Двенадцать – это слишком!

Стою перед зеркалом и не могу отвести взгляд. Это я и не я. И дело даже не в том, что похожа на маму, я ее почти не помню, а в том, какой взрослой выгляжу. Даже взгляд другой.

Платье, к счастью, не очень выбивается из современных канонов моды. Рукава чуть не такие, но это я подошью за полчаса, главное, что село хорошо. Хотя, конечно, очень странные представления у людей, что такое – хорошо село. Когда я смотрю в зеркало, я вижу обычное бальное платье, но по ощущениям, как будто я верх надеть забыла! Грудь, как голая. Хорошо еще, что у меня хоть она есть, и не придется, как некоторым девушкам, подшивать в лиф вату.

Чтобы лишний раз не ругаться с мачехой, платье убираю в коробку с книгами, когда спускаюсь.

– Где пальто, Дарина? – постукивая ногой, на лестнице стоит мачеха.

 Вот тьма, про них-то я совсем забыла!

– Простите, матушка, сейчас принесу.

– Так и знала, что опять зачитаешься и забудешь про дела! Сколько раз тебе говорить, что приличные девушки не портят глаза, просиживая над выдуманными историями. А пыли-то сколько. Закончишь с пальто и приберись тут.

 Я бы, конечно, могла рассказать мачехе, что ее любимая Алесса прячет под подушкой книгу, но не стану. Пожалуй, это единственное, в чем сводная сестра вызывала у меня если не симпатию, то понимание и чувство хоть какого-то родства. Особенно когда я обнаружила, что у нее там не сопливый роман про сиротку, которую все обижают, а настоящее приключение с рыцарями, магами и драконами.

 Остаток дня пролетел как миг. Мыслями я уже на балу! Будет ли там кто-то из братьев? Ну уж Рэй-то должен прийти. А что делать, если будет и он, и Джеймс? Подумаю об этом после, может, вообще никого не будет, а я уже настроилась. Хотя, конечно, первый бал – это всегда первый бал, хоть с братьями-чародеями, хоть нет, он пройдет великолепно.

 И вот, с красивыми локонами, в очаровательном платье цвета бирюзы с золотистой отделкой, в пусть не самых красивых, но начищенных до блеска туфельках, я спускаюсь вниз. Алесса в вечно уныло-коричневом, с косичками, будто прибитыми к голове. У меня даже шевелится что-то вроде жалости, ну что ее мачеха вечно, как пугало выряжает. Сама-то она, конечно, в бархате и шелке, с какими-то бантиками да кружевом.

– Алесса, поторопись. И накинь пальто, по вечерам уже свежо. А ты куда?

 В животе становится холодно и неуютно. Что я не учла?

– Вы же знаете, матушка, на бал, – как можно вежливее отвечаю я.

– Ах, на бал, ну поезжай, я тебе не запрещаю, – подчеркнув последние слова, говорит она, – надеюсь, ты заказала экипаж. А нет, так пройдешься пешком. Говорят, вечерние прогулки полезны для здоровья.

 И, накинув манто, выходит из дома, взяв дочь под локоток. А я стою, как дура, раскрыв рот. Потому что, конечно, никакого экипажа я не заказывала, даже не подумала. Попробую поймать извозчика, моих сбережений должно хватить.

 В этот момент во двор въезжает карета. Очень красивая карета, даже немного завидно. Я бы тоже хотела приехать на такой, а не с обычным извозчиком, который, наверняка еще будет кашлять, сморкаться и исторгать пары алкоголя. Уж не знаю почему, может, мне просто не везет с извозчиками, но другие мне не попадались.

 Мачеха бросает на меня через плечо торжествующий взгляд. С запяток прыгает лакей, подходит к дверям, как видно, чтобы открыть и помочь пассажиркам сесть.

– Простите, мадам, но этот экипаж приехал не за вами, – учтиво, но твердо говорит он.

 У меня в сердце ухает, бухает и поет. Неужели? Нет, правда?

– Госпожа Дарина?

 Возвращаю мачехе торжествующий взгляд и иду к карете. Сейчас я просто королева мира. Пусть я не могу сказать, что отомщена за все мачехины придирки, но на пути к этому.

 Из-за угла выезжает грязная карета, притормаживая у ворот.

– Мадам Брудер? – гнусаво интересуется кучер, извергая дух столь крепкий, что легко мог бы вызвать какое-нибудь пивное привидение.

– Подвезти? – вздохнув, предлагаю мачехе. Не то чтобы мне очень хотелось, но не бросать же их с этим пьянчужкой. Я, конечно, хочу избавиться от них, но все-таки не таким способом.

– Вот еще, – отрезает она и, дернув Алессу за руку, семенит к своей карете.

 Ну и проваливайте! Я им одолжение делаю, а они нос воротят. Сажусь на мягкие шелковые сиденья и только тут понимаю, что я их уже видела! За всей этой ярмаркой тщеславия я даже не подумала, откуда взялась карета. А это Джеймс прислал. Провожу рукой по мягкому шелку сидений, бархатной занавеси на окне. Какой добрый бог послал мне тогда встречу с ним? Карета трогается, и последнее, что я вижу – грустный взгляд, с которым Алесса провожает меня.

 Поездка, бал, карета – все сливает в голове, и я просто таращусь в окно, разглядывая светлячки фонарей и да легкие дымки над крышами. Осень – время костров, время проснувшихся печей и каминов. В пламени октября сгорает все плохое, все не случившееся, несбывшееся, чтобы развеяться пеплом и возродиться в следующем году с новыми силами. Интересно, мы привыкли считать октябрь месяцем милым, уютным, полным пирогов и варенья. Но ведь именно в октябре открывается дверь в иной мир. Почему я никогда об этом раньше не думала? Почему подумала сейчас?

– Госпожа Дарина, будьте любезны.

 Лакей открывает дверцу, помогает мне выйти. Мы остановились у самого начала дорожки, ведущей к дверям, она уставлена по краям свечами в стеклянных чашах, цветами и тыквами. Иду, гордо расправив плечи. Пусть я простая девчонка, что моет полы и выслушивает попреки, но сейчас я чувствую себя королевой. И если, когда откроется дверь, привратник, как в сказках, объявит: «Таинственная и прекрасная незнакомка», даже глазом не моргну. Это моя сказка.

– Госпожа Дарина Брудер, – объявляет он и стукает жезлом, чтобы никто не усомнился в его словах.

 Из открывшихся дверей на меня низвергается свет, шум, гул. Играет музыка, вальсируют пары, и огромная хрустальная люстра сияет, как солнце. Но все это великолепие меркнет, как свеча в яркий полдень. Нечто гораздо большее окутывает меня. Жаркая, щедрая сила. Я знаю, кого увижу, когда повернусь.

Глава 6. Огонь октября

– Дарина, вы прекрасно выглядите.

Мягкий, бархатистый баритон, полный внутренней силы. Как клинок в замшевых ножнах. Я знаю лишь одного человека с таким голосом.

– Джеймс, – ужасно хочется обнять, прижаться, раствориться в нем, – как я рада вас видеть. Это вы прислали карету?

– Любопытство Рэя его подвело, – отвечает он, подав мне руку и сопровождая к столу с напитками и фуршетом, – то домой не зазовешься, а то прискакал, говорит, – тобой тут юная леди интересовалась. А откуда ты ее знаешь? А кто такая? А почему да отчего.

Он смеется, качая головой. А я могу думать только о том, рассказал Рэй подробности нашего знакомства или нет. Мне он показался человеком добрым, джентльменом, но мужчины всегда мыслят немного иначе. Может, ему это показалось забавным. Я тогда сгорю со стыда. Просто вспыхну, как спичка, и все.

– Могу я вам предложить шампанское? Или, может, пунш?

– О, нет-нет, я не пью алкоголь.

– Тогда, может быть, шорли? Вот, с вишневым соком, думаю, недурственно.

– Спасибо.

На вкус, действительно, очень приятно. А пузырьки газа позволяют мне думать, что это шампанское. Во всяком случае, праздничного настроения у меня и так достаточно, а ясная голова еще никому не повредила.

– Ну а когда Рэй выведал у меня подробности нашего знакомства, – продолжает Джеймс, – он признался, что буквально вынудил вас прийти на осенний бал в обмен на три дюжины левкоев. У вас довольно затейливые запросы, то земляника, то левкои.

– Ах и не говорите, Джеймс. Это все мачеха. Она, наверное, думает, что у меня есть волшебный клубочек или какое-нибудь колечко, чтобы превращать зиму в лето и осень в весну.

– А разве вам не нравится осень?

– Вы же знаете, что нравится. Зима – строгая, суровая. Она, как и лето, бывает безжалостна. Весна нежная, но слишком уж деликатна, ее сила еще впереди. Но осень, – я мечтательно прикрываю глаза, – в ней тепло уходящего лета и запах будущего снега. Щедрость урожая и печаль умирания. Богатство цвета, текстур, но не вычурное. А еще я сегодня думала об октябре.

– Неужели? И что же вы думали? – Джеймс отставляет пустой бокал и, взяв меня под руку, выводит к танцующим. – Вы подарите мне танец, Дарина?

– Не уверена, что я так уж хорошо вальсирую, но мне будет бесконечно приятно танцевать с вами.

Мы медленно двигаемся под музыку: раз, два, три, пауза и снова, раз, два, три. Даже не нужно задумываться, что делать и куда шагать, Джеймс ведет так уверенно, но одновременно тактично, что я могу полностью расслабиться. Звучит немного пугающе, но мне кажется, что я вся в каком-то магическом поле, которое излучает этот удивительный человек. И отчасти именно он направляет сейчас мое тело. Нет, даже как будто он задает движение, а я подчиняюсь ему, как листок на волнах.

– Я думала, что мы привыкли считать октябрь месяцем уюта и гармонии. Это, конечно, так, но ведь также это месяц, открывающий двери во тьму. И закрывающий тоже. Я чувствую в этом какую-то невозможную мощь, какую-то огромную силу. И ведь при таком могуществе, он остается месяцев теплых пледов, какао и осенних костров. Вам не кажется, что в этом есть что-то чарующее?

– Вы очень тонко чувствуете. И прекрасно вальсируете, зачем вы на себя наговаривали?

– Только в ваших руках, Джеймс.

Кажется, мы сблизились даже несколько больше, чем это приличествует по этикету. Но мне это нравится. Новые странные и неизведанные чувства захлестывают меня. Всего один взгляд на декольте, и я вспыхиваю, как сухая трава. Оно мне и так кажется слишком открытым, такое чувство, будто я голая! Но вообще я чувствую, что внутри, где-то внизу живота, разгорается пламя. Пугающее, странное, новое и такое приятное. Великий свет, никогда еще в жизни мне не было так хорошо. Да, мне доводилось танцевать с приятелями, и обниматься по-дружески и даже пережить пару целомудренных поцелуев, но это все не шло ни в какое сравнение.

То ли от вальса, то ли от ощущений, но у меня кружится голова и я сама сильнее обнимаю Джеймса. Пока не просыпается острое, почти болезненное желание. Я хочу, чтобы он поцеловал меня. О боги! Поцеловал, обнял, забрал к себе и вообще делал все то, что делают с леди в романах, которые прячут под подушкой. Как стыдно, а вдруг он поймет? У меня же на лбу, наверное, все написано.

– Джеймс, – дрогнувшим голосом прошу я, – вы не против чуть освежиться. Кажется, я… Мне… Да, мне немного жарко.

– Конечно. Вы предпочитаете прогуляться по летнему саду или выйти на балкон? Говорят, на террасе есть чудесные крытые беседки, увитые поздними розами.

– Да-да, беседка будет отлично.

Прохладный воздух после жаркой залы кажется ледяным, и Джеймс набрасывает мне на плечи свой сюртук. Конечно, высокий забор защищает от ветра, но октябрь, да еще и вечером, может быть по-зимнему холодным.

– Если вы замерзли, можем вернуться.

– Давайте все-таки посмотрим, вдруг в беседках теплее? Если вам холодно, давайте я верну сюртук?

– Ради возможности побыть с вами наедине, я готов немного померзнуть.

Не нахожусь, что ответить на такую откровенность, только уже знакомое чувства внутреннего жара разгорается с новой силой.

– Вы только посмотрите, хозяева просто молодцы. Не зря Блэки считаются одними из лучших организаторов балов.

Беседка не только закрыта пологом, в ней стоит небольшая жаровня, на диванах лежат теплые пледы. Мы садимся рядом, и впервые за все время нашего знакомства на меня накатывает какая-то болезненная стеснительность. Не могу придумать, что сказать, только все больше ощущаю неловкость, так что вот-вот готова просто убежать. Чувств так много, что я не в состоянии с ними справиться.

– Мне кажется, или вы немного смущены?

– Не кажется, – чуть слышно отвечаю я, – извините, Джеймс. Мне очень приятно ваше общество. Очень, – я стараюсь вложить в это одно слово все те сложные чувства, что испытываю. – Но я боюсь повести себя неправильно. И мне так неловко.

– Дарина, вы мне доверяете?

Смотрит, чуть склонив голову, и в глазах мне чудятся искры, как от костра. Но на этот вопрос я могу ответить с уверенностью. Скажи он мне прыгнуть с горы – прыгнула бы. И не потому, что не боюсь разбиться, а потому что уверена, что он не позволит этому случиться.

– Тогда закройте глаза и, – он делает небольшую паузу, – не сердитесь.

Сердце стучит, кровь бурлит и шумит в ушах и вообще, кажется, я сейчас упаду в обморок. Думаю, я знаю, что он сделает. Неужели, он поцелует меня?

И, о да, он целует. Только не щечку, как подобает в первый раз. И даже не в губы. Я чувствую горячее дыхание и легкое касание на обнаженной части груди, выглядывающей из декольте.

Дыхание перехватывает, и я просто ничего не могу сказать, только замираю, как мошка в янтаре. Дышу крошечными вздохами, как будто боюсь позволить себе больше. Это невозможно, немыслимо!

– Джеймс, что вы? Как можно? – выдыхаю я, наконец вернув себе способность говорить. – Это так…

– Приятно? Интригующе? Возбуждающе? – предлагает свои варианты он. – Вы шокированы, ошарашены, не знаете, как реагировать, но вы ведь больше не стесняетесь, так?

Очаровательно улыбаясь, смотрит на меня своими глазами цвета крепкого чая, и я не могу в ответы не улыбнуться. Потому что Джеймс прав. Какие бы чувства ни обуревали меня, а их множество, стеснение испарилось. Нельзя стесняться взять за руку мужчину, который только что целовал твою грудь. Боги, даже сама подобная мысль обжигает. Это неприлично. Наверное, даже для мужа и жены это достаточно пикантно, а уж для недавних незнакомцев и подавно. Но почему-то я ощущаю этот жест не как нахальное посягательство на мою честь, а как… подарок?

– Пользуетесь тем, что бедную сиротку некому защитить, – шутливо отвечаю я.

– Дарина, я никогда бы не сделал то, что причинит вам вред. А немного легкости и чувственности вам точно не помешает. Хотите еще?

– А если я скажу, что да? – дерзко отвечаю я. Во всяком случае я очень хочу надеяться, что в этот момент выгляжу дерзкой и уверенной в себе. Хотя самой себе я больше напоминаю кошку, танцующую на раскаленной крыше.

– Значит, я в вас не ошибся. Знаете, ведь целомудренных леди, которые упали бы от такого в обморок, расплакались, огорчились – немало. И нецеломудренных леди, которые с радостью рванули бы корсаж, призывая к продолжению, тоже немало. Но вы таите в себе какие-то дивные, неизведанные омуты. Что в их глубинах, Дарина? Чувственность? Страсть? Но и решительность, сила? Вы очень необычная девушка, и я был бы рад, хоть сейчас привести вас в свой дом.

– Но? Ведь у вас там наверняка заготовлено какое-то важное «но»? – горько спрашиваю я.

– Не без того. Наша с братьями жизнь намного сложнее, чем кажется. До встречи с вами меня это не тяготило, но теперь я думаю о каком-то выходе. И я найду, Дарина. Только вы постарайтесь меня понять и не обижаться.

Вообще, очень хочется обидеться. Топать ножкой и хныкать. Но мне жизнь слишком рано дала понять, что это поведение не приводит ни к чему, кроме очередной оплеухи. Вряд ли, конечно, Джеймс отреагировал бы так же, как мачеха, но удовольствия нам бы это точно не принесло.

– Я доверилась вам однажды, и с тех пор ни разу не пожалела о своем решении, – отвечаю твердо, не сомневаясь. – Но я надеюсь, что все эти сложности не помешают нам видеться?

Мы сидим очень близко, касаясь друг друга боками. Но мне хочется еще ближе. Хочется объятий и ласк, того жаркого, пленительного чувства, от которого подкашиваются ноги и кружится голова.

– Дарина, знаете, есть такое выражение «аппетит приходит во время еды»? Мне кажется, я разбудил в вас голод?

– Вы еще и смеетесь!

– Разве что чуть-чуть. Поверьте, мне приходится ничуть не легче вас. Если бы я мог дать волю своему голоду, этот поцелуй показался бы вам целомудренейшим из возможных.

Что он говорит? Я даже представить не могу, о чем он! Мысли и догадки мелькают в голове, вспыхивая яркими красками и отдаваясь острыми волнами удовольствия. У меня нет слов, чтобы выразить свои чувства, и я только крепче сжимаю руку Джеймса, как будто это якорь, удерживающий меня в водах здравого смысла.

– Но кое в чем, я не намерен себе отказывать.

Целует он уверенно, не просто касается губ, а вторгается внутрь, и я раскрываюсь, чувствуя, что готова принять его. Весь мир сужается до горячей пульсации языка и губ, до жара внутри, от которого я, кажется, сейчас сгорю. К удовольствию примешивается какое-то иное ощущение. Открывшись в безусловном принятии и доверии, я впускаю его в себя. Жар становится невыносимым…

Мы будто кружимся, а вокруг пылает огонь. Я танцую под листопадом, взмываю к небу искрами осенних костров. Наливаюсь румяным поздним яблоком и оранжевой ягодой рябины на ветке, прихваченной первым морозом. Кутаюсь в теплое одеяло, наслаждаясь идущим за окном ливнем. Вдыхаю осень, взлетаю на ее руках, растворяюсь в ее поцелуях.

– Кто ты? – кричу и не слышу свой голос. – Кто ты такой? Бог?

Звенящая тишина и темнота окружают нас. Потрескивание дров в жаровне, легкий шелест полога, аромат поздних роз – все притупилось, подернутое дымкой.

– Я не ошибся в вас, Дарина, – горячо говорит Джеймс, и впервые за время нашего знакомства, он по-настоящему взволнован. – В вас таится что-то действительно волшебное. И, возможно, вы та единственная. Поймите, это не моя тайна. Но, клянусь, я расскажу вам все, как только смогу.

Мир как в тумане. Все зыбко и неустойчиво. Мысли и чувства перемешались, так что я не уверена в том, что видела и слышала. Но открывшееся мне, было чудом.

– Я верю тебе. Кем бы ты ни был. Чем бы ты ни был.

Он не отвечает, только сжимает крепко мои ладони и обнимает так, что, мне кажется, я сейчас задохнусь. И мне кажется, или действительно в этой оглушительной нечеловеческой силе проскальзывает тонкая и зовущая нота. Она будто просит меня о чем-то, что я не в силах осознать.

Глава 7. Искра во тьме

Хоть бы завтра никогда не наступило. Я согласна всю жизнь провести, замерев в этом мгновении счастья. Но вдалеке слышится удар колокола, гулкий и тугой, так что вибрация отдается в животе, будто я проглотила огромного шмеля.

– Ну вот середина осени, – говорит Джеймс с легкой печалью, – совсем скоро начнется ноябрь, а за ним придет и зима.

– Почему это тебя огорчает? – сказав однажды «ты», я больше не могу и не хочу обращаться к нему на «вы». Может, я излишне самоуверенна, но мне кажется, что мы уже достаточно близки для этого.

– Боюсь, я не смогу зимой появляться в городе так часто, как мне бы того хотелось. Впрочем, весной и летом тоже.

– Это из-за тех секретов, о которых ты не можешь говорить?

– Увы.

Джеймс молчит и смотрит на меня, а я смотрю на него. Пламя жаровни колышется от ветра и оставляет на его лице желто-красные всполохи. Смотрю, как завороженная на их танец и мне кажется, что Джеймс куда ближе к огню и ветру, чем ко мне. Но я не боюсь, кем бы он ни был.

– А я могу что-то сделать, чтобы это изменить? Чтобы ты мог быть со мной когда угодно?

– Какая очаровательная непосредственность. Боюсь, даже если бы я смог освободиться от всех обязательств, я не смог бы посвятить все свое время тебе. Да и ты сама, думаю, очень скоро бы заскучала.

В глазах его искрятся смеющиеся блики и мне кажется, что маленькие искорки оторвались от огня и поселились там. Ой, да это какая-то другая искорка. То, что мне показалось случайным бликом, на самом деле отражение. Опускаю голову и замираю от испуга и благоговения одновременно.

– Джеймс, что это? Откуда?

На тоненькой как ниточка цепочке висит самая настоящая искорка. У меня на шее! Осторожно касаюсь пальцем – махонький камешек, но сияет, как настоящий кусочек пламени.

– Поверить не могу, – качает головой Джеймс и легко касается искорки. – Дарина, ты даже не представляешь, что это. Это, – он как-то неловко улыбается, – наш поцелуй. Так иногда случается. При сильном всплеске магии возможно спонтанное зарождение артефактов.

– Это ужасно романтично, – вздыхаю я, – даже слишком. Я буду беречь его.

Даже просто пронести его домой будет непросто, да и потом придется постоянно следить, чтобы мачеха с Алессой ничего не заметили. Интересно, будет ли видно сияние через ткань? Или лучше спрятать где-то в комнате. Да что за жизнь такая, если я даже не могу спокойно оставить свою вещь, не опасаясь, что ее украдут или испортят?

– Кажется, нам пора немного потанцевать, – говорит Джеймс, встав и подав мне руку, – или, может, бокал пунша? Нельзя же весь свой первый бал просидеть в беседке.

– Вообще я не против, – искренне отвечаю и не понимаю, почему он хохочет в ответ.

– Я на тебе женюсь, поняла? Даже если мне придется сразиться с самим временем.

– Так говоришь, будто я отказываюсь, – нехотя встаю. Честно сказать, я бы предпочла еще посидеть тут.

– У нас еще будет возможность побыть наедине, когда я повезу тебя домой, – дразнящим тоном говорит Джеймс и я понимаю, что все мои тайные желания для него – открытая книга. Но, может, так и лучше? Я привыкла молчать о них, вечно таиться, потому что мои желания оборачивали против меня. Было бы здорово побыть рядом с человеком, который заглянет в глубины моей души, чтобы реализовать то, о чем я не решаюсь даже мечтать.

Но жизнь и в этот раз оказывается не слишком благосклонной. Мы выходим обнявшись, я все еще в сюртуке Джеймса, наброшенном на плечи. Чувствую, как горят щеки, от жаровни и пережитых эмоций. Холодный ветер даже приятен. Но не успеваем мы и шага сделать, как слышу за спиной шипение мачехи.

– Потаскуха! Для этого ты потащилась на бал, чтобы отдаться первому встречному под кустом?

У меня такое чувство, будто со всей дури кто-то ударил по голове железной палкой. Мир померк, и я на секунду словно умерла. Мачеха стоит красная от гнева, Алесса рядом, наоборот, белая, как простыня. На Джеймса от стыда боюсь поднять глаза, но он сам ободряюще обнимает меня и шепчет:

– Хочешь я отвезу тебя домой?

– А вы, – от страха и нервотрепки, я снова начинаю «выкать», – вы можете забрать меня к себе?

Слова даются мне большим трудом. Даже не представляю, как можно просить о таком – но прошу. Хоть подругой, хоть гостьей, хоть поломойкой. Не могу я больше жить с этой ведьмой.