скачать книгу бесплатно
Её лицо было очень красивым, даже если мысленно убрать с него перманентный макияж и вживлённые стразы, и очень грустным. Может быть, мы не встретимся больше никогда: если кто-то кроме меня узнает, что здесь живёт рождённый ею ребёнок, то её отстранят от обследования нашего дома, а если ей удастся сохранить свою тайну, то всё равно проверки из их комиссии приходят раз в полгода и проверяющих постоянно меняют, чтобы избежать злоупотреблений.
– С ней всё будет в порядке, – пообещала я. – Все любят Эву, не только мама.
Ида медлила – должно быть, хотела попросить у меня разрешение ещё раз взглянуть на Эвочку или даже взять её на руки. Но я не хотела подводить зайчика, который остался в уверенности, что я отгоню опасную тётю. Поэтому – нет.
– Вы можете писать мне иногда, как будто в рамках своих полномочий, – спрашивать, регулярно ли мы обновляем обучающие графические программы, и когда у меня будет что вам отправить, я буду изредка присылать вам её коллажи. Только не каждый день.
Ида молча кивнула. Она включила планшет и стала не глядя ставить высшие оценки по всем пунктам, а потом протянула мне заверить.
Когда она ушла, я только успела заглянуть в игровую и увидеть просиявшее Эвино личико, как настала пора разводить ужин, подогревать и кормить, так что не удалось перекинуться с Линой даже парой слов наедине. Жужжание входящего раздалось между «контейнер заезжает в грузовой отсек» (помимо скафандров, у нас водятся и космические грузовики) и «нет, я не перепутала упаковки, можешь проверить на экране холодильника пятничное меню» (в девять лет дети бывают очень въедливыми). Я смогла прослушать письмо, когда убирала посуду. К счастью, кухонная утварь не бьётся, иначе осколков было бы не избежать, потому что тарелка с первых слов выскользнула из рук. Потому что – да. Меня пригласили на курс переподготовки, по окончании которого я займу вакансию любящей. Мне больше никогда не придётся загружать тарелки в посудомоечную машину. Вся моя работа отныне будет состоять в том, чтобы обнимать, целовать и сюсюкаться.
После уборки на кухне и вечернего туалета детей остались приготовления к завтрашнему дню: нужно было перепрограммировать меню с учётом того, что двоим нашим подросткам назначили дополнительные тренировки и им потребуется больше белка. Пальцы машинально выбирали нужные опции, а мысли были уже в центре профпереподготовки. Учёба, конечно, будет заочной, но вряд ли удастся совмещать её с работой на полную ставку. Хотя, если слушать семинары в большой перерыв, а задания выполнять перед сном – почему нет? Я отгоняла от себя мысль о том, что по окончании курса придётся перейти в другую семью – в ту, где будет открытая вакансия. Это нескоро! Зато там будет маленький – только мой и ничей больше.
Закончив все дела по дому, я пошла в общую зону в надежде встретить Лину, но она, наверное, так утомилась, загоняя непоседливого Кира в кровать, что уже не выберется на наши с ней вечерние посиделки. Зато в кресле свернулась клубочком Вита.
Ей нельзя было рассказывать, кто приходил к нам с проверкой, но кое-что в сегодняшнем дне нужно было обсудить. Я стараюсь удерживаться от упрёков, да и кто я такая, чтобы учить других любви, однако сейчас разговора было не избежать.
– Вита, послушай, ты чуть не попалась. Отошла от любимого ребёнка во время проверки! Тебе повезло, что мы с Линой тебя прикрыли!
Вита подняла глаза. В её лице не было ни вины, ни раскаяния – только усталость.
– Я не могу элементарно побыть одна! Я не знаю, как дотянуть оставшиеся месяцы до её трех лет. Я на пределе. В этом доме у меня даже своей комнаты нет!
– Как нет, когда есть?
– На двоих с ребёнком, и я не имею права закрыться в ней, чтобы не разрушить привязанность! Ты можешь на любое вторжение рявкнуть: «Меня нет!» – и запереть свою дверь на авторизацию, а мой замок запрограммирован так, что от Эвиных пальцев он всегда открывается. Ты не поймёшь, что это такое.
– Это я-то не пойму? – обиделась я. – Я же беру Эву всегда, когда ты просишь!
– Это не то же самое. Тебе, чтобы побыть одной, достаточно задвинуть дверь. Захотела – закрылась. А мне надо просить, ждать, когда у тебя найдётся время, и гадать, согласишься ты или нет. А, да что толку говорить.
Я привыкла слышать «тебе не понять», но обычно мне говорят это про любовь. Да знаю я, что жизнь любящих – это не отдых на Луне и даже не отпуск в симуляции курорта. Это круглосуточная работа. Я вижу, как наши любящие устают от любви, все пятеро. Но Вита – отчего-то больше других.
– Если доживу до трёхлетия, уйду в отпуск! На следующий день после её дня рождения!
Эвочка в три года переселится в общую детскую спальню, и Вите можно будет сделать перерыв перед получением из роддома следующего любимого ребёнка. А с такими настроениями она, может, и вовсе уйдёт с работы. Займётся личной жизнью – любящим невозможно завязать отношения ни с кем вне семьи из-за режима работы. А на открытую ставку в семью придёт новый любящий воспитывать нового младенца. А Эва будет получать от мамы поздравления каждый год – если их не отправлять, то любящих в отставке штрафуют. А я в это время буду в другой семье нянчить малыша, которому будет… где-то четыре месяца. Только моего. Любимого.
– Ты ведь не уволишься? – спросила я, уже зная, что даже если Вита ответит «нет», я ей не поверю. А даже если я ей поверю, она может передумать.
У нас дружная семья. Все любят Эву, не только мама. Лина любит Эву. Алекс любит Эву. Второй техник к ней немного слишком строг, но он со всеми так. И я ведь смогу поддерживать с ней связь, это не запрещено!
У Виты запиликал браслет – значит, дочка проснулась и захныкала.
– Вот видишь! – выразительно показала на гаджет Вита. – Я не могу спокойно в кресле посидеть. Даже ночью!
– Сиди, я схожу, – остановила я её. – Открой только дверь.
Дело не в том, что меня тронули Витины жалобы – мне срочно потребовалось увидеть маленького зайчика.
Вита, не вставая с кресла, отперла замок своей спальни.
Когда Эвочка плачет, она не ревёт оглушительно, как Кир, а тихо всхлипывает. Бедный малыш!
– Там тётя…
– Это сон, маленькая. Это только сон, хорошая моя. Вот, попей водички. Ну всё, всё. Я тут. Я подержу тебя за руку, пока ты будешь засыпать.
Может, и хорошо, что я не успела рассказать Лине про экзамен. Как бы я объяснила ей, что собираюсь отказаться от такой карьерной возможности?
Дарья Рубцова. Шиншилла слышит
Очень хотелось курить. Но я знал, что мелкий засранец сразу позвонит матери.
«Мама! Райтинг-коуч нарушает договор! Мама, он нарушает!» Плаксивым голоском, надсадно кашляя.
Я не успею сделать и пары затяжек.
– Ты готов? Диктую.
Он поёрзал на стуле и склонился над тетрадью, как царь Кощей над кучкой поддельного золота.
– Погодите…
– Всё, Ваня, всё. Я диктую. Сначала всю фразу, потом по словам. Начали. Шиншилла слышит шелест голосов… теперь медленно: шиншилла…
Сегодня утром написал стишок. Сто лет не писал, а тут вдруг взял и срифмовал какую-то ахинею. Шелестящую, специально для него: «ши-ши-ше». Пусть помучается.
– Шиншилла слышит…
– Погодите! Я ничего не понял!
– Чего ты не понял? Шиншилла – это…
– Да знаю я, грызун! Пушистый. Я не понял, как это писать.
Ване десять. Он сын известных родителей: американского актёра Джоэла Рока и русской балерины Лили Хохолковой. Золотой ребёнок, усыпанный деньгами и гаджетами. Получает всё, что попросит, – мать души в нём не чает и готова разбиться в лепёшку, а отец… ну, отец далеко и практически самоустранился: не звонит, не пишет. Но зато каждый месяц перечисляет кругленькие суммы. Я был бы рад такому отцу. А вот Ваня не рад. Он вообще редко чему-то радуется, разве что очередному трофею «Ливерпуля».
У Вани врождённое заболевание спинного мозга. И, как следствие, нарушение опорно-двигательного аппарата. Ходит с трудом, не всё хорошо с мелкой моторикой. Раньше и с дикцией беда была, сейчас вроде получше.
А вот учится он хорошо, этого не отнять. И знает намного больше школьной программы. «Грызун». Не всякий мальчик его лет ответит так быстро, не подключаясь к инфобанку.
– Пиши по буквам. По буквам, Ваня. «Ша», потом «и»…
– Ага! Я начал, и вот! – Он показал мне написанное: «шишшш…» – Я теперь это даже прочитать не смогу!
– А я смогу, шиш. Первые две буквы были верные, а потом ты сбился. Это всё потому что нервничаешь много. Давай заново. «Ша», потом «и», потом «н». Контролируй руку, смотри внимательно, что выводишь. Давай, давай, начали. Шиншилла…
– Да зачем это надо вообще! – Он бросил ручку. – Такие слова придумываете, чтобы прям нельзя было написать. Ну и хорошо, ну и напишу я. Ну и даже прочту, оки. Я прочту, а больше никто не сможет. И не надо это никому вообще, манускрипты эти разбирать, как будто мы древние люди. Это всё равно что пиктограммы на стенах рисовать, охотников и всяких там человечков. А потом кричать: «Ой, какой я умный, ой, какой я лэвэлный».
Манускрипты. Пиктограммы. Хорош, чертёнок, и знает, что хорош, хвастается своими знаниями. Хочет произвести впечатление.
– До пиктограмм, Ваня, ты пока не дорос. Пока у нас цель: научиться записывать на слух простенькие строчки. Правильно и без ошибок. И желательно быстро. И пока что мы от нашей цели очень далеки.
– Родион Маркович…
– Всё! – Я повысил голос и грозно посмотрел на него сверху вниз. – Все вопросы и жалобы направляй маме. Если она решит, что не нужно, значит, попрощаемся. А пока всё просто: мама платит, я диктую, ты пишешь. Распределение обязанностей.
Он засопел, надулся. Сгорбился и осел на своём стуле бесформенной кучкой, и без того уже шарообразный из-за лишнего веса.
– Шиншилла слышит шелест голосов…
Никогда не умел общаться с детьми. Хорошо, что у меня их нет.
* * *
– Иван говорит, ты ему какое-то стихотворение диктовал?
Она стояла у окна, обнажённая и ужасно гордая. Сама собой восхищалась и ждала восхищения от меня – поворачивалась так и эдак, по-кошачьи выгибая спину.
– Про какую-то зверушку, да? Которая от собак убегает и прячется. Прочтёшь мне?
– Смотри-ка, а он запомнил. Ну да, про зверушку, усталую глупую зверушку… всё он понимает. И запоминает хорошо. А мне кричал: «Ничего ни панятна-а!» Засранец.
– Эй, ты говоришь о моём сыне! – Она шагнула ко мне, прижалась всем телом. Горячая и живая. Такая настоящая, несмотря на все эти импланты и боди-апгрейды. – Так ты стихо-то своё прочтёшь?
– Да какое там стихо. Просто рифмованный текст для правописания. Ну… Шиншилла слышит шелест голосов и взмахи птичьих крыльев в вышине. И дальний лай за ней идущих псов…
– Какой лай?
– Дальний. Ну далёкий, какая разница.
За последние годы моя профессия изрядно продвинулась. Теперь она даже приносила доход – серьёзный, а не как раньше. Кто-то запустил в сети рекламу – мол, практика рукописного текста отлично прокачивает мозг. «Ваше мышление достигнет нереальной лэвэлности, вы сможете легко и изящно формулировать мысли, запоминать огромные объёмы информации, побеждать в любых диспутах… и ещё многое другое!»
И это был тот редкий случай, когда реклама не врала. Разве что слегка преувеличивала. Правда ведь, прокачивает. И лэвэлность поднимается, и все дела.
С тех пор и началось – клиент пошёл сплошным потоком. Политики, бизнесмены, геймдизайнеры, коучи всех мастей. Селфрайтеры. А потом это просто стало модным, как всякий недавно возникший коучинг – и ко мне потянулись спортсмены, актёры, золотая молодёжь и жёны олигархов.
Но детей… детей в этом потоке было мало. Хотя, казалось бы.
– И дальний лай за ней идущих псов. И треск страниц, сгорающих в огне.
Она поёжилась.
– Не знаю, это как-то мрачно. Почему в огне? Почему книг? Чему ты ребёнка учишь?
– Писать, Лили. Я учу его писать. Ты сама видишь, прогресс есть.
– Это да, – она с готовностью кивнула, – мне кажется, он даже ходить лучше стал. А уж руки насколько лучше! Кружку берёт, чай сам себе наливает…
– Кружку он и раньше умел брать. Просто ленился. Я сейчас даже не о моторике, у него воображение появилось, заметила? Он…
Я задумался. Манускрипты и пиктограммы. Уверен, когда мальчишка произносил это, он видел перед глазами картинку. Возможно, размытую, возможно далёкую от жизни, но картинку. С каждым уроком он всё лучше воспринимает и запоминает информацию. С каждым уроком всё больше фантазирует. И мечтает. Чёрт возьми, он мечтает, я готов был поклясться.
– Ваня молодец. И ты молодец. – Лили медленно провела рукой по моему животу. Потом опустила ладонь ниже. – И я молодец, что наняла тебя. Какие всё-таки мы все молодцы!
– Точно.
Я позволил ей расстегнуть ширинку на моих джинсах. Сбросил рубашку. Положил ладони на её упругую задницу. А потом наклонился и заглянул ей в глаза.
Там, на дне её глаз, жила птица. Живая и настоящая, запертая в прокачанном по последнему слову техники теле. Эта птица и сделала её когда-то великой балериной. За эту птицу она мне и нравилась.
…и треск страниц, сгорающих в огне…
Во время оргазма она коротко и пронзительно вскрикивала, совсем как птица, пойманная во сне котом.
* * *
– Шиншилла знает, впереди беда: псы догоняют, подступает тьма… написал? Поставь двоеточие после «беда». Дальше мы раскрываем, что это за беда, и перечисляем её составляющие: псы, тьма…
– Это какая-то ерунда! Псы, тьма. У вас всё в одну кучу, я не понимаю. Ну и вообще, почему беда впереди, а псы и тьма – сзади? Не понимаю я!
– А твоё дело не понимать, твоё дело – писать, Ваня. Давай, давай, тренируйся. У нас занятие не по пониманию, а по райтингу.
– А если мне не нравится? – Он нахмурился, принялся чертить на бумаге злобные извилистые закорючки. – Не хочу это писать, это депресняк какой-то!
– А что хочешь?
За окном моросил унылый серый дождь. Блёклые змейки вяло скользили по стеклу, и я вдруг вспомнил, что в моём детстве в это время года обычно шёл снег. Холодный, ослепительно белый. Валил с небес мохнатыми хлопьями и устилал всё вокруг сплошным ковром, создавая иллюзию чистоты.
А Ваня никогда не видел снега. И не увидит, наверняка. В Москве теперь морозов не бывает, а дальние перелёты ему противопоказаны. Конечно, можно посмотреть в записи. Но это не то.
– Хочу… ну, не знаю, ничего не хочу. Домой хочу, вот. Ну, или… – Он замялся, явно желая что-то сказать.
– Или?
– Про «Ливерпуль». Я бы написал про «Ливерпуль», как они опять выиграли. Как они попирают всех вокруг много лет подряд. Какие они нереальные! Побеждают и побеждают! Вот, что интересно, а не эти ваши собаки!
Я пожал плечами.
– Ну и что же интересного? Побеждают и побеждают. Из года в год одно и то же. Скучно же.
– А вот и нет! Не скучно! Побеждать – это главное!
– Ясно. – Я отвернулся от окна и посмотрел на него – глаза горят, щёки раскраснелись, рыжие вихры торчат во все стороны. – А ты, Ваня? Кого победил? Или что. Какие у тебя в жизни были победы?
Он понурился, потух. Потом прищурился, швырнул ручку на пол.
– Да идите вы! Не хочу я с вами разговаривать. И писать не буду!
