banner banner banner
Калейдоскоп прозаических миниатюр №3. Коллективный сборник
Калейдоскоп прозаических миниатюр №3. Коллективный сборник
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Калейдоскоп прозаических миниатюр №3. Коллективный сборник

скачать книгу бесплатно


– Не вопрос! – по—военному чётко отреагировал Анатолий. – Побреюсь!

– Нет, Толя, ты сначала побрейся, а то неудобно перед подругами! Скажут: нашла дедушку! А ты мужчина о—го—го!

Шестидесятипятилетнему Анатолию льстили слова Алевтины, напомнившей симпатичную студентку из его молодости. И он не только побрился, но и побрызгался французской туалетной водой, сделанной в Подмосковье.

– Толик! – внимательно вглядываясь в посвежевшее лицо кавалера, вскликнула Алевтина. – А усы!

– Что усы?

– Ты забыл сбрить усы!

– Усы нужны для привлечения женщин, – усмехнулся Анатолий. – Как говорил наш боцман, мужчина без усов, словно бриг без парусов!

– Но ты же не Сальвадор Дали, чтобы удивлять женщин тараканьими усами! Они тебя старят! Сбрей!

И он сбрил.

В книгах пишут, что женщины любят ушами, а мужчины – глазами. У Алевтины с Анатолием было всё наоборот. Она к нему присматривалась, а он к ней прислушивался.

Не прошло и недели после их встречи, как Анатолий почувствовал, что Алевтина как—то загрустила.

– Что за проблема? – спросил он.

– Даже не знаю, как тебе сказать, – смутилась та.

– Скажи, как есть!

– Мне кажется, Анатолий, ты давно не обновлял свой гардероб. Рубашке лет пятнадцать, а костюму – даже стесняюсь сказать, сколько. Ты посмотри, что современные мужчины носят: джинсы, футболки, толстовки.

На следующий день Анатолия в синих джинсах, модной футболке и замшевых мокасинах было не узнать. И глядя на парочку со стороны, можно было подумать, что жизнь у них удалась. Но не тут—то было:

– Смотрю я на тебя, Толя, и вижу, что ты стесняешься улыбаться, – издалека начала Алевтина. – А стесняешься ты потому, что у тебя не хватает двух верхних и трёх нижних зубов! Вставь, дорогой, хотя бы металлокерамику, и от улыбки станет мир светлей!

Снял Анатолий отложенные на чёрный день деньги и вставил красивые зубы, но улыбаться стал ещё реже.

Алевтина это поняла по—своему:

– Для счастливой улыбки тебе, Толя, не хватает сияющих глаз. Надо срочно менять хрусталик! Поставь американский – и зрение улучшится, и взгляд будет ласковее!

Просьба женщины – закон для мужчины. Сходил Анатолий в офтальмологическую клинику, отнёс кучу денег – и поменял потускневший хрусталик.

А у Алевтины очередная фишка:

– Моя лучшая подружка Маша зовёт отдохнуть в Турцию – и я не могу отказаться: раньше мы всегда вместе летали.

– Конечно, слетайте, отдохните! – вздохнул Анатолий. – Надолго?

– На две недели.

Стоило Алевтине улететь, как Анатолий, взглянув на себя в зеркало, почувствовал себя таким свободным и молодым, что в тот же вечер познакомился с Надеждой, которая была на двадцать лет моложе, и забыл пенсионерку Алевтину. А та, вернувшись из Турции, с обидой пожаловалась подруге:

– Правду говорят, что как только сделаешь из мужика конфетку, так её тут же слопают другие.

АЛЕКСАНДР ГОРОХОВ, МОСКВА

В реанимации

Антон открыл глаза. За окном, летал ангел. Потом замер в воздухе и обнял другого.

– Неужто рай и в самом деле есть. А я сомневался, – удивился Антон.

Слева застонали. Он повернул голову и увидел мумию.

– Это что же, в раю есть и такие? А я думал, что все тут становятся молодыми и красивыми.

К мумии, подошла седая женщина в белом халате. Поправила бинты, вздохнула:

– Ну, чего ты? Из вредности не даешь людям отдыхать? Будет завтрак – покормлю, а пока, если хочешь пить, дам?

Мумия закивала. Старушка засунула ему в рот трубочку. Мумия хрюкала, пока вода в пластиковом стакане не кончилась. Потом умолкла.

Добрая женщина увидела, что Антон смотрит на неё. Спросила, хочет ли пить. Антон не хотел.

– Этот борщевиком намазался, – прошептала ему и презрительно показала на мумию. – Хотел откосить.

Потом добавила:

– А у тебя теперь все в порядке. После завтрака будет обход. Профессор посмотрит, и переведут в обычную палату.

Антон, наконец, заметил, что обклеен датчиками, что из вены торчит трубочка, а по ней в него по капле вливается лекарство. Над кроватью, куда тянулись провода, пикало. Спросил, что это.

– Это твой пульс. А на мониторе кардиограмма, температура и давление. 37,3 градуса. А давление 115 на 70. – Объяснила санитарка. – Это хорошо. Завтрак я тебе, сынок, принесу. А то без сознания третьи сутки. Небось, проголодался.

– Спасибо, – сказал Антон. Понял, что не в раю и не огорчился.

Ангелы за окном оказались голубями и сидели на длинном электропроводе, который тянулся к соседнему зданию.

Осеннее солнце улыбалось голубому небу. Пиканье убаюкивало, и он задремал.

– Ну, как дела, герой?

Антон проснулся, увидел врачей.

– Извини, что разбудил, – пошутил профессор, – хотел познакомиться с воином, из которого извлек полкило металлолома. Меня зовут Вадим Сергеевич. Ты молодец и все у тебя теперь в порядке. Полежишь у нас, а как раны заживут, направим в санаторий, а после домой. Не возражаешь?

– Нет! – Антон улыбнулся.

– Вот и славно. – Профессор был явно доволен. Кивнул и приказал, – после обеда, переводите в другую палату.

Потом вытащил из кармана горсть черных толстых ребристых иголок, длиной сантиметра четыре и вложил в руку Антона.

– Хотел прикарманить твою собственность, но возвращаю на память.

– Мне не жалко, оставьте себе, – нашелся Антон.

Все засмеялись.

После обеда перевезли. Полковник из военного округа на следующий день вручил медаль «За отвагу». Новенькую, почти, как у деда. Только у деда потемневшая и, как показалось, чуть большего размера.

А еще через два месяца, он весело рассказывал родным, как сбил большущий дрон, похожий на самолет, но тот успел сбросить на парашюте кассетные бомбы. Из штабного блиндажа в это время выходили комбат и командир полка. Бомбы могли вот—вот взорваться. Объяснять было некогда, Антоха подбежал к ним и затолкнул назад. Оглянулся, тут и бабахнуло. Одну натовскую кассетную начинку он и принял. Как потом везли в госпиталь, что делали, не помнил. Помнил только голос комбата: «Миленький, держись! Не смей умирать! Приказываю держаться!…». Остальные слова командира при матери и сестричках, не говорил.

ЮЛИЯ ГРАЧЁВА, МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ

Как тётя Галя на весь район прославилась

Случилась с моей тётей забавная история. Тётя Галя живёт в деревне вдвоём со спаниелем. Деревня большая, у каждого своё хозяйство: куры, утки, кролики.

Однажды, под вечер, а дело было летом, её спаниель принёс в зубах мёртвого кролика. Тётя не на шутку испугалась. «Ну всё, – думает, – попадёт мне! Видно соседский кролик из клетки удрал, а мой пёс поймал его и задушил ненароком».

С соседями отношения портить, сами знаете, опасно. Михалыч мужик крутого нрава, но по—соседски всегда придёт на помощь: то с электричеством подсобит, то с дровами одинокую женщину выручит.

Решила тётя Галя кролика обратно вернуть. Отмыла от грязи, феном высушила. Лунной ночью перелезла через невысокий заборчик. Благо соседская собака не возражала, признала женщину. Только буркнула недовольно пару раз на гостью и гремя цепью ушла обратно в будку. Кроль занял свободную ячейку. И тётя, никем, кроме пса, не замеченная, вернулась так же через забор домой. «Некрасиво получилось, нехорошо. Но дело сделано, потом как-нибудь признаюсь», – говорила она себе, отмывая руки.

Утром тётя Галя копалась в огороде, ждала, когда сосед крольчатник осмотрит. Переживала и всё поглядывала с опаской на его участок. Только пёс иногда с укором посматривал в её сторону.

Вдруг Михалыч подходит к общему заборчику и говорит:

– Галь, а Галь! – глаза его выпученные, волосы взъерошенные – Представляешь, позавчера сдох кролик, так я его под забором закопал. Сегодня утром гляжу, а он снова в своей клетке лежит. Воскрес! Мало того, душистый и шерсть чистая, блестящая! Чудеса… Не знаю, что и думать!

Тут тётя Галя не выдержала, рассмеялась. Смеялась и тут же каялась.

– Ох, Михалыч, прости ты меня! Смалодушничала. Как я испугалась, что накликаю на себя гнев соседский, что добрые наши отношения испортит спаниель мой. Вот и решилась на подлог. Прости, прошу, не серчай!

И Михалыч расхохотался до слёз, так громко, что сбежалась вся улица. И понеслась история по всей деревне. Даже в районной газете напечатали.

ТАТЬЯНА ГРИБАНОВА, ОРЁЛ

Алёнкина сойка

Если Алёнка тихонечко прокрадётся к жасминовому кусту, то в его зарослях, на самой дальней—предальней ветке, что прикрыта от глаз порослью всякого—разного вьюна и дурнопьяна, сможет увидеть, как каждый апрель несколько лет кряду из сухих корешков и травинок обустраивает себе гнездо удивительная птица – голубая сойка. Бабушка, правда, бывало, когда завидит её над огородом, кличет по—свойски: «Соя!».

А птица эта расчудесная – из себя голубоватая, а подбрюшье слегка коричневое, цвета пеночки из топлёного в печи молока. Шейка – белым—белая с чёрными нитками ожерелок. На головке – малюсенький гребешок. Чуть что, заподозрит сойка неладное – взъерошит, вскинет его, крохотный: видать, думает, что вусмерть им врага запугает. А то и вовсе – ка—ак начнёт ворчать: и по—собачьему, и по—кошачьему, и ещё по—другому – по—такому, по какому выучилась.

Кончики крылышек у неё окунуты в небесную краску, и окружья глаз голубые—преголубые! Так и горят они, так и сияют! А под клювом у сойки, будто усики, две чёрные полосочки. «Не птичка, а картинка!» – скажет, бывало, об Алёнкиной сойке баба Дарья.

Вот отчего—то припомнилось вдруг Алёне и такая картинка. Спустя две, а то три недели, как пичужка усядется на гнездо, девчонка, бывало, обнаруживала на земле скорлупки зеленоватых, с серо—бурыми пятнышками, меньше лещинного орешка, яиц. В гнезде тонюсенько под раскрылившейся мамкой попискивали голые новорождённые птенчики, а суматошный родитель носился над грядками, собирая для своей детвы червячиный и блошиный прикорм.

Бывало, пропадёт сой в дубняке за околицей, нет и нет его. Уже и хозяйка его забеспокоится – как не встревожиться—то? Эвон сколько котов в деревне, да и своей сестры, птицы хищной, вдосталь, возьми хоть того же ястреба, что обретается в ближнем сосняке. «Не переживай, сойка, – успокаивает тогда птичку Алёнка, – куда он от семьи денется, сколь годков вы уже вместе?».

А и правда, прислушается Алёнка: «Кре—кре—рахх—рахх!» – объявился, жив—здоров кормилец. Так и мало того, желудей натащил – даже лететь не может, «пёхом чешет», корму – ешь не хочу. «Под языком—то у него, – усмотрела Алёнка, – цельный мешок для таких переносок имеется».

Мужичок у сойки, хоть сам – в чём душа держится, заботливый, такого днём с огнём поискать. И тут, и там у соя припасы. И правильно! Обернуться не успеешь – как крот в земь уйдёт, повиснет на кустах седое бородьё повилик, уж и захолодает… Летать туда—сюда, на юга да в обратку, умаешься – легче поднабить закрома да перебедовать лихое холодное время в своём дому.

ЛИДИЯ ГРИГОРЬЕВА, ЛОНДОН

Из «Романа в штрихах ТЕРМИТНИК»

Ни от чего

Хоть на улицу не выходи! Чтоб на негатив не напороться. Казалось бы, в этой стране нет никакой войны. Она всегда привычно воюет где-то там, далеко, чужими руками. Только деньги иногда даёт воюющим да оружие устаревшее туда охотно посылает, если выгода есть.

Жить бы да радоваться. А вот поди ж ты…

Соседей этих она давно не видела. И вот сейчас они её окликнули. Она знала, что Синтия была американка и по многу месяцев проводила за океаном, ухаживая сначала за матерью, потом за больной сестрой. Похоже, тяжёлая онкология была бедствием для её американской родни. Муж Синтии, состоятельный адвокат уголовного права Брайян, чаще всего одиноко выгуливал их маленькую, почти игрушечную, собачку, и был в очевидной депрессии от одиночества. При редких встречах на прогулках в соседнем парке он не стеснялся ей об этом говорить. И хоть сейчас они были вдвоём, по унылому виду мужа было понятно, что Синтия опять собралась в Америку. Вроде бы там её больные родичи уже скончались, что ж она не бережёт тут своего словно в воду опущенного и на вид вполне себе болезненного мужа! Вот и выхаживала бы его. Уж ему явно за шестьдесят. Опасный для мужчин возраст.

Словно прочитав её мысли, Синтия сказала: «Знаешь, я завтра опять улетаю. А вот Брайяну летать врачи запретили. Приступы паники. Затяжная депрессия. Вчера мы с ним отдали нашу Милли на кремацию. И у собачек бывает онкология. Саркома лимфатических узлов. Она очень страдала. Не знаю, как он это перенесет пока меня с ним не будет. Наш психотерапевт прописал ему активную социальную жизнь и прогулки. Как лекарство от уныния. Но Милли теперь нет, гулять ему будет не с кем и незачем. Чтобы немного отвлечься, мы в новый модный Кофешоп собрались. Поедешь с нами за компанию? Это недалеко. Там и знакомых можно встретить. Пообщаемся все вместе по соседски. А крепкий кофе и сладости для нас с ним – заменители счастья».

Во французском кафе Patisserie Valerye было многолюдно, они с трудом нашли столик у входа в туалет. Потому, видимо, и был никому не нужен.

Пока Брайян выбирал у витрины сдадости, Синтия продолжила разговор так, словно убеждала в чем-то именно себя:

«Нет, ему лететь не надо. Это слишком тяжело. – и после недолго молчания – Я ведь опять на похороны лечу. В этот раз, знаешь ли… У нас сын в Нью-Йорке выбросился из окна. С тридцатого этажа, в день своего тридцалетия. Он всегда любил символику цифровых совпадений. Да-да… Нет, нет… Просто так. Ни от чего. Депрессия. Очевидно от нас с мужем унаследовал, – сказала. И замолчала, глядя на Брайяна с подносом, полным больших пышных пирожных.

Вот вам и мир под оливами, подумала она. Хоть из дома не выходи – не знаешь с какой чужой невыносимой бедой встретишься. Ни от чего. На ровном месте.

Шоколадные горы

У кого Бизе композитор, а у кого – пирожное, хоть и безе! Близкое по заучанию, и по сюжету её теперешней жизни, подумала она, налегая на сладкое. Зря все-таки в опере Бизе эту чумную Кармен убили. Она, Настя, сама кого хочешь убьёт! И не то чтобы жестокая такая, просто горячая. Гнев при случае мгновенно бил в голову и застилал глаза. После таких приступов она и налегала на сладкое. Тут, в Швейцарии, это было не трудно – шоколадные горы по величине соперничали со снежными. Инструктор по горным лыжам для ВИП персон из России Анастасия Забродская вышла из кафе и села в свой маленький фольксваген-жучок. Гнев внутри оседал и покрывался примирительной шоколадной глазурью. Вот так всегда.

А ведь могла, могла на тренировках столкнуть эту девицу с горы или направить на старую трассу, закрытую после оползня. Пусть поломала бы там руки-ноги, а то и голову! Эта новенькая клиентка, дочь русского олигарха, зачем-то вцепилась в её парня не по-хорошему. Ну, зачем ей нищий, по их меркам, массажист? А для Насти он стал настоящей опорой после того, как она поломалась на склоне и ушла из спорта. За таких как он девчонки до крови дрались в их детском доме! Любить безоглядно и отдать бесплатно?! Нет уж. Пусть всё же заплатит. Жизнью! Вот.

Она вдавила газ до упора. Потом говорили, что тормоза отказали, что был вязкий горный туман, что она пыталась объехать застрявшую на горном повороте машину и голосовавшую рядом девицу, ту самую коварную богатейку из новых русских.

Рассмотреть кто там голосует хоть и было трудно, но она все же успела. И не столкнула соперницу в бездну. Предпочла сама туда улететь.

На крыльх любви собиралась взлететь, что ли…

Настоящий мужчина

У отца деменция. У сына аутизм. У мужа алкоголизм.

И только у тебя, Митька, всё в порядке. С утра до вечера горло дерешь, песни распеваешь, сердце радуешь. Кенар ты мой голосистый. Что бы я делала без тебя. Ты мой единственный мужчина, с которым мне хорошо и надёжно.

Вот сейчас подсыплю тебе корму, поменяю воду, почищу клетку, яблочко мелко нарежу. А ты пока полетай по комнате, мальчик мой золотой! Форточки я давно гвоздями намертво заколотила. Знаешь наверное почему. Должен помнить, что год назад в морозом феврале влетел ко мне как раз через открытую форточку! Я тогда полы мыла, внаклонку, на коленках как обычно тряпкой мокрой возила, и вдруг слышу над головой, словно с небес, твоё цвирканье! Не поверила такому счастью. Не иначе именно небеса тебя ко мне и прислали. И мы стали спасать друг друга. Ты крылышко одно тогда слегка подморозил. Перышки выпали. Полинял немного, от стресса, скорее всего. Со временем пушком эти голые места прикрылись. Сколько ты тогда пробыл на морозе пока нашёл мою открытую форточку! Не известно. Но голос не потерял. Настоящий мужчина.

Не то, что мои. Устала я с ними, понимаешь. Одна этот воз тащу. Беру работу на дом. В трех небольших фирмах бухгалтерию веду. Потому и комната у меня в квартире отдельная. А в большой, проходной, они все трое и живут. Живой балласт, куда их денешь.

Полный дом мужчин. И только один из них настоящий. Потому что радость с собой несёт, жить помогает и придаёт мне сил, а не забирает их безвозвратно.