скачать книгу бесплатно
В тупике, в заторе молишь Бога:
«Помоги!» И вот тебе – дорога,
глина, грязь, но надобно шагать
напрямки в какие-то канавы
под какой-то близкий и лукавый
смех.
Давно уже страсти промчались
мордасти:
старушка к трамваю с клюкой
от напасти
к трамваю и сумочка полная – сеть,
продукты, и пуговки, пуговки – медь
в кармане пришпиленном. Вос-
поминанья.
Заполненный шкаф. Пыль мирозданья,
трясение чашек, шорох речей.
Отверзи ми двери
связкой ключей.
Тело согбенное, но горяча
ярово воску в небе свеча.
Пере-вопля перевода
много всякого народа
пробегает в уходящем
и совсем не настоящем
бритва ровненько прошла
и осталась буква «А»
где-то за.
Просто «Я»
со знаком вопроса.
Back in the USSR
Старухи в очереди жмутся,
столовая дрожит как блюдце,
к подносу тыркает поднос.
Пролился суп, но стол достойно.
Я примостился, мне довольно —
от пота, запахов зарос.
Но лето – резвая комета,
глядит как лозунг с того света,
сопит и крутится всерьез.
Я выбираюсь своевольно
к троллейбусу и – пшел! – спокойно
по шару-шарику вразнос
лечу как блюдце, как поднос.
В берете синем у крыльца
стоит товарищ без лица
и шепчет громко: «Подлецы!»
Уснула очередь за ним.
А два могучих продавца
в ответ кивают без конца
и повторяют: «Подлецы!»
И выпускают дым.
Душистый дым от сигарет.
Товарищ – да, товарищ – нет.
«В храм намедни детей носили». —
«Скользко, поди?» – «Потихонечку
шли.
Младшего, надо давно, причастили,
с старшим водицы святой испили,
просфорку съели, к кресту подошли».
«Ох, хорошо! Лишь бы в школе
не знали».
«Знают, вот горе, позавчера
отца к начальству-то вызывали,
говорили, вишь, объясняли,
а то, мол, с работы уйти пора.
И учительница, ах, я не знаю…
детей поставила, давай ругать,
о ин-кви-зиции… не понимаю…
до трех часов ведь… Бог с ней,
какая…»
«Ну что ты, что ты, мать!
Все ничего! Господь спасёт,
Пресвятая Дева покровом покроет,
святой Пантелиимон исцеление
принесёт».
Утро плотное, утро совсем
цып-цып-цып – прибегут – им мало
каша манная
духота
наступает
и растет.
Подберу слова:
«плоть» и «смерть»
наколю дрова
на крылечке присяду
«Мда, —
сосед —
то да сё —
в коммунию
(палец вниз)
собираюсь.
И не зная ни утра ни света
беспокойства весеннего для
я в вагоне сижу без сюжета
и глазею на девушек бля.
А калека подносит открытки
всяких тварей: купине хотишь?
завяжу шнурок на ботинке
потянусь и того – поспишь.
В дружественной обстановке
я шагаю по Петровке,
где аптека, где музей,
где троллейбус-бармалей.
И с веселою толпою,
с газированной водою
всё мечтаю, всё спешу,
одиночеством дышу.
Несутся школьники по кругу
вдоль по решеток и дворцов.
Я осень – тихую подругу —
спокойность синяя цветов.
Здесь пил вино, здесь целовались,
вдоль по, вдоль за – канала за
такая жизнь, такая малость,
экскурсионные глаза.
Сейчас присяду на скамейке
и – осень, Болдино – на старт.
Но нет! Прохожий в телогрейке
стоит «подвинься» тут как тут.
Ни декабрьским ледоходом
ни волненьем tete-a-tete
в передряге дальних лет
Блоком ни иль теплоходом
греет не, томит нисколько
навевает никуда
а – отчетливые строки
петербургская судьба
не чахоточный, возможно
а закрученный, затем
не сумняшеся ничтоже
между всех и – между тем
Дачи – их много – в сосновом
за Щучьим – трасса, перегоняют
коньковым
шагом мечтающего, цепляет взгляд —
компания поддатая – к Ахматовой
лыжи громкие – по шершавому —
к даче
мимо колодца – и не иначе
картошка с селедкой, водка
(Ахметьев добавит: молодка)
возле залива, да-с, культурно,
недалеко от Санкт-Петербурга
непонятно что там дальше
и как там дальше:
семью стихами не прокормить.
Возникали чувства всякие,
выходили люди важные
и читали по бумажке,
и играла всюду музыка,
развеселая такая.
Друг за другом наблюдали —
как одеты и обуты.
Улетали в небо шарики,
громко хлопали ладоши
и, казалось, все хорошие.
Молоток неугомонно,
свежесть краски – обновленье,
новых парт столпотворенье,
теплый дождик – на сентябрь.
Я – всем новый – оживленно,
класс – от шуток, и косички —
засмотрелся. «А, отличник!» —
Колька выполз как дикарь.
Чинят стенд – пошел на помощь.
Колька сбоку снова тянет,
