скачать книгу бесплатно
– Она? – переспросил Салазар.
– А кто же еще?! Эта мерзкая тварь, лесная дрянь…
– Не думаю, что это она, – сказал доктор.
– Не думаете? В смысле «не думаете»? Да вы же сами мне рассказали, как она на вас набросилась – там, в сарае.
– Я помню, – вздохнул Салазар. – А еще я помню, что рассказал вам, как видел кого-то этой ночью. Какой-то человек сидел на той крыше.
Доктор махнул рукой, указывая направление. Одеяло упало с плеч, он не стал его поднимать.
Григер провел ладонью по лицу.
– Да, рассказали, – признал он. – Черт! Вы даже не представляете, насколько дико это звучит. Но…
Начальник станции глубоко вздохнул, и плечи его поникли.
– Она была не одна. Это многое объясняет. Мы ее забрали, но кто-то нас выследил и пришел за ней. Проклятье! Может, их тут целое семейство!
– Семейство кого? – поежился Салазар.
Григер скривил рот.
– Откуда я знаю? Это вы здесь специалист. Каких-то дикарей, одичалых психов, черт его знает… Может, это какой-то кровавый культ? В этом лесу кого только не встретишь. От хиппи-отшельников до сектантов-фанатиков. Браконьеры, самогонщики, черные лесорубы, прочий сброд. Мы тут как на войне, пусть никто этого и не замечает.
– Я… – начал доктор, но не нашелся что сказать и понуро опустил голову. Начальник станции сплюнул.
– А на войне, – сказал он, – разговор короткий. Есть ты, и есть враг, и врага нужно уничтожить. Это наша прямая обязанность, и правило здесь одно – либо ты, либо он.
– Уничтожить? – Салазар поднял взгляд. – В смысле…
– Да в прямом смысле! – рявкнул Григер и хлопнул кулаком по раскрытой ладони. – Не может тут быть никаких других смыслов!
– Это… – Салазар сглотнул. – Это противозаконно. Преступника полагается…
– Преступника? – перебил его Григер. – Нет здесь никакого преступника. Тот, кто это сделал, вообще не человек. Это дикий зверь, причем зверь бешеный. И у меня есть четкая инструкция, как поступать с бешеными животными.
И опять Салазар не нашелся что сказать. Он знал, что то, что говорит Григер, неправильно, но в глубине души прекрасно его понимал. Случившееся с Ласло… В голове не укладывалось, как такое может быть.
Доктор посмотрел на девушку-фельдшера. Она сидела на корточках спиной к стене корпуса и рыдала навзрыд. Возможно, их с молодым егерем что-то связывало? Возможно. Но доктор знал, что никогда не решится спросить об этом.
– И что вы собираетесь делать?
– То, что должен, – ответил Григер. – Выследить того, кто это сделал, и уничтожить.
Он силой ударил себя по щеке, размазав неудачливого комара, и показал Салазару ладонь с пятном крови прямо посередине.
– Вот что я собираюсь сделать, ясно?
Доктор торопливо кивнул. Григер, удовлетворенный этим, выпрямился и расправил плечи.
– Среди моих ребят хватает отличных следопытов, – сказал он, глядя на темную стену леса. – Даже не сомневайтесь, господин доктор, мы их быстро найдем.
Настоящее сокровище
Они кружили по лесной поляне – Урдак и девочка с бездонными черными глазами и черным окровавленным ртом. Кружили медленно, не останавливаясь, не спуская друг с друга глаз. Ни один не решался повернуться спиной, оба держали дистанцию.
Урдак был озадачен. Девчушка-то совсем мелкая, ему ничего не стоило наброситься на нее, свернуть ее тощую шею и впиться зубами в еще горячую плоть. Его желудок просил и умолял об этом, едкая желчь стекала струйкой с уголка рта. Но Урдак был не настолько глуп. Он видел, что девчонка не так проста, как кажется, видел ее глаза и видел ее зубы. То, как она на него смотрела… В ее взгляде не мелькнуло даже тени страха. Она, так же как и он, приценивалась, примерялась. Как бы самому не стать ее обедом!
– Вы только посмотрите, мистер Гош, – сказал Урдак. – А кто это тут у нас?
Он вытащил медведя из кармана и вытянул руку, покачивая игрушкой из стороны в сторону. Голова мистера Гоша мотнулась, якобы просто так, но Урдак-то умел понимать его послания. «Будь настороже, – сообщил ему старый друг. – Она опасна!»
Девчонка чуть замедлилась, склонила голову, и в ее глазах Урдак разглядел некое подобие интереса. Он потряс медведем перед собой, голова мистера Гоша едва не отлетела в сторону.
– Дееевочка… Ты хочешь поиграть? – проскулил Урдак. – Смотри, что у меня есть! Хочешь посмотреть поближе?
В ответ девчонка зашипела и отскочила на шаг назад. Черные глаза сверкнули. Нет… Ее так просто не возьмешь. И Урдак, склонив голову, сам отступил на полшага. Они продолжили кружить, как будто танцевали диковинный танец.
– Кто ты? – спросил Урдак. – У тебя есть имя?
Девчонка не ответила, но Урдак и не ждал ответа. Чем-то она напомнила ему черноволосую мерзавку, детеныша Матушки Ночи. Но, конечно, это не она. Слишком тощая и костлявая, с неправильными чертами лица, да еще и без одежды. Ведьма бы такого не допустила. Все, кто жил в ее доме, ели досыта и тепло одевались. И пахло от этой девочки совсем иначе – болотом и лесом, и еще свежей кровью, а вовсе не дымом и домом. Но все же, все же… Урдак вытянул шею, присматриваясь, принюхиваясь. Все же они похожи – эта девочка и глупое воронье отродье. Как если бы одна была отражением другой, но отражением в грязном, кривом, испорченном зеркале, в луже, в болотном омуте, в чужих глазах… Урдак со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. В его глазах.
– Кто ты? – снова спросил Урдак. – Я тебя знаю? Мистер Гош, мы знаем ее? Она наш друг?
Урдак знал, что ответ на этот вопрос – «нет». У него есть только один друг – мистер Гош, а других друзей нет и быть не может. Эта девочка ему совсем не друг… Но кто же? Почему он освободил ее, вместо того чтобы воспользоваться ее беззащитностью, когда была такая возможность? Почему они бежали вместе и почему она не сбежала от него? Урдак смутился, такого с ним прежде не случалось. Он никак не мог отделаться от чувства, будто знает эту девчонку, несмотря на то, что раньше они не встречались. Разве что… во сне?
– Косточки, – прошипела девочка, низко припадая к земле. – Мягкие косточки…
Ее ноздри широко раздувались, кончик длинного языка скользнул по синюшным губам, глаза сузились. Девочка беспокойно завертела головой. Отличный момент, чтобы напасть, пока она, пусть и на мгновение, потеряла бдительность. Однако Урдак не шелохнулся.
– Сла-адкие… – протянула девочка. – Близко…
Все до единой кости на лице Урдака пришли в движение – как будто перестраиваясь и меняясь местами, отчего черты стали резче и жестче. Урдак сжал мистера Гоша в кулаке так, что тот обиженно заскрипел, а затем затолкал игрушку глубоко в карман.
Где-то далеко хрустнула сухая ветка. Послышались приглушенные голоса. Ветер донес запахи пота и дыма, огня и железа, страха и крови… Урдак знал, что это значит – опасность рядом. Не всегда он был охотником. Случалось и такое, что охотились на него.
По телу прокатилась нервная дрожь. Мышцы напряглись, натянулись жилы… Он был готов кинуться в сторону, в спасительную тень лесной чащи. Туда, где он знал все тропы и где никто не сможет его выследить. Но он остался стоять на поляне, глядя на сжавшуюся девчонку.
Урдак вдруг понял, что не может ее бросить. Не может оставить ее один на один с преследователями. Отнюдь не из жалости, не из сострадания, не из симпатии… Нет – все эти «благородные» чувства ему неведомы. Урдака удержала исключительно жадность.
Ему нужна эта девчонка. Глядя в ее непроглядно-черные глаза, на спутанные космы и торчащие ребра, Урдак увидел за ними нечто совершенно иное: возможности. Не важно, кем она была, не важно, откуда взялась, даже ее имя не имело значения. Главное, что она была ключом. Его пропуском, и не куда-нибудь, а прямиком в Дом Матушки Ночи. Урдак еще не знал, как работает этот ключ, но с этим он разберется. Сейчас же важно другое: девочка – настоящее сокровище, а сокровища нужно беречь.
– Эй, ты! Держись ко мне ближе. – Урдак поправил на голове цилиндр. – Держись ближе и не отставай. Нас ждет веселый денек.
Девчонка хищно оскалилась.
Только сказки
На душе у Ивы было неспокойно. Что-то странное творилось в лесу, что-то плохое. Беспричинная тревога давила на грудь, сжимала сердце и не давала сосредоточиться даже на самых простых делах. Ива пыталась читать – буквы не складывались в слова, взялась чинить оперение на стрелах – так все испортила.
За ужином дела обстояли не лучше. Превосходный утиный суп, который приготовила Повариха, показался ей безвкусным. Пока остальные жильцы Дома Матушки Ночи ели, и нахваливали, и просили добавки, Ива скребла ложкой по дну тарелки, вылавливая бледные кружочки моркови, и откладывала их в сторону. Если бы это заметила Повариха, всем им несдобровать – Роза по-настоящему обижалась, когда ее стряпне не воздавали по заслугам.
Однако за ужином Роза и сама выглядела растерянной и подавленной. То и дело она замирала, устремив пустой взгляд на некую невидимую точку. Апофеозом ее отрешенности стало то, что она подала Некто Тощему утиное крылышко. В другой раз Повариха нипочем бы не допустила подобной бестактности. К чести человека-птицы, он не стал раздувать скандал, а молча обменялся тарелками с соседом. И этого Повариха так же не заметила.
Ива хотела спросить у Розы, что случилось, однако после ужина та улизнула и затерялась в глубинах дома. Сил же ее искать у Ивы не нашлось, тем более что не было никакой гарантии, что она ее найдет. Так уж устроен Дом Матушки, что в лабиринтах темных коридоров затеряться куда проще, чем в самой густой лесной чаще.
Ночь Ива провела в своей комнате и своей постели.
Спала она с распахнутыми настежь окнами, но это не то же самое, что спать в лесу под звездами. В лесу на нее бы набросились комары и мошки, однако к Дому Матушки Ночи они подлетать побаивались. Казалось бы, при таком раскладе, когда никто не гудит и не звенит над ухом, Ива должна спать без задних ног. Но ничего подобного. Ей было то холодно, то жарко, душно, несмотря на ветерок из раскрытого окна. Она ворочалась с боку на бок, несколько раз перекладывалась головой то к окну, то к дверям и всерьез раздумывала над тем, не пойти ли спать на крышу.
Лишь под утро Иве удалось задремать. И ей снова приснился сон про черное лесное озеро и диковинную рыбу с человеческим лицом. Снова эта рыба звала ее в бездонные глубины, и на этот раз она пела ей песню без слов. Ива ее не слышала, но ощущала каждой клеточкой своего тела – медленная тягучая мелодия текла через нее, заполняя собой все и вся. Она звучала то выше, то ниже, и ее невозможно было не слушать. Ива дрожала и металась, как птица, попавшая в силки. В итоге запуталась в простынях и оттого проснулась. За окном уже забрезжил рассвет.
Ива выбралась из постели и, шлепая босыми ногами по сырому от росы полу, подошла к окну. Лес за оградой вознесся черной стеной, укутанной белым саваном утреннего тумана. Стеной неприступной, если не знать тайных троп и ходов, но Ива их знала.
На решетке ограды дремала ворониха; в рассветной дымке ее блестящее оперенье отливало лиловым и темно-синим.
– Кра! – крикнула Ива из окна.
Ворониха вскинула голову.
– Кра! Кра! – и, сорвавшись с места, тяжело полетела в сторону леса.
Некоторое время Ива стояла, обхватив руками голые плечи и провожая птицу взглядом. Сон окончательно растворился в зыбком свете раннего утра. Но мучившее Иву беспокойство никуда не делось. Что-то неправильное творилось в лесу, что-то плохое…
При всем желании Ива не смогла бы объяснить, откуда она это знает. Да и знанием это назвать сложно, разве что предчувствием. Что-то нашептали ей деревья, что-то прошелестел на ухо ветер, туман принес неприятный мускусный запах. Эти речи невозможно понять умом, а только прочувствовать.
Что-то плохое творилось в лесу…
Не выдержав, Ива торопливо оделась и собрала все, что могло понадобиться, – лук и стрелы, а еще два ножа. Один, кортик с прямым клинком, в красивых алых ножнах, она когда-то выклянчила у лейтенанта Юстаса из Пропащего Батальона. Это был нож для битвы, на случай если в лесу ей встретится тот, с кем не избежать схватки, – волк или вепрь, а может, кто и похуже. Другой нож ей подарил крестный. Чуть изогнутый, с широким лезвием, он нужен для того, чтобы резать шкуры и потрошить добычу. Это пока что ножу доставались кролики и птицы да рыба из реки, но Ива знала, что когда-нибудь его ждет встреча с настоящим Зверем.
Она не пошла к входной двери, а вылезла прямо в окно и спустилась по тугим плетям девичьего винограда, оплетавшего стену Дома. Так и короче, и быстрее, и не нужно волноваться о том, что кто-то сможет ее остановить. Если кто и видел ее уход, так это чертополохи – мелкие мерзавчики шныряли туда-сюда по двору, прячась в густой траве. Но о них можно не беспокоиться, они не выдадут.
Ива уже почти добралась до ворот, когда за спиной пророкотал тяжелый голос:
– Эй! Куда это ты направляешься?
На крыльце дома, скрестив могучие руки на могучей груди, стояла Доброзлая Повариха и смотрела на Иву из-под насупленных бровей. Но лицо ее было нормального цвета, да и вообще – в другой своей ипостаси Роза не стала бы задавать вопросов.
– В лес. – Ива решила обойтись без подробностей.
Повариха медленно кивнула.
– Подойди сюда, – велела она, и Ива не посмела ослушаться. Она остановилась в полушаге от Розы – самое безопасное расстояние, чтобы в случае чего успеть отскочить в сторону. Ива любила Повариху, но рисковать собственной шеей не стоило.
– Ты ведь тоже это слышала? – спросила Роза, глядя поверх головы Ивы на волнующийся лес.
– Песню? Нет, не слышала… Но ее слышала Матушка. Она рассказала мне историю про птиц.
– На все-то у нее найдется история, – покачала головой Повариха. – Все сказочки да прибаутки. А я расскажу тебе другую историю…
Она смачно сплюнула себе под ноги.
– Давным-давно, – начала свой рассказ Повариха, – когда солнце было ярче, луна белее, а по земле ходили звери, каких ты никогда не видела, в деревне, что стояла на краю леса, жила одна женщина. Жила не хорошо и не плохо, был у нее муж и четверо сыновей, и женщина заботилась о них, как умела. Готовила им еду, стирала рубахи и пела песни, когда они не могли уснуть. Другой жизни та добрая женщина не знала, да и не хотела знать. Она жила, как жила ее мать, и мать ее матери, а если ты спросишь, была ли она счастлива, я скажу, что счастливее ее не было никого на свете. Муж ее был добрым человеком и никогда не обижал ее; он был хорошим охотником, и в их доме всегда было вдоволь еды. Сыновья ее выросли красивыми и сильными, и все девицы в деревне поглядывали на них украдкой, гадали, кто же кому достанется, и вздыхали по ночам…
Повариха замолчала. Ива не торопила ее, стояла молча, чуть согнувшись, и внимательно следила за тем, не начали ли бледнеть отвислые мочки ушей, не появились ли белые пятна на жилистой шее, не вздулись ли вены на сильных руках. Но ничего такого она не увидела, никаких признаков и примет надвигающейся перемены. Роза выглядела просто… усталой?
– И вот однажды, – продолжила Повариха, – шла та женщина от реки, в которой стирала рубахи для своих сыновей, и встретила Птицу, каких никогда прежде не видела. Птица сидела на трухлявом пне, большая и грязная, будто искупалась в золе и пепле, с уродливой лысой головой без единого перышка. Птица пела песню, какую женщина не слышала раньше, а ведь она знала сотню сотен разных Песен. И ей бы пройти дальше, ведь все знают, что не стоит разговаривать с незнакомыми птицами, но женщина остановилась и спросила: «Что это за песня? О чем ты поешь?»
Голос Розы зазвучал выше и резче, взгляд затуманился, плечи поникли, но она продолжала свой рассказ:
– «Я пою о том, чего ты не знаешь, – сказала черная птица. – О резне. О геноциде. О низших расах и тактике выжженной земли. О проломленных черепах и о вспоротых животах. Я пою о смерти и о том, что моим детям теперь надолго хватит еды». Ничего не поняла женщина, но слова напугали ее. «Как тебя зовут?» – спросила она лысую птицу, и та ответила: «Война». Еще больше испугалась женщина, побросала белые рубахи на красную землю и побежала в свою деревню. Да только прибежала она слишком поздно. Пролетела над деревней лысая птица и накрыла ее своими черными крыльями, а за нею пришли ее дети с огнем и железом. И пропала та деревня. Обратилась в дым, да горячий пепел, да холодную золу. Никого не осталось на пепелище. Всех забрали дети лысой птицы: и мужа той женщины, и ее сыновей, и юных девиц, что вздыхали по ночам. И я могла бы рассказать тебе, вороненок, что с ними стало, но я уже рассказала слишком много. Как увидела та женщина, что стало с ее деревней, что стало с ее мужем и с ее детьми, то переменилась она в лице и закричала страшным голосом. Бросилась она на детей лысой птицы и рвала их сильными руками. Но много их было, слишком много, когти у них были острые, а клювы крепкие, железные. Не смогла прогнать их женщина. Схватили ее дети лысой птицы и уже хотели выклевать ее горячее сердце да позабавиться. С кровью и мясом вырвалась женщина из их когтей, вырвалась и убежала в лес. И бежала, покуда у нее хватало сил… А то, куда она прибежала и кого она там встретила, – это уже совсем другая сказка.
Она замолчала и молчала так долго, что солнце успело подняться над лесом, омыло золотом острые макушки гигантских сосен и елей. Ива молчала вместе с ней. В лесу застрекотала сорока, «тинь-тинь» – запела зеленая пеночка.
– Это случилось на самом деле? – спросила Ива.
– Кто ж теперь скажет, вороненок? – вздохнула Роза. – Давно это было, слишком давно – теперь и лес совсем другой, и птицы в нем живут другие. Все это сказки, милая, только сказки.
По следу
– Они были здесь, – сказал высокий темноволосый егерь с татуировками на шее. Салазар не запомнил его имени. – Самое большее – пару часов назад.
До того парень почти четверть часа ползал по лесной поляне, разглядывая каждую травинку, каждую былинку. В какой-то момент Салазар решил, что сейчас егерь начнет нюхать землю, но до этого не дошло. Сам доктор не видел вообще никаких следов того, что на поляне кто-то побывал. Но куда ему…
Салазар не понимал, зачем он вызвался в этот поход. И не просто вызвался, так еще и настоял на своем решении. Он же не следопыт и не охотник, от него в лесу никакой пользы. Лишь путается зря под ногами. Но остаться на станции доктор не смог. От одного взгляда на ряды щитовых корпусов его начинало лихорадить. Потому-то он и натирал мозоли в мокрых башмаках, топая за Григером и его людьми по узким тропам. Потому-то он и делал вид, что не замечает злых, презрительных и даже исполненных ненависти взглядов, которые бросали в его сторону егеря. Доктор не сомневался, что некоторые из них винят его в случившемся с Ласло. Да он и сам так думал. Если бы он той ночью не стал отходить от корпуса, если бы по-настоящему обратил внимание на сорванный замок, если бы поднял тревогу сразу, как заметил фигуру на крыше… Бесконечное «если» – худший из всех кругов ада, и жить ему в этом аду до конца своих дней. Его решение пойти с егерями не более чем жалкая попытка погасить пламя вины.
– Сколько их? – спросил Григер, поправляя на плече ремень охотничьего карабина. Из всего отряда только Салазар был без оружия.
Татуированный егерь мотнул головой.
– Двое, мужчина и ребенок. Они тут были довольно долго, то ли танцы какие танцевали, то ли пытались запутать следы…
– Танцы! – Григер в раздражении пнул какую-то кочку, ошметки мха полетели во все стороны.
– Петляли как зайцы, капитан. – Егерь выпрямился и махнул рукой. – Потом они направились туда. Если поторопимся…
Он бросил многозначительный взгляд на Салазара, но доктор притворился, что ничего не заметил. Конечно, именно он всех и задерживает, не будь его, егеря давно бы настигли добычу. Он расправил плечи, но у егеря это вызвало лишь злую усмешку.
– Тогда пошли. – Григер перехватил карабин поудобнее. – Нечего лясы точить.
Татуированный уверенно зашагал к деревьям. За ним двинулся Григер, а следом потянулись и остальные егеря. Салазар замыкал цепочку, держась на виду, но на некотором расстоянии. Все же он был чужаком – как среди этих людей, так и в этом лесу.
Эх… Дорого бы он отдал за возможность очутиться сейчас в своем кабинете, в своем любимом кожаном кресле, среди книг и скучных бумаг, в городе с его привычными запахами асфальта и выхлопных газов! Что бы там ни говорили об облагораживающем влиянии природы на человека и о том, что, для того чтобы достичь гармонии, люди должны выйти из четырех стен навстречу миру, – это же полная чушь! Выйти в мир, конечно. В мир, который только и ждет, как бы тебя сожрать? В конце концов, люди не просто так строили свои стены. Кто там сказал, что лес – это ад на земле? Салазар не помнил, но обеими руками был готов подписаться под этой максимой.
Лес давил на него всей своей зеленой массой. Все здесь было неправильным, даже свет, пробивающийся сквозь густую листву. Свет, в котором смешались темное золото и свежая зелень, мягкий, плотный и маслянистый. Наверняка какой-нибудь художник пришел бы от него в неописуемый восторг. Но Салазар в жизни не брал в руки краски и кисти и, честно говоря, не собирался и начинать. Его этот свет раздражал и даже пугал. В какой-то момент ему стало казаться, будто он очутился глубоко под водой и того и гляди из-за ближайшего дерева выплывет косяк серебристых рыбок.
Даже время здесь подчинялось своим законам. Секунды и минуты то растягивались, то сжимались без какой-либо логики и смысла. Порой Салазару казалось, что прошло не меньше получаса, но стоило тайком взглянуть на часы, и выяснялось, что миновало всего десять минут. Или же наоборот – пять минут по ощущениям на деле превращались в пятнадцать или двадцать. Без толку пытаться считать шаги или искать иные ориентиры, все равно он постоянно сбивался. Салазар чувствовал себя потерянным и одиноким. И он вполне допускал, что когда они выберутся из этого леса – если, конечно, выберутся, – то окажется, что снаружи прошло десять, а то и целых сто лет. Как в тех сказочных историях, которые он читал в детстве, о пленниках Волшебной Страны… Салазар терпеть не мог сказки.
