скачать книгу бесплатно
Прокравшись тихо когда они уже начали засыпать, Омар Мейяд ловко подхватил полусонную индианку и не думавшую сопротивляться на его руках.
– Ты моя Ханум. – с нежностью произнес Омар Мейяд и ненасытно произнес в сторону Мальвази:
– Я жду вашего малейшего желания, сеньора!
Они полночи спать не давали! За толстым пологом нарочно почти рядом, девушка так невыдержанно в голос стонала, и так это было здорово, что такое есть, что у Мальвазии, признавшейся себе, шевельнулись желанные чувства, с равнодушием как к личности, но со страстью как к мужчине, решаясь и принять его предложение, и раздевшаяся догола сидя перед толстокожаным пологом, не обладала только лезвием, что бы резануть и быть там в этом…
* * *
Ввиду утреннего благодушия повелителя, нежившегося на мягком теле индианки, сбор и выступление состоялось намного позднее, чем обычно. Но еще до этого главный распорядитель Омара Мейяда по каравану послал в неподалеку лежащее селение на закупку бюрдюков, а заодно найти проводника в Бешар, что преследовало собой иную цель нежели идти вдоль хребтов с той лишь разницей что за другим проводником. Проводника нашли не без помощи некоторых других людей, и Омару Мейяду похвалившего слугу за сообразительность не было даже жаль заплатить несколько монет для надежности.
Утром по пробуждении Мальвази ждало раскаяние, она очень стыдилась своей наготы, что даже не стала принимать полное омовение, скорее одевшись. Поговорить с Ритой не было возможно так как с ней в крытой повозке ехал Омар Мейяд, по всей видимости продолжая заниматься тем же что и прежде… Ее это не интересовало, она хотела отвлечься и найти покой в езде.
Посреди гор, высоких и почти сплошь голых от леса, караван двигался по пути хорошо исхоженному и наиболее легкому в преодолении. Редко дорога взбиралась резко вверх или спадала вниз, захватывая дух от высоты. Сохранись у ней прежнее подавленное настроение, Мальвази без колебаний бросилась бы в одну из пропастей на лошади, но теперь она была слишком равнодушна ко всему, и даже к своей жизни, ее лишь заволновало то, какое ее гибель произведет удручающее впечатление на Риту. К тому же проезжая по краю дороги, за коим шел крутой спуск и обрыв, она почувствовала что ее лошадь отвернута в середину дороги, а от края ее оттеснил конник на серой лошади.
К середине дня горы стали проходить, оставаясь позади и выше, а отроги отстраняться, расчищая путь, пока наконец не открыли ровное необозримое пространство. Они выезжали на живую цветущую равнину находясь еще посреди гор. Заметно ощущался спуск и это очень влияло на ходку. Обогнув правый отрог, вышли на глубокую незаметную реку, сбегавшую с гор и уходившую до самых песков, где и пропадала. Им оставалось двигаться вдоль ее русла.
Весна в самой силе ощущалась даже в воздухе, вдыхавшемся напоенной ароматами теплынью. В этой прелести можно бы было по-настоящему забыться, если б не темные силуэты всадников, если б не знать что скоро это все кончиться, заменясь неизвестно чем? Одно это могло очернить внутреннее состояние на все время пути, но оставалось уповать на благосклонность судьбы.
С выходом на равнину, под предлогом этого, Мальвази через Риту заставили надеть чадру, легкую, прозрачную, сплетенную из конского волоса и шелка, но чуждую по одеянию. Еще эта чадра ей напоминала о скрытой угрозе – без нее не будет лошади.
Тянулись однообразные, но всегда разные виды равнины с отарами овец, прочими стадами скота, стайками диких газелей и прочей неприметной живности за исключением пожалуй что только льва, и издали дававшим сильное впечатление.
Чем дальше на юг, тем чаще, неожиданно, как из-под земли вставали группки взлохмаченных, как будто чем-то недовольных кактусов. Может быть потому что растительный покров редел, давая суглинистые прогалины, а пришельцам с Нового Света нравилась этакая почва.
Каждый новый день прибавлял все больше примет приближающейся пустоши, редела трава, становилось суше и жарче. Последнее особенно удручающее обстоятельство заставляло Мальвази все чаще проводить время под накрытием. И ей становилось жаль оставленного позади, когда еще можно было не думать о приближении чего-то неведомо ужасного и тягостного. Она считала что впереди в песках и лежит Марокко, отчего все усиливавшаяся жара олицетворялась с ждущей ее жизнью.
Наконец наступил такой момент когда Мальвази выглянула из-за полога и увидела неподалеку впереди медно-красные дюны, с которыми начиналась собственно песчаная настоящая пустыня Сахара с нетвердой зыбучей поверхностью, и редкой на растительность. Проходили последний отрезок пути, который еще можно было считать прежней степью, или если учесть насколько исчахла и поредела поверхность показывавшая обнаженные, но еще твердые участки – то и полупустыней это еще можно было назвать, но еще не пустыней, от одного предчувствия которой, Мальвази охватило тяжестное ощущение перехода из одного в другое – безвозвратно. Последние повороты колеса по рыхлой, но еще скрепленной истоптанными травами почве, после которой мягкое проваливание в песчаник… Верблюдица потащила повозку в зыбкое пространство, вызывая в Мальвази мрачную тревогу, от которой ей хотелось отрешиться, найти хоть где-нибудь успокоение. Отвернувшись и задернув полог, она упала на подушки, уткнувшись лицом и вместо того что бы расплакаться, как ей хотелось, незаметно для самой себя и быть может от упадка сил уснула…
Проснулась от тишины прекратившейся езды, характерной скрипом и громыханьем самых различных частей повозки. Впечатление от хорошего отдыха было такое: как будто она проспала неизвестно сколь много времени, но долго, с захватом ночи, во время которой осталось ощущение она просыпалась, и тут же быстро уснула. Недаром на ней поверх лежало одеяло, согревавшее холодной ночью.
Мальвази привела себя в порядок и выглянула из-за одернутого полога… Высокие стволы пальм давали тень, в тени которой из-под приземистого камня бил родник, собственно возле которого и возник типичный крохотный оазис в несколько финиковых пальм, под тенью которых возделывается еще два яруса, самый нижний на земле, а над ним различные плодоносящие деревца. Оба эти яруса пользуются одной и той же водой для полива, обильно идущей на полив пальм. В народе про финиковую пальбу говорят: «Королева пустыни» – она держит голову в огне, а ноги в воде». Финиковая пальба главный источник существования земледельцев таких небольших оазисов, она – дерево жизни дающее тень, строительный материал и конечно же финики – хлеб и деньги пустыни, которыми зачастую пользуются при купле продаже. Спелые сочные плоды дают пальмовое вино, финиковый мед, представляющий из себя густой сироп. Вяленые финики, могущие сохраняться в течении нескольких лет и называются собственно «хлебом пустыни».
Светлая тень даваемая кроной пальбы позволяет не сгореть на солнце нижнему ярусу, обыкновенно погибающему после сильной песчаной бури. В этом оазисе вся молодая поросль бахчи погибла вмиг как только караван остановился – под копытами и в зубах жаждавшей тягловой скотины. Новую тут же насадят и она наростёт. Благо для земледельца ему было заплочено за ущерб и за воду, пошедшую на водопой скоту. Найдя у хозяина клочка жизни гору кожанных мешков – бурдюков для воды, коими тот промышлял и по-видимому не плохо, без разговоров купил все что имелось. Колодец, который скапливал стекавшую из источника воду был опустошен на эти бюрдюки. Алжирские воины отдохнули и поели в тени.
Мальвази в обмякшем послесонном состоянии украдкой смотрела на пугавших ее своей темностью и чуждостью воинов, и внутренне содрогалась от мысли столкнуться с этим, затаенно радовалась тому что ее ждет не это, а самая роскошь восточной жизни, изысканность и сила могущественного мужчины. Она внутренне содрогнулась и покорилась мысли. Подняв подол платья и опустив взгляд посмотрела…
Это только и ждало ее впереди неизбежно. Позади же оставленное не так и жаль, потому что главное было не там, а где-то между. Может так даже и лучше что жизнь насильно решила за нее окунуться в это, сама бы она ни за что бы не стала… хоть всю жизнь лучше оставаясь в неопределенном положении, чем изменить идеалу. Что ж раз Создатель решил что ей лучше будет так, она поняла что как хотелось бы уже не может быть… А будет только когда-то …по воскресении душ. Значит она согласна со своим предназначением, которому безразлично предастся, отдаст все что от нее все хотят и может ее тело, тоже требующее того же, быстрее прожечь молодость, жизнь, молясь втайне, внутри себя, только своему Создателю, внешне только делая вид, что молясь как заставляют. И это даже становится хорошо что …много жен у султана или его сановника, легче будет забыться, быть с самой собой. И хорошо даже что она выбрала этот путь, вырвавшись от Амендралехо… Иначе и он бы с ней не ушел. Совсем теперь стало не жаль того, никуда бы они не смогли убежать в этой чуждой стране, только он бы погиб.
…Он конечно очень хороший, почти такой же, но вот именно это, оставаться один на один наедине с этой небольшой даже разницей представлялось невозможным. Лучше с таким другим вульгарным сователем своего, лучше с разными несколькими, представлялось ей предательством меньшим, простой безличной вынужденностью, чем с почти таким же хорошим и ловким, с которым отношения пошли завязываться невольно, в какой-то суррогативной хотя бы потребности, но чтобы хоть немножко было того. Теперь все – разрыв, как и со многим другим, со всей прежней жизнью, которая вышла на последнюю дорогу, и все в ней стало видно до самого завершения. И она уже не та, что была прежде. У нее от всего прежнего осталось только соблазнительное юное еще тело, на которое она продолжала смотреть как на единственно дорогое, что у нее еще осталось в этой жизни… и она бережливо от чужого неожиданного взгляда закрыла наготу. Все-таки у нее были ее родители, пусть не на земле, но в какой-то духовной обители они были ее родными, и Франсуа ее там дожидался… А здесь оставалось только дать бой всяким домогающимся, они у нее попляшут!
*день и ночь*
Безмолвная Сахара живет своей жизнью, своими тайнами и загадками. На гребне песчаной волны вдруг появляется юркая ящерица, замирает, будто к чему-то прислушивается, затем так же неслышно, как и появилась, исчезает, скорее всего врываясь в песок. Неповоротливых, опасных на вид варанов и гекконов можно заметить где угодно рыскающих за добычей. По волнистому склону бархана извиваясь спиралью сползает ядовитая змея, пользуясь особым способом ползанъя – касаясь только гребешков, надутой ветром, рифленой поверхности и то на очень короткое время то бы не обжечься о раскаленный песок. А кругом кажется ничего живого, только бесконечные дюны под огненно палящим солнцем, но то тут, то там, можно заметить следы пробежавшего тушканчика, пучки травы. Пустыня живет своей жизнью. Здесь говорят: «на севере семь тучек – здесь одна» – и та проходит, потому что дождей не бывает годами. Единственное как влага сходит наземь: проявляется в виде утренней росы – как результат холодных ночей, отдающих влагу из воздуха. Но самое главное что удерживает остатки полумертвой, одеревенелой растительности – это глубоко уходящие в землю к влаге корни.
Обманчиво спокойствие в пустыни, на самом деле от любого ветерка происходят изменения и подчас значительные. Как бывает за одним слоем песка, поехавшим вниз соскальзывает еще и еще новые слои, и так пока не захватиться верхушка бархана. Бархан перекочевал. Барханы-кочующие под воздействием ветров, холмы пустыни, состоящие из чистого песка, обычно красновато-бурого или золотисто-желтого цвета, а так же многих других оттенков.
Барханы и дюны, постоянно кочующие по бескрайнему песчаному океану, своеобразно похожи на замедленные волны. Но не все в пустыне приходиться на пески. Так же очень большие пространства в Сахаре приходятся на покрытую крупными обломками камня и щебня поверхность называемую хамада, или если пустыня сплошь усыпана галькой – серир.
Стоило только кончиться мягкому эргу, а каменистой хамаде начаться, как езда в повозке превратилась для Мальвази во что-то невообразимое. Она поскорее постаралась облачиться в необходимое и сесть в седло своей лошади.
Как предчувствуя это, тут как тут возле нее оказался незабвенный Омар Мейяд.
– Сеньор Мейяд, вы что нарочно выехали на камни что бы выкурить меня из моего убежища?
– Ваше сердце подсказало вам правильно. У меня сегодня с самого утра нутро горит по вам и я думаю о вас.
Малъвази пользуясь тем что никто в мире не может сейчас увидеть под паранджой показала нахалу язык.
– Только сеньор Омар! Я вас предупреждаю вы меня уже изнасиловали своими похотливыми желаниями!
И вдруг!! Приоткрыв паранджу…
– Ой вы непонятливый! Пока песок на зубах скрепит, не буду! Я у вас! Сосать!!! Хорошо все понял? – неожиданно для самой себя смелым высоким звонким голоском выпалила она.
Слабой стороной Омара Мейяда оказалось слышать подобное на слуху, и согнувшись он чуть натурально не вывалился из седла.
Если вы и впредь собираетесь заниматься со мной устной эротикой – я удаляюсь!
– Нет!… Останься! … Я покажу тебе удивительную находку, которая тебя заинтересует. Это заинтересовало любую бы женщину. – говорил он уже об отвлеченном, а сам продолжал задыхаться по прошлому, ею сказанному.
– Не понимаю что на этой пустоши можно найти такого? Тем более что бы это могло заинтересовать женщину?
Омар Мейяд хлопнул в ладоши, оборачиваясь назад, подал знак рукой приблизится, и снова взглянул на нее.
– Вы никогда не слышали о «розах пустыни»?
– Сейчас вынуждена буду слушать от одного вруна по имени Омар. Ну-ну, давайте заливайте, что вы там могли найти в этой жгучей пыли? Наверное это что-то сохлое и вздорное, что только кочевники могут называть розой, потому что им нечего больше дарить своим женщинам.
– О, нет! Такой женщине как вы я ни за что бы не решился преподнести даже просто розу, если бы эта роза не была удивительной. В нашей пустыне не так уж все мертво, что топчет ваша лошадь. Это настоящее волшебство что в выжженной земле может расцветать цветок волшебной красоты, с лепестками самых различных цветов. Если белого то намного белее снега, эмалевого оттенка. Темно-фиолетовые, бурые, карминные, бордовые, пурпурные – видеть бы вам собранную из роз пустыни оранжерею во дворце султана. Та же роза которую я подношу вам совершеннейшая редкость «роза загипсов». Взгляните на чудо…
Омар Мейяд обернулся к слуге ожидавшего его с розой и на свое удивление увидел в нем своего главного распорядителя Варлафа. Значит есть новости… Он взял из его рук в свои, укутанный в темные зеленые листы цветок на деревянистом черенке с шипами. Развернув цветок от листов Омар Мейяд протянул розу восхищенной Мальвази, и пока та разглядывала ее, не спуская с нее глаз, повернул свое ухо на Варлафа.
– Господин. Караванщики мне очень подозрительны. Как можно объяснить коня взятого ими в пустыню?
– Так же как и мы взяли.
– Через всю великую пустыню никакой дурак, умоляю простить меня за это слово, коней еще не водил. И конь у меня вызывает сильные подозрения, я видел его раньше, мой глаз наметанный. Хной коня мне не изменишь. Да и то сказать конь-то не видно по нему что бы через всю пустыню поперек прошел, больно он упитан…
В это время заговорила женщина и Омар Мейяд совершенно перестал обращать внимание на то, что Варлаф ему говорил. Затем улучшив момент обернулся к нему:
– Прикажи что бы немедленно сплели корзинку для розы
– Господин что делать с теми людьми?
– Катиться вместе с ними к шайтану!
Омар Мейяд совершенно пропустив из ушей то, о чем говорил ему Варлаф, принялся продолжать беседу с итальянкой, стараясь легко вывести оную на трогательный эротический лад.
Варлаф с хмурой старческой задумчивостью приостановил коня повернул в сторону на другую сторону от повозок и поскакал в хвост караванной процессии отдавать приказание сплести или найти корзинку, но главным образом за тем чтобы разобраться со свалившейся на его старую голову напастью: двух погонщиков трех верблюдов с одним конем, кажущиеся импровизированными и подозрительными.
Их кучка, замеченная в подзорный прибор, неизвестно почему стояла на одном месте. После они объяснили свое поведение тем что заметили большой караван раньше и решали как поступить? Пока они пребывали в такой нерешительности Омар Мейяд послал за ними погоню, которая быстро настигла их и привела. Необходимо было разузнать кто они такие и не шли ли они в такие места, где могли рассказать о том, кого и где видели? Приведенные оказались ливийцами и шли они со знаменитой сахарской солью, то бишь с того края пустыни, от Великой реки в этот край, в Марокко. С наличием соли у них было в порядке тонконатесанные пласты ее, оцениваемые обычно на вес серебра, а то и золота, завернутые и подвешенные в материи пребывали на боках верблюдов покрытые еще тюками. Тюки ничего тяжелого из себя не представляли. На Варлафа легла забота распорядиться с этими подозрительными людьми и он решил взять их пока под надзором с собой, предварительно обезоружив.
Господин Омар Мейяд из-за женщины вовсе голову потерял; в воздухе начинает твориться неладное, вокруг как почуяв появились какие-то люди, ему же нужна корзинка! Мало того оставил людей выкапывать и выдергивать корни растения. Варлаф еще подумал что с корзинкой нужно будет появиться своевременно, когда погода даст знать, что бы не попасть под гнев.
В это же время Омар Мейяд домогался до цели своих желаний самым откровенным образом, одновременно пустив коня так близко к ней, что касался Мальвази коленом и голенью. Девушка старалась отстраниться, но выслушивая пошлейшие притязания, постоянно заставлявшие ее думать об этом, она вместо того что бы дергать правой ручкой за повод, левой слабо отстраняла его ногу. Ей нравилось играться с этим сильным грозным мужчиной в то, что он трогательно ее упрашивал, часто произнося это поддевное слово, выражающее для нее делать в себя, к чему она склонялась и только паранджа, люди вокруг, и сама игра в эротику, желание продолжать, защищали Мальвази, не давая пасть низко. Так женщины делают и добиваются что хотят. И так доигрываются до определенного завершения, приводимого природой женской. В один прекрасный миг Мальвази почувствовала что доигралась.
– Мальвази… – задыхался Омар, – Сегодня ночью ты у меня… будешь… первый раз в жизни!…
– Не-а!… Ни за что на свете!… Этому не бывать!! Немедленно забудьте об этом!!! – звонко накричала она на него, стараясь как можно более непреклонно, но получалось согласно. Даже сама в себе она чувствовала что будет, нет ни каких внутренних сил этому сопротивляться, хоть внешне. Нет со смешком, и невозможие без содрогания думать об этом, хорошо еще получалось легко улыбаться, а то же его могло повести и при всех залезть с ней в повозку, как с Ритой. Она уже не была против того, но все-таки лучше было наслаждаться своей желанностью наяву.
– Сегодня весь день я непереставая буду думать об этом… Ты как миленькая выполнишь все что я надумаю.
– Все то что вы надумаете вам придется сделать Рите!
– Она не одаренная девица. Молчунья. Только у той что язычок хорошо подвешен, он хорошо и работает.
– Омар. Мой язычок достаточно искусен что бы избежать непрошенной встречи с вашим зачатником!
– Не сможет он ни избежать, ни даже извернуться от встречи. Я его хоть где достану, главное это все дело держать в своих руках! – рявкнул он.
– Ошибаетесь! В мире есть много еще хитростей, которых вы не везете вашему султану. И не везите, иначе за некоторые вас просто кастрируют!… У меня есть такое приспособление, что я могу крепко накрепко запереться язычком за створками зубов. Потом, я буду смеяться над вами и вы увидите что мои передние зубы и сверху, и снизу затянуты в тоненькую щелочку из крепчайшего металла, а внутри замок, который можно открыть только язычком… Только Омар, я надеюсь у вас хватит мужского великодушия признать себя проигравшим, и вы не пойдете на то, чтобы пытаться ломать и причинять мне боль?…
– Я пойду в сторону – за щечку! И после того как я «схожу» и на право и на лево, я пойду вниз. Интересно какие лабиринты вы приготовите для вашей мягонькой попочки с влагалищем, что бы вашему позору не состояться?
Мальвази тонко посмеивалась, но на последнее нравоучительно повысила голос:
– Сеньор Мейяд это естественность, это природа, а не позор!
– Любая подчиненность в том числе и половая есть унижение – ведь так, а значит и надругательство.
– Вы мужлан!
– Хорошо! Пусть будет торжество! Как там в книжках пишут: торжество мужского тела над женским… Она отдалась ему всем…
– Ну начитан!
– Нет что бы как есть писали: была выдрана во все! – во все что можно и нельзя!
– А не видите ли соизволила отдатся всем!
– Омар?!
– Этой ночью будет тебе Омар!
И ты пощады не проси
И на луну не голоси!…
…Сгораю хочу ночи с тобой! Мальвази скорей бы ночь пришла, я тебя занасилую! Ты ни сесть ни лечь на задницу не сможешь! После-то тебе особой разницы не будет торжествовали над тобой или ебали, брать в рот или только защеку!
– Речист…! Вот только замечено за такими речистыми, часто они лишь на слова удальцы. А коснется дела, с ними можно будет поладить. Если я вам предложу удовольствие намного превосходящее по силе оргазм, потому что оргазм всего минута, а то удовольствие будет долгим – вы оставите меня в покое?
– Милочка, удовольствия большего чем оргазм быть не может.
– Согласна с вами, спорить не буду, я не о том.
– О чем тогда вообще можно говорить, как не об этом? Что может быть удовольствием большим чем оргазм? Что может быть удовольственнее чем шестнадцать или даже двадцать оргазмов, которые вы мне доставите за эту ночь?.
– О-оо! – оделила вниманием сказанное и тонко рассмешилась, – Шестнадцать или даже двадцать минут, это всего шестнадцать или двадцать минут. Я говорю об оргазме длиной в день, даже в несколько дней!
– А-аа! – издал гортанный звук Омар Мейяд недоуменно возрившись на…
– Женщина, что ты говоришь!!! – вскричал он восторженно для самого себя кажется видя личико сумасводницы через край паранджи, за который она сейчас закрылась, так как почувствовала в себе что от возбуждения не может даже улыбнуться. – Оргазм чувствовать целыми днями?! – Лучше всяких женщин будет! Тогда конечно ты сможешь спать спокойно. Но если…
– Вот вы как легко отказались от того чем грозились!
– Но если это окажется химерой, тогда в наказание я заставлю тебя заняться моим задом! Ха-ха-а-а!
Мальвази, резко одернув край паранджи, с гримасской шикая высунула язык. Оставила улыбчивое личико наполовину незакрытым.
– Ну, что ж за свои охальности ты достоин сильнейшего наказания!
– А-а-а!
– Нужно маленькое золотое колечко. Нет колечко не подойдет… Звено от цепочки. Хорошо подойдут шары. Желательно золотые, можно серебряные. Затем надрочите свой зачатник в положение стоя, возьмите шарик и засуньте глубоко в отверстие головки. Потом костяной палочкой запихните шарик в самую глубь не знаю куда у вас там? Когда почувствуете что дальше некуда, пихайте второй шар. Сможешь шестнадцать – хорошо, двадцать еще лучше. И вечное блаженство!
– Я понимаю в чем кроется наказание – сделать запор моему мужскому достоинству, Хитрая лиса – твое место под задом!
– Не-е-е-т! – запротестовала Мальвази. – Испробуй сначала, потом суди. Эти шарики можно легко будет выкатить обратно рукой. – Я знаю можно даже заливать парафин… А-а, трус! Что с тобой говорить. – отвернулась она.
– Я не трус, но я боюсь! Ну их к шайтану такие блаженства. Такая в самом деле накажет.
– Нет, ничего ты не понимаешь! Плохого ничего не будет. Просто ты с женщинами обниматься только сможешь и дальше никуда не полезешь.
– И откуда это у тебя только?
– Я такое знаю! Держись! – сделала она движение обоими руками назад, – Ну же решайся, будешь делать, а то мне на тебя противно смотреть становиться.
– Ах ты зараза! Я тебе решусь! Сама мне все как надо и сделаешь.
– Найди шарики…
– И сама, и найдешь
– У-у вредина! – задернула край паранджи Мальвази которую не устраивала перспектива возиться с его членом; затем немного погодя:
– … Как душно, еще не лето… а так знойно.
