скачать книгу бесплатно
– Да потому что уже в 1905 году монархия как неэффективный метод правления изжила себя. Вот возьмите Северные Американские штаты, Канаду, Францию, Германию, Португалию, Латинскую Америку. И многие другие, ставшие на иной путь развития. Эти государства немонархические, но развиваются динамично. Если бы наши монархи были бы действительно высокими интеллектуалами, радеющими о процветании страны, то вопрос об их нахождении у власти не поднимался бы. Но царя свергли его же приближённые генералы Рузский, Алексеев и Брусилов. Потому что Николай, этот русский полковник в подарочном звании английского фельдмаршала, абсолютно бездарным был стратегом. Как только он отстранил от командования такого же полоумного дядьку Николая Николаевича, его генералы перестали разрабатывать планы наступательных операций, а сосредоточились на выполнении монарших предначертаний. Тебе в четырнадцатом сколько было?
– Четыре.
– А мне двадцать пять. И служил я в артиллерии.
– Это серьёзно.
– Да, заканчивал обучение в специальной школе корабельных артиллеристов. Сначала мне присвоили бомбардира, а потом фейерверкера. По-сухопутному – младший унтер-офицер. По-нынешнему – сначала ефрейтор, потом уже младший сержант. А с началом германской войны на самом фронте. Там я насмотрелся на господ офицеров. Правда, те, которые на передовой, гибли наравне с солдатами. Снаряд, он же не разбирает погоны. Упал – взорвался. Крошило всех. Даже поручики и штабс-капитаны попадали под осколки. Много нашего брата полегло, и офицеров тоже. А по мере продолжения войны к нам прибывали вольнопёры уже из городских ребят. Некоторые из студентов. Они сначала были вольноопределяющимися, потом становились прапорами и росли дальше. В условиях войны военные училища не успевали готовить офицеров, так они росли уже в боях. Правда, была налажена ускоренная подготовка. С этими было больше понимания, не то что с теми. У вольнопёров было гонору значительно меньше. Правда, в Гражданскую многие из них тоже попадали к белым.
– Видели царя?
– Довелось. Правда, не так, как тебя. Подальше. Он ближе двадцати вёрст не подходил к линии фронта. Однажды перешагнул эту линию. Так за этот подвиг генералы по-холопски поспешили преподнести ему Георгия первой степени. Но дело не в этом. Мы отклонились от главной темы. Сам царь Николай, вместо того чтобы заниматься интенсивным развитием страны, увлёкся развитием экстенсивным, то есть её расширением. В итоге влип в войну с Японией. Проиграл. С треском. Потерял флот. Затем точно так же влип в войну с Германией. Первый год войны обошёлся России в пять миллиардов рублей золотом. Второй год стоил уже одиннадцать миллиардов. А третий, предреволюционный год уже стоил ему восемнадцать миллиардов. То есть в перестрелку со своим родственником Вилли он угрохал почти два внешних долга. Или шестьдесят процентов государственной казны. Развинтилась и расхлябалась вся централизованная система продовольственного, боевого, вещевого и денежного снабжения. В зоне военных действий оказалась самая плодородная территория. В могилы полегла огромная масса россиян. Такая же часть превратилась в калек. Ещё год-полтора бездарного разорительного ведения войны, и России пришёл бы конец. То есть то, чего и хотела добиться Антанта. И это всё вы называете эффективным управлением?
– Неужели это стоило того, чтобы убить царскую семью?
– Иван Леонтьевич, звание Николай Кровавый он заработал не от большевиков. Уже при коронации его вступление на трон обагрилось кровью на Ходынке. Уже тогда поэт Константин Бальмонт написал замечательное стихотворение. Найди и прочитай.
– Читал.
– Молодец. Кроме того, в стране практиковались порки, погромы и расстрелы. Он сам при этом лично никого не ударил, не повесил и не расстрелял. Стрелял только по воронам. Но, извини, Гитлер тоже никого не убивал. И, тем не менее, Нюрнбергский процесс сурово осудил его правление. И его сподвижники были повешены. А скажи мне, пожалуйста, сколько стоит у нас вышка? То есть высшая мера?
– Сто тысяч.
– Правильно. Совершенно верно. Сто тысяч. Сто тысяч растраты или нецелевого расходования финансовых средств. А царь угрохал тридцать четыре миллиарда. Золотом. Сколько вышек он схлопотал?
– В пересчёте на золото – тридцать четыре тысячи.
– Совершенно верно. Тридцать четыре ведра одних только пуль. Без гильз. А вот теперь… А вот теперь… Я скажу тебе… Открою тебе государственную тайну… Открою… Так и быть… Открою… Но учти. Поклянись, что сохранишь её… Пятьдесят… Нет, многовато… Сорок пять… Нет, тоже много… Тридцать… Тридцать пять лет. Да, хотя бы тридцать пять лет. Клянёшься?
– Клянусь.
– Так вот. Слушай меня, дорогой. И запоминай. Никакого расстрела не было.
– Как это не было, если три человека клянутся, что стрелял именно он? И сам Юровский, и его подручные.
– Во-о-от, вот-вот. Три человека. Три! А когда три человека клянутся, что стрелял именно он и только он, значит… Что значит?
– Неужели никто?
– Да! Да! Правильно! Верно! Никто!
– А кто ж тогда стрелял?
– Да в том-то и дело, что вообще никто.
В этот момент в кабинет вошла хозяйка. Она остановилась, молча поглядывая то на одного, то на другого.
– Ничего не понимаю. Но кто-то же стрелял? – спросил Иван.
– Вот непонятливый!
– Извините, товарищи командиры, я прерву вашу беседу, – вмешалась наконец Елизавета Абрамовна. – Приехала медсестра. Уколы, процедуры…
– Хорошо, мы завтра продолжим, – сказал Лев Захарович. – Приходи завтра. Часиков в одиннадцать.
Иван простился и ушёл.
4
Спустившись в метро, он опять занялся конспектированием прошедшей беседы. Вышел на Комсомольской площади. Подошёл к будочке «Горсправки»:
– Девушка, как мне попасть в Ступино?
– Я вам напишу. Вот, пожалуйста. С вас три рубля.
Иван отправился на Павелецкий вокзал. Там купил билет на пригородный поезд, идущий в Ступино. В Михнево в вагон вошёл калека на деревянной культе. Заиграл на гармошке и двинулся по проходу. Иван бросил ему в шапку мелочь. Спросил:
– Где ногу потерял?
– Под Ржевом.
– А в каком госпитале?
– В двухсот семьдесят седьмом.
– Ну, так мы с тобой почти однополчане. А помнишь медсестру Катеньку?
– А чего ж не помнить, конечно, помню. Она тогда замуж вышла за раненого лейтенанта. Но он недавно помер. Она осталась одна с дочуркой. В Ступино живёт. Можешь навестить. Адрес дать?
– Я помню.
– Ну, тогда бывай.
Они простились. Около полуночи Иван постучал в окно. Хозяйка открыла дверь.
– Здравствуй, Катя. Хотел увидеть твоего Толю.
– Помер летом. Болел после ранения.
В окно постучали. Хозяйка пошла в сени и открыла дверь. Было слышно разговор. Наконец они вошли оба.
– Здорово, Ваня. Узнаёшь?
– О-о-о! Василий. Узнаю. Приветствую. А я вот хотел Толю увидеть, да опоздал. Давай помянем.
– Некогда, Ваня. У меня дело. Мне нужен человек. Постоять на васаре.
– Ты хочешь подломить магазин?
– Угадал.
– Вася. Я не тот человек. Если мы попадёмся, то у меня сорвётся командировка. Очень важное дело.
– Не дрейфь. Дело верное. Катюша, уговори его. Ты у меня в долгу.
– Ваня, сходи с ним. Постоишь. Дело пустяковое.
– Мне утром надо быть в Москве.
– Да будешь, будешь. Не тащить же мне Катю. У неё дочка.
– Ладно. Идём.
Они прошли по заснеженным улицам. Остановились возле сельского магазина. Подельники Василия сорвали замок и проникли внутрь. В это время появился милицейский наряд. Взломщиков взяли. Иван тоже угодил в участок. Ночь провёл в камере. Утром его вызвали на допрос.
– Как ты оказался в шайке? – задал вопрос следователь.
– Я случайно проходил мимо, ищу своего однополчанина.
– С Сахалина приехал? По какому делу?
– Мне надо быть утром в главке. Решаю строительный вопрос в нашем депо.
– Где остановился?
– Да нигде. Хотел остановиться у знакомого. Вместе лежали в одном госпитале. Да вот угодил.
– Когда приехал сюда?
– Да с последним пригородным.
– Покажи билет.
– Ой, билет, билет… Не дай бог выбросил… Билет… А, вот. Вроде бы он.
– Кого-нибудь знаешь из этих людей?
– Никого.
– В поезде кто-нибудь видел тебя?
– Да, один хромой, на деревянной культе. Он подсел в Михнево. А вышел перед Ступино.
– Ладно. Иди. Повезло тебе.
К вечеру он добрался до Москвы. Заночевал на вокзале в зале ожидания.
Утром позвонил на Грановского. Трубку поднял хозяин.
– Ты куда пропал, Иван?
– Извините, Лев Захарович. Вчера пришлось решать квартирный вопрос.
– Удалось?
– Почти.
– Приедешь?
– Да, я уже в вашем районе.
5
– Здравствуй, дорогой. А расскажи, как ты там живёшь на Сахалине?
– Да вот недавно оформил участок под строительство. Хочу поставить дом. Семья растёт.
– Чем занимаешься?
– Тружусь в паровозном депо. Мастером по ремонту.
– Ты перед войной изобрёл ветряной генератор. А сейчас что у тебя на очереди?
– Сейчас сделал проект круговорота.
– А ты что-то окончил?
– Да, после службы поступил на рабфак, а в середине тридцатых окончил. Больше не удалось. Везде мне ставили в упрёк старшего брата.
– Ваня, дорогой Иван Леонтьевич. Ты пострадал не только из-за брата, но и из-за себя самого. Ты же нигде, ни в одной анкете не указывал, что твой старший брат Виталий, портупей-юнкер, ушёл с Деникиным на Запад.
– Мне в революцию было-то всего ничего – семь лет. В начале Гражданской – восемь, в конце – десять-одиннадцать. Брат был старшим. Я просто не знал, где он и что делает.
– Ваня, но в тридцать четвёртом ты получал от него письмо из Парижа.
– Вообще-то письмо получала старшая сестра. Я не знал его почерка, не помнил его внешности. Кто писал, не знаю. Поэтому я ответа на это письмо не давал.
– Слава богу, догадался, что хотя бы этой глупости не совершил.
– В те годы я остался без родителей. Отца расстреляли какие-то военные. Я не различал, кто это были – красные или белые. Мать умерла позже. Я тогда стал беспризорным. В двадцать втором меня выловили и поместили в приют. После приюта я короткое время работал на железной дороге. Потом меня призвали на срочную службу. Под командованием Будённого громил басмачей в Туркестане. После демобилизации женился на такой же приютской. Опять работал на железной дороге. Потом война. Ранение. Госпиталь. Сахалин.
– Семья большая?
– Две дочки и пятеро пацанов.
– Ого. Ну, ты крепок.
– А у вас?