Лучинушка

скачать книгу бесплатно


Она словно переместилась в прошлое. Всё это – полуобгоревшая крыша с широкими печными трубами, торчащими сквозь остатки проржавевшего железа, стены, поросшие молодой порослью, создавали притягивающую картину, взывающую к себе печальным напоминанием о давно минувших днях. Казалось, сейчас в чёрных глазницах окон пройдёт череда безмолвных силуэтов когда – то живших здесь людей, но вместо этого из крайнего окна взлетела огромная серая сова. Стеша невольно вздрогнула, когда она с шумом пролетела над её головой и уселась на сук векового дуба. Где – то заблеял козлёнок. Его плачущий голос был тонок и жалостлив. Ему в ответ послышался тяжёлый вздох.

Стеша оглянулась. Неподалёку стояла согнутая в три погибели старуха в чёрном монашеском одеянии. Она тяжело опиралась на клюку и внимательно разглядывала Стешу. Тёмное морщинистое лицо, крючковатый нос, провалившийся беззубый рот и кустистые, низко нависавшие над глазами брови делали её похожей на бабу Ягу.

– Здравствуйте, бабушка! – сказала Стеша, глядя на неё с нескрываемым удивлением и жалостью.

– Здравствуй… – скорее выдохнула, чем сказала старуха, разглядывая её лицо, – Анастасия, как есть, Анастасия… А я уже и не чаяла тебя дождаться.

Её скрипучий голос был слаб и безжизненен.

– Вы меня ждали? – удивилась Стеша, – Почему?

– Так было написано на роду… – ответила старуха.

– На чьём роду?

– На твоём, последней из рода Тумановых.

– Я не Туманова, я Буренкова, – ответила Стеша, не желая вводить старую, наверняка потерявшую память, женщину в заблуждение. – Степанида Буренкова.

– Твоего отца звали Никитой? – спросила старуха, не обращая внимания на её слова.

– Да, Никитой. А откуда вы знаете? – удивилась Стеша.

– Знаю. Где он сейчас?

– Он умер, когда я была совсем маленькой. Утонул в реке вместе с моей мамой. Меня растила бабушка. Она тоже умерла, три года назад.

– Муж есть?

– Нету. – ответила Стеша, но, не желая лгать, тут же исправилась – я от него ушла.

– Пошто так? – строго спросила старуха.

– Сильно пил.

– Небось и бивал?

– Бывало… – вздохнула Стеша.

– Ничего на Руси не меняется… – проскрипела старуха, качая головой. – Ну да бог с ним. Похоже, отец твой тоже умер не зная, кто он и откуда. Значит, Анна сдержала клятву, сохранила тайну до самой своей смерти.

– Тайну? Наверное, сохранила… – задумчиво произнесла Стеша, вспомнив бабушкины недомолвки и нежелание говорить о своём прошлом, – вижу, вы эту тайну знаете. Можете мне её рассказать?

– Не спеши, всё расскажу. Немного погодя. Устала. Ох, боюсь, не успею.

– Давайте, я вам помогу. Куда вас проводить?

Стеша взяла её под руку. Тут же рядом возник, словно вырос из – под земли, Родька, и приговаривая, – «мама, зачем поднялась, мама, нельзя, нельзя»… – стал ей помогать.

Вдвоём они провели едва передвигавшую ноги старуху в небольшую деревянную сторожку, стоявшую неподалёку, и уложили на деревянный топчан, накрытый ворохом давно нестиранного тряпья. Стеша с трудом высвободила из её рук клюку, поставила в угол и присела на второй топчан, видимо, служивший постелью для Родьки. Старуха лежала, не шевелясь, и казалось, уже не дышала.

Стеша взяла холодную, словно восковую, руку в свои ладони и стала согревать, желая вдохнуть жизнь в немощное тело. При этом она оглядывала комнатушку с единственным запылённым, затянутым паутиной окошком. В едва пробивавшемся сквозь него свете была видна донельзя закопчённая печь с вмазанным в неё ведёрным чугуном, наполненным водой. Рядом с ним стоял закопчённый чайник, ещё один, пустой чугунок меньшего размера и помятая, тоже пустая, алюминиевая кастрюлька.

В углу стоял громоздкий сундук с кучей тряпья. Над ним висела примитивная деревянная полочка, на которой стояли небольшая стопка глиняных мисок с деревянными ложками, тройка выщербленных кружек, а так же несколько берёзовых туесков и стеклянных банок.

Надо было что – то предпринимать для того, чтобы вернуть к жизни единственного свидетеля, знавшего о её предках.

– Дружочек, – позвала Стеша, – ты где?

– Родька, Теша, Машка, дружочек… – защебетал Родька, появляясь в дверном проёме.

– Родечка, маму надо покормить. Нужен чай, какая – нибудь еда. У вас есть еда?

– Еда… – протянул Родька, мечтательно щурясь.

Видимо, никакой еды, кроме козьего молока да пойманной Родькой рыбы, судя по рыбьим чешуйкам, присохшим к столу, у них давно уже не бывало.

– Если еды нет, надо развести огонь, и я что – нибудь приготовлю.

– Огонь! Еда! Огонь! – запел Родька на разные голоса и вприпрыжку выскочил за порог, но тут же вернулся, и, заглядывая в Стешины глаза, строго сказал: – Теша, прятки нельзя. Прятки не- Нет – нет, мой дорогой. – ответила Стеша, – не бойся, никуда я не уйду. Разве я могу оставить вас одних?

– Дорогой, Теша, дружочек, огонь, еда… – обрадовался Родька.

Стеша поднялась и стала оглядывать полку в поисках хоть каких-нибудь продуктов. В туесках нашлось немного муки, сушеных грибов, горсточка риса, сбор сушеных трав, несколько чёрных сухарей и сухих просфорок.

Значит, связь с миром у них всё – таки есть, поняла Стеша. Судя по наличию просфорок, Родька (у старухи на это вряд ли хватило бы сил), ходит в церковь в ближайшее село, или их навещает какой – то человек. Это значит, у неё есть возможность выйти к людям. Однако, теперь она не могла себе позволить оставить этих беспомощных людей на произвол судьбы.

В ожидании Родьки Стеша нашла веник и какую – то тряпку, смахнула паутину, подмела пол и тщательно протёрла окно. В комнате немного посветлело. В углу она обнаружила толстый пень, на котором стояла кадка с водой и плавающим в ней деревянным ковшиком. Стеша зачерпнула воды, сделала пару глотков, и, повернувшись к старухе, заметила, что та наблюдает за нею из – под приспущенных век.

– Вам уже лучше? – спросила Стеша, склоняясь над нею, – Может, вы хотите пить? Давайте, я вас напою.

Старуха слабо шевельнулась. Стеша поставила ковшик на стол и, слегка приподняв ей голову, напоила из ложки, приговаривая:

– Сейчас Родька принесёт дрова и я сварю вам грибной супчик и кашу. Вы хотите супчик?

Из глаз старухи ручьями потекли слёзы. Вытирая их краешком её чёрного платка, Стеша вспомнила покойную бабушку, свой покинутый дом, трагедию, произошедшую прошлой ночью и тоже заплакала.

– Ничего – ничего, – сказала она, стараясь сдерживать всхлипы, – я вас не оставлю и всё у нас будет хорошо.

Съев по нескольку ложек ароматного грибного супа и рисовой каши на свеженадоенном Родькой козьем молоке, старуха заметно ожила. Дав ей немного отдохнуть, Стеша достала из – за пазухи свёрток с иконой. Развернув его, положила икону на стол, а край полотенца смочила тёплой водой, собираясь обтереть женщине лицо и руки.

Увидев икону, старуха заволновалась, протянула к ней руки и попыталась приподняться.

– Вы хотите на неё посмотреть? – спросила Стеша.

– Да… Дай мне её, дай… – потребовала старуха неожиданно твёрдым голосом.

– Лежите – лежите, я вам её подам. Это икона моей бабушки.

Старуха взяла образок в руки, трижды перекрестилась, поцеловала, и, повернув к себе тыльной стороной, стала медленно водить пальцами по гладкой металлической поверхности. Наконец, что – то нащупав, воскликнула:

– Да, это она. Гляди сюда…

Стеша посмотрела на место, где застыл её палец, и увидела выгравированный вензель, похожий на тот, что выбит над входом в графский дом.

– Эта Богородица, жалованная прадеду графа, Григорию Туманову императрицей Екатериной второй. – медленно, с придыханием и частыми длинными паузами, заговорила старуха, – Значит, Анна унесла её с собой, и, как и обещала, сохранила для их внука. Теперь уже нет никаких сомнений в том, что ты действительно наследница Тумановых, правнучка Арсения Туманова, внучка Владимира Арсеньевича, дочь графа Никиты Владимировича Туманова, молодая графинюшка Степанида Никитишна. Хотя, Анна воспитала тебя так, что уже по одной твоей стати видно, что рода ты отнюдь не простого.

– Ну какая из меня графиня… – усмехнулась Стеша, – я самая обыкновенная доярка.

– Доярка? Ты, графиня в седьмом поколении, доишь коров?

– Дою, – ответила Стеша,– и ничего зазорного в этом не вижу.

– Больше тебе делать это никогда не придётся. Но для этого тебе нужно сделать одно – после моей смерти не выбрасывать ни единой тряпки из тех, что лежат подо мной, пока ты не переберёшь всё до последней нитки. Запомни это как отче наш.

– Пожалуйста, расскажите мне о предках моего отца… – попросила Стеша, не обращая внимания на слова старухи.

– Прадедами твоими были граф Арсений Михайлович Туманов, и его жена, Анастасия Львовна. Как раз на неё ты похожа ровно как две капли воды. Было у них двое детей, дочка Аглая и сын Владимир, твой дед. Его жену, бабку твою, звали Варвара, ну а их сыночка, твоего отца, Никита, стало быть, Владимирович.

– А как же моя бабушка, Буренкова Анна? Кем была она?

– Анна служила гувернанткой маленького Никитушки. Была она родом из Питера, своих детей у неё не было. Хотя, может потом и были, могла же у неё быть своя семья, об этом я его не знаю.

– Нет, замуж она не выходила и никого, кроме моего отца и меня, у неё не было.

– Значит, не выходила… А ведь могла бы, от графьёв она не отличалась ни умом, ни образованием, ни воспитанием, ни манерами, а уж красавицей была – не описать. А как они пели вдвоём с Аглаей, как пели… – старуха покачала головой и на секунду замолчала, будто прислушиваясь к звучавшим в её памяти голосам, затем продолжила, – да и похожи были, как родные сёстры… Мне всегда казалось, что у неё тоже была какая – то своя семейная тайна, о которой теперь никто никогда не узнает. Не берусь ни утверждать, ни отрицать, но ходили слухи, будто она была побочной дочерью старого графа, которой он дал образование, а потом взял в дом под видом гувернантки. Раньше у господ такое случалось довольно часто.

Старый граф был человек просвещённый, много читал, хорошо знал историю, и в политике тоже неплохо разбирался. Он всегда говорил, что бунты и революции рано или поздно перевернут жизнь России с ног на голову. И наступит время, когда тот, кто был никем, вдруг станет всем, а разным господам, особенно графьям да князьям, придётся бежать, задрав полы, куда глядят глаза. Так всё и произошло. Но сам граф бежать из России никогда не собирался. Он говорил:

– Все мои деды и прадеды всегда служили России верой и правдой, и я, несмотря ни на что, останусь здесь и буду жить, уповая на судьбу и веру в то, что правда и справедливость рано или поздно восторжествует. Я не требую, чтобы мне зачлись подвиги и слава моих предков, однако память о них должна быть сохранена для истории. А история у каждого государства должна быть одна, и ни в коем случае не должна переписываться в угоду тех, кто приходит к власти тем или иным путём.

Раньше несколько деревень в округе, в том числе и этот лес, принадлежали ему. Он так и звался – Тумановский, только вряд ли кто теперь об этом помнит. В середине прошлого века граф построил вот это имение, а позже небольшой женский монастырь. Я думаю, в душе он надеялся на то, что смуты и революции со временем улягутся и жизнь пойдёт по – старому.

Однако и после революции в Росси ещё долгое время царила анархия. Погромы и расстрелы в Питере, да и не только в нём, происходили чуть ли не каждый день. И граф в конце концов решил спрятать в этом монастыре свою дочь Аглаю и невестку Варвару вместе с дитём и женской прислугой. В то время я служила у них горничной, и мы с Анной поехали вместе с ними. Варвара умоляла на коленях оставить её с мужем, уж больно они друг друга любили. Но старый граф приказал ехать, и очень просил нас всех сберечь хотя бы одного мужчину из их старинного рода, Никитушку.

Больше мы их не видели. Дошли слухи, будто всех их расстреляли вместе с оставшейся прислугой, которая пыталась их оборонить. За что – не знаю. Люди они были очень хорошие, только кто тогда с этим разбирался, всю знать старались истребить под самый корень…

Варвара Ивановна и Аглая не смогли пережить их смерти и умерли одна за другой в тот же год. Перед кончиной Варвара взяла с Анны клятву в случае чего выдать маленького Никитку за своего сына и беречь эту тайну до конца своих дней. Значит, Анна своё слово сдержала – посвятила свою жизнь Никитушке … Она ведь воспитывала его с трёх лет и любила пуще родного…

Старуха одобрительно покивала, затем, немного передохнув, опять погрузилась в прошлое.

– И остались мы с ней одни, с графским дитём на руках. Жили за счёт монастыря, пока была жива старая игуменья Исидора, царствие ей небесное…. А когда её не стало, кто – то проговорился, что при монастыре прячут наследника старого графа, переодетого девочкой.

Однажды зимой, когда болота замёрзли, сюда нагрянула толпа пьяных мужиков и начала всё громить. Пока они бесчинствовали, Анне с Никитушкой удалось сбежать. Скорее всего, кто – то им помог. Где они потом обитались и как, никто не знает. Да никто их и не искал, никому это не было нужно.

Усадьбу разграбили, всё, что было можно унести, вывезли, а что нельзя – побили и пожгли. Монастырь тоже не пожалели, сожгли. А ведь старый граф людей особо не притеснял, и жили в его деревнях всегда зажиточней и сытней, чем у других помещиков. После революции стали жить ещё хуже, и голод был, и нищета, и банды всякие гуляли, громили всё подряд, чтобы от господ не осталось и следа. Все кричали о свободе, а те, кто был против такой свободы и пытался людей вразумить, становился врагом народа. Анархия, вседозволенность и безнаказанность, вот к чему это привело.

Поскольку само имение находилось далеко от ближних деревень и эти постройки ни на что сгодиться не могли, все постепенно о нём забыли. Со временем дороги сюда позарастали, болота разрослись и остались мы, я и три монашки из нашего монастыря, жить в глухом лесу вместе с волками.

– С волками? – удивилась Стеша.

– Ну да… Иной раз с волками договориться проще, чем с людьми. Ещё при жизни Аглаи с Варварой наш сторож поймал в лесу подранка, волчонка с перебитой лапой. Посадил его в мешок и принёс домой, думал показать Никитке, а потом содрать с него шкуру. Только Аглая, добрая душа, убивать его не разрешила и стала выхаживать.

Скоро мы заметили, что рядом с имением поселилась волчья стая. И волчонок, как только лапа поджила, стал к ним убегать. Так и жил, словно на две семьи, то с нами, то с волками. За ним стали приходить и другие волчата, видать, его братья. Мы их не гоняли, иногда даже подкармливали молочком от наших коз. Постепенно вся стая прижилась рядом с имением, нас бояться перестала, а мы не боялись их.

С тех пор так и повелось. Стая то живёт тут, то уходит куда – то, скорее всего ищет, где есть больше живности для пропитания, потом возвращается обратно. Бывало и собак с собой приводили, и щенки общие у них нарождались. Ведь это природа управляет кому, как и где жить, а не человек. Так что волки наши теперь уже не совсем волки, но и не собаки. Хотя, не раз бывало, вели себя как собаки, отпугивали лихих людей, охотников искать клады.

– Лихих людей… – прошептала Стеша, вспомнив о погибшем незнакомце и спасшем её волке.

– Да. Ведь многие были уверенны в том, что граф спрятал где – то в имении своё золото, и, если бы не волки, от него, наверное, камня на камне не осталось бы, всё бы перевернули. Однако наша стая всех отвадила.

Но однажды всё – таки явились трое преступников, сбежавших из тюрьмы. К тому времени монахини, которые были постарше, поумирали, и мы с Аксиньей остались вдвоём. На нашу беду, волчья стая на тот момент куда – то ушла и они вошли в имение свободно и беспрепятственно. Облазив всё в поисках клада, наткнулись на нас с Аксиньей. Сначала попросили еды, а потом…

Они измывались над нами как хотели, пытали, требовали рассказать, где зарыты графские сокровища. Как они нас только не мучили, и били, и к деревьям привязывали, и распинали, и по очереди по – всякому насиловали… Наконец – то, словно почувствовав неладное, явились наши волки. Услышав крики, примчались и набросились на них всей стаей, порвали всех троих в клочья. Их остатки мы потом побросали в ближайшее болото.

Не знаю, как об этой истории прознали люди. Возможно, кто – то наблюдал за всем этим со стороны, а вмешаться побоялся или не захотел. Но с той поры монастырь назвали Волчьим логовом, а болото проклятым местом. Старуха надолго замолчала, судорожно сжимая руки, переживая заново страшное прошлое. Стеша подумала, что рассказ её уже закончен, однако она справилась с собой и продолжила:

– Казалось бы, такая страшная месть должна была облегчить душу, однако никакого облегчения не наступало. Аксинья сошла с ума. То начинала петь и хохотать без всякой причины, то вдруг пугалась малейшего шороха, бегала по имению, кричала и от кого – то пряталась. Однажды её поймали в соседнем селе и отправили в больницу. Жива ли она, не знаю…

А мне бог такой милости, чтобы всё забыть, не дал. Видать, я сподобилась ему для другого – почти в шестьдесят лет выносить и родить Родьку. Наверное, потому он и родился убогоньким.

Поначалу, поняв, что ношу в себе их плод, я хотела наложить на себя руки. Однако, зная, что это тяжкий грех, не смогла на него решиться, скиталась по лесу, била себя по голове, царапала щёки, выла словно старая волчица, грызла стволы деревьев. Наконец, решила – рожу и утоплю, как щенка, потом и себе камень на шею и вслед за ним. Когда начались схватки, пошла к болоту, в которое были сброшены насильники, приготовила камень и тряпку, чтобы утонул долго не мучаясь.

Когда родила, перерезала пуповину и подняла младенца перед собой, чтобы посмотреть на дьявольское отродье. Он был похож на лягушонка, такой же лупастенький. А он, словно прочитав мои мысли, вцепился ручонкой в мою кофту – не оторвать, и в глаза мне так посмотрел, словно спросил – за что?…

В общем, ни на что плохое рука моя не поднялась. Я его полюбила, и даже когда поняла, что он убогонький, всегда была готова отдать за него свою никчёмную жизнь. И тебя прошу, не оставляй Родечку, его и так бог наказал, а он ни в чём не виноват. Я ведь сразу поняла, что он уже успел прирасти к тебе всей душой, ласковый мой.

– Я его не брошу, можете быть спокойны… – пообещала Стеша.

– Спасибо тебе.

– И сколько же эта история продолжается, наверное, лет сто? – сказала Стеша, произведя в уме нехитрые подсчёты.

– Ну сто не сто, не знаю, не считала. Я ведь не знаю даже, который нынче год. Всё что было раньше, помню как сейчас, а то, что случилось вчера, забываю. Живу, не знаю зачем. Хотя, знаю. Прежде чем уйти, мне нужно было оставить на кого – то своего Родечку. Вот я тебя и дождалась, моя графинюшка. Вижу, ты его не бросишь, и никогда об этом не пожалеешь, я тебе обещаю.

Обессилев от долгого разговора, старуха закрыла глаза и задремала. Стеша осторожно, чтоб её не потревожить, поднялась и вышла на улицу. Ей хотелось побыть наедине с собой, ещё раз увидеть имение, когда – то принадлежавшее её далёким предкам, и обдумать то, что поведала бывшая горничная её родной бабушки.

Огорошенная неожиданным поворотом событий, она медленно прошлась вдоль особняка, проводя рукой по стенам, словно нащупывая невидимую ниточку, связующую с прошлым. Останавливалась, и, закрыв глаза, пыталась представить себе лица мужественных женщин, отправленных в лесную глушь, чтобы сохранить жизнь последнего из рода Тумановых, её отца.

На заднем дворе имения она обнаружила загон, огороженный высоким плетнём, оберегавшем от волков нескольких козочек. Дальше, на небольшой возвышенности, среди высоких, позолоченных солнцем сосен, расположился погост. Могильные холмики, присыпанные толстым слоем сухих иголок, были едва видны. Если бы не покосившиеся, полусгнившие кресты с едва видневшимися, вырезанными ножом именами, их можно было бы и не заметить. Земля приняла и сравняла всех, и господ, и их прислугу, и монахинь.

– Варвара… Аглая… Исидора…Ольга… Евлампия… Таисия… Елена… Алексей… Серафима… Авдей… Илья… – читала Стеша, кланяясь каждому.

Она вспомнила бабушку, носившую в душе тяжкий груз ответственности за то, что не смогла уберечь наследника славного старинного рода от нелепой, трагической смерти, и унёсшую тайну его рождения с собой. Наверное, она до самого конца не была уверенна в том, что, раскрыв её, сослужит хорошую службу ей, праправнучке Тумановых. Однако, кому – то или для чего – то было нужно, чтобы она её узнала. Не случайно же ей встретился человек, лучистые глаза которого лишили её покоя, заставили взглянуть на свою жизнь по-другому. И уж точно не случайно всё повернулось так, чтобы она, направляясь в город в поисках новой жизни, неожиданно погрузилась, вернее сказать, провалилась в прошлое глубиною в целый век, где встретила другую участницу давних событий, возможно, прожившую столь долгую жизнь именно для того, чтобы открыть ей всю правду.

Теперь уже ей самой придётся хранить эту тайну дальше. Разве она посмеет хоть кому – нибудь признаться в том, кто она есть на самом деле? Да и чем она может доказать свою правоту, если пока ещё и сама не до конца в ней уверенна. Мало ли что могла наговорить старая женщина, живущая в непонятно каком времени и измерении, приняв её случайное сходство с графиней Анастасией Тумановой за факт их родства. В конце концов, её просто могли подвести зрение и память. Конечно, фамильная икона могла бы послужить подтверждением её отношения к древнему роду, но вдруг она попала в их дом случайно? В общем, как была она Стешей Буренковой, так навсегда ею и останется. Однако, теперь она не сможет оставить этих людей на произвол судьбы не только потому, что дала им слово, а потому, что не может поступить иначе. Значит, поскольку она сама пока никак не устроена, ни жилья, ни работы у неё нет, ей придётся жить с ними как минимум столько, сколько ещё проживёт эта женщина. Перспектива довольно безрадостная, но ничего с этим не поделаешь.

Неожиданно рядом зазвучала свирель. Незамысловатая мелодия была нежна и чиста, как солнечный восход, как звон лесного ручейка. Оглянувшись, Стеша встретила Родькин взгляд, немного грустный, но вполне осмысленный. Он перестал играть и стоял молча, ожидая её одобрения.