скачать книгу бесплатно
От излишка гелия и металлов
Жжение под ложечкой, жар в груди.
А у солнца вспышки, у солнца срывы,
И они воздействуют на землян.
То тайфуны, то извержений взрывы,
То коронавирусов океан.
А у солнца срывы, у солнца стоны,
Хочется капризничать и ему.
И златую гриву его короны
Расчесать практически не-ко-му.
Так давайте снова на солнце взглянем,
Только осторожней, со стороны.
И как прежде вятичи и поляне
испечем на праздник ему блины.
* * *
Этот двор и этот дом
С цветником под ставнями,
С рыжим ласковым котом
Брошены, оставлены.
Жили бабушка и дед,
Ждали внука к осени.
Их теперь на свете нет.
Только небо с просинью,
где по краешку межи
бродят бык с коровою.
А у внука – этажи
и машина новая.
* * *
Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах.
Никого не рассмешу,
Ничего не расскажу
Ни о прошлом, ни о Вечном,
ни о замыслах своих,
что стучатся в каждый стих
содроганием сердечным.
Бесполезен разговор.
Вот весна, не размышляя,
Ничего не замышляя,
Ворвалась на старый двор,
Веточкой благоухая.
Бестолковая такая,
Долгожданная такая,
Как душевный разговор.
Миллиарды лет назад
запланирован закат.
Что планировать? – Не знаю.
Просто солнце провожаю
И опять его встречаю,
Как мой предок и собрат.
И с сегодняшнего дня
Нету планов у меня:
«План работы, план заботы –
Что за скучная фигня?..»
Никого не рассмешу,
План на завтра не пишу.
Лишь дышу, жива покуда.
И живу, пока дышу.
Серёже Скисову
Я ниткою привязана к тебе.
Не той посконно-грубой и суровой,
А ниточкой прозрачной, бестолковой
и призрачной – так вышло по судьбе.
Та ниточка соединяет нас
В моем земном, твоем – небесном мире,
И я брожу по нежилой квартире,
Как ты плывешь по воздуху сейчас,
не слышно, не имея губ и глаз.
Привязанностью этой дорожу.
Я ниточку почти в руке держу,
как в детстве нитку с шариком держала
воздушным, и как громкое «Ур-р-а!»
в колодце непрогретого двора
в пространство оглушенное кричала.
Я и теперь ищу в пространстве дверь.
Не оборвется ниточка, поверь…
Дождь в Алупке
В Алупке дождь. И камни диабаза
седого Воронцовского дворца
сверкают, будто иглы дикобраза,
торчащие из древнего ларца.
Дождь преломляет линии простые,
И мавританских стройных башен ряд,
Как журавлей танцующих отряд,
Колышется, и вытянуты выи
Навстречу влаге. В сонной тишине
Они играют на одной струне.
По кипарису дождевые нити
скользят, как серебро на малахите
с огранкою старинной. С ним на «ты»
щебечут востроносые дрозды
В лохматой «шевелюре» – прав был Бродский.
Да, здесь не Древний Рим, но Понт так плотски
Шумит о Вечном, проще – о былом
величии и государств, и судеб,
Что верится, всё было, есть и будет.
И что нам лет нелепых бурелом?
Дождь не смолкает. Он высокой нотой
Преодолел мою борьбу с дремотой –
ведь при дожде так сладко засыпать,
и видеть то, что без дождя не видно,
и погружаясь в неземные виды,
Земное никогда не забывать.
Попытка летописи
Жизнь – чаша хрупкая. Вновь неуверенно
Следую я по ухабам и рытвинам:
«Каша не варена, горе не меряно,
Лясы не точены, счастье не считано».
Что-то не просится в сердце идиллия –
Сказку, увы, мы не сделали былью.
Город мой – древняя злая рептилия –
спит, припорошенный гарью и пылью.
Крылья подрезаны… Цены драконовы
больно кусаются. Тут не до праздников.
Помнится, город венчался короною,
всех привечал от эмиров до Разина.
Волга резвилась. Свободной, широкою
предкам являлась: не ниточкой – лентою.
Храмы влекли куполами высокими,
Принаряжались с лихвой позументами.
Синее небо, сусальное золото,
Звон колокольный, сады, виноградники.
Меда арбузного, пряного солода,
Рыбных излишеств ряды да иссадники.
Всё это раньше казалось обыденным –
Юшка белужья, вино астраханское…
Ныне мы их и во сне не увидим.
Снедь ставропольская и дагестанская
движет торговлей. Где наше, исконное?
Рыжий песок подступает к селениям.
То, что недавно грузилось вагонами,
поразворовано либо гниению
предано. Только пространства полынные
да пересохших протоков безводие.
Вот и слагаются тексты былинные,
Да не прочтет их Его благородие.
* * *
Время зрелых ягод винограда.
Тонет солнце в золоте воды.
Смотрит осень оком конокрада
На траву, зажатую в скирды.
На бугор взойду у переправы,
Выстужусь княжною на яру.
Не согреют прежние забавы,
Да и новые не ко двору.
Ширь степей, пролески и суглинки…
Как по ним бродить любили мы!
А Земля летит на паутинке
В неизбежность белую зимы.
* * *
В глазу соринка, в сердце сбой.
Мой голос резок и простужен,
А осень женщиной босой
Скитается по стылым лужам.
Она проходит не спеша
За клумбами и тополями.
Ее крылатая душа
Омыта первыми дождями.
Я тоже выйду за порог,
Втяну всей грудью пряный воздух,
Прочитывая между строк
Ее «уроки и погосты».
Мы с ней присядем на крыльцо,
Она большой, я малой птицей,
И скорбной осени лицо
в моем лице отобразится.
* * *
Вспоминается всякая малость,
незаметно вплетается в стих.
Как легко моя юность промчалась
Вдоль булыжных былых мостовых.
Караваны трамваев лобастых
управляли незримо судьбой.
Мы встречались с тобою
и часто добирались по шпалам домой,
где в квартире твоей обитая
(Чем она не потерянный рай?),
пробуждались от первых трамваев,
под последний любили трамвай.
