скачать книгу бесплатно
Казанский альманах 2019. Коралл
Коллектив авторов
Ахат Хаевич Мушинский
Казанский альманах #22
«Казанский альманах» – сборник, включающий стихи, прозу, очерки, художественные переводы русскоязычных авторов Казани и Татарской республики.
Казанский альманах 2019. Коралл
Составитель Ахат Мушинский
© Татарское книжное издательство, 2019
© Мушинский А. Х., сост., 2019
Иллюстрации: M. Akhat
* * *
«Свободы сеятель пустынный…»
Изыде сеятель сеяти семена своя[1 - Эпиграф из библейской притчи.«Я… написал на днях подражание басне умеренного демократа Иисуса Христа», – сообщал Пушкин в своём письме А. И. Тургеневу 1 декабря 1823 года, посылая ему это стихотворение.]
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощённые бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Паситесь мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
Кораллы, или Цветы моря
«Привези, привези // Мне коралловые бусы // Мне коралловые бусы // Из-за моря привези»… Эту незатейливую, но не лишённую и драматизма («Впереди, впереди // Разольётся море грусти…») песенку конца 80-х – с лёгкой руки авторов и Аллы Пугачёвой – наши сограждане слушают, поют в компании и время от времени перепевают на телевидении и сегодня.
И, конечно, кораллы как символ романтической, но вполне осуществимой мечты попали в этот хит не случайно. Равно как и в другой, более давний шлягер: «Я мечтала о морях и кораллах // Я поесть хотела суп черепаший // Я шагнула на корабль, а кораблик // Оказался из газеты вчерашней…» Кстати, эти строки часто приписывают Новелле Матвеевой; на самом же деле их для фильма «Ещё раз про любовь» сочинил в несвойственной ему поэтической манере (как и «цыганскую» песню «Спрячь за высоким забором девчонку…» для «Неуловимых мстителей») Роберт Рождественский.
Что же мы знаем о камне, который, согласно старой скороговорке, некий Карл украл у некоей Клары, в свою очередь похитившей у Карла кларнет?
Кораллы, по существу, – окаменевшие скелеты живущих в морской воде и питающихся планктоном крошечных существ, полипов. В легендах и сказаниях кораллы называют «цветами моря», и существует несколько фантастических версий происхождения самоцвета: водоросли, на которые во время поединка с Персеем стекла кровь Медузы Горгоны; превратившиеся в камень волосы той же Медузы (как известно, вместо волос у неё были змеи)… Воины античных времён носили их при себе для лечения ран как противоядие, как талисман. Боги Олимпа коралл любили: из него, по преданию, делал магические украшения кузнец Гефест, из него был сооружён дворец властителя морей Посейдона.
В мире насчитывается свыше шести тысяч видов «цветов моря». Но лишь маленький «букетик» из них – менее одного процента от общего числа – пригоден для ювелирной обработки. Что касается цветовой палитры, то существуют кораллы не только розовые и красные, но и чёрные, голубые, белые, оранжевые, бурые – всего 350 оттенков. Растут они в виде шаров, ветвей деревьев, огромных грибов и нередко так разрастаются, что образуют коралловые рифы и даже целые острова. Длина атолла-рекордсмена – Большого Барьерного рифа у побережья Австралии – 2 500 километров. Общая же площадь коралловых рифов в Мировом океане – 27 миллионов квадратных километров; при этом более половины из них сегодня находится на грани исчезновения. А между тем растёт полип очень медленно – всего на 1–3 сантиметра за год.
Известным центром торговли ювелирными и иными изделиями из кораллов является Торре-дель-Греко, местечко близ Неаполя. Поэтому международные названия видов самоцвета имеют итальянские корни: «пелле д’ ангело» (кожа ангела) – белый и серебристо-перламутровый; «аккабар»– индийский чёрный; «розе паллидо» – бледно-розовый; «роза виво» – ярко-розовый; «секондо колоро» – оранжево-розоватый; «аркисуро карбонетто» – насыщенный тёмно-красный или бурый; «россо», «россо скуро» – самые популярные, красный и розовый, их ещё называют «благородными».
Коралл высоко ценился и считался прекрасным оберегом от злых сил, а также показателем высокого общественного статуса владельца ещё в древней Индии, в Средиземноморье, в арабской культуре. Приписываемые камню свойства привлекали внимание волхвов, колдунов, предсказателей, жрецов, целителей. На Востоке из него вырезали чётки, делали украшения на переплётах религиозных книг, им инкрустировали рукоятки оружия.
Если раньше, даже в Средние века, не всякий европеец мог позволить себе талисман с кораллом, то сейчас это доступно любому туристу. Хотя самостоятельно добывать и вывозить «цветы моря» запрещено практически везде. Но современному человеку оберегом может служить и сувенирная безделушка, и просто веточка минерала, и дорогое ювелирное изделие. Главное, чтобы это был не синтетический, а природный камень. Тогда он наделит хозяина мудростью и скромностью, избавит от нервности, панических атак, поможет обрести душевную гармонию.
С древности коралл считали магическим камнем путешественников, способным спасти их в моменты разгула стихий. А также полагали, что свойства самоцвета, особенно красного, защищают семейное счастье. Идея эта явно проистекла из метафоры: как коралловый риф долго формируется, создавая замысловатую красоту, точно так и семейная пара десятилетиями строит прочные отношения. Не зря в наши дни 35-летие супружества именуется «коралловой свадьбой».
У испанцев и французов вплоть до Новейшего времени камень был символом умения достойно нести свой крест. Сегодня самоцвету приписывают усиление интуиции и логики.
Главные лечебные свойства минерала связывают с исцелением болезней костной системы и обмена веществ, а также со способностью укреплять память. Литотерапевты – специалисты по лечению камнями – считают, что лучше всего коралл воздействует на детей и пожилых людей. Кроме того, существует связь между видом амулета и его целебным действием. Поэтому бусы и ожерелья следует носить при заболеваниях горла, верхних дыхательных путей (например, певцам, лекторам, артистам, педагогам); кольцо или перстень – для очищения организма от шлаков и токсинов; кулон – для развития логики и памяти; серьги – при проблемах щитовидки и астме. А ещё – самое важное свойство, объединяющее магические и лечебные качества, – коралл считается символом долголетия.
При этом «цветы моря» абсолютно «неконфликтны» и прекрасно сочетаются с любыми металлами или драгоценными камнями. По мнению астрологов, коралловые украшения могут носить представители всех знаков Зодиака.
О кораллах писали Овидий в «Метаморфозах», Роберт Баллантайн в «Коралловом острове» и Жозе Мария Эредиа в «Коралловом рифе», коралловые бусы носили героини Александра Куприна («Олеся») и Фридриха Ла Мотт Фуке («Ундина»); известно, что они были одним из любимых украшений Цветаевой («Повесть о Сонечке»). И, конечно, мимо такой темы, мимо возможностей такой метафоры никак не могли пройти поэты нашего Серебряного века.
В стихах Игоря Северянина это традиционное сравнение:
Твои горячие кораллы
Коснулись бледного чела,
Как сладострастная пчела, —
И вот в душе звучат хоралы…
Или:
Выйди в сад… Как погода ясна!
Как застенчиво август увял!
Распустила коралл бузина,
И янтарный боярышник – вял…
В строчках Марины Цветаевой – антонимическое сопоставление почти невесомого украшения и тяжести эпохи:
Уж если кораллы на шее —
Нагрузка, так что же – страна?
Тишаю, дичаю, волчею,
Как мне все – равны, всем – равна…
И если в сердечной пустыне,
Пустынной до краю очей,
Чего-нибудь жалко – так сына,
Волчонка – ещё поволчей!
И, наконец, Дмитрий Мережковский в стихотворении «Кораллы» уподобляет судьбу – всех людей и свою собственную – участи крошечных создателей кораллового мира:
Широко раскинулся ветвями
Чуждый неба, звуков и лучей,
Целый лес кораллов под волнами,
В глубине тропических морей.
Миллионам тружеников вечных —
Колыбель, могила и приют,
Дивный плод усилий бесконечных —
Этот мир полипы создают.
Каждый род, – ступень для жизни новой, —
Будет смертью в камень превращён,
Чтобы лечь незыблемой основой
Поколеньям будущих времён;
И встаёт из бездны океана,
И растёт коралловый узор;
Презирая натиск урагана,
Он стремится к небу на простор,
Он вознёсся кружевом пурпурным,
Исполинской чащею ветвей
В полусвете мягком и лазурном
Преломлённых, трепетных лучей.
Час придёт, – и гордо над волнами,
Раздробив их влажный изумруд,
Новый остров, созданный веками,
С торжеством кораллы вознесут…
О, пускай в глухой и тёмной доле,
Как полип, ничтожен я и слаб, —
Я могуч святою жаждой воли,
Утомлённый труженик и раб!
Там, за далью, вижу я над нами
Новый рай, лучами весь облит,
Новый остров, созданный веками,
Высоко над бездною царит.
Нурихан Фаттах
Отрывок из романа Свистящие стрелы
Книга вторая
Много лет переводит Азалия Килеева-Бадюгина художественную литературу с татарского языка на русский. И среди её авторов особое место занимает Нурихан Фаттах. Она говорит: «Не знаю писателя более глубокого и одержимого, чем Нурихан Садрильманович. Он мечтал написать развёрнутый исторический роман о своём народе, осветить наконец-то загадку нашего происхождения. Представляю себе, какую ценную книгу мог бы подарить нам этот писатель, воплоти он свою мечту в жизнь! Но Сталин, который знал истинное состояние вопроса, тему закрыл, потому что не нравился ему народ, сыгравший в истории России одну из важнейших ролей. «Отец народов» хотел разрушить самоидентичность татарского народа, выслав его на Алтай (см. материалы сессии АН СССР за 1946 год). Расчёт был прост: народ, забывший своё прошлое, не имеет будущего (Аристотель). «Большого учёного» теперь нет, но не стало и Нурихана Фаттаха, которому была по плечу грандиозная задача восстановления истории родного народа. Ведь для этого нужен не только писательский талант, но и глубокое знание истории, умение работать с архивами, философски осмысливать информацию, содержащуюся в них, а главное – пролить «души высокое стремленье» на освещение истории предков. Всё это было у Нурихана Фаттаха.
Писатель вынужденно обратился к далёкому прошлому – к IV–III векам до новой эры, долго и тщательно собирая материал. Понятно, что у наших предков в те времена письменности не было, но она была у Китая, соседа, который воевал с сюннами (гуннами, сюнну), северными кочевниками. Материалы эти в известной мере тенденциозны, но ценно, что они вообще есть. Нурихану Фаттаху пришлось потрудиться, чтобы выстроить сюжетную линию своего романа на основании этих архивных сведений.
Один из главных действующих лиц романа Туман-тархан, предводитель сюннов (это историческое лицо, в китайских рукописях он зовётся Тоумань-шаньюй), терпит сокрушительный разгром в войне с чинами (китайцами) и скрывается с остатками войск в дальнем своём угодье – Куксайской долине. Прежние хозяева этой земли, оставшиеся в живых после его набега, ютятся высоко в окрестных горах. Тархан страдает от стыда и горя, поскольку потерпел позорное поражение и потерял большую часть своих воинов. Духи погибших преследуют его, требуя положенной им по обычаю свежей горячей крови. Лишь утолив жажду, они успокоятся и улетят, не станут вмешиваться в жизнь и вредить людям.
В 1994 году за дилогию «Сызгыра торган уклар» («Свистящие стрелы») Н. Фаттах был удостоен Государственной премии РТ им. Г. Тукая. В прошлом году в Татарском книжном издательстве роман Н. Фаттаха вышел в свет на русском языке. Первую книгу перевела А. Килеева-Бадюгина. В переводе второй книги участвовал другой переводчик. Тем не менее Азалия Исмагиловна осуществила перевод и второй части.
Оценив ситуацию, предлагаем нашему требовательному читателю перевод главы второй книги дилогии и в исполнении Азалии Килеевой-Бадюгиной. Это даст возможность глубже проникнуть в художественную ткань фундаментального произведения исторической литературы.
Данный отрывок из романа представляет собой законченный рассказ – трогательную, захватывающую историю супружеской любви и верности.
Глава первая
I
Оставив позади промёрзшую реку, Туман-тархан не сразу направился на север – сначала подался на восток. Двигаясь без остановок ночь напролёт, он дал коням и людям перевести дух, успокоиться, а потом резко повернул назад и стал придерживаться северо-запада. Когда на следующий день чины бросились за ним в погоню, тархан уже скакал им навстречу, только много севернее. Нарываться на врага он, понятно, не собирался. Путь его всё дальше углублялся в бескрайние степные просторы. Чтобы сбить преследователей с толку, он несколько дней кружил и петлял по степи, пока окончательно не убедился, что на пятки ему никто не наступает. Впереди их ждали горы Алтая.
Туман-тархан долго мчался широкими долинами мимо голых холмов и взгорий, пока не оказался среди отрогов гор с редкими лесами. Здесь, окончательно успокоившись, он провёл ночь, а утром с зарёй снова тронулся в дорогу и уже к вечеру был в самом крайнем из своих владений – в Куксайской долине, где без сил свалился с ног.
Здесь было тихо и безлюдно. Никакие чины и ментьяны не страшны. Можно было не бояться ни стрел, ни копий. Защитой была узкая, но глубокая и быстрая река Куксай, бежавшая среди ущелий, надёжные каменистые горы и неприступные скалы. К тому же снега здесь мало. На открытых скатах гор и косогорах отличные пастбища, в лесу довольно дров. И потом, несмотря на холодное время года, гораздо теплее, чем в открытой степи – не буйствуют ветры.
Но как бы хорошо в долине Куксая ни было, тархан на новом месте смог забыться глубоким сном лишь в первую ночь. Чем больше осознавал он, что спасся, тем сильнее почему-то его терзали сомнения и муки совести. Смятение души особенно усиливалось к вечеру.
Услышав любые звуки, даже неожиданное ржание лошади, он вздрагивал и напряжённо вслушивался, желая понять, чем они вызваны. Звуки не повторялись, зато начинали слышаться навязчивые голоса: будто какие-то люди с надрывным криком бросаются в бой, кто-то клянёт землю и небо, кто-то плачет, и тут же, перекрывая голоса, с шипением и свистом летят загадочные жуткие стрелы. До слуха его будто бы доносятся жалобные вопли и хрипы раненых, визг недобитых лошадей, глазам являются кровавые видения…
Ночи, проведённые в тихом, безопасном месте, были мучительны для Туман-тархана. Ему долго не удавалось уснуть. Едва забывшись, он тут же просыпался весь в поту. Картины битвы тотчас снова оживали, опять слышались зловещие звуки. Однажды ночью, думая, что спасается от чинов, он в панике выскочил на мороз.
В другое время чтобы успокоиться, он вызвал бы к себе колдунов, предсказателей и прислушался бы к их словам. Но теперь тархан даже не вспоминал о них. Он и сам хорошо знал, чем вызваны эти видения и страхи. Ни один колдун, ни один заклинатель не мог освободить его от позора проигранной войны.
В присутствии людей ему становилось легче, тревоги немного утихали, на память приходили приятные воспоминания, перед взором возникали красивые девушки. Но он гнал от себя эти сладостные видения. Разве не по вине красавиц оказался он в столь тяжком положении? Нет, лучше о них не думать. Не нужны ему ни девушки, ни что-то другое. Пропади оно всё пропадом!
Порой он боялся не только чинов, но и тех, кто готов был выполнить любую его прихоть, подозревая окружающих в неверности. Это были не только сомнения и страх. Скорее всего, ему было стыдно перед этими людьми за то, что бросил под ноги врагу всё, чем положено дорожить – родину, богатство, – и теперь прячется тут, спасая свою голову.
В душе тархана всё перевернулось. Не в силах избавиться от горестных дум, от ощущения позора, он всё больше замыкался, уходил в себя. Ему не хотелось ни видеть кого-либо, ни говорить. Он жил, как во сне, витая в плену мрачных мыслей, и не находил в душе опоры.
Горечь тархана была понятна всем, а потому люди не удивлялись молчаливости и замкнутости хозяина – избегали попадаться ему на глаза и раздражать неуместными разговорами. Но ходить вокруг него на цыпочках, притворяться, будто ничего не знают и не замечают, пришлось долго. Накопилось много дел, которые без тархана нельзя было решить. Терпение людей лопалось, и порой они осмеливались роптать.
II
Утром одного из таких дней субаши Салчак зашёл к Туман-тархану. Войлочный полог юрты наполовину был откинут, огонь в очаге ещё теплился, а потому внутри было довольно светло и тепло. Обросший, исхудавший Туман-тархан выглядел увядшим каким-то, уменьшившимся в размерах. Он сидел возле очага, облокотившись на скатанный в рулон войлок.
Салчак покашлял, давая хозяину знать о своём приходе, произнёс слова приветствия. Туман-тархан даже не шелохнулся. Ни голоса, ни приветствия он не слышал. Салчак-алып, уже начавший привыкать к подобному приёму хозяина, смело прошествовал вглубь, присел на корточки возле очага и протянул к огню замёрзшие ладони. Сидеть около хозяина, который не проявлял к нему ни малейшего интереса, было неловко. Заговорить первым он не решался, но и бессловесным идолом быть не хотелось.
– Дрова-то уже прогорели, – заметил он неожиданно для самого себя. – Подкину-ка ещё полешек.
Субаши собирался пойти за дровами, как услышал тусклый, незнакомый голос тархана:
– Дрова сырые…
– Что ж, сухих не нашли, что ли! – сказал Салчак, обвиняя слуг.
Туман-тархан промолчал, лишь покосился на дверь. Салчак не понял, что он хотел этим сказать. А тархан вяло подумал: «Тунгака бы сюда…»
– Вон там, – сказал он, снова взглянув на дверь.
– А-а! – дошло наконец до Салчака.
