Мэрлин

– И все же! Я не понимаю. Чего ты хочешь? Зарабатывать деньги?

– Возможно. Почему бы не попробовать? По крайней мере сейчас они мне нужны.

– Ты сумасшедшая, Ли. Вся жизнь для тебя игра.

– Да, дорогая! Интересная, захватывающая, удивительная игра. А ты бы хотела, чтобы я страдала?

– Мне нравится твой настрой, но я думаю, ты должна страдать и убиваться, и бросаться на стены в отчаянии. Тебя предали! Тебя предал Он!

Вот опять это яркое Он.

– Я не хочу думать о том, как все плохо. Не хочу и не буду думать о том, как меня бросили, унизили или предали. Я сама завершила эти отношения, это был мой выбор. И я не хочу жалеть себя или убиваться. Получится ли найти в этой ситуации какие-то возможности?

– Не знаю, Мэрлин. Я так переживаю за тебя!

– Я не хочу думать, что я в тупике. Предпочитаю считать это перекрестком.

– Хорошо. В таком случае, чем бы ты хотела заняться?

Впрочем, наш разговор закончился ничем. Мы посидели в кафе, потом прогулялись пешком до дома. К ужину собралась вся моя разношерстная «семья». Я покормила малышку Эву, тут же уснувшую на руках, и вместе с ней спустилась в кухню, где продолжились жаркие обсуждения того, кто чем может заняться. Одни предложения сменялись другими, отметались по тем или иным обстоятельствам, чаще всего из-за возраста Эвы, хотя и Джемми еще был достаточно мал. В магазин тканей или одежды я не могла идти банально потому, что не умела достаточно хорошо шить и разбираться в тканях. На фабриках было все так же печально, как и 8 лет назад и такой тяжелый труд никак не вязался с семьей. Идти в услужение при незаконнорожденных детях, да и вообще при детях, было немыслимо – никому такие слуги не нужны. Можно было стирать. Но труд прачек был настолько тяжелым и оплачивался настолько низко, что этот вариант отмели сразу.

– Может нам открыть магазин? – вдруг подала голос Лили, все это время молчавшая в углу. – У Ли ведь еще есть деньги, которые можно вложить в дело.

– И что мы будем продавать? – спросил ее Питтс, крайне скептически относившийся к любому виду торговли. Не иначе был родственником покойного герцога Лэндайра.

– Можно перепродавать что-то, или продавать то, что можно делать самим.

– Открытки! – вскричала Ноэль. – Можно продавать открытки!

– Часть я могу рисовать вручную, – тут же подхватила я. – Не зря же я так усердно рисовала акварели.

– Дети тоже могут участвовать и делать благотворительные открытки, – вступила Грэнни. – Люди любят покупать такое под Рождество. Часть денег с покупки можно раздавать бедным или сиротам.

– Нужен аппарат для печати, – сказал Питтс. – И одними открытками сыт не будешь. Завтра же отправлюсь в Лондон искать тех, кто сможет поставлять нам конверты, бумагу для письма, чернила, кисти, краски, скрепки, в общем все, что связано с бумагой, письмом и открытками.

– Если найдем надежных поставщиков бумаги, – подхватила я, – можно делать оптовые продажи клеркам или журналистам.

– А еще, – томным голосом произнесла Ноэль, – можно найти фотографа, который будет снимать девушек.

– О боже! – воскликнула Грэнни. – Какой позор, мисс Браун! Как у вас язык поворачивается говорить такое!

– Нет-нет, Грэнни! – вступила Лили. – Ноэль права. Сейчас модно быть актрисами, и многие девушки хотят стать моделями. Такие карточки хорошо будут продаваться!

– Ты не совсем поняла меня, дорогая, – ответила ей Ноэль. – Я все-таки имела ввиду не совсем приличные фотокарточки, которые продают из-под полы, в тесных мужских компаниях, тайком передают из рук в руки в табачном дыму, чтобы никто ничего не заподозрил. Эти карточки стоят гораздо дороже, хранятся с невероятной любовью и пользуются бешеной популярностью.

– О боже! – снова вскрикнула Грэнни.

Тема закрылась, однако, я, Лили и Питтс теперь постоянно возвращались к идее открыть свой магазин, а мысль продавать «бешено популярные» порнографические снимки и вовсе не покидала никого из нас.

Я решила воспользоваться принципом отца и двигаться от простого к сложному. Мы с Лили составили список того, что требовалось для начала продаж, а также список товаров. Мы с ней решили начать с небольшого количества товаров, а потом пробным путем увеличивать ассортимент. Удивительно, как раскрылась Лили! Робкая и молчаливая, она превращалась в задорную, целеустремленную девушку, стоило ей заняться магазином. В моменты вдохновения она так преображалась, что ее азарт передавался всем. Мы с Лили считали, писали списки и выискивали прямых и непрямых конкурентов в Бате.

Ноэль и Питтс отвечали за Лондон. Используя свои интимные связи, Ноэль познакомила Саймона с одним начинающим фоторепортером, который согласился обучать Питтса фотографии, печати и всему, что нужно знать для работы в газете. Не бесплатно, конечно же. За особую любезность Ноэль. В конечном итоге эта интрижка стоила Ноэль отношений с Холлардом, но она благополучно справилась и с этим. Новый покровитель подруги был банкиром. Он сказал ей, что глупо отдавать мечту кому-то другому и дал денег на открытие своего магазина в Лондоне. Таким образом, Ноэль запускала лично свое дело, а наш магазинчик в Бате становился как бы дочерним предприятием. Бухгалтерию нам вел мистер Томпсон, работавший клерком в Лондоне. Питтс купил с рук пресс-камеру компании Торнтон-Пикард у какого-то вусмерть пьяного репортера. Ему пришла в голову идея делать фотооткрытки Бата и его заведений под заказ, а потом выставлять их у Ноэль в магазине как рекламные проспекты. Как я уже говорила, Питтс был настоящим сокровищем. Впрочем, и Лили от него не отставала. Она стала его первой моделью, и фотокарточки Лили в перьях, взятых напрокат в театре, были просто невероятными! Обольстительная, манящая, загадочная Лили. И даже раздеваться не пришлось!

Мы снова делали перестановку в доме, превращая гостиную в торговый зал. Работа кипела с утра до ночи. Это одновременно и спасало меня, и убивало напрочь. Лили, окрыленная восторгом, порхала словно бабочка, не замечая ни усталости, ни препятствий.

И все же, одним энтузиазмом сыт не будешь, а мои деньги стали таять на глазах.

В последние выходные августа приехал Блэкстон с герцогом. Я предусмотрительно скрылась на время их присутствия, так как все еще не готова была проводить время с Джоном. Я вернулась ближе к вечеру, чтобы покормить Эву, когда мужчины уже собирались уходить.

– Добрый вечер, мисс Уороби, – поздоровался герцог, стоя посреди хаоса моей гостиной. – У вас, как я вижу все неплохо.

– Добрый вечер, ваша светлость, – ответила я, озираясь по сторонам.

– Он наверху читает мальчикам, – сказал Лэндайр, правильно истолковав мое замешательство. – Вам не обязательно с ним встречаться, если вы не хотите.

– Я пока не готова. Как поживаете, ваша светлость?

– Прекрасно, благодарю. Мой брак пока представляется мне весьма милым.

– Милым? Очень странное определение. Как чувствует себя молодая герцогиня? Вы мало знали друг друга до свадьбы… вам удалось поладить?

– Думаю да, благодарю. Я привез вам деньги. Здесь всего 20 фунтов, немного, знаю. Тесть Джона перекрывает ему кислород и требует прекратить всякое общение с вами и детьми.

– Блэкстона шантажируют деньгами?

– К сожалению, – кивнул мужчина. – Это очень печально, но долги отца составляют почти двести тысяч фунтов. А приданое Холловей дал в 60 тысяч.

– Это очень большие деньги.

– О да, мисс Уороби. А все, что у меня есть в наличии – это жалкие 20 фунтов для вас и троих детей брата.

– Мы собираемся открыть магазин открыток, – зачем-то сказала я.

– Вы еще раз доказываете, насколько вы удивительная женщина. Могу я чем-то помочь?

– Есть ли у вас знакомый плотник, ваша светлость? – с улыбкой спросила я. – Нам нужно сколотить витрины.

В этот момент послышались шаги на лестнице, и я поспешно вышла в сад, куда спустя несколько минут пришла Грэнни, забрать спящую у меня на руках Эву.

Из письма, которое пришло через несколько дней от герцога, я узнала, что Джон страстно желал увидеться со мной, был разгневан и раздосадован тем, что это не удалось. И еще там говорилось, что плотник приедет в начале следующей недели.

20 фунтов я полностью вложила в магазин c незатейливым названием «Открытки и Бумага». Открытие мы назначили на 1 октября 1906 года. К этому времени центральный магазин Ноэль уже работал 2 недели. Питтс и Лили это время были вместе с ней в Лондоне.

А я поняла, что денег катастрофически не хватает. И к зиме мы останемся без запасов угля, если не произойдет чудо. Вряд ли мы замерзнем, конечно, но и жарко скорее всего не будет. На еду, аренду и прочие обязательные расходы деньги я отложила. У меня было еще 50 фунтов на непредвиденные расходы, которые я не хотела трогать ни при каких обстоятельствах. Но в случае крайней нужды я готова была урезать свою финансовую подушку вдвое.

Впрочем, чудо все же произошло. В двадцатых числах октября я получила письмо от тетушки Элеонор. Ей стало совсем невмоготу жить одной, и она слезно просилась принять ее. Мне конечно, негде было ее разместить – разве что в одной кровати с Грэнни, но я согласилась, не раздумывая ни секунды. Я приютила чужую старушку, а уж родную тетку и подавно смогу принять. Тетушка приехала как раз к Рождеству, привезя с собой 130 фунтов накоплений!

О, это был лучший подарок, какой она могла бы мне сделать. Идеей магазина она прониклась так же, как и мы все. Шон окончательно уехал в комнату ко мне, где мы стали спать вчетвером в большой кровати, а Грэнни и тетушка Элеонор стали соседками по комнате. Спали они все-таки на разных кроватях, хоть и непозволительно узких. Вот так Питтс в своем подвале и начал жить привольнее всех остальных.

Доктор Моррисон

На открытие магазина прибыли Блэкстон с братом. Сначала радостный герцог сообщил мне, что его юная жена беременна. Он был шокирован и обрадован. Не до конца веря своему счастью, он весь светился и бесконечно обнимал племянников, а Эву и вовсе едва ли спускал с рук. А еще в тот день мы впервые остались наедине с Блэкстоном. Это вышло случайно, оба вышли глотнуть воздуха в сад, спасаясь от духоты магазина.

– Ты слышала прекрасную новость, Ли?

– Ты о своем брате? – решила уточнить я.

– О, да! Кто бы мог подумать, правда? – усмехнулся он как-то горько. – После стольких лет…

– Ты разве не рад за него? – удивилась я.

– Ты даже не представляешь, насколько я счастлив! – вскричал он, подходя ко мне вплотную. – И не только за него.

– Что ты имеешь ввиду? – спросила я, невольно отступив назад под его натиском. Я внезапно ощутила всю глубину и силу его душевного порыва. Блэкстон был полон страстей, в нем бушевала настоящая буря.

– Я свободен, Ли, – проговорил он, едва разжимая зубы, и его глаза сверкнули огнем.

Что это означало, я поняла только спустя два года. Впрочем, обо всем по порядку.

Магазин набирал обороты. Питтс все больше внимания уделял фотографии. Раз в месяц Ноэль давала объявление с приглашением моделей для фотооткрыток. Девушки платили 3 пенни, чтобы быть сфотографированными. Некоторые сами просили снять их в более фривольных нарядах или и вовсе без них. Девушки, которые еще только мечтали стать моделями, надеялись таким образом создать себе имя. Другим же просто льстило, что их лица будут украшать открытки, которыми любуется так много людей. Через несколько месяцев Ноэль изменила правила участия, и стала платить за съемку. Но зато теперь сама выбирала кто ей подходит, а кто нет.

Помимо этого, пользовались успехом фотооткрытки с видами Бата и лондонских достопримечательностей. Некоторые снимки Питтс продавал в газеты.

К концу зимы мы вышли на стабильную прибыль, свободных денег становилось больше. Тетушка Элеонор занималась с детьми, и обходилась куда дешевле прежней гувернантки, а пользы приносила значительно больше. Робби тоже усердно занимался, в будущем году его планировали отдать в школу. Мы с Лили делали много открыток своими руками, и в праздники они отлично расходились. А еще Лили придумала делать блокноты с рисунками в уголке страницы – они тоже расходились на «ура». Постепенно в нашем магазине появились записные книжки, блокноты всех размеров, дневники, тетради для записей, канцелярские принадлежности. Мы несколько раз запускали «письма счастья» со своими открытками, рассылая их по всему Бату. Не сразу, но это принесло свои плоды. К весне места у нас стало катастрофически не хватать. Все было заполнено коробками с товарами.

Чтобы хоть капельку улучшить ситуацию, я решила разобрать отцовские записи. Лили предложила их продать, и я всерьез задумалась над этим. Я уже давно поняла, что мисс Питтс всегда предлагает дельные вещи!

Я попросила Шона и Робби, которые, конечно, были лучшими друзьями, выяснить адреса докторов, живущих неподалеку, а также решила сходить в бани, где тоже можно было найти нужных мне людей.

В свой первый визит в бани к местному врачу я не попала, зато встретила мистера Джабба. Знакомый Чизторнов, с которым мы когда-то встречали Рождество. Я не сразу узнала его, но, когда он окликнул меня и представился, удивилась, как я могла не вспомнить его, ведь тогда, на празднике, я восхитилась его проницательностью и находчивостью.

– О, мистер Джабб, простите мою забывчивость! – улыбнулась я ему. – Вы приехали отдыхать или по делам?

– Я привез на воды матушку, ей нездоровилось зимой. Климат здесь приятнее, чем в Лондоне.

– Вы абсолютно правы. Да и погода чаще радует!

– О да, – засмеялся он. – Здесь даже бывает солнце!

– Вы тоже заметили? – спросила я, смеясь вместе с ним. За год после разрыва с Блэкстоном, мне впервые было легко.

– Я даже несколько раз выходил гулять по холмам. Это удивительно освежает.

– Не могу не согласиться, мистер Джабб. Действительно, гулять по Бату – одно удовольствие.

– Может как-нибудь сходим на прогулку вместе? – спросил он, а потом вдруг опомнился. – О, прошу прощения, вы должно быть замужем.

– Мой супруг умер полтора года назад. Я вдова, – уверенно соврала я. – И я с удовольствием составлю вам компанию.

В условленный день, я оставила магазин на Лили, а детей на своих старушек. Соглашаясь на прогулку с мистером Джаббом, я хотела развеяться и почувствовать свободу делать все, что мне вздумается. Весь год я мелочно мстила Блэкстону, сократив наше общение до невероятного минимума. Он приезжал раз в месяц на пару дней, всегда в компании брата, потому что новоиспеченный тесть приставил к нему слежку. А конец зимы и всю весну он пробыл в Бостоне, присылая оттуда письма детям. Интересно, что ему делал «Па» за то, что он общался с детьми несмотря ни на что? Впрочем, неважно. Я решила встретиться с другим мужчиной и понять, насколько я все еще во власти Блэкстона и своих чувств к нему. Ведь рано или поздно, мне придется двигаться дальше.

Мистер Джабб заехал за мной на своем автомобиле. Мы доехали до окраины, оставили машину и пошли «пешком по холмам», прямо как в одноименной коллекции фотокарточек Питтса. Мой попутчик был ровно таким, каким я его запомнила – проницательным, умным, умеющим вести разговор так, как того требовали приличия. И не волнующим.

Мы обсуждали простые темы: погоду, моду на моционы, лечебные свойства местных вод, архитектуру, в которой мистер Джабб был особенно силен. Эта тема его явно вдохновляла и была глубоко приятна, однако, я не в полной мере могла поддержать разговор. Мне самой были ближе литература и изобразительное искусство, во время жизни в Ричмонде я активно интересовалась предметами интерьера и декорированием, но все это мало помогало мне подпитывать интерес мистера Джабба. В какую бы сторону не заходила наша беседа, мы то и дело возвращались к архитектуре, мостам, инженерному делу. Я поняла, что, если хочу продолжить общение, мне придется детально изучить данный вопрос. Что ж, это даже интересно.

Через несколько часов я вернулась домой, так и не получив ответов на свои вопросы о том, как сильно меня еще держат чувства к Блэкстону. Через несколько дней мы с мистером Джаббом вновь гуляли, а потом он уехал, пообещав навестить меня осенью, когда опять привезет матушку на лечение.

Возвращаясь к записям отца, я еще несколько раз ходила в бани, но либо не могла попасть к врачам, либо их не интересовало мое предложение. Поэтому я переключилась на тот список, который мне составили мальчики. Я обходила врачей, предлагала им материалы, показывая несколько листов, называла свою цену и уходила, потому что никто не соглашался покупать. Были среди этих мужчин и старые, и молодые, и откровенные шарлатаны, и те, кто действительно знал толк в медицине. Многих заинтересовало мое предложение, но никто так и не мог решиться на покупку. И когда я уже отчаялась продать отцовские труды, мне неожиданно пришло приглашение от доктора Моррисона. Я уже была у него, и он отказался.

Впрочем, теперь он передумал и был готов купить у меня абсолютно все записи. Я взяла с собой большую сумку бумаг и отправилась к нему в кабинет.

Надо признать, доктор Моррисон мне понравился. Это был совсем молодой человек, лет 20-23, только-только обзаведшийся собственной практикой. У него явно не доставало практического опыта и ему как нельзя кстати пришлось мое предложение, однако он вынужден был отказать мне вначале, поскольку ему требовалось время, чтобы собрать деньги. А попросить придержать для него записи, он банально постеснялся.

Молодой человек с удовольствием и видимым благоговением отнесся к тому, что я ему принесла.

– Это настоящее сокровище! – воскликнул он, радуясь, словно ребенок.

– Остальное я пришлю вам завтра с посыльным. Более дюжины большущих коробок, – немного поддразнила его я.

– О, миссис Грант! – зарделся он. – Думаю, я всю жизнь должен выплачивать вам процент от своей прибыли.

– Бросьте, доктор Моррисон, – отмахнулась я. – Уверена, вы именно тот, кто сможет распорядиться этими записями во благо всем. Моей отец хотел бы именно этого.

– Позвольте хотя бы быть вашим лечащим врачом! Посылайте за мной в любое время!

– Благодарю! Обязательно воспользуюсь вашим предложением, если возникнет необходимость, – с улыбкой сказала я. Кажется я кокетничала с ним. Это было так ново и удивительно для меня. Я почувствовала себя значительно моложе. – Может быть вы захотите пригласить меня на прогулку на следующей неделе?

Вот теперь точно кокетничала. А доктор Моррисон окончательно растерялся.

– Почту за честь, миссис Грант!

Так мы стали встречаться примерно раз или два в месяц. У доктора Моррисона, конечно, не было автомобиля, и до меня он добирался на общественном транспорте. Потом мы шли гулять в ближайший парк, иногда заходили поесть мороженого, а потом он провожал меня домой. Ему было 25 лет, и я была старше него всего на 3 года, но он казался совсем неоперившимся птенчиком рядом со мной, словно прожившей сотни жизней. Да, выглядела я достаточно молодо, но разница в возрасте ощущалась не во внешности, а в деталях, в жестах, в слишком горячих фразах, которыми подчас разбрасывался мой кавалер.

К Рождеству его доход удвоился.

А мы снова встречали Рождество без Блэкстона. Насыщенный год прошел, и, честно, я больше не ждала ничего от Джона. Мне казалось он смирился со своей судьбой.

Общими усилиями мы устроили настоящий праздник, развесили гирлянды и украшения, наготовили еды. Все мы порядком утомились, потому что перед праздниками было особенно много покупателей и работать приходилось без устали. От этого праздник казался еще более волшебным. Дом был полон подарков. Блэкстон прислал из Америки несколько коробок игрушек и мелочей для дома, герцог накануне привез для детей мешки со сладостями, велосипед для Шона, зимнюю одежду и обувь для племянников и чудное пальто для меня. А еще он передал для меня восхитительную кружевную шаль от Джона. Почему-то она напомнила мне ту черную сорочку, что он подарил мне в нашу первую ночь. Но я прогнала эти воспоминания. Пора было идти дальше. Больше полутора лет прошло с тех пор, как закончилась наша с ним история.

Подарки прислали так же доктор Моррисон и мистер Джабб, который должен был вот-вот приехать на воды, так как осенью был слишком занят работой, и не мог отвлекаться.

И все же самое прекрасное в то Рождество было волшебство бенгальских огней. Их у нас оказалось так много, что мы всей своей разношерстной компанией просто на просто залили светом искрящихся всполохов весь задний двор. Я, Лили, Саймон, Грэнни, тетушка Элеонор, Ноэль, приехавшая на два дня из Лондона, и дети то и дело зажигали триумфальные свечи, вырисовывали круги и светящиеся фигурки на фоне темного неба… Было так красиво, так восхитительно… Словно звезды рассыпались сверкающими бриллиантами в нашем саду.

В глазах детей блестела неподдельная радость и самое искреннее, самое настоящее счастье. Может и я все еще смогу быть счастлива? Какие чудесные изменения ждут меня впереди?

В январе 1908 года меня ждало предложение руки и сердца. От доктора Моррисона, конечно. От кого же еще?

Роберт Фулер

В шоке от полученного предложения я буквально выставила доктора Моррисона за дверь, обещав подумать и дать ответ в течение недели. А сама уже на следующее утро поехала к Ноэль. Только недавно я размышляла о том, что готова идти дальше, и вот – судьба не заставила себя ждать.

Впрочем, судьба раздавала новые возможности не только мне. Я застала Ноэль в слезах. Я стремилась выговориться и облегчить душу, но внезапно оказалось, что мои псевдострадания были надуманны и пусты. В то время как у моей подруги действительно кардинально менялась жизнь.

Ноэль ждала ребенка. Не от своего покровителя, а от двоюродного брата ее бывшего клиента Коупленда. Того самого, что в качестве прощального подарка устроил ее в театр. Я поняла из сбивчивого рассказа Ноэль далеко не все, поэтому изложу кратко лишь суть дела.

Коупленд окончательно остыл к ней, но страсть к театру не утихала, и он стал ухаживать за одной из актрис. Как-то он решил нанести визит своей новой пассии вместе с кузеном, приехавшим погостить из Плимута. Кузена звали Роберт Фулер, и он влюбился в Ноэль без памяти, как только случайно увидел в стенах театра. Он вынудил Коупленда представить его.

Мистер Фулер прекрасно осознавал, с кем имеет дело, и даже не пытался начать традиционные ухаживания. Он «с кошачьей грацией и лисьим коварством» соблазнял Ноэль всеми возможными и невозможными способами. Обольстительный, уверенный в себе и безумно влюбленный, он поставил своей целью добиться благосклонности подруги, и с тех пор препятствий на его пути не существовало. Денег на то, чтобы перекупить ее у банкира, мистер Фулер не имел, поэтому он выиграл Ноэль в карты. Убрав прямого конкурента, мистер Фулер включил все свое природное обаяние и уже через неделю перебрался сначала к Ноэль в постель, а потом и в ее жилище.

События развивались слишком стремительно. Может быть поэтому, а может еще по каким-то причинам, случилось то, что случилось, и Ноэль оказалась беременной от мужчины, с которым была знакома чуть больше месяца.

– Он знает? – спросила я, задумчиво.

– Да, – ответила подруга, горько усмехнувшись. – И весьма рад.

– Это прекрасно. Что он предлагает?

– О Мэрлин! – снова заплакала Ноэль. – Он предлагает женитьбу! Все это похоже на один сплошной кошмар!

– Ну ты и дура!

Мой голос прозвучал резче, чем мне хотелось бы. Но зато эффект был положительным – подруга перестала рыдать и непонимающе уставилась на меня.

– Я знаю, дорогая! – села я перед ней на колени и взяла ее руки в свои. – Я знаю, как тебе страшно! Я чувствую этот страх.

– Да, – проговорила Ноэль, устремив взгляд куда-то мимо меня. – Этот страх живет со мной всю жизнь. Он согревал меня под мостом в самые голодные дни. Его жадные глаза смотрят на меня иногда, и я бегу, бегу, бегу, а потом оказывается, что все это сон, и мне никогда не удастся убежать.

– Тебе больше не нужно бежать. Да, ты жила на улице. Да, ты была проституткой. Да, ты голодала и воровала. Что с того? Это просто факты прошлого. Разве это что-то меняет в тебе сейчас?

– Я была такой! Я не просто так была такой! Бог наказывает меня всю мою жизнь! За что? За то, что я родилась? За то, какая я?

– Не знаю, что там на счет Бога, но сейчас единственный, кто все еще наказывает тебя – это ты сама. Ты прошла огромный путь от грязной голодранки, не умевшей ни читать, ни писать, до потрясающе красивой женщины, соблазнительной, умной, начитанной, ведущей свой бизнес. И ты еще в театре успеваешь подрабатывать.

– Как это все связано, Ли?

– А как связано то, сколько у тебя было партнеров, или сколько помоев ты когда-то съела, с тем, что предлагает тебе Фулер? Может он не будет идеальным мужем и отцом, но впервые в твоей жизни появился мужчина, который хочет тебя так сильно, что ему плевать на весь мир – он выбрал тебя и он готов тебя получить. Белой завистью я завидую тебе сейчас.