скачать книгу бесплатно
Зимняя рябина
Вера Александровна Колочкова
Секреты женского счастья
Аня Снегирева работает учительницей русского языка и литературы в маленьком поселке. Она ухаживает за больной мамой и в целом живет как все – уже и не надеется встретить настоящую любовь, про которую пишут в книгах. И только случившаяся трагедия переворачивает ее устоявшуюся жизнь с ног на голову. Две судьбы сплетаются в одну, чтобы вновь разойтись – возможно, уже навсегда. Смогут ли они преодолеть все трудности и встретиться вновь?
Вера Колочкова
Зимняя рябина
© Колочкова В., текст, 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
* * *
В мире, где всяк
Сгорблен и взмылен,
Знаю – один
Мне равносилен.
В мире, где столь
Явно хощем,
Знаю – один
Мне равномощен.
В мире, где все —
Плесень и плющ,
Знаю: один
Ты равносущ
Мне…
М. И. Цветаева «В мире, где всяк…»
Глава I
Трудный был сегодня день. Но разве бывают легкими дни при такой эмоциональной нагрузке? Никто ж не станет спорить, что хлеб учительский нынче не сладок. Ой, не сладок… И даже горьким бывает и вообще несъедобным. И все равно его пробуешь на вкус каждый день… Как бы там ни было. Иногда хочется обратно выплюнуть, а нельзя…
Аня вздохнула, поежилась от холодного ноябрьского ветра, прибавила шагу – не подхватить бы простуду, не дай бог. С утра вроде солнце вовсю светило, а к вечеру такая противная снежно-дождевая хмарь образовалась, сыплет с неба это безобразие на голову и сыплет… Вон, куртка уже промокла совсем. Говорила ведь мама: «Надень теплое пальто с капюшоном, к вечеру погода испортится!» Зря она ее не послушала. Зря. Мама все погодные капризы сразу на себе чувствует и всегда точные прогнозы дает. Мои, говорит, ноги, доченька, лучше любого барометра работают, никогда не обманут. Опять болели всю ночь… Вот же странно, а? Ноги у мамы давно уже не ходят, а к непогоде исправно болят… Она даже у врачей спрашивала – может, мамина обездвиженность не так уж и безнадежна? Но они ей объяснили, что это не настоящая боль, а так называемый синдром фантомной боли. Не ждите, мол, ваша мама уже не встанет на ноги. Инсульт и преклонный возраст сделали свое дело, надо смириться.
Какое слово трагическое – преклонный… То ли надо преклоняться перед этим возрастом, то ли он сам вынужден перед жизнью преклоняться. И не поймешь…
Из бело-дождевой хмари вынырнула подвижная фигурка, знакомый голосок прозвенел испуганно:
– Ой, Анна Пална… Здрасьте…
– Снегирев! Сережа! А ну погоди… Да постой же, кому говорю, слышишь?
– Что, Анна Пална? Я тороплюсь вообще-то… Мамка в магазин за хлебом послала…
– Ты почему сегодня в школе не был, Снегирев?
– Так я это… Приболел я… Мамка сказала – дома посиди… А я мамку вообще-то слушаюсь, как она говорит, так и делаю.
– И потому мама тебя по такой погоде в магазин отправила, да? Нечаянно вдруг приболевшего?
– Ну да… А чего такого-то? Нельзя, что ли?
– Опять врешь, Снегирев? Я ж знаю, почему ты сегодня в школу не пошел. Твой девятый «Б» сегодня сочинение по «Войне и миру» писал… Я правильно тебя поняла, да, Снегирев?
– Ну… Как бы это сказать…
– Прямо сказать, Снегирев.
– Ну… Вы сами подумайте, Анна Пална… Зачем мне еще одна двойка за сочинение, а? Вы ж мне и так за первую четверть двойку вывели… Я что, виноват, что у меня эти ваши сочинения не получаются? Не мое это, Анна Пална. Не мое. Не умею я словами всякими фигурять, все эти ваши Болконские с Безуховыми мне до лампочки. Неинтересно мне это, понимаете? А если нормальному человеку что-то неинтересно, то это у него и не получается. Что тут непонятного, Анна Пална?
– Очень жаль, что тебе неинтересно… Ты ведь сейчас и в мой огород кинул камушек, Снегирев. Стало быть, это я плохо тебя научила, не привила интерес к литературе.
– Да не… Вы хорошая учительница, вас ребята уважают, вы не думайте. Особенно девчонки, ага. Им ведь это ближе, чтобы уметь красиво слова складывать. А пацанам… Пацанам не пристало как-то… Интересу нет, я ж говорю…
– Просто читать надо больше, Снегирев, развивать себя. Вот какую книгу ты сейчас читаешь, скажи?
– Да некогда мне книжки читать, дел по хозяйству много. Да и надо мамке помочь… Мамка вон книг тоже не читает, и ничего, живет как-то. И я проживу.
– Да, проживешь, конечно. Но смотря как проживешь…
– Это вы сейчас про богатый духовный мир станете мне говорить, правильно?
– А что за ирония в голосе, Сережа? Обидно даже за тебя, правда… Ведь ты не глупый мальчик, ты можешь… Да ты только попробуй, начни читать, и я уверяю тебя – обязательно увлечешься! И тогда интерес появится, понимаешь?
– Да не, не появится… Что я, себя не знаю? Я лучше пойду, ладно, Анна Пална? Холодно сегодня… А в школу я завтра приду и сочинение готовое принесу, обещаю.
– Да знаю, какое ты мне принесешь сочинение… Из интернета сворованное… А ребята сегодня сами писали, между прочим. Головой думали. Никто ниоткуда не списывал.
– Ага… И вы опять кучу двоек наставите, я ж знаю. Не, Анна Пална, я на такое не подписываюсь… Не…
– А если я твою мать в школу вызову, Снегирев? Это лучше будет?
– Да вызывайте на здоровье, мне разве жалко? Что я, мамку свою не знаю? Придет домой, проорется. И все. Потом поплачет еще, конечно… Про отца вспомнит, который нас бросил… Хотя какая связь, казалось бы, да? Где тот Болконский и где мой отец, которого я уж три года не видел? А у мамки вечно так… Если меня ругают, сразу отец виноват… Ладно, я побегу, Анна Пална, замерз совсем!
Снегирев шустро кинулся прочь, и она только руками развела – ну как, как с ним еще разговаривать? И ведь относительно матери прав, стервец… Никак она на него повлиять не может. Да и никто не может, если на то пошло. Вот и получается, что она свой учительский хлеб не отрабатывает. И не ее это вина, наверное… Просто время сейчас такое. Прежние учебные заповеди отвергаются, а новые еще не изобретены. И милые сердцу литературные образы тоже заменить пока некем. Да и вряд ли можно будет их заменить… Но кто его знает, кто знает! Может, в школах будущего и станут вместо образа Пьера Безухова подвиги Гарри Поттера анализировать? Не приведи господь, конечно…
А непогода-то закончилась, кажется! Как-то враз взяла и закончилась. И даже хляби небесные чуть раздвинулись, впустили на мокрую землю робкий солнечный луч. И красиво-то как кругом… Снег на ветках деревьев еще не успел растаять, стоят они в белом дыму, будто сами обмерли от восторга – смотрите скорее, любуйтесь, пока эта красота вниз не стекла… Особенно вот большая береза хороша. Только поэта Есенина сейчас и не хватает, он бы уж точно воспел… У него это очень лихо получалось!
А что? И впрямь… Чем уральский поселок под названием Снегири хуже рязанского села Константиново? Очень даже хороший поселок, большой, людный. И название свое оправдывает – снегири в нем зимой и правда хозяйничают. И людей по фамилии Снегиревы здесь много, можно сказать, половина поселка – одни Снегиревы. И она тоже в девичестве Снегиревой была…
Да уж, была. Как давно это было – вспомнить страшно. Бегала в школу Аня Снегирева, росла на воле, потом в город уехала, замуж вышла. Была Снегирева, стала Воробьева. Потом в родной поселок пришлось вернуться волею судеб… Но про эту «волю судеб» лучше сейчас не думать – чего о ней думать-то? Лучше домой поспешать, там мама одна… Уже заждалась ее, наверное.
Прибавила шагу, перехватила из руки в руку сумку с тетрадками. Сегодня весь вечер придется сидеть, сочинения девятого «Б» проверять. То еще скорбное занятие, между прочим. И надо бы воздуха холодного-вкусного вдохнуть напоследок! Сейчас в свой переулок войдет и уже дома почти…
Открыла калитку и застыла на месте, не учуяв привычного движения со стороны собачьей будки. Никогда не бывало такого, чтобы Милорд радостно не приветствовал ее, не мчался навстречу, громыхая тяжелой цепью. Господи, да что с ним случилось? Аж сердце зашлось нехорошим предчувствием.
Подошла к будке, позвала тихо:
– Милорд… Дорогой мой… Ты чего там сидишь? Заболел, что ли? Ну же, выгляни, я хоть посмотрю на тебя…
Голос прозвучал жалко, почти с дрожью. Да и впрямь – страшно было подумать, что с Милордом что-то может случиться. Он ведь старый уже, давно свою службу собачью отслужил. А все равно страшно! Привыкла уже, что Милорд ее встречает всегда. А если встречает, жизнь вроде как в том же ритме идет. Все по заведенному порядку…
– Милорд… Ну же, покажись! Не пугай меня, а?
Чуть не заплакала, ей-богу. И Милорд, наверное, эту потенциальную слезливость в ее голосе учуял, выбрался из будки с трудом, глянул грустно – чего, мол, беспокоишь зазря? Не видишь, мне худо совсем?
– Живой… Ты живой, мой милый… Как хорошо… Чего ты пугаешь меня, а?
Села на запорошенное снегом крыльцо, и Милорд приковылял тут же, устроился рядом, положил голову ей на колени. И заскулил тихо и виновато – прости, хозяйка, прости… Видишь, мол, ослаб я совсем. Не могу больше… Вышел мой собачий век, прости…
– Ты что, помирать собрался, бессовестный? – проворчала нарочито недовольно, оглаживая собачью большую голову. – Не надо этого, милый, не надо… Как же я без тебя буду, сам подумай? Зайду во двор, и никто мне навстречу не выбежит… Да и как я маме скажу, если помрешь? Она ж горевать будет, сам знаешь… Начнет еще всякие аналогии проводить, что и ей тоже пора… В последнее время она знаешь как часто говорит об этом? Я уж придумать не могу, как эти разговоры в сторону уводить! Так что нет у тебя права помирать, дорогой Милорд, имей это в виду. Слышь меня? Понимаешь?
Милорд опять заскулил жалобно, и пришлось ругнуть себя за столь жестокое проявление эгоизма к бедному псу. Он и без того из последних сил из своей будки выкарабкался… А она ему – не смей, права не имеешь!
Вздохнула, предложила участливо:
– Сосиску будешь, Милорд? Я в магазин по пути заходила, сосиски телячьи купила… Сейчас тебя угощу…
Милорд поднял одно ухо, склонил голову чуть набок. Ага, вот оно, волшебное жизненное лекарство – сосиска! А лучше две или три… Давай, хозяйка, потроши свою продуктовую котомку, если обещала! Может, у тебя там еще что-то вкусненькое завалялось?
Клацнул зубами – сосиска тут же исчезла в пасти. Потом еще одна. И еще…
– Ну все, хватит! Думаешь, у меня их много, что ли? Погоди, скоро я тебе поесть вынесу… Ну что, легче тебе стало, Милорд?
Пес поднялся на ноги, встряхнулся, глянул на хозяйку преданно – все в порядке, мол, поживу еще, не бойся!
– Ну вот и хорошо… – улыбнулась она ему грустно. – Молодец, Милорд… Служи… А я пойду, ладно? Там мама одна… Заждалась уже меня, наверное!
Мама сидела на постели, смотрела в окно. И сердце сжалось нехорошим предчувствием, как давеча у калитки, и пришлось быстренько загнать это предчувствие внутрь, проговорить бодренько:
– Ты чего лампу не включила, мам? Темно ведь… И телевизор не включила…
– Да ну… – тихо откликнулась мама, продолжая смотреть в окно. – Надоел уж мне этот телевизор… Вроде и жизнь показывают, а присмотришься – все суета. А за суетой и жизни не видно. Надоел… А без телевизора я сижу и сижу, сумерничаю, мысли всякие в голове перебираю…
– Какие мысли, мам?
– Да всякие, Нюрочка, всякие. Ноги мои давно не ходят, зато мыслей в голове много бродит. А раньше как-то наоборот было, знаешь… Чем больше беготни, тем меньше мыслей… Я вот думаю, помру я скоро, Нюрочка. Готовиться надо, пришла пора.
– Да ну тебя, мам! – отмахнулась она в сердцах, быстро проходя с сумкой на кухоньку. – Перестань, ради бога, и слышать этого не хочу!
А самой страшно стало. Поверила вдруг – мама сейчас не капризничает. Она вообще не была капризной, сносила свою обездвиженность на удивление спокойно, будто приняла ее как данность. Но вот сейчас… Показалось, что голос у мамы какой-то особенный. И что не надо отмахиваться сердито, а надо просто услышать ее и понять. Как бы страшно ни было, а надо услышать…
И еще… Это ж редкий случай был, чтобы она ее Нюрочкой называла. Знала, что ей ужасно не нравится это имя с детства. Как она сердилась на маму тогда за эту «Нюрочку»!
– Не называй меня так, не называй, сто раз уже просила! И без того девчонки в школе дразнятся!
– Да как они на тебя дразнятся? Отчего?
– А сама не понимаешь, что ли? Так и дразнятся, что Нюркой зовут!
– И что? – пожимала мама плечами в недоумении. – Вполне нормальное имя… Да у нас полдеревни, помню, этих Нюрочек было. И ничего…
– Ага! Полдеревни Нюрочек-дурочек!
– Да отчего же дурочек-то? Все девки были красивые, справные, кровь с молоком! Ни одной дурочки промеж них не водилось!
– Ну мам… Ну я же прошу тебя, правда… Не называй меня так, пожалуйста! У меня же нормальное имя есть – просто Аня…
– Ладно, ладно, не буду. Коль не хочешь, так и не буду.
– Обещаешь?
– Обещаю, ладно…
Мама и впрямь будто забыла про «Нюрочку», очень редко ее так называла, в особых случаях. Помнится, когда она объявила, что замуж выходит, мама всплеснула руками и проговорила тихо:
– Ой, Нюрочка… Только не ошибись смотри… Тот ли человек твой Ромка, не знаю… Хотя и отговаривать не буду – тебе с ним жить, а не мне…
Права была мама, теперь-то она это понимает. Не тот человек он. Жизнь сама показала – не тот… А Нюрочка получилась дурочкой – поверила.
И сейчас вдруг у мамы эта «Нюрочка» наружу всплыла. Не к добру… И все равно – не надо отчаиваться, надо бы постараться обойти все предчувствия стороной. Да мало ли что могло прийти маме в голову! Может, день сегодня такой неудачный! Надо поскорее его пережить, вот и все!
– Мам, сейчас ужинать будем, ты ж голодная, наверное! – произнесла бодро и громко, выкладывая продукты из пакета на кухонный стол. – Я сегодня зарплату получила, в магазин зашла, вкусненького купила! Слышишь меня, мам?
– Да слышу, слышу… – слабо откликнулась мама. – Зарплату, говоришь, получила? Ну, понятно… Стало быть, Матвейку пора в гости ждать…
Конечно, она уловила грустную иронию в голосе мамы. Мол, сынок твой только тогда приезжает, когда у мамки деньги есть. Да, все так… А с другой стороны – какой может быть спрос с Матвея, парень только-только институт окончил, еще не успел по-настоящему на ноги встать! Да и она сама ему помощь всегда предлагает… Матвей на этой помощи особо и не настаивает. Да и кто ему поможет, кроме матери? Отец, что ли? Как же, дождешься от него…
Подумала о бывшем муже, и настроение враз испортилось. Хотя его и не было особо, того настроения. А ведь каких-то три года назад все по-другому было! Все, все по-другому…
Три года назад они приезжали к маме в Снегири дружной семьей – она, Ромочка и сынок Матвейка. Ромочка тогда ее мужем был, а Матвей на третьем курсе политехнического учился. И мужа она называла только так – Ромочка. А отчего ж не называть ласково, если у них все хорошо было? Жили, сами себе радовались. Квартира в городе есть – Ромочке от бабушки в наследство досталась, машину хорошую купили, зарабатывали оба неплохо… Она в школе свой предмет вела, Ромочка у друга в бизнесе подвизался. И мамин дом в Снегирях они своей дачей считали, да и сама мама всегда говорила – это теперь ваша дача, распоряжайтесь тут как хотите. Можете второй этаж пристроить, можете на участке новый дом возвести… Участок большой, места хватит. Ромочка, помнится, так и собирался сделать, уже планы рисовал на бумаге, интерьер нового дачного дома придумывал. Увлекся, глаза горели, новые идеи из него косяком так и перли…
А потом все прекратилось враз. Вся их налаженная счастливая жизнь прахом пошла. Аккурат в тот самый вечер и начала рассыпаться, когда им позвонила соседка из Снегирей и сообщила печальную новость – у мамы инсульт…
Они тогда сразу помчались в Снегири на машине, и Ромочка всю дорогу интересовался осторожно, что это за болезнь такая, инсульт, и чем для человека может обернуться. А она только плакала и отмахивалась от его вопросов – откуда, мол, я знаю! Я и сама ничего не знаю, я за маму боюсь… Вот приедем сейчас в больницу, и нам все скажут…
В больнице им ничего хорошего не сказали. Ничем не утешили. Оказывается, мама долго одна пролежала, пока ее соседка не обнаружила. И как дальше будет – можно только гадать. У каждого организма свои возможности…
Возможности маминого организма были вполне типичными для инсульта – возрастной интеллект сохранился, а ноги отказались функционировать напрочь. И тогда, как в таких случаях водится, встал перед ними неразрешимый вопрос – что делать, как быть? Ведь надо же что-то делать… Маму одну в доме не оставишь, и на чужого нанятого человека ее бросать не хочется, совесть дочерняя не позволит… Хотя у Ромочки относительно ее дочерней совести свои соображения были:
– Ну почему нельзя ту же соседку нанять, Ань, я не понимаю? Пусть приходит три раза в день, кормит ее, горшки выносит…
Последние слова Ромочка произнес так брезгливо, что и сам содрогнулся слегка. А ее эта брезгливость вывела из себя, аж задохнулась от возмущения:
