скачать книгу бесплатно
Глава 3
«Сотни рыцарей Храма покрыли славой и себя, и орден в многочисленных битвах. Подсчитано, что за время крестовых походов двадцать тысяч рыцарей-тамплиеров пало на полях сражений. Храмовники блестяще выполняли и другую важную военную миссию – защиту крепостей…
В 1146 году, на белом плаще тамплиеров появляется красный крест с раздвоенными «лапчатыми» концами. Во втором крестовом походе рыцари Храма участвуют именно под этим знаменитым и прославленным знаком. Крест из алой материи, расположенный слева, над сердцем, станет для них «щитом, дабы не обратились они в бегство перед неверными». Впрочем, рыцари никогда не бежали и всегда показывали себя достойными своей репутации; гордыми до спеси, храбрыми до безумства, удивительно дисциплинированными, не находящими себе равных среди всех армий мира. Тамплиеру разрешалось отступать лишь в том случае, если число нападающих становилось трёхкратным. Попав в плен, тамплиер не должен был просить ни пощады, ни выкупа.
Боевым знаменем рыцарей Храма был прославленный Босеан – чёрно-белое полотнище с вышитым на нём девизом «Не нам, не нам, но имени Твоему». Происхождение этого тамплиерского символа до конца не ясно. Скорее всего, по первоначальному замыслу данные цвета отражали боевое построение тамплиеров при конной атаке на врага: первую атакующую линию составляли тяжеловооруженные рыцари с белыми плащами поверх доспехов, во второй линии наступали оруженосцы в чёрном одеянии. Однако очень скоро в Босеане стали видеть другую символику – Света и Тьмы, находящиеся в непрерывной борьбе. Подобное религиозное учение уходит далеко вглубь веков. Мы не знаем, были ли тамплиеры сторонниками этого дуалистического мировоззрения, но впоследствии именно это двухцветное знамя позволит противникам ордена Храма обвинить Христовых братьев в манихейской ереси…
То было вовсе не пробуждение. Выход из состояния сна оказался сравним с постепенным и тягостным возвращением сознания в окружавшую меня жуткую реальность. Каждое, даже самое лёгкое движение, причиняло мне адскую боль, и я вновь погружался в беспамятство. Плохо соображая, я вовсе не мог дать себе отчёта в том, как долго прибываю в этом пограничном, между реальностью и глубоким бредом состоянии. Мне, вообще, было трудно понять, где в данный момент я находился и, уж тем более, каким образом сюда попал. Каждый раз, пытаясь открыть глаза или, превозмогая боль приподняться и осмотреться, наступало некое помутнение, и я тотчас проваливался в небытие с бесконечно скомканной лентой из эпизодических и сумбурных всплесков: то ли своих, то ли чужих воспоминаний.
– Где я?.. Меня кто-нибудь слышит?.. – простонал я, обращаясь в никуда.
– Ты, мил человек, у ворот Царствия Небесного!.. – ответил мне кто-то. – …Ну, а я Святой Пётр. В руках моих ключи от рая. Правда, я вовсе не знаю, стоит ли мне открывать тебе ту заветную дверцу. Быть может ты, раб Божий, хочешь в чем-то покаяться? В чем-то напоследок исповедаться… А может, ты желаешь передать кому-то из друзей или близких некую весточку? Так ты не стесняйся. Последняя воля покойного, в натуре, исполняется… То есть, в обязательном порядке будет выполнена.
Быстро сообразив, что я вовсе не одинок, мне пришлось изыскать в себе некие резервы сил, чтобы приподнять-таки пудовые веки и пристально вглядеться в окружавшую меня темноту. Помещение, в котором я ныне находился, было похоже на вагонное купе. По крайней мере, выглядело оно таким же маленьким и тесным, с двухъярусными расположенными друг напротив друга: ни то полками, ни то кроватями, а быть может и тюремными нарами.
В ночном свете, едва пробивавшемся через узкое зарешеченное оконце, на противоположной от меня полке-лавке я различил чей-то сгорбленный и худосочный силуэт. По очертаниям он весьма напомнил мне чёрта.
– Какой же ты, мля, «святой»?.. – с трудом усмехнувшись, я почувствовал нарастающую и ноющую боль в челюстно-лицевых костях. – …Ты, скорее бес!
– Вот тут, ты абсолютно прав! Как говориться: попал в самую точку. Меня, действительно бесом кличут. А находишься ты сейчас в следственном изоляторе. И судя по тому, как отделали тебя эти грёбаные «мусора», выйдешь ты на свободу, ох, как не скоро…
Уголовник Бес (в миру Лобов Герман Степанович) большую часть своей пятидесятилетней жизни провёл в лагерях и тюрьмах. Повидал он на своём веку всякое. Бывало, что конвоиры до смерти забивали особо борзых зарвавшихся зеков. Были случаи когда пьяные вертухаи, сапогами и всем, что подвернётся им под руку, безжалостно молотили случайно-попавшего на глаза арестанта. Били так, от нечего делать, остальным для острастки. Но, чтобы менты не просто избивали, а с особым цинизмом калечили подследственного, применяя к тому наиболее изуверские истязания – с подобным Бес столкнулся впервые. На бедолагу, принесённого в камеру ещё позавчерашним вечером и как мешок картошки бесцеремонно брошенного на нары, ему было страшно смотреть.
Кстати, о том, что в течение двух последних суток я находился в полной отключке, я узнаю уже позже. Все это время Бес непрерывно слышал мои стоны и бессвязные бормотания. И лишь изредка, на очень короткое время, я полностью замолкал. В эти минуты мой сокамерник чувствовал некоторое облегчение. Ему казалось, что я, наконец-то отмучившись, умер и никогда более не подам признаков жизни. На то у Лобова был свой резон. Однако через пару мгновений я вновь начинал тяжело дышать и постанывать.
Самым интересным было то, что Бес не мог (даже приблизительно) определить мой возраст. С одинаковой долей вероятности, Герман мог дать мне и двадцать, и сорок, и даже шестьдесят лет. Настолько моё лицо было изуродовано и обезображено припухлостями и многочисленными кровоподтёками. И только мой голос, мои впервые за двое суток произнесённые слова, подсказали Лобову, что его сокамерник достаточно молод.
– За что ж тебя так? – поинтересовался Бес.
– Послал всех на хер! – кое-как сумел выдавить из себя я.
– Смело. Смело, но глупо. С ментами нужно поласковей. Покажи им, что ты простак; что уважаешь их власть, и боишься её. А посему, готов для них на все. Изобрази глупое лицо, отвечай отвлечённо или аккуратно переведи разговор на иную тему. Играй с ними. Однако делай вид, будто бы, это они… То есть, менты играют с тобой. Понимаю, что сложно и с первого раза может вовсе не получиться, однако без этих хитростей тут никак. Как величать-то тебя, мил человек?
– Олег!
– И все же, Олег!.. За что попал сюда?
– Ни за что!
– Все именно так и попадают. А что тебе «клеят»?
– Убийство!
– Извини, что я не видел твоего нормального лица. Меж тем, сдаётся мне, что на «мокрушника» ты вовсе не тянешь. Уж этого брата на своём веку я повидал в достатке. Глаза у них какие-то тёмные и мутные. Базар чуть тормозной, забыченый…
– По-видимому, те менты, что меня допрашивали, в глаза подследственных не особо смотрят. Похоже, они действуют по какой-то иной, своей методе!.. – иронично предположил я.
– Какая там, к едрени-фени «метода»? Тут сплошняком топорные подставы. Нахватают людей, да побольше. Повышибают из них все возможное и невозможное. Глядишь, и попадётся им тот, кто нужен. Но это редко срабатывает. В основном, на этом этапе ломаются откровенные слабаки и прочее ссыкло. А далее, вся надежда у ментов на ссученных. Кто-то, где-то опрометчиво брякнул своим боталом… Другой, это услышал. Полученную информацию переварил своими куриными мозгами, вычислил для себя мизерную выгоду и помчался шепнуть на ухо тому, кто в данных сведениях заинтересован. Так наш брат и погорает.
Ну, а язык распускается, как правило, по пьяной лавочке или с бабой. Они самые: водка и бляди всему виной. Если ж ты грамотный и с малолетства учёный фраер… Если не прищучили тебя по горячим следам… Если следишь ты за своим языком; знаешься с правильными людьми; живёшь по понятиям… Уж будь уверен в том, что ты спокойно сможешь загорать и дышать приморским тёплым воздухом. Вместо тебя в зону пойдёт какой-нибудь Ваня-лох, на которого легавые и спишут всех собак.
– Похоже, что этим самым Ваней, именно меня нынче и назначили! – отметил я с явным прискорбием.
– Коли так… Тебе, фраерок, вовсе не позавидуешь. В конце концов, они своего добьются. Тебя сломают или просто-напросто сгноят в камере. Так что, Олег, готовься к самому худшему. А, впрочем, шибко не отчаивайся. Полстраны сидит в лагерях и ничего, привыкают.
Эх, кореш-кореш!.. Что ж ты позволил им, так над собой поизмываться? Взял бы, да и подписал, чего мусорки требовали. Потому как, никогда не поздно отказаться от своих же показаний. Мол, извините, граждане судьи, оговорил себя под оказанным на меня давлением. А здоровье… Так его, брат, беречь сейчас нужно. Оно тебе обязательно понадобиться и на этапе, и на зоне. Тебе, мил человек, только предстоит утверждаться в новом, совсем ином мире, живущем по волчьим законам. Тебе имя своё придется отстаивать, чтоб всю свою жизнь, не быть таким как я, Бесом. То есть, голью перекатной, без роду, без племени; принеси-подай…
Именно сейчас, Герман был, как никогда честен. Ему было искренне жаль сокамерника. И не только потому, что попал тот под молох российской следственно-дознавательной машины, не знающей ни жалости, ни сострадания. Глядя сейчас на молодого сокамерника, Бес невольно вспоминал себя, двадцати-тридцати летнего, отчаянного и авантюрного юношу. Когда все казалось возможным, когда все тебе по плечу. Когда мелкие ссадины и синяки, просто не замечаются; а крупные рваные раны заживают сами по себе, как на кошке. И, тем не менее, ни за что на свете он не согласился бы, оказаться сейчас на месте соседа по нарам. Конечно, вновь стать молодым ему очень хотелось. А вот быть этим несчастным, с более чем предопределённой и недолгой судьбой, уж вы увольте… В чём-чём, а в том, что век паренька-соседа будет короче его собственного, уголовник был просто уверен. И на это, у него имедись весьма и весьма веские причины.
С лёгким сожалением припоминая свои первые ходки, Бес вдруг уловил какой-то странный звук. Нет, он его не услышал. Скорее, уголовник почувствовал его всем своим телом. Некие низкочастотные колебания, вовсе не восприимчивые человеческим ухом, все продолжали и продолжали нарастать. Словно где-то в земной толще, начались определённые подвижки, грозившие перерасти в толчки крупномасштабного землетрясения.
Рецидивиста вдруг охватила непонятная паника. Ему, человеку тёмному и малообразованному, даже показалось, будто бы наступает конец света с глобальными катастрофами и эпидемиями, об угрозе которого в последнее время так часто писали и говорили в средствах массовой информации.
– Фраерок! Ты, случаем, ничего не слышишь? Или, быть может, ты что-то чувствуешь? – судорожно вцепившись в спинку кровати, дрожащим голосом поинтересовался Бес.
– Нет!.. – спокойно ответил я. Однако чуть поднапряг свои органы чувств, добавил. –…Хотя постой… Кое-что я, кажется, улавливаю. Как будто бы самолёт взлетает. Или тележку без рессор по коридору катят.
– Какая тележка, в три часа ночи? В это время все переходы, давно под замком!.. – тревожный и незнакомый звук, успел довести Беса до исступления. – …И не самолёт это!.. Тут нечто иное. Я бы, даже сказал: что-то внеземное.
Панические настроения рецидивиста, очень скоро перекинулись и на меня, а непонятный гул все нарастал и нарастал. Мозги мои словно зашевелились и меня начало даже подташнивать. За голову схватился и Бес.
И тут, в одно мгновение, вдруг всё затихло. Осталась лишь гробовая тишина и мы, на пару с уголовником. Почти минуту каждый из нас прибывал в некоем оцепенении. Сейчас мы опасались ни то, чтобы словом, случайным шорохом нарушить состояние нынешнего зыбкого равновесия. В конце концов, мы медленно и осторожно повернули головы, дабы переглянуться в немом вопросе: что ж это всё-таки было?
Тут-то дверь нашей камеры громыхнула с такой силой, что все металлическое, находившееся внутри камеры затряслось, завибрировало и зазвенело.
Я вздрогнул и машинально зажмурился, ожидая некоего продолжения с громом, с молниями. Или ещё чего-то в том же роде.
И вновь зависла звенящая тишина. Лишь лёгкое дуновение сквозь настежь открытую дверь нашей камеры. Да-да, путь на свободу был открыт, однако никто из нас покидать камеру вовсе не спешил.
Первым зашевелился Бес. Осторожно разжав пальцы, он медленно отцепился от спинки кровати. Все ещё дрожащими руками, Герман достал из-под матраца припасённую на чёрный день папироску и, наклонившись над зажжённой спичкой, с удовольствием её раскурил. Когда он поднял голову, то затрясся всем телом от вновь накатившего на него ужаса. Прямо перед собой Лобов вдруг увидел зависшее в воздухе размытое облачко, светившееся голубоватым цветом.
Этот неизвестной природы сгусток бурлил и разрастался прямо на его глазах. Постепенно он приобрёл и некую форму с чётко очерченным контуром, наполнившись непонятной материальной сутью. Вряд ли, кто-либо из земных существ мог бы созерцать подобную метаморфозу без содрогания и учащённого пульса. В конце концов, неоднородная субстанция сформировалась в стройное женское тело. Буквально из ничего, из тюремного воздуха возникла девушка. Как обычный человек она могла поднять руку, пошевелить пальцами, повернуть голову, легко и свободно переместиться по камере.
«Да ведь это ведьма!.. – мелькнуло в голове Беса. Забившись в угол, на всякий случай, он ещё и зажал свой рот ладонью, дабы случайно не вскрикнуть или не издать какой-либо иной звук при созерцании той жути. – …И на хрена, спрашивается, я повёлся на обещание ментов, подписавшись на эту чёртову авантюру!..»
Вновь приоткрыв глаза, я вдруг увидел её, Марту. Она стояла сейчас посреди камеры.
– Ты здесь?..
Сказать о том, что я был удивлён, все равно, что ничего не сказать. Забыв на какое-то время о всякой боли, я попытался немедленно встать. Однако тотчас рухнул на нары.
– Тише-тише!.. Сейчас тебе не нужно делать резких движений!.. – прошептала она и положила свою руку мне на грудь. – …Что же с тобой сделали эти варвары? Точнее было бы сказать: эти нелюди. Ну, ничего, потерпи ещё чуть-чуть. Сейчас я попытаюсь забрать твои страдания.
Я чувствовал, как Марта водит по моему телу своей холодной рукой. В очагах наивысшей концентрации болевых ощущений, её прикосновения становились более лёгкими и аккуратными. И мне, действительно, становилось всё легче и легче. Я уже мог самостоятельно встать на ноги и добраться до «параши», дабы наконец-то справить нужду.
– Барышня, вы не могли бы и меня заодно подлечить?.. – потеряв всякий страх, Бес покинул своё «убежище». Возникшую паузу он предпочёл использовать с пользой для самого себя. – …В последнее время меня правый бок отчего-то беспокоит!
– Роббер, так ты здесь вовсе не один?.. – Марта обернулась к уголовнику и уставилась на того своим пристальным взглядом. – …Посмотрим, кто у нас тут! Ах, да!.. Герман Лобов. Уголовная кличка Бес. Тот самый Герман, бессмысленно и бездарно разменявший всю свою жизнь на тюремные коридоры. Лобов, который докуривал чужие бычки, шестерил, стучал, сдавал и подставлял своих же сокамерников.
Роббер, небось, это чмо бравировало своими ходками; да пальцы гнуло, типа, век воли не видать. Ну, ничего. Недолго ему осталось, почём зря земной воздух портить.
– Бес, она мысли твои читает! – пояснил я, возвращаясь на шконку.
– Ну, а бок твой болит по вполне известной причине!.. – продолжала Марта. – …Внутренности свои, ты чифирём и водкой загубил. Причём, болезнь твоя предельно запущена. Процессы, происходящие в твоем организме, уже необратимые. Повторюсь: коптить этот мир тебе осталось совсем недолго.
– Неужели?.. – усмехнулся зек. Очевидно, моё пояснение немного его обнадёжило. Потому и задал он свой очередной вопрос, как-то чересчур игриво. – …Может, гражданка, вам известна и дата моей смерти?
– Конечно! – без тени сомнений, ответила Марта. Будто речь шла о завтрашней погоде.
– И к какому ж числу я преставлюсь? – похоже, Бес поймал настоящий кураж. Он продолжал и продолжал засыпать «ночное видение» чрезвычайно скользкими вопросами.
– А тебе это надо? – вопросом на вопрос, ответила Марта.
– Ещё как надо! – навострив уши, уголовник приготовился услышать разгадку тайны всей своей жизни. Ведь, по большей части, человеку не суждено знать, когда настанет его роковой час. Свою последнюю трагическую минуту он всеми силами пытается оттянуть, старается хоть как-то предугадать и обмануть свою судьбу (как правило, безрезультатно). Потому и получается, что живет человек не ради счастья или каких-то высших целей, а лишь для того, чтобы узнать именно тот, уготованный ему день.
– Что ж, слушай! И имей в виду, что ты сам на это напросился!.. – Марта по-прежнему была спокойна и безучастна. – …Примерно через месяц, тебя крепко прихватит. С диагнозом цирроз печени, ты будешь госпитализирован в БСМП. А к майским праздникам, тебя похоронят на юго-западном кладбище! Могу добавить ещё и то, что после своей смерти, ты превратишься в самого обыкновенного чёрта. То есть, твоя нынешняя тюремная кличка, в определённой степени, станет пророческой. Ну, доволен?
После столь удручающего прогноза, Герман осунулся и молча вернулся на свои нары.
– Ты что ж, можешь заглянуть и в моё будущее? – я попытался хоть на немного разрядить гнетущую в камере обстановку.
– Пожалуйста!.. – как и прежде, запросто согласилась Марта. – …С тобой и вовсе все просто. Уже завтра из тебя «выбьют» необходимые признания. Вечером того же дня рецидивист по кличке Бес!.. – при этом, приведение кивнуло в сторону моего сокамерника. – …Накинет на твою шею удавку. Сейчас она припрятана у него под матрацем. Надеюсь, ты не станешь спорить с тем, что в переполненном следственном изоляторе, именно для вас была освобождена отдельная камера. Твое убийство будет обставлено так, словно раскаявшийся убийца, дав следствию чистосердечные признания, предпочёл добровольно уйти из жизни.
– То есть, ты хочешь сказать, будто бы, в моем распоряжении мене суток?.. – задумавшись, я почесал затылок. – …Ну, а если им так и не удастся из меня что-либо выбить, если я им ничего не подпишу?
– Разве ты, до сих пор не понял, что твоя участь уже давно предрешена. Ни сегодня, так завтра; ни завтра, так послезавтра они своего добьются. Твою смерть можно лишь отсрочить… Да, и то, на весьма короткий период. В то время как избежать её вовсе не в твоих силах. Изменить ход неизбежных событий, может лишь Бог!.. – выдержав продолжительную паузу, дама продолжила. – …К счастью, я придумала, чем можно тебе помочь!..
Едва успев произнести последнюю фразу, Марта вновь перевоплотилась в голубоватое облачко и бесследно исчезла. На прощанье, она ещё раз громыхнула закрывшейся за ней дверью. И вновь на какое-то время в камере зависла гнетущая тишина. Каждый из нас размышлял о недавних пророчествах и своём ближайшем будущем. И если для меня Марта оставила хоть какую-то надежду, то для Беса, слова её прозвучали, как окончательный приговор.
– Послушай, фраерок! На сколь этой ведьме можно верить? – тихо поинтересовался уголовник.
– Тот же вопрос я могу задать и тебе! – вспомнив об удавке, я пристально глянул в глаза Бесу.
– Чего ж, теперь таиться. Имеется за мной подобный грешок!.. – зрачки рецидивиста непрерывно забегали в поисках точки приложения. Он понимал, что врать и юлить было абсолютно бессмысленно. А посмотреть в глаза своей потенциальной жертве у него, очевидно, не хватало духа. – …Мусора-суки, свободой меня купили. Чтоб им самим сдохнуть. Да только ты, фраерок, не переживай… Я тебя не трону. Завтра же пойду в отказ.
– Откажешься ты, в мою камеру подсадят кого-то другого!.. – ответил я, тяжело вздохнув. – …Желающих выйти на свободу раньше положенного срока найдётся предостаточно. Ты, Бес, шибко не переживай. Может и не так все и безнадёжно. Возможно, она это сказала сгоряча или просто пошутила. По крайней мере, однажды я уже «повёлся» на её откровенную ложь.
Глава 4
Быть может и считается, что утро вечера мудренее, вот только мне от этой народной мудрости, нынче было вовсе не легче. Потому как началось оно, это самое утро, с выкрика сонного надзирателя.
– Эй, грёбаный киллер!.. Подъем, и живо на выход. У тебя свидание с адвокатом. Приперся, понимаешь, ни свет тебе, ни заря…
Невзирая на то, что у меня по-прежнему ныло все тело и мне приходилось прилагать неимоверные усилия для любого, пусть и самого элементарного движения – я встал, довольно-таки быстро. Ведь новость об адвокате была нынче весьма и весьма обнадёживающей. Наконец-то, у меня появится хоть какой-то защитник. То есть, тот, которому я смогу довериться или излить душу. Он непременно разберётся в возникшем (мягко говоря) недоразумении, связанном с моим нелепым арестом.
«Будем надеяться, что именно он и избавит меня от здешнего произвола. Чем чёрт не шутит. Быть может, на сей раз мне улыбнётся удача в виде опытного, дотошного и отлично разбирающегося в юридических тонкостях специалиста!»
Через длиннющий зарешеченный лабиринт с множеством дверей, переходов и поворотов, надзиратель отконвоировал меня в отдельную: ни то комнату, ни то камеру с двумя табуретами и одним простеньким столом.
Там-то и ожидал меня высокий мужчина лет пятидесяти.
Сразу хотелось бы оговориться о том, что до сей поры мне ни разу не приходилось в живую сталкиваться с действительным членом гильдии адвокатов. Для меня, как законопослушного гражданина (коим я всегда был, и по сей день являюсь) эти самые профессии были вовсе ни к чему. Потому и имел я о внешнем облике заступников несколько поверхностное представление.
Тем не менее, в моем сознании выработался определённый портрет. По моему мнению, юридический защитник относился к мелким судебным клеркам и мало чем отличался от нас, обычных граждан. Скромная одежда, возможно свитерок, джинсы или старенький, несколько мешковатый и давно не встречавшийся с утюгом тёмный костюмчик. Адвокат в сибирском городке, так и вовсе представлялся мне достаточно заурядным мужчиной, средних лет, со слегка измученным и уставшим лицом. Под мышкой у данного мужичка, обязательно должен быть потрёпанный, видавший виды портфельчик, битком набитый различными бумагами, в которых он и сам с трудом находил тот или иной документ. В редких случаях, это могла быть полноватая и несколько истеричная, чуть взбалмошная барышня…
Мне непременно казалось, что это лишь где-то там, в Москве или Питере дорогостоящие адвокаты, участвующие в громких и шумных процессах, люди публичные. Потому и выглядят они соответствующе, едва ли не как кинозвезды. Да, и гонорары у них, уж точно, не соизмеримы с периферийными. А теперь представьте, каково было моё удивление, когда я, оказавшись в тюремной комнате для свиданий, вдруг столкнулся с совершенно иным типажом.
Передо мной ныне стоял с ног до головы лощёный субъект, с ненавязчивым отблеском бриллиантовых вкраплений. Одетый с иголочки, будто не ранее чем час назад он подбирал свой нынешний гардероб в одном из престижнейших модных домов. При этом мужчина (похоже, уверенный в себе до самоуверенности) буквально источал вокруг себя аромат дорогого одеколона, и едва уловимый запах «баксов». Короче, он стоил весьма и весьма дорого. Даже лицо его мне, как будто бы показалось несколько знакомым. Очевидно, эта самая физиономия частенько мелькала в общероссийских новостях и скандальных хрониках, потому и стала она достаточно узнаваемой. Именно такого, «сверх навороченного» адвоката я вдруг встретил в облупленных стенах нашего самого заурядного омского следственного изолятора. Честно сказать, в ту минуту мне было не по себе. Я даже подумал о том, что конвоир ошибся камерой, в которую меня следовало доставить. А после, вспомнив о том, что и дело-то моё не такое уж и «тихое», принялся в ещё большей степени путаться во всевозможных догадках. К примеру, в какую кругленькую сумму мне может вылиться данная VIP-защита? Смогу ли я хоть когда-то её осилить? И вообще, какой идиот, мне его подсунул? Не стоит ли сразу, то есть, прямо сейчас отказаться от неподъёмных услуг?..
– Ну, здравствуй, воин-бродяга, неуёмная душа!.. – совсем уж по-свойски начал разговор тот единственный мужчина, находившийся ныне в кабинете. – …Да ты не тушуйся. Присаживайся. Если хочешь, можешь закурить… – при этом на стол тотчас упала пачка «Marlboro». – …Будем знакомиться. Зовут меня Виталий Зиновьевич. Как ты, наверное, и сам понял, я должен буду представлять, и отстаивать твои интересы, как в судебном процессе, так и во время следствия.
Хотелось бы сразу оговориться о том, что особого желания участвовать в этом, шитом белыми ниткам и дурно пахнущим деле, я вовсе не испытывал. У меня и без тебя дел невпроворот. Да, и позиция защиты в данном конкретном случае, видится мне полностью бесперспективной…
– Но ведь меня просто-напросто подставили! – возмутился я, прервав адвоката.
– И что с того? О том, что тебя подставили, знает половина вашего города. В крайнем случае, эта самая половина, безусловно, о том догадывается. Простые люди, с которыми я уже успел пообщаться, в открытую говорили мне о том, что правоохранительные органы нашли первого, попавшегося под руку козла отпущения. А также о том, что рано или поздно, они сгноят тебя в этих казематах.
– Кто это «они»? – поинтересовался я у Виталия Зиновьевича.
– Ты вчера, что ли родился?.. – усмехнулся мой нынешний собеседник. – …Сам не догадываешься? Все войны и конфликты, убийства и предательства совершаются исключительно из корысти и желания обогатиться за чужой счёт. В твоем же, конкретном деле на кон был поставлен, ни больше, ни меньше, а одно из самых крупных промышленных предприятий сибирского региона. Тракторный завод. Первые лица вашего региона… Или попросту, имеющие силу и вес хапуги. Все они желают урвать жирный кусок от некогда общего народного пирога. Когда убивают москвича-директора, вовсе не трудно догадаться, кто является заказчиком данного преступления. В общем, парень, плохи твои дела…
– Признаться, я думал вы здесь, исключительно ради того, чтобы оправдать невиновного человека. То есть, меня!.. – мне ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть и опустить руки. – …А оказалось, вы прибыли сюда, по совсем иному вопросу.
– Так ведь я и говорю о том, что не было у меня никакого желания отправляться в ваши края, однако пришлось. Не смог, понимаешь, устоять перед слёзными мольбами о помощи…
– Постойте!.. – моему возмущению не было предела.– …Но я никого не умолял!
– Речь сейчас идёт вовсе не о тебе. За тебя просили другие… – адвокат прошёлся из угла в угол, и словно беседуя сам с собой, задумчиво произнёс на латыни. –…Non fallere et ego non fallitur! Похоже, это действительно так. Не обманула и не ошиблась!.. – после чего, Виталий Зиновьевич вдруг обернулся ко мне с совсем уж неожиданным вопросом. – …Кстати, ты не в курсе, гитлеровцы или бойцы Красной Армии… Быть может, кто-то ещё сумел-таки отыскать балтийские сокровища?
– Не понял!.. – я глянул на адвоката с удивлением и некоторой настороженностью. – …А причём здесь «гитлеровцы»? О каких сокровищах вы, вообще, меня спрашиваете?
Мало того, что Виталий Зиновьевич фактически признался в нежелании заниматься моей защитой; попрекнул меня в отрыве от его более важных занятий; так теперь он и вовсе понёс полную ахинею о каких-то там «гитлеровцах и красноармейцах». Мужик вроде видный, а с головой нелады.
– Извини! Это я о своём немного задумался!.. – будто услышав мои мысли, тотчас поправился собеседник. – …Устал я после утомительной дороги. Да, ещё и эта адаптация к новой для себя действительности. Итак. На чем мы с тобой остановились? Ах да, вспомнил!.. – адвокат уперся кулаками в стол. При этом на его безымянном пальце левой руки блеснул массивный золотой перстень в форме кошачьей морды, инкрустированной мелкими бриллиантовыми камешками. Наклонившись надо мной, он продолжил говорить уже полушёпотом. – …Не стану скрывать того, что поначалу мне очень хотелось пободаться с местной коррумпированной и продажной Фемидой. Уж мы бы с тобой в проигрыше, точно, не остались. Однако поразмыслив, все же решил не ввязываться в этот долгий, утомительный и совсем не справедливый (прежде всего, с моей стороны) процесс.
– То есть, вы окончательно решили отказаться от моей защиты? – быстро сообразив, что никакого сотрудничества с чересчур «занятым» Виталием Зиновьевичем у нас не получится, мне захотелось побыстрее закончить пустой трёп.
– Ты вновь неправильно меня понял. Зачем ввязываться в долгосрочную тяжбу, если её можно вовсе избежать? Сейчас ты подпишешь один договорчик, после чего, мы навсегда покинем стены данного тошнотворного заведения!.. – он пододвинул ко мне чистый лист. – …Поставь снизу свой автограф.
– И не подумаю! Какой же это, к чертям собачьим, договор? На вашем «фиговом листочке» отсутствует текст, который мне следует завизировать. Ну, и кроме того, я не вижу смысла о чем-либо договариваться (да, ещё и в письменной форме) с человеком, который никоим образом не желает поучаствовать в моей судьбе!
И тут меня вдруг посетила довольно-таки неожиданная мысль.
«Что если всё, ныне меня окружающее – и эта убогая комната, и адвокат, и табурет, на котором я ныне сижу – всё это, не более чем спектакль! Постановка, устроенная сотрудниками изолятора ради получения моей, так необходимой им подписи!..»
– Сынок, ни в том ты нынче положении, чтоб артачиться!.. – чуть наклонившись, адвокат дружески похлопал меня по плечу. – …Участие в следственных мероприятиях и защита обвиняемого – это вовсе не одно и то же. Потому, как и защищать можно по-разному. Кому-то достаточно сочувствия и доброго слова. В каких-то случаях, действительно, следует вступить в ожесточённую схватку и возможно набить кому-то морду. А бывает и так, что подзащитного достаточно просто вывести из-под удара более сильного противника. Чем, собственно, я и намерен нынче заняться. Однако, для осуществления вышеозначенных планов, мне необходима самая малость. Твоя подпись под нашим договором о взаимном сотрудничестве…
То ли его уверенный голос, то ли его искреннее обращение: «сынок» – в общем, мне отчего-то хотелось ему верить.
