скачать книгу бесплатно
Еще через полчаса грузовик выехал на поляну и встал. Это уже была территория белочехов, встречи с которыми тоже пока удалось избежать.
– Господа, что же дальше? – сказал Николай негромко.
Он стоял в кузове во весь рост.
– Ваше величество, разрешите доложить наш план! – сказал Бреннер.
– Да уж сделайте одолжение.
Офицеры помогли всем спуститься. Алексея положили на одеяле под деревьями, семья расположилась вокруг него. Комиссаров тоже выгрузили и посадили на земле возле авто. Юровский совсем сдал – гимнастерка на правом плече была мокрой от крови.
– Здесь неподалеку станция, – докладывал Бреннер царю. – Стоит чешский эшелон. Мы договорились с начальником, что он за оплату берет англичанина, его семью и сопровождающих пассажирами до Владивостока. Я исходил из того, что вашему величеству сейчас лучше покинуть Россию. А сделать это можно только морем.
– И вы полагаете, для нас это возможно – проехать через всю Сибирь неузнанными?
– Полагаю, есть хорошие шансы. Чехов ничего не интересует, кроме денег. И если мы примем некоторые меры маскировки, они вас не узнают.
– Какие же это меры?
– Прежде всего, ваше величество, вам необходимо сбрить бороду и усы.
– Сбрить?! Помилуйте, это невозможно!
– Ваше величество, речь идет о жизни и смерти. Если вы побреетесь и переоденетесь в гражданское платье, трудно будет вас опознать.
Царь помолчал.
– Вы в них уверены, в этих чехах?
– Насколько можно быть уверенным в чем-то в этой обстановке. Есть договоренность с начальником эшелона и его заместителем. Им нужны деньги и не нужны неприятности. В нашем распоряжении будет отдельный вагон. Эшелоны чехов не проверяются российскими властями, вот на что я рассчитываю. В любом случае – какой еще есть способ добраться до Владивостока?
– А не проще ли мне обратиться к командованию белых с просьбой о выезде из страны?
– Ваше величество, командование белых – это те же люди, что арестовали вас год назад.
– Разумеется. Но какое из двух зол, по-вашему, меньшее: скрываться или сдаться?
– Доверять белым нельзя. Они в сговоре с эсерами и прочими социалистами. Если и есть среди них монархисты, они в подавляющем меньшинстве.
Царь помолчал.
– Какую сумму затребовали чехи?
– У нас есть средства.
– Нет, капитан. Я в состоянии оплатить дорогу.
– Ваше величество …
– Это решено. – Царь кивнул, давая понять, что согласен с планом.
Бреннер распорядился:
– Павел, пойдешь на станцию к составу и приведешь чехов сюда. Только сначала оглядись там.
– Есть!
– И сними красную ленту с фуражки. Это всех касается. А то чехи еще перестреляют нас.
Лиховский скрылся в зарослях. Бреннер снова обратился к царю:
– Ваше величество, необходимо побриться.
Царь сказал, глядя на носки своих сапог:
– Что ж, пожалуй, я сбрею, но только бороду.
– Ваше величество!
– Капитан, это не обсуждается. Усы останутся.
– Так точно, ваше величество!
– Я побреюсь в поезде.
– Сейчас, ваше величество, сейчас! К приезду чехов.
Из записок мичмана Анненкова
17 июля 1918 года
Они расположились под деревьями на одеялах. Государыня обнимала сына. Доктор Боткин сидел рядом. Княжны смотрели, как лакей Трупп бреет Государя. Собаки гонялись друг за дружкой среди травы. Свобода! Комок стоял в горле, но я улыбался. Все улыбались, даже Бреннер.
И тут Ее Величество обернулась ко мне:
– Молодой человек, подойдите.
Я подошел.
– Дорогой мой! Я помню вас еще ребенком на нашей яхте, но позабыла, как вас зовут.
– Мичман Анненков, Ваше Императорское Величество!
– А имя?
– Леонид, Ваше Императорское Величество!
– Благодарю вас, Леонид! То, что вы сделали для нас, – немыслимо, невероятно!
Она встала и обняла меня. Я почувствовал ее прохладную щеку своей щекой. Я видел так близко это лицо, знакомое с детства … Она сильно сдала в заключении и уже мало походила на свои портреты – обрюзгшая, увядшая …
Я вдруг оказался в окружении Царевен. Они обнимали меня по очереди, я смотрел в их сияющие глаза. Объятие Анастасии длилось дольше. Помнила меня! Помнила, хотя шесть лет прошло с тех дней, когда бегали мы с ней по палубам «Штандарта»! И другие Принцессы узнали меня, но как?! Где тот юнга-переросток, и где я сегодняшний …
Конечно, расцеловали и Каракоева, и Бреннера …
Признаться, я совсем забыл о наших пленных. Они сидели на земле у грузовика под охраной мадьяр.
Об этих мадьярах. Они появились в нашей команде лишь две недели назад. Кто они были по национальности на самом деле, я так и не знаю до сих пор. Мы стали звать их мадьярами, потому что, кажется, они были из пленных австро-венгерских офицеров, перешедших на сторону большевиков, но могли быть и чехами, и немцами, и словаками. Они служили во внутренней охране Ипатьевского дома, Бреннер завербовал их за большие деньги. Через них мы получали точные сведения о внутреннем распорядке и охране в Ипатьевском доме. Один из них, Густав, пришел к нам днем 16 июля и сообщил, что принято решение о казни Государя и Семьи ночью прямо в доме. Оба мадьяра назначены в расстрельную команду. Около полуночи должен приехать грузовик для вывоза тел. Раньше его прибытия убивать не будут.
Конечно, мы рисковали, доверяя этим сведениям: большевики могли поменять свои планы. Это могла быть и провокация, если мадьяр раскрыли и переманили обратно. Но других сведений мы не имели, как и другого способа проникнуть в дом. И мы рискнули. С помощью одного из мадьяр перехватили грузовик на пути к дому, водителя убили, а Медведкина взяли живым. Неделю за неделей, месяц за месяцем мы ждали удобного момента – сначала в Тобольске, потом в Екатеринбурге – и все сошлось, будто нас вела и направляла неведомая сила … Ко мне подошел Бреннер.
– Мичман, этих отпускать нельзя. Отведем их в карьер – мы его проезжали.
Я тоже понимал, что отпускать комиссаров нельзя. Но почему для этой экзекуции Бреннер выбрал именно меня?
– Выстрелы будут слышны, – сказал я.
– И что же?
– Мне кажется, Государыне и Княжнам лучше их не слышать.
– Там низина … Ну, грузовик заведем …
Я оглянулся на комиссаров. Татьяна и Ольга перевязывали плечо Юровскому, сидя на траве рядом с ним.
Когда они закончили и вернулись к Семье, Бреннер приказал комиссарам встать и идти за ним.
– Куда? – спросил Медведкин.
Бреннер мотнул головой:
– Туда …
5 мая 1937 года
Москва
В зоопарк Кривошеин пришел по гражданке: в светлых брюках, кирпичного цвета футболке и парусиновых теннисных туфлях – совслужащий на отдыхе.
У вольера молодняка висела табличка: «Здесь впервые ставится опыт по совместному содержанию молодых животных разных видов: лисиц, енотовидных собак, шакалов, барсуков, львов, волков, динго, медведей, резусов». Но пока в вольере кувыркались два медвежонка, а поодаль сидел какой-то неопределенный сонный щенок – то ли волка, то ли дикой собаки динго.
Ровно в три часа Нина явилась в длинном платье стального цвета, с таким же пояском на узкой талии, белых теннисных туфлях и соломенной шляпке с серой лентой.
– Что вы хотели мне сказать?
Кривошеин посмотрел на красный воздушный шар, висевший над жирафами и слонами, на медвежат, возившихся за проволочной сеткой.
– Ваш брат расстрелян два месяца назад.
Нина глянула, будто что-то решая про себя, потом отвернулась и пошла. Он догнал ее в гуще публики.
– Вам нужно уехать.
Нина шагала не оглядываясь. Кривошеин видел сзади только ее шляпку над длинной шеей.
– За вами могут прийти в любой момент.
Она будто не слышала.
– Вы обещали переспать со мной.
Надо было ее задеть, чтобы остановить.
И она остановилась. С ненавистью уставилась на Кривошеина мокрыми глазами.
– Хочешь меня прямо здесь?
– За вами придут рано или поздно. Вам лучше не появляться дома. Доверьтесь мне.
– Вы лжете, лжете!
Она ударила его по лицу, и это была не дамская пощечина – он почувствовал во рту вкус крови. Нина рыдала в голос, кривилась некрасиво. Быстро пошла вперед и скрылась в толпе. Он ее не преследовал.
В своей комнате пять на шесть метров Кривошеин лежал на кровати, листал толстую тетрадь в истертом кожаном переплете, мелко исписанную бегущими строчками. Вполуха слушал вражеские голоса за дверью, исполнявшие радиопьесу специально для него.
– Нет, Юлий Захарович, вы как хотите, но это форменное безобразие! Этот солдафон, он совсем уже … Ну и что же, что он в органах работает? Ему поэтому полы можно не мыть? Он что теперь – граф какой? Мы с белой костью еще в семнадцатом году покончили! Тут ему слуг нету!
– Тише, Лариса Кузьминична. Мы же прямо под его дверью.
– Ну и пускай! Я ему и в глаза скажу! Каждый должен мыть места общего пользования в свою очередь!
Лариса Кузьминична специально повысила голос, чтобы ее было слышно всей квартире.
Кривошеин закрыл тетрадь на словах: «– Куда? – спросил Медведкин. Бреннер мотнул головой: – Туда …»
Где-то далеко, на другом полюсе извилистого коммунального мира, слышался лязг кастрюль, шум воды и некрасивые голоса соседок. С улицы через открытое окно звенели трамваи и свистели голубятники. Но эти звуки не заглушали диалог Ларисы Кузьминичны и Юлия Захаровича, а лишь создавали для него выразительное звуковое сопровождение.
– А как его заставить? Как? – вопрошал Юлий Захарович.
– Надо писать. Есть же у него начальники.
– Ох, нет, Лариса Кузьминична, лично я писать не буду и вам не советую. И не просто не советую, а даже запрещаю.
– Запрещаете?
– Да, запрещаю! Вы же нас всех под монастырь подведете.
Теперь голоса звучали приглушенно, секретно, но Кривошеин все равно отчетливо слышал каждое слово.
