скачать книгу бесплатно
Мальчик наклонился к воде, вымыл руки.
– Семёныч, а у вас полотенце есть руки вытирать?
– Нет у меня, – буркнул уже засыпающий старик.
– А соль? Я без соли не могу.
– Рыба солёная, – уже сквозь сон послышался ответ гиганта, лежавшего в лодке.
– Семёныч, а вы мне огурчик порежьте, пожалуйста, мне Аня всегда так делает.
Старик быстро вскочил на ноги. Лодка закачалась. Малой со всей силой вцепился руками за борта лодки, боясь упасть в воду, и испуганно посмотрел на старика.
– Ты ж, едрит твою пять, огурчик ему порежьте, барин нашёлся. Ешь, что дали, и поплывём дальше! – вскрикнул старик.
Семёныч выпрыгнул из лодки на берег и бросил кепку на песок.
– Ну прядсядатель, ну удружил! А то думаю, что он всё – Нюрка да Нюрка! Свадил мне сопляка! Когда вернёмся, я ему такой огурчик устрою! – возмущался старик.
Расстегнув все пуговицы на рубахе, Семёныч грёб вёслами и матерился.
Мальчик сидел на корме и боялся даже взглянуть на старика.
Хотя какой он старик, подумал пацан. Семёныч был двухметровый человек-гора, лысый, с широким квадратным подбородком, чисто выбритым лицом и огромным, с небольшой горбинкой носом.
Семёныч и вправду был человек-гора. Жил он в деревне один. Жена его Рая, как узнала, что второго сына убили, так и преставилась. Старик и раньше был нелюдим, а потом стал и вовсе бирюк, но местные его любили, уважали. До войны был сторожем на полях, в саду. А как всех на фронт забрали, так остался он единственным мужиком в деревне, пока не прислали председателя из района, фронтовика покалеченного.
Прошло некоторое время. Старик успокоился. Его лицо уже не сокрушала страшная гримаса. Не верилось, что совсем недавно он материл всё, на чём стоит белый свет, вспоминая Нюрку, председателя и ещё много кого других, которых мальчик не знал.
– Семёныч, а вы до войны кем были? – робко спросил малой спустя некоторое время, когда понял, что старик немного остыл.
– В колхозе работал, сады и поля охранял, – после продолжительной паузы нехотя ответил тот.
– Вот с этим ружьём? – Малой показал на ружьё, лежавшее на дне лодки.
– Да, с этим, – буркнул Семёныч.
– А если ружьё взять и…
– Цыц! – оборвал его старик и вытащил из воды вёсла. – Слышишь гул?
– Нет! – удивлённо протянул мальчик.
– Вон с той стороны. Кажись, самолёт летит, – сказал старик и показал на чёрную точку в небе.
Мальчик встал на корму и замахал руками.
– Самолёт, самолёт, ты возьми меня в полёт! – кричал малой приближающейся ревущей крылатой машине.
В это время стальное брюхо, словно серая туча, тенью пролетело над лодкой.
– Немцы! А ну, ложись! – крикнул старик и стал с усилием грести к берегу.
Самолёт уходил вдаль. Вскоре от него не осталось и звука.
– Что ему надо было тут? – испуганно спросил мальчик.
– На море идёт, гад.
– Семёныч, как думаешь, он заметил нас?
– Можа и заметил. Надо быстрее доплыть до Дальнего.
К ночи старик и мальчик доплыли до места.
– Бабы, гляньте, сам Геннадий Семёныч собственной персоной к нам пожаловал! – послышался чей-то женский голос на берегу.
– Вам бы всё языками стрекотать, вот мальца лучше накормите, – бросил в ответ старик, подгребая к острову.
Вытащив лодку на берег, Семёныч сел на край кормы, достал папиросу.
– Семёныч, ты? – послышался голос во тьме.
– Здравствуй, Тося, – ответил старик и спрятал папиросу обратно в пачку.
Женщина поправила платок, накинутый на плечи, и села рядом.
– Это чей малый? – спросила она и кивнула в сторону пацана.
– Нюрка опять из детдома привезла, вот и напросился, – устало ответил Семёныч.
– Ох, Нюрка, добрая она баба.
– Не чета вам, тутошним! – ответил сурово старик.
– Ай, Семёныч, и многих ли ты тутошних знаешь? – ехидным голосом произнесла женщина.
– Ты, Тоська, на что это намекаешь?
– Да бабы всякое говорят про тебя. Гулял ты будь здоров, а Райка твоя всё прощала.
– Ты, Тоська, Раю не трогай, она была хорошей, любил я её.
– Ладно уже, буди мальца, на столе ужин стынет.
Утром, загрузив в лодку последний мешок с сухой рыбой и получив сопроводительные документы, старик и мальчик двинулись в обратный путь.
Вся лодка была завалена мешками. Малец, опустив руку в воду, пытался ухватить проплывающие мимо водоросли.
– Вынь руку! – велел старик.
Пацан стряхнул в воду набранные водоросли и улёгся на мешки с сухой рыбой.
– Не крутись на мешках, всю рыбу изломаешь! – прикрикнул негромко старик.
– Семёныч, я в туалет хочу.
– Вот ты ж, едрит твою пять! Ну куды ж я причалю, камыш стеной с двух сторон.
– Семёныч, мне очень надо, – жалобно попросил мальчик.
– Там дальше камыш пореже, вот можа и будя, где причалить. Ух заноза-то! – выругался старик.
Лодка ткнулась носом в берег.
– Только живее, нам засветло успеть надо! – крикнул старик вслед убегающему мальцу.
Достав пачку, Семёныч увидел, что осталась всего одна папироса.
«Не, на вечер оставлю», – решил старик и вновь сунул пачку в карман.
В это время вернулся малой и залез в лодку.
– Ноги обстучи, всю рыбу песком обсыпешь! – воскликнул Семёныч.
– Она же в мешках.
– Не перечь, делай, что велено тебе.
Стряхнув песок со своих босых ног, мальчик уселся рядом с Семёнычем.
– Не сиди тут, мешать будешь мне! – сурово произнёс Семёныч.
Пацан пересел поближе к корме.
– С тобой бяда прям! Тебя как кличут? – спросил старик, поправляя весло в уключине.
– Миша я.
– А в детский дом как попал?
– Папку на войне убило, мамка в Ленинграде умерла. Так и попал.
– А папка иде воевал?
– Он музыкантом был, мамка говорила, что он с бригадой на передовую поехал, там и накрыло всех сразу.
– И такое бывает! – тяжело вздохнул старик.
Семёныч оставил вёсла и полез в карман.
– А на чём папка твой играл?
– На скрипке. У нас все на скрипке играли: и дедушка Изя, и дядя Шлёма.
Старик всё-таки вытащил папиросу, чиркнув спичкой, прикурил и выпустил струю едкого дыма. Он вспомнил, как в девятьсот пятом охранял покой Москвы. Тогда город бурлил: митинги, баррикады, революционеры. Почти каждый день казаки разгоняли толпы демонстрантов.
В один из дней демонстрация рабочих двигалась по узкой улочке, а впереди них шли музыканты, играющие какую-то революционную песню. В конце улицы на площади стояли казаки. Кони били копытами о мостовую, словно рвались в бой. Седоки молча наблюдали за надвигающимся шествием. Это было первое участие Семёныча в усмирении.
– Братья казаки! – громко произнёс урядник. – Этот сброд большевиков желает свержения нашего царя-батюшки, они сеют смуту среди народа, подстрекают к погромам и убийствам. Слушай команду! Шашкииии нагооо-ло!
Что было потом, Семёныч не любил вспоминать и не рассказывал никогда никому по понятной причине. Первым, кто попал под копыта его коня, был скрипач. Музыкант, завидев надвигающегося на него всадника с шашкой, бросил смычок и от ужаса закрыл лицо скрипкой. Взмах. Удар. Рассечённое надвое окровавленное лицо музыканта и разлетевшиеся в разные стороны от удара шашки скрипка и очки. Кровь хлынула на голенище казака.
– Ух ты ё… – вскрикнул старик, сплюнув на обожжённые истлевшей папиросой пальцы.
– Ты что, Семёныч?
– Да так, вспомнилось…
Старик грёб веслами и молчал. Мишка сидел на корме и рассматривал птиц, пролетавших над водой.
– Семёныч, смотри, кажется, самолёт! – мальчик показал на чёрную точку в небе.
– Надо к берегу, в камыши, не ровён час опять фриц.
– А если наши?
– Если наши, пущай себе летять.
Самолёт низко пролетел над водой, а потом пошёл на второй круг.
– Заметил фриц, – крикнул старик и с ещё большим усердием стал грести к берегу.
Страшный треск разорвал девственную тишину дельты реки. Звенящая стальная очередь, словно большие капли, ровной полосой прошла почти рядом с лодкой.
– Пригнись! – скомандовал старик.
– Семёныч, миленький, ещё чуточку осталось до берега! – вопил малой.
Лодка носом разрезала высокую и густую толщу камыша и уткнулась в берег. Самолёт сделал ещё один заход, но то ли потерял лодку из виду, то ли пожалел патроны, с рёвом пронёсся над рекой и ушёл вдаль.
– Семёныч, смотри, вода на дне! – испуганно сказал мальчик.
– Живо на берег! – скомандовал старик и спрыгнул в воду.
Когда все мешки были выложены на сухом берегу, старик вытащил лодку из воды.
– Ах ты, едрит твою пять, пробоина. Надо заделать чем-то.
