скачать книгу бесплатно
– Нет. Вы все оплатили согласно договору. Решение получите через десять дней. До свидания, всего вам доброго…
– Постойте! Постойте, не уходите… А может, мы с вами посидим где-нибудь? Отметим, так сказать, мою маленькую победу?
– Ну, судя по сумме неустойки, не такую и маленькую…
– Ой, да что вы! Знаете, сколько у этого козла денег? Это для него и не сумма вовсе! Так что, отметим?
– Нет, спасибо. Я занята.
– Что ж, жаль… А может, все-таки?..
– Нет, спасибо.
– Ну, Софья Андреевна, прошу вас. Я же просто так не отстану. Здесь недалеко такое шикарное кафе есть! Да и время как раз обеденное…
«Вот привязалась! – с досадой подумала Соня. – Что ей, отметить не с кем? И хамить не хочется, репутацию себе портить».
Хорошая репутация для адвоката – важная составляющая его хлеба насущного. Это уж драгоценный Самуил Яковлевич давно Соне втолковал. Вежливость, вежливость и еще раз вежливость! Не панибратское общение, но теплая вежливость! Умей кожей чувствовать грань, умей распрощаться с клиентом так, чтобы в трудную минуту он снова про тебя вспомнил!
Спасением заверещал телефон в нагрудном кармане пиджака. Ага, Ленка звонит, любимая подруга. Но прилипчивой истице совсем не обязательно знать, что это подруга. Можно сделать страшно деловое лицо, нахмурить бровки и быстренько пойти вперед по коридору, бросая в трубку короткие сухие фразы:
– Да, буду! Через полчаса! Непременно! Я успею, ждите!
– Соньк… Ты чего там, рехнулась, что ли? – прорвался в ухо удивленный Ленкин хохоток. – Это ты с кем сейчас разговариваешь?
– Да с тобой, с тобой… Ты вовремя позвонила, дала мне повод вежливо удрать.
– А, понятно. Ну что ж, с тебя тогда причитается. Может, пообедаем где-нибудь? Ты как, на ближайший часок свободна?
– Да с удовольствием! Ты где сейчас?
– По Воздвиженке еду, со стороны парка.
– Ну, тогда удачно пересечемся! Я тоже недалеко, в Октябрьском суде. Может, в той кафешке посидим, что на углу Первомайской, помнишь? Там у них рыба всегда обалденная.
– Ага, давай… Я через десять минут туда подрулю.
– Бегу, Ленка, бегу!
Встретились, обнялись, прижались щечками, вытянув губы. Всегда смешно со стороны смотрится эта имитация женского поцелуя. Главное – помадой дружескую щеку не обмазать. Сели за столик. Выражение Ленкиного лица моментально трансформировалось из приветливого в несчастно-капризное.
– У меня сегодня день сурка, Сонь… С утра не задался! Вроде и число – не тридцать первое…
– Хм… А день сурка бывает исключительно тридцать первого числа?
– Конечно! А ты разве не замечала? Я вообще считаю, что тридцать первое – это лишний день в месяце, как несуразный атавизм.
– Не знаю. Мне в последнее время все дни одинаковыми кажутся.
Соня вздохнула и уставилась в меню. Потом подняла глаза, улыбнулась подруге и произнесла виновато:
– Лен, только мы долго сидеть не будем, ладно? Поедим-пообщаемся в ускоренном темпе.
– А чего так?
– Да я хотела пораньше домой прийти. У Екатерины Васильевны который день сердце прихватывает, надо бы ей отдых дать.
– Вот не пойму, Сонька, хоть убей меня… Как ты это все терпишь?
– В смысле? Чего я терплю? – Соня откинулась на спинку стула, напряженно глядя Ленке в глаза.
– Да свекровку свою терпишь! Она тебя с мужем практически развела, а ты скачешь перед ней, как егоза! Да окажись я в твоей ситуации…
Хорошо, что подошла официантка. Вовремя. Потому что вовсе не хотелось слушать, как повела бы себя Ленка в ее ситуации. Видно, и она тоже почуяла, что сказала лишнего, протянула через стол руку, поскребла ноготками по ее ладони:
– Прости, Соньк… Что-то меня опять не туда понесло. Это все день сурка…
– Да ладно. Проехали. Что заказывать будем? Вроде рыбки хотели?
– Есть семга под зеленым соусом, – беспристрастно-вежливо отчеканила официантка, – есть лосось по-староанглийски.
– Сонь, у тебя настроение чему больше соответствует? – хмыкнув, насмешливо глянула на Соню Ленка. – Зеленому соусу или местным понтам по-староанглийски? Это ж надо придумать – по-староанглийски! Лосося-то в Темзе поймали, что ли?
– Лен, не заводись. Неудобно.
– А чего я? Ничуть я не завожусь! Просто выбор делаю… Так чего ты будешь?
– Мне все равно.
– Тогда давайте нам семгу! – подняла Ленка глаза к беспристрастно-вежливой официантке. – Мы девушки простые, на берегах Темзы не бывали, мы к вам просто покушать зашли. Ну, и еще два салатика овощных. И бутылку белого вина, пожалуйста.
– Ленк, ты ж за рулем… Чего разошлась-то? Какое вино?
– А, да ладно, все на день сурка спишем! Чему быть, того не миновать! Какое у вас вино, девушка?
– Рислинг, мускат, итальянское «Орвието»… Посмотрите в меню, там винная карта есть.
– Ладно, давайте «Орвието». Только прямо сейчас.
Официантка, кивнув, ушла. Ленка подтянула к себе пустой бокал, медленно провела пальцем по краю. Очень сексуально получилось. У нее вообще движения всегда легкие, немного кошачьи. Просто смотреть – и то приятно…
Она и в детстве такой была – прелестницей-нимфеткой. Единственное дитя у родителей, избалованное и любимое. И ей, как несчастной Ленкиной подружке-сиротке, крохи той любви доставались. Жалели ее Самойловы, Ленкины родители, от души. Помнится, дневала и ночевала у них в доме… Тетка ворчала, конечно, но так, для виду, чтобы хоть как-то обозначить свое опекунство. Потому и ворчала в основном при свидетелях, чтобы кто-нибудь оценил ее праведный опекунский гнев. Например, когда соседка в гости заходила, баба Маруся, тетка начинала канючить и всплескивать полными руками – не понимаю, мол, чего Сонька у этих Самойловых ошивается? Я тут с ног для нее сбиваюсь, а она… Бессовестная, позорит меня перед людьми! Вот и расти чужое дитя, надрывайся, а оно чужого добра ищет! Медом ей там намазано, что ли? Баба Маруся вздыхала, сомкнув лепесточками губы, взглядывала осуждающе на нее, на «бессовестную». А только не чувствовала Соня никаких угрызений совести, вернее, не поддавалась этим навязанным угрызениям. Старалась изо всех сил не поддаваться. Наоборот, сидела, думала про себя – какая ж ты все-таки глупая, теть Люб… Медом намазано, главное! Нет там, у Самойловых, никакого меда. У них и без меда хорошо. Легко, весело, уютно. Да просто – тепло. И никто словами это тепло не обозначает, потому что оно просто – есть…
Вот же! Совсем соплячка была, а чужую родительскую любовь по-взрослому оценивала. И немного завидовала Ленке, что у той этого добра с избытком. Потому и не гнушалась ухватить пригоршню избытка, чтоб не пропадал зазря. Собирала объедки с чужого стола и радовалась… Да, радовалась! По крайней мере, они были вкуснее, чем вечные теткины упреки: «Я из-за тебя бабью жизнь профукала, замуж не вышла…»
А что, в этих упреках утонуть можно было запросто. Но не могла Соня себе этого позволить, не могла! Очень уж хотелось – жить… Жить по-настоящему. Пусть не сейчас – потом…
Вот и вымечтала себе это – потом. Дала себе клятву – будет у нее это «потом», будет. А чтобы было, надо стараться изо всех сил. В школе – чтоб непременно лучше всех. Морду всмятку, но чтоб в отличницах. И себя надо в форме блюсти, ни грамма лишнего жира, каждую свободную минуту – спорту до изнеможения. Гантели под кроватью держала, вставала чуть свет и – раз-два, раз-два… Тетка, просыпаясь, глядела с раздражением, почесывала рыхлый бабий живот, морщила губы в усмешке:
– Силу, что ли, девать некуда? Ну, коль некуда, так иди вон, подъезды намывай. Все хоть копейку в дом принесешь. Думаешь, легко мне тебя одной тянуть? Сегодня же пойду, договорюсь в ЖЭКе…
И действительно – договаривалась. Умела слезу пустить, чтобы приняли малолетнюю сироту «копейку себе подработать». Да и это не страшно было! Подумаешь – подъезды! Тут главное – время рассчитать правильно, организовать его так, чтобы на выполнение школьных домашних заданий хватило. А если не хватит – можно и от ночи прихватить. Но чтобы с невыученным уроком в школу прийти – это уж ни-ни… Этого Соня себе позволить никак не могла. Потому как слабинку дашь – и улетишь с мечты в проклятую жалость к себе, как в омут.
А на лето тетка ее судомойкой устраивала к себе в рабочую столовку, где сама была поваром. На целый день, с утра и до вечера. Соне до сих пор вспоминается то время как страшный сон. Тарелки, тарелки в горячем пару, запах кислой капусты, подгоревших котлет. Резиновые толстые перчатки, марлевый колпак, длинный огрузлый фартук. Ноги к вечеру гудели, пальцы взбухали внутри перчаток разваренными сосисками. А в голове все равно будто кто невидимый приказ отдает: стоять, Соня, стоять! Выстоишь – все у тебя будет! Жизнь прекрасная будет! Профессия – чтоб по душе и в удовольствие, но непременно чтобы достойная. Та профессия, которая приносит достаток. Да уж и выбрана в мечтах эта профессия… А семья, Соня, какая у тебя будет семья! И замужество будет – непременно счастливое! И чтоб никакого расчета, избави бог, ничего меркантильного! Только любовь. И в доме покой и легкое счастье, о котором и не думаешь, и за счастье не оцениваешь, как у Самойловых. И дети. Двое детей. Сначала мальчик, а потом девочка. Да можно даже и третьего ребенка – это уж как пойдет. Как профессиональные дела позволят…
И улыбалась, и вздыхала счастливо, глотая горячий вонючий пар. Позволяла себе в мыслях приблизиться к счастью. Нет, все-таки дарованная природой способность к целеполаганию – великая вещь. Поднимает над жизнью, над столовкой, над продавленной кушеткой в теткиной однокомнатной клетушке. Да и то – в детдоме-то еще бы неизвестно, как оно было. Там бы по целеполаганию-то природному прошлись плеткой-педагогикой, разрезали бы его на кусочки. Нет уж, лучше самой.
А тетке спасибо, конечно, думала тогда Соня. Может, даже и расщедрится, из заработанных за лето денег выделит ей толику, чтобы на зиму новый китайский пуховик купить. Старый-то совсем протерся, изо всех мест перья торчат. А если и не расщедрится – тоже переживем. Тетя Оля Самойлова свою старую куртку отдаст, Ленка говорила, она ей маловата уже.
Соне вспомнилось, как они вместе объявили Ленкиным родителям, что задумали в юридический поступать. В настоящий юридический, серьезный, базовый, который и в подметки не годился тем факультетикам, что повырастали, как грибы после дождя, в коммерческо-вузовских новообразованиях. Диплом получить без труда можно, а толку – никакого. Плюнуть да растереть. Так Ленкиным родителям и сказали – настоящими юристами стать хотим! Крутыми адвокатами! Мы ж не виноваты, что в нашем областном городе такого института нет! Те ахнули – как же, ехать в такую даль. Но отпустили, что ж делать, если у девчонок серьезные амбиции проклюнулись. Тетя Оля Самойлова даже всплакнула немножко. А потом, успокоившись, слово с Сони взяла, чтобы Ленку от себя – ни на шаг. И если, мол, какая туча над Ленкиной драгоценной головой появится – сигнализируй…
В институт они поступили – готовились же как-никак! Зря, что ли, отказывали себе лишний раз на дискотеку сходить? Сидели, зубрили школьную гуманитарщину. Все-таки мечта – дело святое. Ради мечты можно и дискотечными плясками пренебречь. Правда, Ленку время от времени тянуло-таки в ренегатство удариться, но Соня ее быстро на путь мечты возвращала. Характером-то посильнее была. Помнится, Ленкин отец частенько над ними посмеивался, говорил – нельзя давить, Сонь, на блондинку авторитетом. Мечтой можно, авторитетом – нельзя.
Наверное, он прав был. Потому что сам по себе факт поступления оказался для Ленки порогом мечты. Вот же она, сбылась, поступили! Чего дальше-то париться, себя истязать?
В общем, Ленка даже до третьего курса не дотянула, сошла с дистанции. Пока другие к заветному диплому пробивались, успела и замуж выскочить, и развестись, оттяпав у незадачливого мужа однушку в спальном районе да старенькую иномарку. И пребывала последние три года в подвешенном состоянии – ни диплома за душой, ни мужа. Так, перебивалась разными работенками. То в секретарях задницей повертит, то продавцом в элитном косметическом бутике покрасуется. Из последнего совсем недавно уволилась…
– Лен, как у тебя с работой, кстати? Нашла что-нибудь?
– Не-а…
Ленка обиженно скривилась, будто она спросила о чем-то совсем неприличном. Вздохнула, подперла щеку кулачком.
– Представляешь, даже думать о работе не хочется. Наверное, я не создана для работы, Сонь.
– А для чего ты создана? Для удовольствий?
– А что, вполне может быть… Не зря же мой организм так гневно настроен на ранний подъем. Как будильник зазвонит в семь часов, меня прямо колбасит всю! Ни рукой, ни ногой двинуть не могу! Что делать, не знаю…
– Что делать, что делать… Придется ночную работу искать. При твоей блондинистой внешности долго искать не придется.
– Ой, шуточки у тебя, Сонька… Фельдъегерские…
– Ну, тогда надо богато замуж выходить. С полным и безоговорочным содержанием. Хотя – с возрастом ты для богатого уже опоздала… Они больше соплюшек предпочитают. Но есть и другой вариант – искать себе мужичка, к богатству потенциально предрасположенного, то бишь с перспективами. А богатым его сама сделаешь.
– Хм… Спасибо за совет, подруга.
– Да пожалуйста. Всегда рады.
– А что… Может, и выйду… Спасибо, что идею подкинула.
– Ага, давай. Осталось самое малое – подходящую кандидатуру найти. Они ж, кандидатуры, на каждом углу бесхозными штабелями сложены.
– Да ладно, шибко-то не резвись с остроумием. Проблема гораздо серьезнее, чем тебе кажется. Никогда не знаешь, Сонь, где остроумие, а где проблема…
– Слушай, а этот… Как его, забыла… Ну, воздыхатель твой по прежней работе!
– Юрик, что ли?
– Ну да, Юрик… Он ведь холостой?
– Да при чем здесь – холостой… Дело же не в этом! Да, он хороший парень… Честный, порядочный. И с перспективами, как ты говоришь. А главное – очень добрый. Знаешь, бывают такие мужики – патологически добрые от природы. И потому ужасно занудные. А это так напрягает, знаешь…
– Напрягает? Почему напрягает?
– Ну, как бы тебе объяснить… Мне кажется, я рядом с ним будто раздваиваюсь. С одной стороны – занудство раздражает, а с другой – перед его добротой стыдно. Гармонии нет, понимаешь? Не умеют раздражение со стыдом рядом жить.
– Ишь ты… Какая сложная интерпретация семейной жизни.
– Да, сложная. Тебе этого не понять. Не всем же так свезло, как тебе. Ты-то по любви замуж вышла.
– М-м… Да уж… Мне, конечно, страшно свезло…
– Да, а как вы сейчас, кстати? Так и живете по разным квартирам?
– Так и живем.
– А…
Ленка усмехнулась, как показалось Соне, саркастически. Ей вдруг подумалось – зря она с ней в кафе потащилась… И разговор этот полушутливый затеяла зря. Не в духе сегодня Ленка, по всему видно. Надо бы вырулить как-то на другую тему, нейтральную. Тем более официантка заказ принесла, запах от еды пошел обалденный. Вот на тему еды и надо стрелки перевести!
Не успела. Едва только официантка отошла от стола, Ленка выпалила сердито:
– Ты сделала большую ошибку, Сонь, давно хотела тебе сказать! Зря пошла на поводу у свекрови! Чего она там тебе в уши пела, а? Пусть Олеженька поживет отдельно, пусть привыкнет?
– Ну… Вроде того.
– И что? Он привык? И к чему он привык? Не знаю… К одиночеству, может, и привык, а от ребенка отвык. Все наоборот получилось. Разве не так?
– Лен… Я не хочу говорить на эту тему. Не надо, а? Мне тяжело…
– Нет уж, ты послушай… Я тебе не чужая, сюсюкать не буду. Я как есть скажу. Во-первых, отдай себе наконец отчет, что твой Олеженька – всего лишь мужик. Такой, как все. С обыкновенной мужицкой природой. Не идеализируй его, пожалуйста.
– А я что, идеализирую?
– Конечно! Сидишь и ждешь, когда он отцовской сердечностью воспылает! Смешно же! Да у мужиков на такие духовные дела резерва нет, понимаешь? Природой не заложено! Им, сволочам, пресловутый бытовой комфорт дороже всякой духовности! Ну, в юности, может, еще туда-сюда… А с возрастом романтика истощается, жизнь переходит в плоскость упорядоченной системы, то есть – работа, зарплата в клювике, домашний устроенный быт, футбол по телевизору, постель… И твой Олежек, поверь, не исключение. Да и ты тоже… Ты ведь только притворяешься духовной страдалицей, Сонька, разве не так? Хорошенькой хочешь выглядеть, правильной? Боишься сделать решительный шаг? А хочется?
– Какой… шаг, Ленка? О чем ты?
– Да все о том же! Давно бы уж к нему переехала, и все дела… Только все тянешь, не хочешь сама себе правду сказать.
– Господи, Ленка, что ты несешь?..
– Ага. Скажи еще – как же я своего Николеньку на свекровь оставлю?.. Не лицемерь, Сонька. Не надо. Не верю я в твое материнское самопожертвование. Ты такая, как все. Ты обыкновенная баба, которой хочется обыкновенного счастья. Мужа под боком, здорового ребенка, устроенный быт…
Соня вдруг испугалась. Она смотрела на Ленку пришибленной мышкой, подняв бровки вверх и удивленно моргая глазами, и думала: господи, что это с ней? Голос разраженный, глаза злые… Чего ее вдруг на такие откровения прорвало? Да и… зачем? Или в день сурка положено ковырять чужие раны? Странно – вроде подруга, близкий человек… Сочувствовать должна…
Испугаешься тут. И растеряешься поневоле.
