Всклянь

Ты чё это! Чё…

На!

На.

На.

На.

Жахнуло так, что в ушах звон, и кажется, что все подпрыгнуло, и завоняло каким-то странным дымом.

Потом очень тихо – наверное, она еще и оглохла. Врачи ведь говорили, что есть риск потери слуха, и вот что – вот теперь?

Дальше шум. Слава богу, я слышу. Нашла чему радоваться. Дальше дышал только один.

Шаги липкие, шаги к ней.

Поднял. Запах странный. Зверь.

– Тебе это. – Он что-то засунул ей в карман. – Отдай в отделении. Пусть найдут. Жива она. Приведешь. Поняла? Иди в полицию, дура. Поняла?

Потом раскрыл дверь и вытолкал в подъезд. Она обернулась. Он стоял в проеме – высокий, статный, со шрамом на лице. Плечи обвивает кобура. Достал пистолет, кивнул ей. Поднес ствол к своей голове. Раздался самый громкий звук в ее жизни.

Кристина шла по улице, и снег под ногами молчал, и сердце молчало. Она сунула руку в карман, вытащила под свет фонаря салфетку – такие лежали в кафе на столах. Внутри был палец с колечком.

Она упала. Заторопились прохожие. Отряхивали, трогали, теплые. Она рукой показала: все нормально.

– Ты что, опять? – спросил у нее мужик, которого она смутно помнила. Только борода была черная, а сейчас наполовину седая. – Ну что ты, немая, что ли?

Она кивнула.

– А ты меня слышишь?

Она покачала головой. Звуков больше не было. Все пропало.

Кажется, надо поговорить

БАБУШКА

Коля норовит ему налить, и она останавливает руку мужа – не быстро и не медленно. Уже хорош, улыбка потеплела. Ему – их внуку – рано пить и вообще лучше не знать, что это такое, неужели это так сложно, каждый раз при гостях эта немая сцена, в которой роли давно отрепетированы: Коля твердо ставит маленький бокальчик у тарелки внука, берется за винную бутылку и замирает на мгновение, ждет, словно это единственная секунда, когда ее рука прикасается к его. Она его останавливает, он ей начинает нучтотыладнотеберить, а она молча и властно ведет головой вправо-влево. И потом еще раз – вправо-влево. Бокальчик остается пустым, на его гранях свет люстры, отражения салатов. Заливное подала минуту назад. Мясо по-французски уже дает о себе знать из духовки. Дима (так он просит себя называть), а вообще Диомид (так что лучше пусть будет Дима) – парень не дурак, ее внук, ее единственный внук, и единственное, что осталось от дочери, – смотрит на тарелку вниз, долго. Его большую голову не может удержать шея. Поэтому он часто упирает взгляд в землю. Дима ни разу не спросил, где его мать, ни разу за эти три года. Но она, его бабушка, подозревает, что однажды спросит, и пока не знает, что ответить про бесконечные поиски, в которые тайно бросился Коля, ее муж, дед Димы, отец их дочери, бестолковой алкоголички, которая бросила единственного сына и умотала, видимо, с мужиком, очередным театральным пропойцей, неведомо куда.

Ей так жалко внука.

Ей не жалко дочь. Хотя, листая альбом, где дочь маленькая и любовно льнет к маме с папой, эта ее мама может и поплакать. В какой момент все это случается? В какой такой сволочной момент в жизни крохотная нежная девочка вырастает в пьяную шлюху?

Ей жалко мужа. Коля очень тяжело переживает. Поэтому ему она прощает теплую улыбку после коньяка. К тому же он военный, а военные пьют, она это хорошо усвоила.

И надо бы подумать про себя, жалко ли ей себя, но сейчас мясо по-французски сгорит, а такого стыда перед гостями не пережить. Идет на кухню, сдерживая каждый шаг, чтобы никто не подумал, что она бежит.

ДЕДУШКА

Обход.

Закрыть входную дверь. Повернуть ключ, подергать ручку.

Выглянуть в окно: цветы на месте, в палисаднике.

Кто-то повадился воровать – на букеты, на продажу, видать. Весь дом возмущался. Даже на внука думали. Идиоты. Воруют бомжи какие-нибудь, поймать при желании – раз плюнуть.

Туалет.

Зубы.

Зеркало.

Капли воды на щеках. Когда он плакал в последний раз? Да вот же, в прошлую пятницу.

Таблетки.

Пижама.

Улечься, и непонятно, что скрипит – его тело или кровать.

ДИМА

Гости разошлись, свет выключили, щель под дверью черна, ничего не слышно. Его комната – бывшая комната прабабушки, и он, укладываясь спать на раздвижной диван, постоянно думает: а прабабушка умерла здесь? На этом диване? В комнате есть еще странное спальное место, которое дедушка называет тахтой. Кажется, он привез ее из Германии, где служил несколько лет. У дедушки полно трофейных сокровищ, но они заперты в шкафу в их с бабушкой спальне. Или здесь? Здесь ведь тоже шкаф – встроенный, в ширину всей комнаты, вдоль (или вместо) стены, куда приходится смотреть, когда не можешь заснуть. Двери белые, покрашены грубой краской. Потому что застывшие капли можно разглядеть, вот почему грубой. Или правильно говорить «грубо покрашены»? Он поступил на журфак, а путается в мыслях, стыд, позор, изгнание, анафема, забвение. Журналист, пожалуй, крутое звание для человека, который всю жизнь был незаметной тенью в Туле, а потом тут, в Москве, в старших классах школы. Интересно, журналисты пишут стихи? Рэп, например.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Деятельность Meta Platforms Inc. (в том числе по реализации соцсетей Facebook и Instagram) запрещена в Российской Федерации как экстремистская.