скачать книгу бесплатно
– Закрылся в подклети. Не разговаривает с нами, никого не впускает. С того мига, как пришли новости о поражении на Рябом поле.
– Веди, братишка.
Ярант, хромая, почти бежал по половицам, застеленным шкурами, в то время как Чамбор шагал следом, не уверенный, что ждет впереди. Брат взошел ступенями, грубо вытесанными из еловых плашек, на галерею и встал перед запертой дверью.
– Дальше я не пойду, – застонал. – Господин отец – там. Запретил входить.
– Бил тебя?
– Терпеть можно. Не так оно и худо, братишка. Рука уже не та.
Чамбор похлопал его по горбу.
– Хорошо, что я вернулся. Не бойся, будет лучше. Вот увидишь.
– Я молился… за тебя, брат. Есса за тобой присматривал.
– Лишь бы продолжал… – отмахнулся он. – Я видел Рябое поле. Вещи похуже смерти. Да что там!
Застучал в дверь, отворил ее и вошел, с сердцем, что было тяжелее, чем тогда, на Рябом поле, когда он готовился к битве рядом с королем.
Увидел мрачную комнатенку, покрытые толстым слоем пыли доски, запертые ставни, коптящую на столе лампадку.
И мужчину, восседающего на тяжелом раскладном стуле с поручнями, – был тот в кармазиновой сюркотте; с лысой головой, окруженной венчиком седых волос, да вислыми густыми усами. Он опирался на скрещенные руки.
Смотрел в одну точку – в грубо тесанный стол, на котором лежал медный медальон и деревянный мечик-игрушка.
Медальон Чамбор получил от матери, но оставил в Дедичах, отправившись на войну, мечиком же он безжалостно лупил маленького Яранта, пока инок не вбил ему розгами разума. Его вещи. Символы. Память. И отец, склоняющий над ними голову.
– Я вернулся.
– Кто здесь? – спросил Килиан из Дедичей хриплым голосом, словно был глухим и слепым, а не хромым на обе ноги.
– Это я, твой Чамбор.
– Чамбор погиб. Ступайте прочь!
– Посмотри на меня! Молю!
Вошел в круг света, не уверенный, как поступит родитель. Килиан заморгал, гримаса не то сожаления, не то злости искривила его сморщенное старческое лицо.
– Ха, ты здесь… – сказал он. – Ты здесь. Точно ты? Не мара? Не стрыгон?
– Отец, прошу! – Чамбор припал на колено, взял тяжелую, изборожденную морщинами руку старика и поцеловал ее.
– Должно быть, и вправду ты, – проворчал наконец старик. – Да-а, в таком уж разе помоги мне встать.
Приподнимался, обеими руками опираясь на гладкие поручни стула, но сам не сделал ни шагу. Его кости были разбиты и выкручены, ноги слабы. Так вышли ему боком на старости лет старые раны от битв и сражений, которые он вел в урочище, на месте града, где многие годы тому назад победил визгуна, державшего в страхе околицу и на чьем логове заложил тогда Дедичи.
Нынче он едва стоял, подпершись костылем, но рука его еще оставалась тяжела. Даже теперь, когда он опирался на Чамбора, прежде чем уйти, потянулся к стулу и взял прислоненную там длинную тяжелую палицу, что заканчивалась копытцем серны, а ниже шел длинный плетеный бич.
– Пойдем, сыне, вниз. Проведи меня.
Спускались они медленно, мерно. Старик смотрел в никуда.
– Ну, что зенки вылупили? – прохрипел дочкам и Яранту. – Подавайте вечерю; не видите, Чамбор вернулся. Есса! Не могло быть иначе, не мог он погибнуть. Моя кровь в нем, всякому видно.
Горбатый Ярант покорно согнулся.
Слуги подбросили дров в очаг; разгорелась смоляная щепа, запылали лампадки. Сестры и домашние расселись на лавках вокруг стола, где уже стояли глиняные миски с коржами, просяная юшка и каша со шкварками. Впрочем, старого сала было куда больше, чем кусочков мяса. Еще – мед в кувшинчиках, загустевший будто камень и холодный, прямо из глубокого погреба. Пиво и древесный сок, что разливали по деревянным кубкам и рогам только для Килиана и старшего сына. Ярант присел подальше от отца, на углу стола, внимательно глядя на брата, который ел, разрывая коржи, почти давился и больше вталкивая еду в рот, чем наслаждаясь вкусом.
– Хорошо, что я вернулся, – сказал наконец Чамбор, поднимая полный рог пива. – Не надеялся застать вас живых-здоровых.
– Хунгуры были тут чуть раньше тебя. Сожгли село, но я, – сказал Килиан, – успел приказать хлопам спрятаться в бору. Хаты отстроят к лету. Если мы вообще его дождемся.
– Вы оборонялись?
– Они не пытались нас захватить. Орды жгли безоружные села, но обходили грады и замки. Не было у них времени, пошли на север, – махнул отец над столом, – на Скальницу. Но еще вспомнят о нас.
– Со всех окрестностей, – сказала Мила, – только мы и остались.
– Говорят, – продолжал Килиан, – князь Дреговии и Мирча Старый предали, били челом хунгурскому псу на поле боя, где еще кровь Лазаря не выстыла.
– Господарь предал дважды. Сперва в битве, потом в бегстве. Затворил перед нами Нижние Врата. Позволил вырезать недобитков. Я едва оттуда выбрался.
– Позже мерзавец отворил их перед новыми хозяевами, – пробормотал отец. – Пропустил хунгуров через Круг Гор. Проклятый сын черной шлюхи, монтанский пес бесхвостый. Это у них семейное. Где твои люди?
– Остались на Рябом поле. В вечном сне, отец.
– Проклятая доля! – заворчал отец. – Конь четыре гривны стоил, воз и припасы – три. Броня и оружие для пахолков – вдвое больше. Надеюсь, ты хотя бы с мечом вернулся?
– Меч лежит рядом с Ольком и Нарогом. Я потерял его в битве. Не гневайтесь, он хорошо мне послужил.
– И ты вернулся без оружия, сам один, без коня! – рявкнул Килиан. Вдруг схватил палицу, замахнулся, а его усы встали дыбом, словно у дикого животного.
Но удара не последовало. Чамбор протянул руку, схватил палицу на лету, поймав перепуганные взгляды побледневших сестер.
– Давайте без этого… спокойнее, отец! Потеряете силы, и что вам с того? Меч я всегда новый найду. Сам добуду, если ваши все заржавели.
– Пять хунгурских голов украшает ворота Дедичей. А ты хотя бы одну срубил в этом походе?
– Важнее, что привез назад собственную, – Чамбор постучал себя по лбу. – На плечах. Немногим такая штука удалась.
– Ярант! – Килиан люто, словно клинком, резал слова. – Ступай сюда, поклонись отцу за провинности свои и брата!
– И какие же, – простонала Мила, – у него провинности, господин отец?
– Молчи!
Младший сын медленно встал, согбенный, будто горб его весил вдвое больше, чем ранее. Уже подходил и терпеливо подставлял отцу спину, когда между ними встал Чамбор.
– Хватит, отец, – сказал он. – Не делай такого, когда орда топчет наш край. Нынче мы должны оставаться едиными. Да и что тебе с того, что выплеснешь ярость на Яранта. Попробуй на меня. Когда раньше ты гордо вышагивал своими ногами, всегда выбирал лесного секача и медведя вместо зайца. Я с покорностью приму удары, пока ты еще можешь говорить. Но что станется позже, когда власть над Дедичами приму я и буду помнить о твоих оскорблениях?
Отец закусил губу. Чамбор был слишком велик, чтобы обойти его или перепрыгнуть. Дрожащей рукой он положил палицу на стол, но не слишком далеко – так, чтобы она оставалась под ладонью.
Чамбор между тем похлопал Яранта по горбу (в такие моменты всегда говорил себе, что на счастье), указал на его место, а сам вернулся на свое – на лавку, накрытую волчьими шкурами.
– Те, что первыми сбежали, принесли нам весть, – сказал отец, едва отхлебнув меда из рога, – что в битве погиб наш родич, Милош из Дружицы. Погиб мужественно в битве с самим каганом Гораном. Это правда?
– Я только слышал. Если бы видел, моя голова теперь наверняка украшала бы шатер нового владыки хунгуров. Но… это не вся правда. Милош убил старого кагана коварством. Из-за этого те разъярились, пообещав превратить Лендию в руины.
– Если помнить об обычаях степных людей, это кажется невероятным: приблизиться к господину и владыке, пройдя меж отрядами стражи, и ткнуть его открыто, чтобы сложить голову. – Килиан барабанил по столу пальцами, держа в левой руке полный рог.
– Я виделся с Милошем перед битвой, – признался Чамбор. – Выглядел тот… Казалось, он уже попрощался с жизнью. Похоже, все спланировал заранее.
– И он сказал тебе что-то особенное?
– Ничего… То есть, – Чамбор едва не прикусил язык в досаде, – имел просьбу, чтобы в случае смерти я занялся его сыном, Яксой из Дружицы.
– И ты ему это пообещал?
– Поклялся, иначе-то как? Когда я выезжал в поход, вы приказали мне его слушать. Я слово дал.
Килиан аж затрясся.
– И после всего, после его мученической смерти, ты приехал сюда, вместо того чтобы… Где Якса? Потому как с тобой его нету.
– Я за ним не поехал. Отец, прошу и молю… Как я мог не вернуться в Дедичи? Я беспокоился о вас, сестрах, брате. Никак было ехать за Яксой. Да и край нынче в огне.
– Молчи! – заорал Килиан и в ярости метнул кубок прямо в лицо служанке, которая подпрыгнула от неожиданности, скорчилась и отступила под стену. Отец ударил кулаком в стол: раз, второй. – Ты хочешь сказать, что нарушил слово, данное Милошу?! Что оставил этого ребенка одного после смерти родича?
– Отец! – застонал Чамбор. – Я этого не сумею, прошу. Войско уничтожено, король погиб. Я едва ушел от разгрома. Да, у меня были угрызения совести, она рвала меня. И я не знал, куда ехать сперва. Предпочел вас, потому как подумал, что вы в нужде.
– Можешь не бояться, все в этом граде на коротком поводке ходят! Пахолки и стража боятся меня, Килиана, больше, чем Волоста. Мы сами справились с хунгурами! Чего нельзя сказать о вас на Рябом поле.
– Я вернулся, отец, потому как полагал, что хотя бы раз услышу от вас… доброе слово.
– Не надейся!
– Я вернулся, потому что не хотел смотреть, как вы издеваетесь над моим братом. За что вы его ненавидите?!
– Сам знаешь, проклятие визгуна ударило в меня через него.
– Вы его били, когда он был маленьким, вот и сделался ему горб…
Отец молчал, яростный и злой. Ничего не сказал, но и не тянулся за палицей. Сестры и Ярант сжались за столом, слуги сбились в дверях.
– Хо… хорошо, что ты выбрал приехать сюда, – сказал наконец Килиан. – Но плохо, что подставил свою честь под позор. А она – единственное, что дал нам Есса, собственной кровью отпечатывая знаки мужества на наших щитах. Потому ты сейчас же отправишься за Яксой и найдешь его прежде, чем это сделают хунгуры.
– У Яксы есть друзья и родня. У него есть мать, дядя Пелка.
– Отправишься утром, едва выспишься, – повторил отец. – Я дам тебе Носача и двух пахолков, коней, мечи и панцири. Поедешь, потому что ни Венеда, ни Пелка не знают об одной вещи, о которой наверняка подозревал Милош.
– О какой… вещи?
– Кто нанесет вред кагану, будет истреблен купно с родом. Хунгуры не оставят их в живых, вырежут весь род, всех, вместе с детьми. Наверняка именно это хотел сказать тебе Милош, но ты не догадался. Потому что глуповат насчет такого. А значит, на твоих руках будет их кровь. Понимаешь? А пролитая кровь не спит.
Он кивнул служанке и медленно встал из-за стола.
* * *
Выдвинулись на рассвете, как и хотел отец. И с самого начала они шли следами орды. Сожженными градами, опустошенными, вымершими селами, по пустым шляхам, на которых волки и лесные шакалы рвали тела мертвых беженцев. Вымершими хуторами, полными непогребенных трупов. Там, где народец успевал уйти в леса, жизнь медленно возвращалась за пороги и ворота. Но немного ее оставалось для рыцарей и иноков, володарей, пахолков и владык. И совсем не было таковой для Единоверцев.
После прохода хунгуров восставало село. И било грубо, убийственно, в самые сердца господ, владык, суверенов и князей. Копьем, дротиком, топором, палицей; дубиной, утыканной шипами; вилами, серпом, ножом для травы. Ударяло в сборы, дворища, грады, башни – жгло, било-убивало старых господ. Лендия распадалась на осколки и горела в пламени. Вчерашние ленники нынче били челом новым господам, а в лесах снова расцветали и росли подпаиваемые кровью жертв идолы старых богов. По мере того как зарево вставало над горящими сборами, оживали и разрастались от корней вековечных деревьев Гром, Свантевит, Волост и еще куда старшие кошмарные плоды проклятого Чернобога, резанные из камня – не дерева: Мокошь, Трибог, Карс и прочие, забытые, изгнанные иноками и иерархами, загнанные в чащобу корчуемых лесов, по которым некогда ходили бесы и стрыгоны, приказывая людям себе кланяться.
Сопротивления не было. Два дня Чамбор ехал то сам по себе, то в группках беглых селян, блуждавших без цели. Рыцари поуходили в боры, позапирались в набольших градах, а хунгуры пока не имели времени их штурмовать. Чамбор узнал, что палатин Младшей Лендии пытался еще раз встать против врага – на этот раз во главе недобитков с Рябого поля, скандинских гарнизонов из градов и замков, поспешно собранных по селам воинов и щитоносцев. Там он и погиб, пал, окруженный, а выжили те, кто бросился в быстрые волны Санны и позволил понести им себя.
Поэтому Чамбор скрывался по лесам от ватаг селян. Объехал незаконченный замок в Розборе, от которого остались лишь кучи камней, деревянный палисад и леса, которыми гулял ветер. Заехал в леса, из них – в долину Цикницы, по обеим сторонам украшенную серо-коричневыми, покрытыми свежей зеленью всходов полями.
И когда он добрался до места, откуда в небо били струи дыма; когда убедился, что Дружица пала, уничтоженная не то хунгурами, не то невольниками и слугами, сам не знал, печалиться ему или чувствовать облегчение, что так закончилась его клятва, данная Милошу.
Село и усадьба были сожжены, разрушены до основания, до фундаментов. Остались только каменные стены палация и прилегающего к нему сбора, над которым еще вставал темный дым. Чамбор осмотрелся на поле боя, а Носач, что медленно и неохотно шагал за ним, как и двое других прислужников, сидели нахохлившись в седлах, глядя на рыцаря исподлобья – словно он был виноват в разрушениях.
Между пепелищами, из которых торчали лишь плетни из веток да остатки заборов, он вдруг увидел согбенную фигуру в черном плаще и капюшоне. Препоясанную цепью, запертой на огромный висячий замок.
Нечто подобное мог надеть только пустынник, что несет покаяние за преступление, живет в лежащем в глуши скиту и изредка выходит к людям. Но… что он делал? Выглядело так, словно посреди руин, меж сожженными хатами копал яму! Недалеко рядком лежали сожженные тела. Мертвые лица закрыты рваными тряпками. Пустынник просто рыл для них могилу в черной сожженной земле.
– С коней!
Пахолки неохотно слезли. Он отдал поводья гнедого Ивашки Носачу; конь тряхнул головой, ему не нравилось тут все – он был мокрый и охотнее всего вывалялся бы в пыли, раз даже опустил голову, попытался лечь, но вскочил после резкого окрика слуги и рывка за поводья.
Чамбор пошел к пустыннику, остановился, глядя, как тот работает, роет землю деревянным колом. Снял шлем, сделал Знак Копья.
– Да славится, брат, – сказал.
Пустынник на миг повернулся к нему. Прервал копание.
– Опоздал ты, рыцарь, – пробормотал. – Нужен был тут раньше. Нынче можешь только помочь положить в землю тех, кто погиб жестокой смертью.
– Я тут не для того, чтобы хоронить покойников, но чтобы делать ими врагов. И у меня нет времени, брат… как там тебя звать.
– И я тут не для болтовни. Но догадываюсь, кого ты ищешь. Хочешь узнать – покажи, что копать умеешь не хуже, чем махать мечом.
– Ты меня оскорбляешь!
– Нет у меня на такое времени… господин. – Монах снова принялся копать. Яростно вбивал окованный кол в землю, желая перерубить упрямый корень. – Потому простите меня униженно – или как там себе пожелаете.
Чамбор не решил, будет он угрожать или просить, когда Носач прошел мимо и соскочил в яму, взяв кол из рук пустынника. Яростно воткнул тот в землю и вопросительно взглянул на рыцаря.
