– Нет, я его люблю. Но в последний год – с того дня, как ты появился при дворе – мои кравчие, которые пробовали моё вино, стали куда-то исчезать.

Царь, весело мигая мне глазами, откинулся на подушки и, хлопая в ладоши, сказал:

– Их кто-то отравил, как собак. Последний издох сегодня утром.

Царь поднял своё лицо к небу и, сильно распахнув наполовину беззубый, огромный рот, оглушительно расхохотался. Я ушёл к тебе за маленький столик. Ты осторожно крутил в руках подарок царя и обильно потел. Было душно. Опахала слуг нагоняли на нас горячий воздух, что приходил с ливийских гор и пустынь.

– Моисей, – окликнул я тебя, – позволь мне быть твоим доверенным другом.

Ты вздрогнул, сжал пальцами абрикос, брезгливым жестом отбросил раздавленный плод и улыбнулся.

– Мы давно друзья, Латуш.

– Тогда, визирь, могу ли я спросить тебя кое о чём?

– Говори, – с деланным равнодушием ответил ты, обращая улыбку в сторону царя, который внимательно следил за нами.

– Был ли ты, Моисей, прошлой ночью в иудейском квартале у купца Варнавы?

Ты бросил на меня стремительный, ненавидящий взгляд и, вздрагивающим голосом жестоко сказал:

– Мне ли, великому визирю, болтаться по ночам и говорить с купцами?

– Выходит, что имя Варнавы тебе неизвестно?

– Конечно, нет.

Я указал взглядом на одно из богатых украшений, что висели на твоей широкой груди. Украшение представляло собой обычную золотую пластину, без каких-либо знаков и рисунков. Я мягко заговорил:

– На оборотной стороне этой пластины начертаны египетскими знаками двенадцать имён. И первое из них – Варнава. А ниже следует: «Мы двенадцать сыновей семени Израиля выбрали тебя, Моисей, своим царём. Повелевай нами…»

По лицу твоему скользнула растерянность, но уже в следующий миг, опомнившись – ведь царь, любопытствуя, весь подался вперёд, пытаясь понять, о чём мы говорили – ты растянул в улыбке губы и сильно сжал их, чтобы они не дрожали. Потными пальцами ты схватил золотую пластину и ответил:

– Да, Латуш, здесь какое-то письмо. И вряд ли я смогу прочесть его. Оно на древнем языке.

– Тогда я прочитаю:… «Повелевай нами, двенадцатью коленами Израиля, как царь царей. А мы и наши сыновья припадаем к твоим ногам, как рабы твои. И если кто-то из нас не услышит тебя, да будет тот предан смерти».

Ты, глядя на фараона, ударил в ладоши и, смеясь, крикнул:

– Владыка, Латуш говорит занимательные сказки!

Царь зевнул. Наступило время царского сна. Все немедленно покинули столы и, пятясь, разошлись по дворцовому парку, присоединились к огромной толпе придворных.

Музыка, танцовщики, фокусники и борцы – все эти люди двигались среди придворных бездельников, одним из которых был я, Латуш. Красавицы, положив глаз на того, кого они выбирали в эту минуту – здесь же на ложах услаждали свои тела в различных позах, а более юные женщины скрывались в глубине парка. На них, кроме стариков, никто не обращал внимания.

Мы шли с тобой по аллее. Ты сказал:

– Да, я был ночью в доме у Варнавы. Но как ты проник туда? И что слышал, что видел?

– Я видел, как ты, Моисей, вошёл в зал, где тебя ждали двенадцать человек. Одиннадцать из них были из низовья. И по одежде походили на пастухов. Они подозрительно смотрели на тебя, а потом – на дверь, словно ожидали другого человека. Варнава произнёс твоё имя. Поцеловал тебя, но пастухи не двигались с места и, угрюмо поглядывая на купца, заговорили:

– Почему мы должны покинуть эту землю, в которой нам так хорошо?

– Нас никто не ждёт в далёкой стране.

– Мы посылали гонцов в тот край, и нам ответили: «Не приходите!»

Тогда ты, Моисей, ненавидя своих соплеменников за их упорство, простёр к ним руки.

– Царь хочет погубить вас. И только я, его визирь, удерживаю владыку от его желания сделать вас. –иудеев– рабами.

Пастухи в изумлении вскрикнули, заволновались, а ты следил за ними и в душе торжествовал: власть, к которой ты стремился годами – была близка! Ты уже видел себя великим царём мира.

После короткой беседы пастухи повесили тебе на шею знак верховного вождя иудейского народа и, упав к твоим ногам, облобызали их. После чего ты приказал иудеям готовиться к исходу из страны, готовить оружие, скот, одежду…

В это время мы остановились в конце аллеи у дворцовой стены. Ты, Моисей, с лицом твёрдым и жестоким, обратился ко мне:

– Говорил ли ты, мой сокровенный друг, царю о том, что видел и слышал ночью?

– Нет.

– Ну, тогда ты ему скажешь в мире теней.

За моей спиной прозвучал тихий скрип, как если бы открылась небольшая калитка. Я обернулся. Из узкой щели тайного хода в парк стремительно вбежали двенадцать человек. И по твоему знаку они окружили меня. Я не успел выхватить из складок юбки свой испытанный временем кривой кинжал, как ты, Моисей, бросился на меня и вонзил нож в мой левый бок. Я уже падал на землю, когда пастухи закричали:

– Моисей, мы не хотим зла царским людям! Мы пришли сказать тебе, что отказываемся покидать эту страну! Ты нас обманул!

Я медленно, как мне казалось, опустился на землю, и жизнь моя прекратилась. Но странное дело: я, не ощущая себя, продолжал видеть и слышать так, как если бы стоял среди пастухов над своим телом.

Рядом в кустах прозвучали мерные хлопки ладоней и смех. На поляну в окружении гвардейцев вышел царь. Смеясь, он спросил тебя:

– Итак, мой любимый, ты убил того, кто пытался отравить царя царей?

– Да, владыка.

– Что ж, я так и знал. А кто эти люди?

Ты метнул на пастухов и Варнаву яростный взгляд и, указывая окровавленным ножом на соплеменников, сказал:

– Это слуги астролога. Он их вызвал, чтобы погубить тебя, царь царей.

Изумлённые пастухи попятились к стене. А ты, Моисей, прыгнул на них, нанося удары ножом. Царь одобрительно кивал головой. А когда гвардейцы добили пастухов, он равнодушно приказал выкинуть трупы за дворцовую стену.

Гвардейцы сорвали с моего тела ожерелья, перстни, браслеты и швырнули меня в глухую улочку стовратых Фив. Вскоре около моего тела появились мои жёны. Они, не найдя на моём теле украшений, быстро ушли прочь.

Я был одинок в этом мире. Космический холод уже вошёл в мою душу, но я хотел вернуться назад, потому что для меня было странно – без погребенья и без наёмных плакальщиц – покинуть землю. Я всегда знавший только предательство и одиночество должен был посмеяться над теми, кто предал меня.

И вдруг я открыл глаза. увидел стоявшего передо мной на коленах нищего человека, который неторопливо снимал с моих бёдер залитую кровью белую юбку. Я похлопал его по плечу.

– Эй, приятель, ты разбудил меня.

Нищий глянул мне в лицо и, разъяв в ужасе рот, с пронзительным воплем помчался по улице прочь. Я ощутил боль и понял, что я жив.

Я с трудом поднялся на ноги и, опираясь рукой о стену, медленно пошёл по дороге, зажимая разорванный ножом бок. Я покинул город и Египет, питаясь падалью и тем, что подавали мне иногда люди. И через полгода я добрался до ассирийского царства, государь которого меня, к счастью, не забыл.

Спустя десятки лет, очередной царь царей Египта прислал за мной гонцов, и я немедленно вскочил на коня и направился на родину. Я был здоров, цел и невредим, и уже не чувствовал того страшного одиночества, которое охватило меня в мгновенья моей смерти.

Проезжая по земле ханаанской, я узнал, что какие-то отряды людей пытались с боем проникнуть на территорию ханаанских царств, но цари обьединилсь и разгромили захватчиков. Я попросил показать мне пленных. То были иудеи. Я спросил:

– Кто вас привёл сюда?

– Пророк Моисей.

Пленным грозила участь рабов, и они на все лады проклинали своего вождя, который погубил их, соблазнив привольной, сытой жизнью в чужих краях. Иудеи, найдя во мне слушателя, наперебой с плачем и воплем стали жаловаться на свою горькую долю беглецов от счастливой жизни в Египте к бедствиям в пустыне, где их погибло от голода и болезней больше половины из тех, кто пошёл за Моисеем. И рассказчики, в полной растерянности, хлопая себя по бокам, пожимая плечами, удивлялись тому, что они соблазнились на посулы.

– Боги нас покарают за жадность

Я загорелся желанием увидеть Моисея, который ныне, как я понял, достиг царской власти. Иудеи вызвались проводить меня в далёкие пески, в которых скрывался пророк, если я выкуплю их из рабства и отвезу в Египет, где у них остались многочисленные родственники. Я купил рабов и немедленно поехал.

Глава сорок третья

Спустя много дней, я добрался до горной гряды, и здесь мои рабы обезножили, упали передо мной на колени и с воплями стали просить меня не губить их жизни. Потому что там – они в ужасе показывали пальцами на горы – находился лагерь Моисея. Я оставил перепуганных людей на месте, а сам, жаждая увидеть своего убийцу, поскакал по тропинке вверх, на вершину горы, задыхаясь от горячего воздуха и тщательно кутая лицо толстым платком. И вскоре я одолел высокий подъём, и сверху жадно глянул на раскалённые пески, что волновались там, внизу. Увидел маленький оазис, и вокруг него, огороженный каменной стеной, лагерь из тысяч палаток. Он показался мне брошенным. Как я не вглядывался, я не заметил в нём ни людей, ни животных, ни собак. В лагере было тихо, а ведь было утро, когда жара ещё только наступала.

Я ударил плетью коня, у которого от усталости дрожали ноги, и поспешил вперёд. И едва я спустился с горы, как почувствовал тошнотворный запах гниющего мяса. Я оглянулся по сторонам. Вдруг мой конь с храпом поднялся на дыбы. И только теперь я увидел, что вокруг, куда бы я ни направлял свой взгляд, лежали полузасыпанные песком трупы людей, вернее, то, что от них осталось.

Я успокоил коня и двинулся дальше. И чем ближе я подходил к лагерю, тем больше было трупов. Я внимательно осматривал их, ища причину смерти. И всякий раз отмечал, если, конечно, трупы не были объедены собаками или диким зверьём, что люди погибли от ударов ножом в горло.

Где-то рядом прозвучали тихие голоса. Я обернулся. В ста локтях от меня оборванные люди торопливо резали свежие трупы и уносили под горный навес, где чадил небольшой костёр.

Впереди меня за невысокой полуразрушенной стеной стоял чуть пригнувшись и держа раскрытую ладонь над бровями, крепкий старик с длинной бородой, что росла у него от глаз. Мне показалось, что он следил за мной, но подъехав ближе, я понял, что он высматривал тех, оборванных людей. Я так же услышал странный, скулящий звук, как если бы множество собак выли сквозь зубы. Лагерь был пустым. Я остановился рядом со стариком и, откинув с лица платок, смеясь. крикнул:

– Эй, приятель, скажи мне, где я могу найти Моисея?!

Старик отпрыгнул в сторону и, свирепо глянув на меня, опустил руку на пояс, где у него торчал нож. Я узнал этот нож и, хохоча во всё горло, откинулся на круп коня, крикнул:

– Моисей! Открой мне свои объятия! Перед тобой я – Латуш!

Старик долго и внимательно смотрел в моё лицо, в глаза, комкая губы и пыхтя, потом уставился на мои пурпурные одежды, подаренные мне ассирийским царём, и сделал повелительный знак.

– Иди за мной, и коня возьми.

Я, продолжая хохотать, въехал на коне в шатёр Моисея. Из-за полога выглянули хорошенькие эфиоплянки и египтянки. Моисей метнул на них свой страшный взгляд – девицы с визгом исчезли. В глубине шатра зазвучали оживлённые женские голоса:

– Египтянин послан царём за нами.

А уже где-то в лагере раздались крики:

– Египтянин приехал от царя за нами! Люди, скорей собирайтесь домой!

Моисей, не обращая внимания на эти крики, ушёл за полог, откуда то и дело выглядывали его любопытные жёны. И в глубине шатра зазвучали крепкие пощёчины и тяжёлые удары.

Я стоял в шатре, держа коня под уздцы, уже понимая, что так просто я отсюда не уеду. Моисей вернулся. Мы сели друг против друга. Моисей заговорил:

– Я не желал смерти царю, но мне нужно было погубить тебя. Ты был слишком любопытный, и мог помешать мне выполнить волю Бога: увести народ на землю Израиля.

– А где твой бог? Я не вижу его изображения.

Моисей презрительно улыбнулся мне.

– Он не видим.

– Для меня?

– Для всех.

– А как он выглядит?

Пророк с угрожающим раздражением махнул руками.

– Я же сказал – сколько раз тебе повторять – он не видим! Тебе язычнику и безбожнику никогда не постигнуть сокровенную тайну нашего Бога.

Я, находясь в весёлом расположении духа, указал пальцем в направлении того места, где валялись трупы.

– А они тоже не постигли?

Моисей прищурился и протянул ко мне широкую ладонь.

– Если ты не заткнёшь свою поганую глотку, то я вырву её из твоей пасти! И перестань смеяться!

Крики, между тем, звучали всё ближе и вокруг нашего шатра. Мой конь подрагивал телом и прижимался к моей спине грудью, ногами, толкал меня мордой в плечо и в голову, словно торопил покинуть опасное место. Стены шатра заколебались от множества ударов, затрещали. В них появились дыры, к которым прильнули измождённые лица иудеев. Входной полог шатра, оторванный, отлетел в сторону. И к нам вошли двенадцать человек, спросили меня: