Модель без компаса. Вспомнить предназначение

Лишь к двадцати двум годам он смог окончательно разобраться в этой ситуации и выработать достаточно убедительные мотивации, следуя которым, мог периодически становиться полноправным членом общества и не испытывать при этом ни малейшего раздражения или дискомфорта.

Но существовал еще более глобальный вопрос, можно ли за счет внутреннего прогресса, долгого и обширного, как целая вселенная, выйти за рамки себя… то есть, копая внутрь можно ли очутиться снаружи? Способен ли он, замкнувшись в себе, познать окружающее? Не на банальном бытовом уровне, а на куда более масштабном.

Тут он теории предпочитал практику.

***

Когда Хоуп очнулся от размышлений, неожиданно и так нерационально унесших его в сторону, перед ним уже стояла высокая кружка и тарелка с хлебом, а трактирщик нес обернутый полотенцем горшочек внушительного размера.

– Вот, пожалуйте, приятного аппетита, – сказал он, ставя посуду на стол.

– Спасибо.

– Десерт подам, только если все съедите, – мужчина улыбнулся и удалился за прилавок.

Сначала Хоуп осторожно отхлебнул из кружки. Жидкость напоминала забродивший и определенно хмельной квас. Вкус был приятным, и он позволил себе сделать глоток побольше.

Солянку предлагали есть внушительных размеров деревянной ложкой, больше смахивающей на половник. Повертев ее в руках, он зачерпнул из горшка и, предварительно подув, попробовал фирменное блюдо на вкус: картошка, мясо, грибы. Потом ему попались забавного вида овощи, но по вкусу напоминающие знакомые ему помидоры и морковку.

«Странное дело, – думал он, – здешняя кухня и обстановка, да и вся Деревушка одним словом, не очень-то вяжется с пейзажем Города, полное ощущение того, что между ними пропасть в несколько столетий».

Солянку он доел и десерт ему дали: свежие ягоды с сиропом и печеные завитушки. Все было вкусно.

Закончив трапезу, иначе это было и не назвать, он подошел к прилавку расплатиться и кое-что разузнать.

– Спасибо, все было очень вкусно, просто незабываемо. Сколько с меня?

– Семьсот восемьдесят плюс налог на мясо… итого семьсот восемьдесят пять, – мужчина с улыбкой протянул ему две бумажки. Одна представляла собой список съеденных блюд и их стоимость, а вторая была исписана мелким убористым почерком, в котором все буквы имели одинаковый наклон. Такой почерк идеально подходил трактирщику и всей этой деревне.

– Это чек, а это?

– Я вам рецепт написал. Вдруг захотите себя побаловать.

Хоуп взял рецепт, улыбнулся и поблагодарил еще раз. При желании, он конечно же смог бы приготовить эту солянку и без рецепта, тем более все равно названия ингредиентов, написанных на бумажке о многом ему не расскажут.

Из кармана рубашки он достал банкноту и положил на прилавок рядом с большеглазой блондинкой на обложке.

– Так, ваша тысяча, сдачи двести пятнадцать, – сказал трактирщик.

Если тысяча для Хоупа имело очень абстрактный вид, ведь он никогда не встречал местных денег и вообразить как они выглядят не мог, то две положенные мужчиной банкноты по сто и три монеты по пять единиц местной валюты, выглядели вполне конкретно. Сотенки пестрились пейзажем Города в орнаменте, а монетки были чистенькими, желтенькими и блестящими.

Делать деньги и кое-какие предметы из ничего, Хоуп умел превосходно. Ему даже не нужно было дополнительного времени на концентрацию. Обычно ему хватало тех секунд, когда он не спеша подносил руку к карману и там тут же появлялась бумажка. А что на ней нарисовано, окружающие уже решали сами.

В этот раз трактирщик почему-то решил, что это тысяча, хотя наверняка существовали банкноты и большего достоинства, но обед был оплачен. Путешествие продолжалось.

– Извините, а вы не подскажите, как мне проще будет добраться до Города.

Трактирщик явно удивился вопросу. Наверное, его спрашивали об этом впервые.

– Вас, наверное, интересует самый экзотичный способ, который мы можем предложить?

Хоуп на всякий случай кивнул.

– И правильно. Если уж выбрались к нам, то нечего на вертушках летать. Так половина удовольствия от поездки улетучится. А удовольствие, сами знаете, – наше все, – трактирщик заговорщицки подмигнул и опять подкрутил ус.

Хоуп снова кивнул.

– Ну тогда, что я вам могу посоветовать… езжайте рекой. Прогулочный прибудет…, – он взглянул куда-то под прилавок, – через восьмушку. Вам как раз хватит времени, чтобы добраться до причала. Катерок небольшой, но зато с ветерком и удобствами доплывете до самого Города. Там у него несколько остановок, конечная – Порт возле Парка Трех Озер.

– Я знаю, где находится Порт, спасибо.

Трактирщик замешкался.

– Эээ… я совсем не хотел объяснять вам, где находится Порт возле Парка Трех Озер, конечно же, вы и сами это знаете.

– Вот и отлично. Спасибо вам за все, до свидания!

– Причал знаете где?

– Найду! Язык до Города доведет.

Чувствуя на спине задумчивый взгляд трактирщика, Хоуп вышел на улицу. Да, перегибать – дело опасное.

Два раза спросив дорогу и немного пропетляв по Деревушке, Хоуп добрался до причала. Прогулочного катера пока не было видно, но несколько ожидающих человек свидетельствовали тому, что он не опоздал. Причал был скорее обыкновенной пристанью с маленьким домиком, где дряхлый старичок продавал билеты.

Погруженный в свои мысли, он разглядывал водную гладь. Если бы ему сказали озаглавить свои мысли на манер школьного сочинения, это звучало бы так – «роль трактирщика в жизни современной деревни».

И тут он подумал, а что, если то, чем занимается человек, изначально не имеет никакой значимости. Все дела, к которым лежит душа, одинаково пусты по своей сути, а смыслом их наполняют люди, когда выбирают себе занятие. Что если абсолютно не важно, чем ты занимаешься – чинишь трубы или сочиняешь симфоническую музыку на века. Нет никаких более важных или менее важных профессий и дел. Все это лишь игрушки, которыми тешатся люди от рождения до смерти. А из чувства тщеславия начинают утверждать, что их игрушка лучше, чем соседская. И он точно такой же, путешествующий с модели на модель, пытающийся постичь вселенную, содержащую мириады чужих моделей, но каждый раз ответы ускользают и опять он возвращается домой и опять отправляется в новую экспедицию со старыми надеждами. Так что, если он – всего лишь несчастный, чьи потребности требуют забавы колоссального масштаба, то он как ребенок-инвалид, нуждается в специально адаптированной под его несоответствие игрушке. И сейчас он может ухмыляться чему и кому угодно, считая, что стоит на абсолютно другой лестнице эволюции, но на самом деле, он просто играет в другую, непонятную остальным игру. А вся его саркастичность лишь от того, что у него нет друзей, готовых развлекаться вместе с ним.

Такую вероятность он никогда не отметал, но старался не попадать под ее влияние на слишком долгое время. Ведь как ни крути, его уже не переделать в этом отношении, а впадать в расстройство и длительные депрессии он считал крайне нерациональным. Хуже было, когда он еще не мог путешествовать. На Родине в какой-то момент он чувствовал почти сводящую его с ума тревогу и тоску. А путь к другим моделям был тяжел. Ему потребовалось так растянуть сознание, что иногда ему казалось, будто там не осталось ни одной твердой надежной стенки, о которую можно было бы опереться в трудную минуту. Все было настолько эластично, что прогибалось до самого омута безумия. И лишь какое-то невыразимо маленькое расстояние не давало ему туда провалиться.

Кончилось все хорошо. Растянувшись до нужных размеров и приняв соответствующие формы, сознание начало потихоньку твердеть и застывать, словно гипс. По нему уже можно было спокойно перемещаться и это не было похоже на прогулку по детскому надувному батуту в парке аттракционов, где каждый шаг чреват падением и равновесие приходится удерживать прямо-таки со стиснутыми в гримасе-улыбке зубами.

Вскоре после этого он и совершил свое первое путешествие. Та Модель, с ее бесконечными пробками индивидуальных транспортных кабинок, так и осталась для него не до конца понятой, но он не терял надежды вернуться на нее еще раз, для более тщательного и осмысленного осмотра.

Затем последовало много увлекательных путешествий, иногда модели были явными отражениями аспектов окружающего его мира, иногда он попадал в абсолютно невероятные места, с трудно истолковываемым смыслом, но в этих путешествиях он обрел смысл.

***

Из-за покрытого высокой травой поворота реки появился катер. Он был гораздо больше, чем Хоуп ожидал увидеть, но все-таки, до океанского лайнера ему была так же далеко, как и самой реке до океана. Зато русло обрамляли живописные пейзажами. Дальше, вниз по течению, берега поднимались над водой, а растущие на них деревья спускали вниз ветки, как дети спускают ножки, чтобы поболтать ими в воде.

Катер пристал к причалу и специально обученный юноша перекинул на него дощатый трап. Немногочисленные пассажиры перешли на борт. Кроме Хоупа, это была супружеская пара – он понял это по кольцу в ухе мужчины – с двумя детьми – мальчиком в матроске и девочкой с бантом; еще две девушки, одетые в брюки и легкие блузки; и седовласый старик, похожий на того, что продавал билеты.

На катере тоже были люди, но Хоуп не стал их разглядывать, а поспешил занять удобное для обзора место. Он лишь заметил сзади человека в широкополой шляпе и микрофоном в руках, судя по всему – экскурсовод, хотя о чем можно рассказывать, проезжая среди безлюдных берегов, Хоуп еще не знал. Через пару минут мужчина в шляпе, будто бы решив ответить на этот немой вопрос, прошептал в микрофон, а встроенные в интерьер колонки разнесли эти слова по всей палубе.

– Достопочтенные присоединившиеся к нам пассажиры, я приветствую вас на этом суденышке, уверен мы в целости и сохранности доберемся до конечного пункта. По дороге я немного поведаю вам о местах, мимо которых мы будем проплывать, – никакого энтузиазма в его голосе не было, а после такого яркого добродушия Деревушки это немного удивляло. – А сейчас мы отправляемся.

Специально обученный юноша убрал трап и перекинул швартовый канат. Хоуп подумал, что вскоре пацана могут повысить до продавца билетов, если конечно старикан не будет слишком долго цепляться за жизнь.

Катер плавно тронулся. Когда до пристани было уже метров двадцать, на ней появился еще один молодой парень и криком заставил всех пассажиров обратить на себя внимание.

Что именно он кричал, не давал расслышать работающий мотор, но судя по жестикуляции, он призывал катер вернуться за ним. Специально обученный юноша успокаивал его и, видимо, объяснял, что тот опоздал и лучше ему подождать следующего рейса, но парень жестикулировал все отчаяннее, а потом так резко направился в сторону воды, что специально обученному юноше пришлось обхватить его и силой не позволить нырнуть.

Сначала Хоуп встревожился, приняв парня за преследовавших его Бяк, но слишком тот суетился, чтобы быть одним из них. «Забавно», – мысленно улыбнулся Хоуп и вернулся к созерцанию проплываемых кустов.

Экскурсовод не спешил комментировать пейзажи и Хоуп раздумывал об этой новой для себя модели. А точнее, о людях, которых успел повстречать. Он уже вспомнил очаровательную и добрую Крис с ее полураскрытым ротиком, любезного трактирщика, разглядывающего на работе журналы и подающего неплохую солянку, старика в будке на причале, а сейчас думал о незадачливом парнишке, опоздавшем на катер. Хоуп всегда проникался состраданием к опаздывающим и если бы это было в его силах, то остановил бы катер и дал бы задний ход. Но все случилось иначе. В общем-то, невелико горе, но он почему-то чувствовал досаду оттого, что парнишка не попал на этот рейс. Точнее, его беспокоила причина, по которой тот так торопился и досадовал на опоздание. Опыт путешествий по моделям научил Хоупа внимательно относиться к вещам, вызывающим не только его, но и общественное внимание.

«Интересно, – подумал он, – а это не мог быть Бренден?»

Он обернулся еще раз и нечаянно заметил на стуле позади себя знакомый журнал с большеглазой блондинкой на обложке. Не раздумывая долго, он взял журнал и положил его на колени. Тонкий, в мягкой цветной обложке. Скорее всего, какая-то женщина прочитала и оставила за ненадобность. Мужчины же такими фотографиями не разбрасываются.

Блондинка испуганно смотрела прямо ему в глаза. «Каталина Блумблум: секреты удовольствия от популярной актрисы на странице 12», – прочитал он.

Легкий ветерок просачивался сквозь расстегнутую рубашку и остужал тело, играл с волосами, укладывая их то в одну прическу, то в другую. Хоуп открыл двенадцатую страницу и сперва понюхал разворот – знакомо пахло типографией. В общем, журнал был именно такой, к каким он привык: глянцевая бумага, яркие цвета, статейки.

На странице имелась еще одна фотография блондинки. В черном коротеньком платьице она стояла, прижавшись к белой стене и, согнув ногу в колене, застегивала высокий сапог. Вторая нога была еще не обута. Хоуп наморщил лоб, пытаясь оценить снимок, но так и не смог решить, нравится ли он ему или нет. Отсюда следовало, что фотографу можно было бы чуть-чуть подкрутить руки и голову, во избежание дальнейших рецидивов.

«Сегодня звезда кинофильмов „Город счастья“, „Девушка у которой было все“ и „Пирамиды“ расскажет нам о том, к чему у нее лежит душа и поделится кое-какими тайнами».

Хоуп не смог сдержать улыбку, оторвался от журнала и осмотрелся по сторонам. Некоторые пассажиры стояли у бортиков и рассматривали воду или берега, другие сидели на стульях и тихонько болтали между собой. На него никто не обращал внимания и он вернулся к чтению.

«Мне кажется очень важно, – буквами на глянцевой бумаге говорила Каталина Блумблум, – чтобы человек понимал, чем он занимается и для чего. Так сказать, отдавал себе отчет. В таком случае нет принципиальной разницы какое именно дело по душе он выбрал. Актриса, режиссер, художник, музыкант, кондитер, водитель таксомотора, нет никакой разницы, главное, чтобы человек находил в этом удовольствие и смысл. Тогда жить будет не только приятно, но и интересно».

Хоуп оторвал глаза от журнала и подумал о любопытном заявлении, сделанном Каталиной. Для него существовал список слов, на которые он всегда резко и незамедлительно реагировал, где бы он их ни услышал или ни увидел. С такими вещами он шутить не любил и каждый раз узнавал об авторе как можно больше информации.

Слово «смысл» безусловно входило в этот список и употребив, его Каталина Блумблум вошла в другой список, сама того не ведая, список людей, с жизнью которых Хоуп желал ознакомиться поближе.

Хоуп собирался почитать дальше, но голос экскурсовода привлек его внимание.

– Достопочтенные пассажиры, мы приближаемся к одной из главных достопримечательностей, находящихся вне нашего любимого Города. Это Поле Окончательного Освобождения. Как вы помните, это случилось в пятый год девятого цикла. К тому времени функции Завода уже окончательно утратили свою значимость и люди выбирали себе дело по душе. Но! – экскурсовод сделал тут сильное ударение. – Нашлись-таки глупцы, которым ход вещей был не по нраву. После закрытия Завода они продолжали настаивать на возобновлении его работы, – хотя история была явно неновая, среди пассажиров все-таки послышались смешки, – сначала они устраивали демонстрации в Городе и всячески привлекали к себе внимание, но были изгнаны оттуда по единогласному желанию горожан. Тогда они обосновались в Деревушке. И спустя несколько месяцев собрали армию и двинулись на Город. Добропорядочным людям ничего не оставалось, кроме как выдвинуть против них свою армию, укомплектованную добровольцами. Сражение состоялось как раз на этом поле. Несмотря на превосходящие силы защитников Города, вероломные бунтари дрались как бешенные и оборвали много прекрасных жизней не менее прекрасных горожан. Но! – опять сильное ударение. – Защитникам удалось отстоять Город и разбить неприятеля. В честь победы поле было названо Полем Окончательного Освобождения от Завода или просто Полем Окончательного Освобождения.

Хоуп мысленно отметил, что необходимо поподробнее разобраться с этой историей и побольше разузнать про Завод. Где-то он уже про это слышал. Но так как по большому счету он разговаривал тут только с двумя людьми, то быстро вспомнил, что про Завод слышал от Крис. Кроме того, было непонятно, что сделалось с армией «вероломных бунтарей». Ее остатки рассосались по окрестностям и начали разбойничать? А чего они пытались добиться, выдвинувшись на Город? Его полного захвата?

Само поле же не представляло собой ничего занимательного, а учитывая равнинный характер местности и отсутствие леса, неопытному человеку было абсолютно невозможно определить, где начинает и где кончается Поле Окончательного Освобождения. Единственными его вероятными границами, которые Хоуп мог определить, были река и Город.

***

Катер все ближе и ближе подбирался к Городу, словно солдат по траншее, он полз по реке к порту. И с каждым ее изгибом Город становился больше и грандиознее, постепенно занимая все поле зрения пассажиров катера, в ожидании смотрящих вперед.

Хоуп слышал некоторые разговоры. Люди делились друг с другом самыми сокровенными моментами жизни, связанными с этими бесконечно высокими зданиями, будто бы они возвращались домой после долгих лет странствий.

– Как-то раз меня выгнали из школы, – рассказывал своей спутнице невысокий мужчина в голубой рубашке и черных штанах. Через руку у него был перекинут пиджак. Спутница, как и многие женщины вокруг, была одета в легкое платьице затейливого дизайна. – А я учился в школе-интернате, далеко от дома, на другом конце города. Делать нечего, надо ехать домой. Родителям пытались дозвониться, но что-то там не выходило. Тогда я взял свои вещички и смотался. Домой сразу ехать боялся. Влетит мне, думаю. Решил погулять. Прошелся по Центральному бульвару, потом покушал в маленьком ресторанчике «Вечерний Звон», знаешь его?

– Конечно, конечно, – с умилением отозвалась его спутница.

– А я же пацаненок совсем был, все взрослые так удивлялись: мальчишка с сумками расхаживает по городу, ну я от греха и сел в ресторане. А на улице уже совсем вечер был. Посидел, покушал, кое-какие деньги-то у меня были. Потом я решил пройтись по Парку Трех Озер, погулять и посмотреть на звезды в воде. Сейчас-то я знаю, что это всего лишь отражение…

«Да что ты говоришь!», – подумал про себя Хоуп и обильно заулыбался.

– … а тогда я чего-то начитался…

«Наглотался», – продолжал забавляться Хоуп.

– … и мне казалось, будто три озера – это три совершенно иные вселенные и я смотрю на них как будто через окна.

Хоуп хотел пошутить еще, но сдержался. «Ладно, ладно, хватит. Совсем не смешные шутки у меня сегодня выходят. Пошути кто-нибудь так при мне, я не знаю, что бы о нем подумал. А самому значит можно? Эх, нетерпимость…» Но дело тут было не в остроте шутки, а скорее в хорошем настроении и его поддержании. Будучи наедине с собой, Хоуп практиковал беспричинный фееричный смех. Остроты нужно приберегать для других, а себя веселить можно и так.

– Как романтично…, – поплыла спутница.

– Так вот, когда я подошел к Озеру Счастья, я поставил все свои сумки на траву и, так как был сильно расстроен из-за отчисления и боялся, что родители на меня очень рассердятся, я прыгнул в воду. Думал, что если очень в это поверю, то попаду во вселенную сплошного счастья, где нет горестей и печалей, там я смогу сделать так, чтобы мои родители не расстраивались. А на улице-то не жарко было – вода прохладная.

«Ох, детство, детство. И трава-то была зеленее и деревья выше и вода прохладнее», – Хоуп опять залился внутренним хохотом.

– И как же ты, бедняжка, выбрался?

– Да там бродяга один спал, неподалеку. Он услышал, как в воду что-то плюхнулось. Потом рассказывал, будто сперва подумал, выкинули что-нибудь ненужное. Ну это одним людям ненужное, а ему, бродяге, может и пригодится. Вот он и пошел проверить, смотрит – а там паренек барахтается. Тут он меня и спас. Вытащил на землю, раздел, растер каким-то алкоголем своим. Вещи запасные у меня были в сумках, поэтому я тут же переоделся в сухое. Все карманные деньги я в ресторане оставил, поэтому бродяга поймал для меня таксомотор, оплатил его и отправил домой, взяв честное слово, что я не выкину какую-нибудь глупость.

– Доехал?

– Доехал.

– Родители сердились?

– Да не знаю уже. Тогда мне казалось, что очень сердились, а сейчас вспоминаю, так не отказался бы, чтобы они мне вот прямо на этом катере такую же взбучку устроили, но прошлого не вернешь… ни людей, ни событий – одни воспоминания.

«Ты только посмотри на него. Как пить дать, физиком работает».

– А бродягу ты нашел потом, отблагодарил?

– Нет. Не успел. Сначала как-то не хотелось вспоминать, а потом… когда я уже вырос, я увидел его по телевизору. Его арестовали. Громкое дело было. Он оказался одним из лидеров банды заводчиков, они тогда устроили какую-то акцию, парализовали движение в центре на несколько часов, требовали, чтобы в университете возобновили преподавание заводческого дела.

– Ничего себе, а я еще подумала, какой человек хороший тебе попался, а он возьми и окажись преступником, – спутница казалась не на шутку разочарованной, словно перед свадьбой ей сказали, что ее жених активно борется за права животных лишь потому, что на самом деле втихую на них охотится.

Мужчина пропустил ее замечание и продолжил.

– Так что видишь, как же я могу не любить наш Город, когда у меня столько с ним связано.

– А у меня была другая история, как-то раз мы всей семьей поехали в район цветов…, – начала спутница, но Хоуп встал со своего места и отошел к перилам. Тему Завода они оставили, а еще одну порцию лирики слушать ему не хотелось.