Беглый

Лопатин присвистнул.

– Ого! Пятую часть! Грабеж почище амбаньского!

– Так ведь амбань у вас товар забрал да бумажками сунул, а я вам за эти самые бумажки – живое серебро даю, – парировал я. – Хоть какая-то копейка вернется.

Купец задумался, потирая подбородок. Прагматизм перевесил обиду.

– Эх, была не была! Лучше синица в руках! Давай свое серебро! Только чтоб тихо. Сделка состоялась у нас в комнате.

Захар отсчитал Лопатину оговоренную сумму – несколько тяжелых слитков. Купец принял их с видимым облегчением, взвешивая на ладони. Взамен он передал мне пачку тонких, шершавых бумажек с иероглифами.

Когда купец вышел, товарищи окружили меня.

– Курило, ты чего удумал? – первым не выдержал Софрон. – На кой ляд тебе эти картинки?

– Да уж, Серж, вложение сомнительное, – подхватил Левицкий.

Я разложил пестрые бумажки на столе.

– Что скажешь, Изя? – обратился я к Шнеерсону.

Изя взял одну из бумажек, потер между пальцами, поднес к свету, понюхал.

– Таки да, похоже, – проговорил он. – Бумага, конечно, дрянь. И печать грубовата. Но ходит же! Значит, деньги. Местные.

– А… сделать такие можешь? – спросил я прямо.

Изя вздрогнул, потом хитро посмотрел на меня.

– Ой-вэй! Какие слова! Подделка денег – это ж каторга, а здесь явно хуже!

– Это если поймают! Ну так сможешь? – глянул я на него пристально.

Изя снова повертел бумажку.

– Теоретически… Чисто теоретически! Нужна такая же бумага. И чернила. Краска… Рецепт подобрать можно. Печать… сложнее. Тут либо резчика хорошего искать, либо самому… Но можно, таки да. Если очень осторожно.

Он помолчал, потом добавил, понизив голос:

– Только вот что скажу, Курила. Ни бумагу, ни чернила, ни краску – ничего здесь, в Баин-Тумэне, покупать нельзя! Сразу подозрение вызовем. Если уж решаться на такое… То все компоненты надо искать в другом месте. Подальше.

Я кивнул. Идея была опасной, почти безумной. Но она давала шанс.

Бумажки, полученные от Лопатина, грели карман. Идея Изи была соблазнительной, но рискованной.

Главной проблемой оставалось серебро. Его нужно было превратить во что-то более удобное. Я снова обратился к Лопатину, который уже в более лучшем расположении духа сидел внизу.

– Господин Лопатин, еще раз прошу совета, – начал я. – Серебро у нас имеется, количество… заметное. Таскать тяжело и опасно. Где бы его обменять понадежнее? Не на фантики, а на золото, может, или векселя купеческие?

– Дело говоришь. Серебро – обуза знатная. На золото менять… сложно тут. Векселя… русские купцы есть, но мало, да и кто тебе, без роду без племени, поверит?

Он пожевал губами.

– Есть пути… Рисковые. Ежели серебро чистое и количество стоящее, можно сунуться к тем, кто чаем ворочает. Но самый верный, хоть и самый опасный путь – к опиумщикам. Вот уж кто к большим деньгам привык и лишних вопросов не задает. Им серебро завсегда нужно – расчет вести.

– Опиумщики? – переспросил я. – А где их искать?

Глава 5

– Здесь, в Баин-Тумэне, они тоже бывают, но больше по мелочи, – Лопатин понизил голос до заговорщицкого шепота, и от него пахнуло луком и тревогой. – А вот ежели по-крупному сбыть надо, да так, чтоб без лишних глаз, – так это в Ундурхан пылить. Верст триста отсюда на запад, по Керулену если путь держать. Городишко паршивый, но на бойком перепутье стоит. Туда и с Кяхты караваны заворачивают, и с Калгана, и отсюда… Вот там-то и кишит всякая нечисть, дельцы всякого пошиба, в том числе и те, кто «черным товаром» – опиумом то есть – грешит. Там и спрос на серебро твое может быть, и пристроить его можно, если с головой да с волчьей хваткой подойти. Но гляди в оба, парень! – Народ там крученый обдерут как липку, а то и вовсе в степи без лишнего шума прикопают из-за твоего серебришка.

Я поблагодарил Лопатина, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Ундурхан. Название звучало дико, как рык степного волка, но в нем же слышался и звон серебра. Риск? Да вся наша жизнь после побега – один сплошной риск! А сидеть здесь, в Баин-Тумэне, и ждать, пока нас схватит амбань или какой другой стервятник, было еще хуже.

Вернувшись к своим, я, не мешкая, выложил все как на духу:

– Поедем в Ундурхан. Там, говорят, можно наше серебро пристроить. Есть публика, которой оно нужно позарез.

– Это к кому? – Софрон дернулся, словно его ударили.

– Опиумщикам! – прямо ответил я.

– С этой сволочью связываться – себе дороже выйдет. Слыхал я о них, – хмыкнул Софрон.

– Отчаяннее нас? – криво усмехнулся Захар, и в его глазах блеснул азартный огонек. – Мы сами с каторги беглые, с краденым серебром на горбу! Нам ли чертей бояться? Главное – цену хорошую взять да не дать себя на фуфу променять!

– Таки да! – поддакнул Изя, потирая руки, и глазки его за стеклами очков забегали, прикидывая барыши. – Где риск, там и гешефт поболее будет! Только осторожность нужна, я вас умоляю, сугубая!

Левицкий поморщился при слове «опиумщики», его аристократическое нутро протестовало, но он лишь тяжело вздохнул. Он, как никто другой, понимал, что мы загнаны в угол, и выбирать не приходится.

Решение было принято – тяжелое, как наши мешки с серебром, но единственно возможное. Нужно было двигаться, и быстро. Но Ундурхан лежал в стороне от маршрута каравана Лу Циня, и нам позарез нужен был свой проводник, знающий эти дикие тропы и языки.

Я снова пошел к Хану, который невозмутимо, как буддийский монах, чинил ременную упряжь.

– Хан, нам нужно в Ундурхан. Дело у нас там торговое наметилось, – сказал я, присев рядом на корточки. – Можешь ли ты дать нам человека, который и дорогу знает, и языком местным владеет? Серебром не обидим. Хан долго молча смотрел на меня своими узкими, как щелки, глазами, словно просвечивая насквозь. Потом коротко кивнул, будто нехотя.

– Хорошо. Есть у меня племянник, Очир. Молодой, горячий, но места знает, язык ваш понимает, и по-монгольски, и по-китайски лопочет. Пойдет.

Вскоре он привел к нам невысокого, но крепко сбитого, как молодой бычок, парня лет двадцати. Обветренное, скуластое лицо, внимательные, чуть раскосые глаза, которые, казалось, видели все и сразу. Очир почтительно поклонился, пробормотав несколько слов приветствия на ломаном русском. Взгляд у него был спокойный, но цепкий, как у степного орла.

Парень был себе на уме, и это внушало больше доверия, чем показная угодливость.

Снова пришлось раскошелиться. Мы наняли еще несколько выносливых бактрианов у местных – наши кони еле ноги волочили. Закупили, по совету Лопатина, провизии и фуража, потратив на это не много «амбаньских бумажек». Наша небольшая группа – я и мои товарищи, да наш новый проводник Очир – отделилась от каравана Лу Циня, который лишь молча кивнул нам на прощание, и тронулась на запад, к Ундурхану, навстречу неизвестности.

Переход занял несколько дней, превратившихся в бесконечную пытку жарой и пылью. Плодородные долины сменились выжженной, холмистой степью, поросшей редкой, колючей травой, о которую можно было скорее порезаться, чем наесться. Мы ехали большей частью молча, каждый переваривая свои страхи и надежды. Лишь Очир изредка указывал на какие-то одному ему ведомые приметы, да изредка бросал короткие фразы.

Наконец, на горизонте, в дрожащем мареве, показались глинобитные стены и редкие, приземистые крыши Ундурхана. Городишко оказался меньше и паршивее Баин-Тумэна, еще более пыльным и каким-то неустроенным, словно временное кочевье, а не город.

Чувствовалось, что это не столько место для жизни, сколько шумный, грязный перевалочный пункт, где смешивались караванные пути и судьбы самых разных людей. Мы остановились на одном из постоялых дворов – «ганзе», как их тут называли, – огромном, обнесенном высокой глинобитной стеной, где уже стояло несколько караванов и галдела, как на базаре, разношерстная толпа: монголы в ярких халатах, молчаливые китайцы с лицами-масками, черноволосые буряты, несколько русских купцов попроще, с бородами лопатой и хитрыми, как у лис, глазами.

Едва мы спешились, и Очир, оставив нас у верблюдов, пошел зычно торговаться с хозяином о ночлеге и корме, как наше внимание привлек тип, который в этой пестрой толпе смотрелся как павлин среди воробьев.

Это был высокий, до неправдоподобия худощавый европеец лет сорока, одетый в светлый, но уже основательно помятый льняной костюм и пробковый шлем, нелепо торчавший на его голове, несмотря на то, что солнце уже клонилось к закату. Он стоял посреди двора с выражением такого крайнего высокомерия и неприкрытой брезгливости на вытянутом лице, словно случайно забрел в зверинец, и отрывисто, как собаке, отдавал короткие распоряжения немолодому уже человеку в потертой европейской одежде, который суетливо, как ошпаренный, руководил выгрузкой нескольких тщательно упакованных тюков и сундуков с верблюдов.

– Англичанин, никак? – пробормотал Левицкий, с профессиональным любопытством разглядывая чужестранца. – Занесло же его нелегкая в эту дыру. И вид какой… будто он тут всем одолжение делает, одним своим присутствием.

Пока англичанин, фыркая, отошел к хозяину ганзы, продолжая выговаривать что-то резким, повелительным тоном, его спутник, руководивший выгрузкой, обернулся и заметил нас. Увидев наши европейские лица, он на мгновение замер, удивленно приподняв брови, а потом, оставив слуг, подошел ближе. Лицо у него было усталое, изрезанное сеткой мелких морщин, но взгляд – живой, умный и удивительно печальный.

– Панове русские? – спросил он с заметным польским акцентом, но на удивление чистом, хотя и чуть напевном, русском языке. – Доброго здоровья. Нечасто тут ваших встретишь, да еще в таком… гм… живописном виде. – Вацлав Тарановский, – представился он, с достоинством протягивая руку.

Мы, по очереди, назвались, по большей части, кличками или просто именами – Курила, Софрон, Захар…

– А вы, пан Вацлав, какими судьбами здесь? – Левицкий, не удержавшись, пожал его руку с вежливостью, напомнившей мне о его благородном происхождении. Поляк с едва заметной усмешкой махнул рукой в сторону англичанина, который теперь с видом оскорбленного герцога брезгливо осматривал предложенную ему грязную каморку.

– Да вот, с его милостью, мистером Тэкклби. Джордж Тэкклби, чтоб ему пусто было. Служу у него приказчиком, толмачом, нянькой… Ведем дела торговые, как говорится. Из самой Индии путь держим, через Тибет, Китай… чтоб он провалился, этот Китай!

– И чем же торгуете, если не секрет, в этакой дали, да еще с такими приключениями? – не удержался Изя, его нос коммерсанта уже учуял запах денег. Тарановский криво усмехнулся, и в его глазах мелькнула тень вселенской усталости и цинизма.

– Секрет? Да какой уж тут секрет для тех, кто разбираеться. Товар особый везем, панове, из самого Гонконга, от Ост-Индской компании, будь она неладна. Мистер Тэкклби представляет интересы одного весьма почтенного торгового дома… Опиум, панове. Первосортный индийский опиум. Здесь, в этих диких краях, на него спрос хороший, как на свежую воду в пустыне, и платят щедро, если глотку не перережут раньше. Он сказал это буднично, словно речь шла о мешках с мукой.

Мы переглянулись. В животе у меня что-то неприятно похолодело. Лопатин был прав. Мы прибыли точно по адресу. Торговец опиумом, да еще и представитель крупной фирмы, был прямо перед нами. Оставалось только понять, как подойти к этому напыщенному индюку, мистеру Тэкклби, с нашим предложением об обмене краденого серебра. Одно дело – слухи, другое – реальный человек с его амбициями, страхами и, наверняка, очень острыми когтями.

Немного еще поговорив с поляком о трудностях пути и местных нравах, от которых у Тарановского волосы вставали дыбом, несмотря на его богатый опыт, мы разошлись. Когда хозяин «ганзы» освободился, Очир быстро уладил все дела с нашим размещением в такой же убогой каморке, как и в Баин-Тумэне.

Вечером, когда вонь и суета на дворе немного улеглись, я снова собрал своих. Встреча с опиумщиками требовала немедленного обсуждения.

– Итак, господа бывшие каторжане, – начал я, когда мы расселись на полу нашей конуры, освещенной коптящей плошкой. – Опиумщик перед нами. Крупная рыба, похоже, с острыми зубами. Но и плавает, видать, в глубоких водах. Напрямую ему наше серебро предлагать – все равно что голову в пасть тигру совать. «Откуда дровишки, милейшие?» – первый его вопрос будет, и улыбочка такая, что сразу в штаны наложишь.

– И что тогда? – нахмурился Захар, его лицо в неверном свете казалось высеченным из камня. – Зря сюда перлись, кишки на кулак наматывали?

– Не зря, – возразил я, чувствуя, как во мне просыпается охотничий азарт. – Знания – уже половина добычи. Тарановский обмолвился, что его мистер Тэкклби «все о золотом руднике грезит или о какой-нибудь серебряной шахте». И что серебро сейчас в большой цене, так как его много из Китая ушло в уплату за тот же опиум. Значит, спрос на металл есть, и спрос немалый.

– Так может, и предложить ему «серебряную шахту»? – хитро прищурился Изя, его пальцы уже словно пересчитывали невидимые монеты. – Скажем, знаем месторождение богатое, жилу нашли знатную, да вот только средств на разработку нет. Ищем компаньона, солидного, с капиталом. А в доказательство – вот оно, серебришко, первые пробы, так сказать, с пылу с жару!

– История неплохая, – кивнул я. – Особенно если над ним поработать. Главное – чтобы этот англичанин клюнул и не стал слишком глубоко копать, а то докопается до наших кандалов.

– А что если не клюнет? Или запросит долю такую, что нам останутся одни слезы? А то и вовсе решит нас по-тихому устранить да «месторождение» себе забрать? С этих станется! – Софрон, как всегда, смотрел в корень, и оптимизма его слова не добавляли.

– Риск есть всегда, Софрон, – согласился я. – Но какой у нас выбор? Таскать это серебро туда-сюда, пока его у нас не отнимут или мы не помрем с голоду под забором? Нужно действовать, и действовать нагло!

Тут в разговор неожиданно вмешался Очир, наш новый проводник, до этого молча, как изваяние, слушавший наши споры.

– В Ханьхэхэй… можно ехать, – произнес он медленно, с трудом подбирая русские слова. – Два дня пути отсюда, к северу. Город маленький. Бумагу там делают. Амбань там… – Очир понизил голос и сделал выразительный жест, проведя пальцем по горлу и картинно закатив глаза. – Опиум курит. Много. Дела в городе из-за этого не идут. Но торговцев, кто опиум привозит… он их любит. Подарки берет. Дорого.

Эта информация была как гром среди ясного неба. Амбань-опиумщик в небольшом городке! Это меняло всё.

– Так-так-так, – протянул я, чувствуя, как в голове начинает складываться новый, еще более дерзкий и опасный план. – Значит, если этому амбаню в Ханьхэхэе сделать «подарок» в виде опиума, он может стать сговорчивее? И закрыть глаза на происхождение нашего серебра? А то и сам его прикупит по сходной цене?

– Может, и закроет, – пожал плечами Очир. – А может, и сам купить захочет. Опиум – дорогой товар.

Идея была как удар молнии – рискованная до безумия, но она давала нам невероятный рычаг! Не просто продать серебро кому попало, а использовать его для покупки товара, который мог открыть нам любые двери в этой проклятой стране!

Не много поработав над парочкой слитков, я пошел искать Станислава Тарановского.

Он как раз заканчивал упаковывать последние тюки под бдительным присмотром своего нанимателя, мистера Тэкклби, который стоял неподалеку с видом скучающего плантатора, обмахиваясь своим серым котелком, как падишах опахалом.

– Пан Станислав, – обратился я к поляку вполголоса, стараясь излучать максимальную серьезность и деловитость, – у меня есть к вам разговор чрезвычайной деликатности! Не уделите ли пару минут вашего драгоценного времени? Тарановский с нескрываемым удивлением посмотрел на меня, его усталые глаза изучающе прошлись по моему лицу.

Он кивнул и отошел со мной в сторону, подальше от длинных ушей англичанина.

– Слушаю вас, пан Иван. Что за спешка?

– Дело такое… Нам для… скажем так, для установления особо доверительных отношений с одним весьма влиятельным местным начальником… очень нужен товар вашего хозяина. Небольшая партия. Один ящик, может быть. Самого лучшего качества, разумеется. Возможно ли это устроить? И сколько это будет стоить? Мы готовы заплатить чистым серебром. Прямо здесь и сейчас. Глаза поляка полезли на лоб. Он бросил быстрый, испуганный взгляд на Тэкклби, потом снова на меня.

– Опиум? Вам? За серебро? – прошептал он, его голос дрогнул. – Вы… вы хоть понимаете, что это… это не игрушки? Это очень серьезно!

– Понимаем, пан Станислав, – твердо сказал я, глядя ему прямо в глаза, стараясь передать всю нашу решимость. – И понимаем, что вашему хозяину наше серебро может быть весьма интересно. Вы сами упоминали, оно сейчас в большой цене, и он ищет любые возможности. А мы предлагаем ему сделку, от которой трудно отказаться. Тарановский закусил губу, его лицо выражало целую гамму чувств – от страха до алчного интереса. Видно было, что предложение его зацепило, но и пугало до чертиков.

– Это… это нужно говорить с мистером Тэкклби… Он человек настроения, и очень, очень подозрительный. И он наверняка спросит… откуда у вас серебро в таком количестве? Он не любит темных дел, если только они не приносят ему очень большой выгоды и не слишком рискованны для его собственной шкуры. Это был ожидаемый вопрос. Легенда у нас уже была готова.

– Скажите ему, что мы нашли старую, заброшенную серебряную шахту, – сказал я ровным, уверенным голосом. – Сами добываем понемногу, кустарным способом. Место, конечно, не укажем, это наш коммерческий секрет. Но серебро у нас чистое, самородное, неклейменое. Пусть посмотрит образцы, если пожелает. Убедится в качестве.

Тарановский еще раз внимательно, посмотрел на меня, потом, словно приняв какое-то решение, решительно кивнул и быстрым шагом направился к англичанину.

Их разговор был коротким, но, судя по жестам Тэкклби, весьма напряженным. Англичанин сначала нахмурился, гневно что-то выговаривая поляку, потом его глаза загорелись нескрываемым, хищным интересом. Он что-то резко спросил, Тарановский ответил, выразительно указав на меня. Тэкклби бросил в мою сторону быстрый, оценивающий взгляд, словно взвешивая меня на невидимых весах, потом снова что-то отрывисто бросил поляку и коротко, почти небрежно, кивнул. Тарановский вернулся к нам, лицо его было немного бледным, но глаза блестели лихорадочным огнем.

– Мистер Тэкклби… он согласен рассмотреть ваше предложение, – сказал он уже более уверенно, хотя голос его все еще слегка дрожал. – Он готов взглянуть на ваше серебро и обсудить условия. Но предупреждаю, он будет торговаться…

Глава 6

– Вот и славно, – кивнул я, стараясь казаться спокойным и деловитым. – Сколько он хочет за ящик своего… товара? – я намеренно не назвал опиум вслух.

Поляк снова метнулся к англичанину. Их короткий, отрывистый разговор на английском, которого я почти не понимал, больше походил на перепалку двух торговок на базаре, чем на деловые переговоры. Наконец, Тарановский вернулся, вытирая со лба испарину.

– Мистер Тэкклби хочет за один ящик опиума… – он назвал цену в лянах серебра.

Цена была высокой, грабительской даже, но, учитывая редкость и специфику товара, не запредельной.

– И он хочет взглянуть на ваше серебро. И еще… – Тарановский понизил голос до шепота, – он очень, очень заинтересовался вашей «шахтой». Буквально загорелся! Спрашивает, не продается ли она или не ищете ли вы компаньона для разработки? Деньги, говорит, найдет.

«Ага, клюнул, старый лис! – мелькнуло у меня в голове. – Значит, легенда сработала. Это хорошо. Это дает нам пространство для маневра».

– Про шахту мы пока говорить не готовы, – ответил я уклончиво, стараясь придать лицу самое загадочное выражение. – Это дело будущего, требующее серьезного доверия. А серебро… серебро покажем!

Я немедленно бросился к своим, которые с тревогой и любопытством наблюдали за нашими переговорами. Первым на пути мне попался Шнеерсон.

– Изя! – я схватил его за плечи, отчего он подпрыгнул и испуганно захлопал ресницами. Быстро введя его в курс дела, я понизил голос: – Слушай сюда. Тут, в этом вертепе, есть кто-нибудь, кто мог бы быстро переплавить часть наших слитков так, чтобы они были похожи на самородное серебро? Чтобы ни сучка, ни задоринки, никаких следов заводской плавки!

Изя, наш финансовый гений и мастер на всякие щекотливые дела, на мгновение растерялся, его глаза забегали.

– Таки-да, я вас умоляю… найдутся умельцы, – растерянно, но уже с загорающимся в глазах интересом ответил он. – Тут всяких хватает, и плавильщиков, и… других специалистов. А зачем-таки вам, Курила, такая спешка и такая.

– Надо переплавить примерно пятнадцать, а лучше двадцать фунтов. Срочно! И чтобы выглядело так, будто мы это серебро киркой из земли выковыряли! – перебил я его, не давая увлечься расспросами.

Изя понимающе кивнул, его лицо мгновенно стало серьезным и деловитым. Этот пройдоха нюхом чуял, где пахнет риском и большими деньгами.

Через полчаса, оставив остальных, мы втроем – я, Изя и Тит в качестве охраны и носильщика – уже пробирались по каким-то вонючим задворкам Ундурхана.

Изя привел нас в одну из многочисленных кузниц, затерявшуюся в лабиринте глинобитных строений. Там, в полумраке, среди груд угля и железного лома, орудовали несколько подозрительного вида китайцев – угрюмых, молчаливых, с лицами, перепачканными сажей.

Они без лишних вопросов взялись за работу, когда Изя сунул им несколько монет. Вскоре в горне уже яростно ревело пламя, раздуваемое мехами. Наши слитки, один за другим, исчезали в огромном железном ковше, превращаясь в ослепительно белое, кипящее варево. Затем это расплавленное серебро выливали в грубые, неровные глиняные формы, которые китайцы тут же при нас смастерили из влажной глины. Через какое-то время, когда металл остыл, у нас на руках оказалось двадцать два фунта «самородного» серебра – комки и лепешки неправильной формы, тусклые, с вкраплениями земли и песка. Выглядело достаточно убедительно.

Сделка состоялась тем же вечером, в укромном углу постоялого двора, при скудном свете единственного тусклого фонаря, отбрасывавшего на глиняные стены дрожащие, уродливые тени. Атмосфера была напряженной, как натянутая струна. Захар, молчаливый и сосредоточенный, принес один из наших настоящих, еще нерчинских, слитков – самый небольшой, для пробы. Тэкклби, фыркая и отдуваясь, придирчиво осмотрел его, вертел в своих пухлых пальцах, взвесил на руке, даже, к моему удивлению, попробовал на зуб, что-то бормоча себе под нос по-английски. Его взгляд был острым и цепким, как у ястреба, высматривающего добычу. Ему помогал старенький, высохший, как мумия, китаец в потертом халате и круглой шапочке – видимо, местный эксперт по драгоценным металлам.

Он долго тер слиток о какой-то черный камень, нюхал, рассматривал через небольшое стеклышко. А там и наши свежеиспеченные «самородки» пошли в дело.

Англичанин вертел их в руках, недоверчиво хмыкал, нюхал, но китаец-эксперт, после тщательного изучения, что-то негромко сказал ему, и Тэкклби наконец удовлетворенно кивнул.

Видимо, качество металла и его «природный» вид его удовлетворили. Старый лис проглотил наживку. Тэкклби что-то отрывисто бросил Тарановскому, и тот, облегченно вздохнув, знаком велел одному из слуг принести большой, просмоленный деревянный ящик, туго обвязанный просмоленными же веревками, с выжженным на боку клеймом какой-то гонконгской торговой компании.

В обмен я отдал англичанину оговоренное количество нашего «самородного» серебра, которое Изя тщательно взвесил на безмене, предусмотрительно прихваченном из наших запасов. Руки у Изи слегка подрагивали, но он держался молодцом.

– И еще, пан Станислав, – сказал я как можно более небрежным тоном, когда сделка была завершена и ящик с опиумом стоял у наших ног, источая слабый, но характерный пряный аромат. – Мы тут отправляемся в дальний путь, поклажи у нас прибавилось… Нам бы не помешало некоторое количество пустых ящиков. Таких же крепких, как этот. Штук десять-пятнадцать нас бы вполне удовлетворило. Если надо, мы заплатим, не обидим. Тарановский снова перевел мою просьбу англичанину. Тот пожал плечами – пустые ящики его, видимо, совершенно не интересовали, главное, он получил свое серебро и уверовал в существование мифической шахты.

И вскоре носильщики притаранили нам полторы дюжины крепких пустых ящиков, пахнущих смолою и тем же сладковатым дурманом опиума, и снабженных все тем же клеймом гонконгского торгового дома.

«То, что доктор прописал», – подумал я, представляя, как в этих ящиках будет путешествовать наше основное сокровище, надежно укрытое от любопытных глаз.

Когда мы вернулись в свою каморку с драгоценным и опасным грузом – ящиком опиума и стопкой пустой тары, – товарищи встретили нас напряженным, выжидательным молчанием. Воздух в комнате, казалось, можно было резать ножом.