скачать книгу бесплатно
– Нет, мамочка, я здорова. Все хорошо, мамочка.
Саша перевернул гренку на сковороде, обернулся к ней на секунду. Наверное, его тоже покоробило это ее оптимистическое «я здорова», так нелепо прозвучавшее в напряженном пространстве.
– Заяц, ты что будешь, чай или кофе? – спросил нарочито громко.
– Кофе хочу…
– Тогда наливай сама, еще горячий в кофейнике… У меня гренки сгорят.
– Угу…
Встала, налила себе кофе. Саша тут же подсунул ей тарелку с аппетитными гренками, снял фартук, тоже сел за стол. По его напряженному виду, по тому, как он сердито глянул на дисплей телефона в руке, Зоя поняла, что у Саши какой-то очередной аврал на работе. И что надо немедленно прийти ему на помощь. Потому что без помощи он не сможет уйти… Хотя с вечера договаривались, что в это утро она уйдет на занятия, а Саша останется с мамой. А к обеду она вернется и отпустит его на работу… Но, видимо, что-то у Саши пошло не так. Надо срочно менять дислокацию.
– Саш, мне сейчас Ленка позвонила, девчонка из нашей группы… Оказывается, я все перепутала, и первой пары не будет. И на вторую я могу не ходить, потому что у меня зачет автоматом будет, я точно знаю…
Саша посмотрел на нее быстро. Все понял. И про вранье спасительное понял. И принял с благодарностью. Так ей и сказал одними глазами… Сделал большой глоток кофе, перегнулся через стол, поцеловал маму в щеку и произнес весело:
– Ну все, девочки, я побежал… Танечка, я одной ногой здесь, другой уже дома, с тобой… К обеду прибегу! Купить что-нибудь нужно? Может, арбуз? Поешь арбуза, Танечка?
– Давай арбуз… – ласково улыбнулась мама, по-прежнему цепляясь пальцами за чайную чашку. – Да, Саш, я хочу арбуз…
– Заяц, ты мне звони… Каждые полчаса звони…
– Ага. Поняла. Буду звонить обязательно.
В дверях он обернулся, будто еще думал, уходить или нет. Зоя нетерпеливо махнула рукой – уходи, мол… Я же здесь. К обеду вернешься…
Когда за Сашей захлопнулась дверь, мама оторвала слабую ладошку от чайной чашки, провела тыльной ее стороной по щеке. Ладошка дрожала, пальцы были бледными, почти прозрачными. Глянув на Зою, произнесла еле слышно:
– Я сегодня уйду наверное, Зайчик… Я так чувствую… Ты не пугайся, ладно?
– Ма-а-ам… Ну что ты такое говоришь…
– Ты же все понимаешь, Зайчик. Ты крепись, ты у меня сильная. И взрослая. Ты сможешь… Помоги мне, пожалуйста, до кровати добраться, что-то голова кружится…
Зоя подскочила со стула, помогла маме подняться, довела ее до кровати, уложила, заботливо накрыла пледом. И все время что-то приговаривала при этом, будто боялась, что снова услышит от мамы то самое… Самое страшное… Но мама вдруг перебила ее решительно:
– Зайчик, послушай меня… Нам надо с тобой поговорить, Зайчик. Вернее, я хочу у тебя спросить…Только ты не сердись и не удивляйся моему вопросу, ладно?
– Конечно, мам. Спрашивай…
– Ты ведь любишь его, правда?
– Кого?!. – испуганно отстранилась Зоя, глядя на маму с ужасом.
Хотя ей понятно было, кого мама имеет в виду, о ком спрашивает. Просто хотелось уйти от ее вопроса…
– Да ты не пугайся, Зайчик, что ты. Я же не… Я же все понимаю… Сейчас такой момент наступил, когда нельзя нам друг другу лгать…
Зоя не удержалась, заплакала. Мама смотрела на нее с грустной понимающей улыбкой, молчала. Давала выплакаться. Ждала, когда она сможет заговорить…
– Как ты… Как ты догадалась, мам… Ведь я не… Я же никак… Это же было только мое, и я бы никогда никому… – наконец пробормотала Зоя, все еще всхлипывая.
– Ну ты же моя дочь, я же всю тебя вижу, всю чувствую… Особенно в последнее время стала все очень остро воспринимать. Когда человек уходит, он видит все по-другому, не так, как раньше. Многие вещи ему открываются… И тебя я тоже увидела… Поняла, что ты его любишь…
– Мам… Прошу тебя, не надо…
– Да отчего же, Зайчик мой милый? Наоборот… Я ведь очень сильно тебя люблю, я хочу, чтобы ты была счастлива. И не мне судить любовь… Ее вообще никто не имеет права судить. И как же я могла не догадаться, что ты! Знаешь, я ведь даже хотела с Сашей расстаться… Когда увидела, когда поняла… Все собиралась ему как-то объяснить, но нужных слов не придумалось. А потом… Потом уже не до того стало, просто последние силы иссякли…
– Мам, ну зачем… Не надо было никаких слов придумывать и расставаться не надо. Он же любит тебя, мам… Очень сильно любит… И он бы все равно не ушел…
– Я знаю, Зайчик. Только ведь он любит меня ту, которая в молодости… Он любит память о той любви, понимаешь? А память – она штука такая, она бывает сильнее самой любви…
– Но мам…
– Погоди, не перебивай. Я еще не все сказала. Дело в том, Зайчик… Дело в том, что он и тебя тоже любит… И вовсе не как приемную дочь… Только сам себе этого не разрешает, понимаешь? Даже думать себе об этом не разрешает. Он очень честный… Очень порядочный… Глупая ситуация, правда? Ты не переживай, что так случилось. Ты не виновата. Но ты знай, что я вовсе не…
– Мам, это неправда. Этого просто не может быть, что ты.
– Может, Зайчик. Я вижу. Да, я в последнее время стала очень зрячей. Только ты не думай, что мне больно от этого… Вовсе нет… И вот о чем я хочу тебя попросить…
Мама приподнялась на подушке и потянула к ней руки, будто собираясь обнять. И тут же задохнулась, и зашлась долгим надсадным кашлем, и все пыталась выбраться из него, превозмогая боль, и глядела отчаянно…
Зоя испугалась, подскочила со стула, засуетилась бестолково:
– Мам, я сейчас… Я тебе воды принесу… Или лучше давай тетю Лиду со второго этажа позову, она укол сделает…
– Не надо… – с болезненной хрипотцой проговорила мама, снова опуская голову на подушку. – Не надо никого звать, Зайчик… Тем более мне уже давно никакие уколы не помогают… Давай лучше договорим, я еще не все сказала…
– Мам, не надо! Прошу тебя, пожалуйста!
– Да я понимаю, Зайчик, я все понимаю… Ну хорошо, давай потом договорим… Ты придешь в себя, и договорим… Обещаешь меня позже дослушать?
– Да, мам. Обещаю…
– Вот и хорошо. А сейчас у меня будет к тебе еще одна просьба… Это касается твоего отца, Зайчик. Ты прости меня, я тебе о нем никогда ничего не рассказывала… Поверь, я не могла. Все обиду на него хранила, глупая… Годами хранила… А теперь понимаю, что нет уже никакой обиды… Ты вот что потом сделай, Зайчик. Ты найди его, ладно? Скажи ему, что я простила. Он поймет…
– Ты очень любила его, да?
– Я его и сейчас люблю…
– А Сашу?
– И Сашу тоже люблю. Но это другое… И не обо мне сейчас речь. И не о Саше… А о том, что тебе надо найти своего отца. И это не так уж и трудно, если ты решишься… В моим бумагах блокнот есть, там телефон найдешь… Домашний…
– А он что, не переезжал никуда?
– Нет, он там не живет, скорее всего. Но мама его живет. Моя несостоявшаяся свекровь. Да, она по тому адресу живет, я знаю… Вот у нее и спросишь про отца… Только осторожнее ей объясняй, кто ты такая, ладно? Она ведь и не знает о твоем существовании… И отец твой не знает, что ты есть… Ты найди их, Зайчик, обязательно найди. Скажи, что я простила…
Мама хотела еще что-то сказать, но в прихожей хлопнула дверь, и она замерла испуганно и прошептала немного виновато:
– Ну вот, Саша уже пришел… Не успели мы договорить. Но мы обязательно вернемся к этому разговору, Зайчик. Вернемся к моей просьбе… Обещаешь меня выслушать до конца?
– Да, мам… Обещаю…
Саша зашел в комнату запыхавшись, проговорил быстро:
– Все, Заяц, я освободился… Иди в институт, не надо занятия пропускать…
И тут же будто вытеснил ее из пространства, сел к маме на кровать, взял ее за руку, проговорил озабоченно:
– Тебе надо поспать, Танечка… Ты же всю ночь не спала…
– Да, надо бы. А ты арбуз купил, Саш? – с тихой улыбкой спросила мама.
– Конечно, купил. Большой, звонкий. Очень сладкий, я думаю. Хочешь, принесу?
– Хочу…
Через десять минут он требовательно постучал в ее комнату:
– Можно?
– Да, входи… – ответила она очень тихо. Будто стыдилась отвечать по-другому.
– Да я на минуту… Я тебя ругать пришел… Ну чего ты сидишь, а? Давай-ка дуй в институт, нечего занятия пропускать! Я ж понимаю, что ты про лекции наврала и про зачет автоматом тоже… Спасибо тебе, конечно, очень выручила… А теперь давай, выметайся отсюда! Быстро, Заяц, быстро! Чтобы через пять минут тебя в квартире не было, ну?
Когда она вернулась из института, мама спала. Саша ходил по квартире на цыпочках, боясь потревожить ее хрупкий сон. И она тоже пошла в свою комнату на цыпочках…
Они еще не знали, что мама больше не проснется. Что умрет ночью, во сне. Что душа ее улетит, так и не успев совершить еще одно важное дело. То есть не успев озвучить какую-то важную просьбу…
Зое оставалось только догадываться, в чем состояла мамина просьба. Но думать об этом было невыносимо. Будто она украла чего или хотела украсть. И у кого?! У мамы…
* * *
Эта мысль не давала ей покоя, пока они с Сашей хоронили маму. Когда шло отпевание в церкви, все время смотрела на ее лицо – такое спокойное, такое безмятежно гладкое… Словно мама своим спокойствием хотела ей сказать: ты ни в чем не виновата передо мной, Зайчик. Не переживай. Живи дальше. И если даже случится так, что ты… Ты и Саша… Помни, что ты не виновата передо мной, Зайчик…
А может, мама вовсе и не хотела ей это сказать. Может, она сама себе все выдумала, чтобы не пребывать в мучительном чувстве стыда, в недосказанности…
Саша стоял рядом с ней, и пламя церковной свечи ложилось робким светом на его задумчиво горестное лицо. Когда стали прощаться, он наклонился к маме, коснулся губами ее лба и прошептал что-то, и вдруг показалось, что она расслышала в его шепоте слово «обещаю»… Что он мог обещать маме? Что никогда не забудет ее? Но ведь это и без того понятно, что не забудет…
А она так и не смогла воспринять все происходящее до конца, все время казалось, что это ей снится и что они с Сашей придут после похорон домой, а там – мама… Любимая мама. Самый близкий на свете человек. Мама, которая всегда ее понимала. Никогда не была ею недовольна, никогда не сердилась. Мама, которая любила ее без условий. Просто любила, и все. И она так привыкла к этой безусловной любви, что не представляла себе, как без нее жить дальше. Может, поэтому и не воспринималась мамина смерть как что-то фатальное. Душа отторгала эту фатальность, не хотела в себя впускать.
Это потом у нее началась жуткая депрессия. Когда осознала неизбежность и непоправимость произошедшего. Сидела на диване, смотрела в одну точку, ни спать, ни есть не могла. Саша утром уходил на работу, а она вставала с постели и садилась, и смотрела пустыми глазами в стену. И ждала – неизвестно чего. Вся сосредоточилась в этом напряжении ожидания. Как будто мама должна была ей какой-то знак подать – как жить дальше…
Саша приходил с работы, готовил что-то на кухне, пытался заставить ее поесть. Говорил ей что-то – она не понимала, лишь смотрела на него в горестном недоумении.
Однажды он сел рядом с ней на диван, обнял за плечи, встряхнул сильно, да так, что голова ее больно мотнулась назад. И заговорил сердито, почти со злостью:
– Заяц, хватит сидеть и смотреть в одну точку! Не могу больше видеть тебя такой! Ты что думаешь, маме сейчас было бы приятно на тебя глядеть, на такую раскисшую? Ты думаешь, она бы обрадовалась, да?
– Не надо, Саш, так про маму… Это удар ниже пояса… – вяло возразила она, ткнувшись ему в плечо. – Не надо, пожалуйста… Так нельзя… Прояви сочувствие…
– А как можно, по-твоему? Может, мне рядом с тобой усесться и тоже смотреть в одну точку целыми днями? Так ты понимаешь сочувствие? Нет уж, моя дорогая, сочувствие для тебя сейчас – это хорошего пинка под зад получить… Чтобы завтра же в институт пошла, поняла? Утром встала, умылась, оделась и пошла! Ты вообще сессию сдавать собираешься или нет?
– Так далеко еще до сессии… Еще и октябрь не кончился… Кстати, какое сегодня число?
– Тридцатое.
– Ну вот… Я ж говорю, октябрь еще не закончился… Осень еще…
– Ну, если время года определять умеешь, значит, не все так плохо. Давай, Заяц, приходи в себя, не пугай меня. Надо как-то начинать жить… Скоро сорок дней будет по маме, надо поминальный стол накрывать, людей звать… Давай, приходи в себя, я один не справлюсь. Слышишь меня, Заяц?
– Слышу.
Она и впрямь его слышала. Чувствовала заботливые нотки в его голосе. А еще чувствовала на плече его руку – тяжелую и теплую. И запах его парфюма чувствовала – такой знакомый, такой привычный… И всхлипнула, сглотнула первую слезную горечь, ткнулась носом в его плечо. Он еще крепче обнял ее, снова встряхнул:
– Ну все, Заяц, все… Надо как-то начинать жить, Заяц… Ты сейчас поплачь хорошенько, а потом давай, в себя приходи. Обещай мне, что завтра в институт пойдешь, а? Иначе я тебя просто возьму за шкирку и сам туда отвезу, и приведу за руку в аудиторию, как маленькую. Не стыдно будет, а?
– Нет, не стыдно…
– Что, так и сделать предлагаешь?
– Нет, я сама…
– Молодец! Уже хлеб! Кстати, о хлебе… Пойдем на кухню, заточим по бутерброду с колбасой, а? А еще в холодильнике рассольник есть, я третьего дня варил, ты даже не притронулась. А я ж для тебя старался, знаю ведь, что ты рассольник любишь.
– Спасибо. Я не хочу.
– А ты через не хочу! Ну, хотя бы несколько ложек! Давай, Заяц, давай… Поднимайся, пошли на кухню… А к чаю я печенье миндальное купил… Я даже разрешу тебе весь миндаль выковырять, как ты всегда делаешь…
– Да… А мама на меня всегда за это сердилась… Помнишь?
– Помню, Заяц. Я все помню. Так и порешим, стало быть. Тебе весь миндаль, а я печенье съем. Идем…
На следующий день она и впрямь отправилась в институт. И даже общалась с девчонками из группы, и все проявляли сочувствие, и говорили ободряющие слова… А преподаватель по зарубежному праву поймал ее в коридоре и предложил виноватым голосом, будто прощения попросил:
– Леонидова, у нас на той неделе коллоквиум был… Вы бы зашли ко мне, ответили на пару вопросов по теме… Когда вам удобно зайти?
– Я… Я не знаю еще… – растерялась она от такого проявления деликатности, – я подготовлюсь и вам скажу…
– Да, конечно. Я бы и так вам зачет поставил, но тема серьезная, на экзамене по ней будут вопросы.
– Да, конечно. Спасибо вам большое.
– Да что уж… Я понимаю… Тоже недавно маму похоронил… Да, надо подготовиться, Леонидова, обязательно надо. Вам ведь теперь нельзя меньше четверки на экзамене получить, стипендии лишить могут. А без стипендии, сами понимаете…
– Да, без стипендии плохо, конечно.
