скачать книгу бесплатно
В окне первого этажа старого пятиэтажного дома появилась удовлетворённая поворотом событий физиономия одинокой пенсионерки семидесяти восьми лет Марьи Львовны Трофимовой. Впрочем, одиночество её можно было считать условным. Сын Марьи Львовны наведывался из столицы раз в месяц. Дочь давно приглашала в свою Америку. Писала часто. Звонила каждую неделю. И заглядывала к матери дважды в год – на Рождество и летом.
К мужу Марья Львовна заглядывала сама. Частенько. Иначе, к сожалению, было нельзя – покоился её супруг на Северном кладбище уже три с половиной года. К себе пока не приглашал, но внимания требовал: то цветочки полить, то памятник протереть, а то и службу на могилку заказать – святое дело.
Подруги у Марьи Львовны были. Но возраст не давал возможности видеться так часто, как хотелось бы. А потому любимыми и наиболее доступными жизненными удовольствиями пенсионерки были телефонные разговоры. И наблюдение за событиями на улице. С собственного подоконника.
Соблюдая традиции – как-то не хотелось выглядеть в чужих глазах праздной любопытствующей, – Марья Львовна принялась деловито переставлять на подоконнике цветы, завозила тряпочкой по рамам, завозилась с форточкой. А сама цеплялась за каждое мало-мальски заметное изменение по ту сторону мира.
– Красота-то какая! Хоть жизнь на подоконнике проведи. Жизнь… да сколько её осталось?!
Из подворотни выскочил старичок. Засеменил, засучил сухонькими ножками по мокрому тротуару, изредка поглядывая на небо.
– Ну чего косишься, сердешный? – воззвала к незнакомцу Марья Львовна. – Не ровен час спотыкнёшься. Или в глаз что-нибудь попадёт! Вот уж мне эти мужчины…
Как в воду глядела. Старичок вдруг вздрогнул. Подскочил. Завертелся на месте, судорожно выискивая в глубине карманов нечто жизненно важное. Нашёл-таки! Вытянул на свет божий чистенький (казалось со стороны) носовой платок. И принялся вытирать правый глаз. А потом и оба – слёзы уже текли по обеим щекам.
– Вот незадача, – пожалела старика Марья Львовна, – и плачет как ребёнок. Ну ты подумай, соринка в глаз попала – стихийное бедствие. Ох уж эти мне мужчины!
Рядом стукнула дверь. Наблюдательница тут же переключилась на более интересный объект. Из подъезда выскочил симпатичный человек средних лет. Оглянулся. Махнул рукой. И побежал к стоящей неподалёку машине.
– Олег, ты не так всё понял!
Истошный женский крик разорвал тишину комнаты. Марья Львовна прищурилась: и кого это так разобрало? А, так и есть! Раиса, неугомонная молодка с третьего этажа. Надо же! Опять всё та же песня! Бабе под сорок. А всё никак мужика не застолбит. И ведь как старается! Что ни день – то новый кандидат. А результат…
– Не тем берёшь, Раиса, – затянула Марья Львовна, с интересом наблюдая за развитием событий. – Ох и не тем…
До рецепта дело не дошло. Ситуация за окном менялась с космической скоростью. Раиса выскочила на тротуар, метнулась к машине, наткнулась на проходящую мимо девушку в шикарном белом плаще. С удивительно красивым цветком в руках и сияющим от счастья лицом.
Везёт же кому-то! А девице явно повезло. Просто так никто не сияет на всю улицу.
– А плащ-то белый ни к чему, – констатировала Марья Львовна между делом.
И снова как в воду. Счастливая обладательница сияющего лица, возмутительно прекрасного цветка и белого плаща отлетела в сторону, тоненьким каблучком угодив в лужу. На белом подоле щедрой россыпью растеклись пятна. Милое лицо перекосилось, и девушка запоздало отпрянула в сторону, едва не сбив с ног мамашу с малышом, случайно оказавшихся на пути. Ребёнок от неожиданности выпустил из рук воздушный шар. Ярким пятном тот взмыл в небо, зацепился за первую попавшуюся тучу и поплыл прочь.
– Мама! – заревел ребёнок.
– Вот так незадача… – позволила себе повториться Марья Львовна, отмечая слёзы в глазах всех главных участников сцены. – Надо же…
Странная получалась картина. И притягательная. Девушка плакала молча, прижав к груди смятый в суете цветок. Раиса – навзрыд, судорожно заламывая руки. Ребёнок – с протестующим криком. Каждый сожалел о своём: о потерянной игрушке, об испорченном наряде, о несбывшейся любви.
А сама Марья Львовна плакала с наслаждением. Как же сладки были эти горькие слёзы! Как опустошающе приятны! Как желанны! И как спасительны…
Она не плакала уже три с половиной года. С похорон мужа. Как отрезало. И ведь сколько раз порывалась. То себя пожалеть, то покойника, то дочку в далёкой Америке, то сына… Иногда и просто так поплакать хотелось. Очень. И вот теперь… теперь она плакала за всё и сразу. Жалея непутёвую Раису, девушку с цветком, затерявшийся в небесах шарик, ребёнка, собственных детей, плачущего от боли старика в подворотне… весь белый свет. И себя заодно. Одинокую. Неуклонно стареющую. Никому, по большому счёту, не нужную…
Солнце, определившись наконец по поводу времени собственного появления на небосклоне, выбралось из золотистого облачного пуха, заглянуло в окно на первом этаже, заскользило по мокрым щекам плачущей старушки. Солнечные зайчики засновали по стенам домов, по лицам прохожих, по листьям, травам, цветам… расцвечивая мир яркими красками. Щедро и жизнеутверждающе. Один из них заглянул в отъезжающую от дома машину. В зеркале заднего вида показалось смущённое мужское лицо. По небритой щеке покатилась скупая слеза…
Марья Львовна встрепенулась, на секунду перестав плакать. Неужели?
Нет, показалось… А жаль…
Суженый
– Суженый мой, ряженый… – шептали девчата за стеной.
– Когда-то и я гадала, – приговаривала Кузьминична, раскатывая тесто. – И нагадала. Пётрик в зеркале привиделся. А скоро и сватов прислал.
Муж её уж десять лет на небесах кагор попивал. Вдовствовала Кузьминична без радости.
Но любила, когда дом оказывался полон гостей. Вчера приехала внучка-студентка. С подружками. Только успевай поворачиваться!
– Городских бульбой со шкварками не обрадуешь. Им пирогов подавай, полендвички. Да наливочки малиновой. Попробуй угоди, – ворчала хозяйка.
Лукавила: на все окрестные деревни считалась лучшей поварихой. Половину свадеб у плиты выстояла. Родню потчевать обожала. Сало коптила по-особенному. И грибочки по бочонкам насаливала. А уж наливок – на любой цвет и вкус. Целый угол в подполе дожидался дегустаторов.
Девчата за стеной шептались. Пересмеивались. Подшучивали друг над дружкой. Кузьминична на стол накрыла:
– Похоже, без меня они до утра не управятся. Пойду подскажу… Эй, девки, чего воду в ступе мелете? Рази так жениха угадывают? Вы бы валенок за калитку бросили. Самое верное дело. Кто поднимет, коли не сам жених, то тёзка его.
– Вы бы, бабушка, показали, – давясь смехом, предложила внучка.
Кузьминична выудила старый валенок, швырнула за забор.
– Пока суженый меж сугробов гуляет, давайте-ка, красавицы, за стол.
Только Кузьминична посуду вымыла, в калитку постучали.
Накинула бабка полушубок, спустилась во двор:
– Не поздно ли по гостям гулять?
– Да я не по гостям. Домой шёл. На обувку наткнулся. Не ваш сапожок?
– Жених! – высыпали на крыльцо девчата.
– А ну кыш! – погрозила им хозяйка. – Зараз простудитесь. А мне отвечать!
– А как же жених?
– Сама разберусь. Коли подходящий, приглашу на завтрак.
Вернулась на пару с валенком.
– Неподходящий?
– Какое там! Сто лет в обед. Хуторской. Дед Сёмка.
– Ба, так это он по твою душу, – хихикнула внучка.
– Я те пошучу! – погрозила Кузьминична валенком. – А ну по кроватям!
А сама долго ворочалась. Вспомнила, как молодой в давнюю пору Сёмушка за ней ухаживать надумал. А Пётрик ему наподдал хорошенько.
– Ревнивый мой муженёк был. А из Сёмки-то неплохой хозяин вышел. Может, не зря мимо проходил? Он-то тоже вдовый. Ой, да какие глупости в голову лезут! Или не глупости? Ведь шёл зачем-то. И валенок поднял…
Усыпанное звёздами крещенское небо освещало уютную спаленку. Фотографии в старых рамках. Гора подушек на стуле. Свернувшаяся в клубок кошка. И улыбающаяся физиономия старушки. Кузьминичне снились приятные сны.
Политология
Сергей Тимофеев
Окончил экономический факультет Уральского государственного университета в 1968 г., аспирантуру. Кандидат экономических наук (1973), старший научный сотрудник АН СССР (1988). Преподавал в вузах Свердловска (Екатеринбурга), Москвы.
Работал заведующим отделом в НИИ Минэлектротехпрома СССР, заведовал сектором в Институте экономики Уральского отделения АН СССР, был директором-координатором ФГУП «Управление делами Президента РФ»; с 2002 г. занимал должность помощника, затем – советника заместителя председателя правления ОАО «Газпром». С 2007 по 2014 гг. – вице-президент негосударственного пенсионного фонда «ГАЗ-ФОНД». С 2014 по 2018 гг. – вице-президент коммерческого банка «Объединённый финансовый капитал».
Автор 55 научных работ, более 400 публицистических материалов в СМИ.
Назад, к победе коммунизма!
СССР развалился? СССР развалили?
Практически вся литература и публицистика, посвящённые судьбе позднего СССР, в основе своей содержат попытку решения этой дилеммы. Ответы на эти вопросы нам важны потому, что идеи преобразования современной России в государство, впитавшее в себя всё лучшее, что было в Советском Союзе, звучат всё чаще и громче.
Мой ответ таков: произошло сложение сил – СССР активно разваливали его геополитические противники, и это наложилось на процессы деградации глубинных основ социалистического строя, обострения внутренних противоречий, которые, как выяснилось, были изначально присущи данной форме государственного устройства. К концу 80-х годов возник синергетический антиэффект: самые разные негативные процессы, явления и события сложились, дополнив друг друга. Не знаю, можно ли произошедшее в этот период назвать «идеальным штормом», но результат известен: флотилия советских республик рассыпалась, её корабли сменили и порт приписки, и пункт назначения.
При обсуждении судьбы СССР за скобками остаётся вопрос о том, насколько жизнеспособным было это сооружение с момента рождения. Сила и мощь выращенной коммунистами империи и сегодня продолжает впечатлять всех: и тех, кто считает «распад СССР крупнейшей геополитической катастрофой прошлого века», и тех, кто был и остаётся твёрдым и принципиальным сторонником необходимости уничтожения «империи зла».
Сегодня видно, что коренным пороком социально-экономической системы СССР была заложенная в ней несовместимость с человеческой природой. Отсюда вытекало желание советской власти эту природу изменить, для чего предполагалось создать, сформировать, стимулированием и репрессиями воспитать новую общность – советский народ.
И эта проблема, идеологически совпадающая с тем, что совершил Яхве, навсегда отвративший евреев от поклонения Золотому тельцу, была решена и в Стране Советов. Но, правда, и здесь только на словах и на бумаге.
В реалиях попытка сформировать человека нового типа, способного сознательно подавлять в себе позывы эгоизма в пользу достижения коллективно заданных целей, полностью провалилась. Жившие во времена позднего СССР в массе своей не испытывали внутреннего дискомфорта, соединяя в себе принятие социалистических принципов распределения таких благ, как бесплатные образование и медицина, гарантированная трудовая занятость, высокий уровень социальной защиты и безопасности, с желанием наплевать на всю идеологическую начинку государства рабочих и крестьян ради достижения личного материального достатка.
Какой аспект жизни в Советском Союзе мы бы ни взяли, везде просматривается разрушающее действие внутренних противоречий, возникавших на стыке государственного целеполагания и индивидуальных устремлений граждан страны.
Но всё это проявилось не сразу.
Справедливость
Сила коммунистов в России, позволившая им создать и много лет, в условиях сильнейшего противодействия почти всего остального мира, сохранять великую страну, проистекает из того, что они нашли и применили уникальную формулу справедливости.
Она была воистину революционна: впервые со времён Адама и Евы, разделивших яблоко, коммунисты не стали ничего делить.
Это было действительно справедливо – ни у кого не было ничего.
Да, конечно, стерильных систем не бывает, кое-чем люди владели, и мизерное (если мерить сегодняшними размерами) имущественное неравенство существовало в СССР. Но каков сам принцип!
Правда, со временем выяснилось, что длительность его действия небезгранична.
В. Маяковский в 1925 году написал: «Я в восторге от Нью-Йорка города. Но кепчонку не сдёрну с виска. У советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока».
Со временем восторг, особенно после выставки США в московских Сокольниках (1959 год), стал массовым и усилился. А гордость потихоньку иссякала.
В стремлении к обладанию румынским мебельным гарнитуром, финским костюмом, итальянскими сапогами преодолевались любые преграды с энтузиазмом, изначально предназначенным для обещанного Н. С. Хрущёвым построения коммунизма к 1980 году.
И в этом была победа биологически оправданного поведения, сформированного тысячелетиями эволюционного отбора. Равенство в нищете противоречило присущим человеку естественным устремлениям и потому в длительной перспективе оказалось нежизнеспособным. А «Моральный кодекс строителя коммунизма» в этих условиях становился смешной байкой.
Успехи периода начала строительства советской системы определялись ещё и тем, что ресурсом, на котором здесь работали социальные лифты, тоже была справедливость. Не папины деньги, не прадедушкин общественный статус, а твои собственные усилия, умение, ударный труд открывали тебе дорогу на советский Олимп. А там, на самом верху, среди полубогов (Сталин, Киров, Ворошилов…), гордо сияли герои: трактористка Паша Ангелина, шахтёр Алексей Стаханов, металлург Макар Мазай, железнодорожник Пётр Кривонос, кузнец Александр Бусыгин, фрезеровщик Иван Гудов, ткачихи Евдокия и Мария Виноградовы…
В 20-30-е годы прошлого века в СССР реально шла конкурентная борьба изначально равных: покажи, что ты не человек-тесто, а человек-дрожжи, и место среди самых-самых – твоё. И большинством жителей Страны Советов это воспринималось как истинная справедливость.
Но массовое движение вверх было возможно только потому, что революция уничтожила старую элиту. Плюс репрессии. Возник вакуум, и его надо было заполнять. Поэтому на какое-то время появилось уникальное для мировой практики явление: семьи, где в первом поколении оказались маршалы, министры, профессора, директора предприятий…
Шли годы, и новая элита СССР стала воспроизводить себя. Медленно, но верно лифты на верхние этажи социальной иерархии забивались: там собрались в кучку всё те же – «родные человечки», которым родители природой были обязаны радеть. И они радели.
Справедливость иссякала. Её активно заменял блат. На этом переломе в идеологию хлынула огромная ложь.
Про экономику
Икон в СССР не было, поэтому молились на план.
Если план назывался государственным, то это была святыня.
Идея советской экономики уникально проста. Поскольку Карл Маркс учил, что капиталистическая конкуренция порождает потери, то с уничтожением частной собственности, а с ней и конкуренции получается экономика, работающая без потерь.
В практике социалистического планирования основной формой реализации этой гениальной в своей незамысловатости идеи «экономики, лишённой потерь» стал баланс. Всё многообразие финансово-хозяйственных отношений отвергнутого коммунистами рынка было сведено к простой таблице, построенной по принципу: «получил = отдал».
Должно было сойтись.
И в балансе действительно всё сходилось: количество поставленного равно тому, что было заявлено. Ничего лишнего. Тютелька в тютельку. Но это на бумаге.
А в жизни?
В условиях всесилия баланса эффективность работы каждого предприятия необязательна. Есть высшая эффективность, она – в равенстве произведённого и потреблённого во всей хозяйственной системе. Потерь-то в таком случае нет. Тут и возникает эффект самого высшего порядка, абсолютно недостижимый в условиях рыночного хаоса.
При этом главное, что от тебя требуется, – выполнить спущенное сверху задание. Если выполнишь, то всё сойдётся, будет баланс.
А если не выполнишь?
Это – преступление: своим разгильдяйством и ленью (а какие ещё могут быть этому объяснения?) ты, директор отстающего предприятия, покусился на народнохозяйственную сбалансированность.
За это наказывали, и очень жёстко.
Каждый директор, рисковавший в таких условиях головой, стремился обеспечить высочайшую надёжность собственного выживания. Путь спасения был один: получить из системы как можно больше всех видов ресурсов, одновременно обеспечив себе минимальное из всех возможных плановых заданий.
В результате была создана «экономика», превосходящая все ранее известные варианты по способности увеличивать массу ресурсов, вовлечённых в хозяйственный оборот, обладавшая при этом уникально низким (если не отрицательным) коэффициентом полезного действия. Возникли океаны дефицита и горы неликвидов.
В стремлении к самосохранению и выживанию производилась продукция с «упрощённой технологией» (проще говоря – брак и дрянь), система управления была уничтожена липовыми отчётами и приписками. Эту «систему» принципиально нельзя было сбалансировать. Она должна была рано или поздно съесть сама себя.
И съела.
