скачать книгу бесплатно
Преследуемый и преследователь вырвались на бесплодную каменистую равнину с пепельным небом и без малейших признаков солнца в вышине.
Испускаемого небосводом света хватало, чтобы без труда обозревать пространство на много километров вокруг. Правда, у Стаса не нашлось времени пейзажами любоваться: как только он и древесная тварь выпали из мира людей, он тут же врезался в нее, перебил все четыре лапы и, подпрыгивая на кочках и ямах, продолжил нестись с остатками ее туши на капоте. С управлением он справлялся с трудом – руль, словно оживший, рвался на волю.
Тварь не сдавалась.
Развернувшись на поверхности оплавленного автомобиля, она почти полностью перекрыла Стасу обзор. Ее перебитые конечности прямо на глазах перестроились в два огромных щупальца, которые в попытке добраться до водителя серией ударов обрушились на корпус машины.
Стекла покрыла сетка трещин, и одному щупальцу удалось проникнуть внутрь – со стороны пассажирского сидения, но до водителя оно так и не добралось. Ревя, словно на последнем издыхании, «Лада» врезалась в огромный камень, стоявший посреди пустыни.
Булыжник даже не дрогнул.
Стас рассчитал все точно: большую часть остававшегося у твари туловища он смял в кашу. Лобовое стекло, покрытое сеткой трещин, вылетело, а руль крепко припечатал его в грудь. Только в отличие от событий десятилетней давности, на этот раз Стас пристегнулся.
Превозмогая шок от столкновения, он освободился от ремня безопасности, заткнул за пояс кукри, подхватил садовые ножницы и уже снаружи автомобиля, не дав твари времени прийти в себя, начал методично отсекать от ее извивающегося тела значительные куски.
Еще в момент знакомства с этим существом Стас приметил, что оно может наращивать новые конечности, лишь касаясь уже «закрепленными» частями подходящих предметов: веток или листьев. Поэтому, когда отсеченные куски монстра падали к его ногам, он пинками отшвыривал их в стороны – чтобы они вновь не стали частью целого.
В надежде взять реванш, древесная тварь тайком нарастила за спиной еще одно щупальце и, выгадав момент, выбросила его, пытаясь проткнуть врага.
Но этот жалкий человечек в очередной раз удивил ее.
Конечность-копье разлетелась у самого основания щепками – словно уткнулась не в податливую человеческую грудь, а в металлический щит – и, не успев отпрянуть, рухнула перерезанная к ногам Стаса.
– Что-что, а бронежилеты в России делать не разучились! – заверил врага человек, отбросил затупившиеся ножницы и несколькими мощными ударами кукри перерубил неприятелю шею.
Тело твари обмякло, существенно укороченные конечности бессильно обвисли. Мгновение спустя они встрепенулись – когда последним отчаянным рывком маленький жгутик травы выстрелил из основания шеи поверженного гиганта и соединил упавшую на землю голову с массой утративших форму веток на капоте. Однако Стас не дал монстру закрепить успех: быстро перерубил эту новую нить жизни и пинками отогнал извивающуюся у его ног голову на значительное от машины расстояние.
Свою расправу над тварью он завершил за какую-то минуту, несмотря на то, что ее голова с остатками шеи еще пыталась создать что-то вроде маленьких ножек и скрыться.
Каждый удар кукри уменьшал тварь в размерах и, наконец, от нее почти ничего не осталось. Разделывая последнюю «живую» часть черепа, Стас нашел что искал – крохотного дождевого червя, к тельцу которого льнули все остальные части монстра. Он извивался в неком подобии мозга, сотканном из стеблей травы и мха. Вырвать его из гнезда труда не составило. Стас сделал это голой рукой.
Как только червя накрыл кулак – останки древесного зверя застыли окончательно.
Некоторое время Стас изучал своего врага на ладони, а когда вернулся к машине, отыскал в бардачке металлическую коробочку с мятными леденцами. Конфеты, уступая место червю, полетели на землю. Коробочка юркнула в задний карман брюк.
Жара пустыни изнуряла.
Стянув курточку и бронежилет, Стас полчаса пролежал в пыли. Укрытая одной лишь майкой грудь поначалу тяжело вздымалась, но в конце концов дыхание восстановилось.
Прислонившись к валуну, в который въехала «Лада», Стас обвел взглядом безбрежный горизонт и, приставив ладони ко рту, прокричал:
– Верните мне дочь, ублюдки! Не прячьтесь! Я знаю, что вы рядом!
Никто не ответил.
Тогда Стас достал из автомобиля Библию и добытый под Хабаровском крест. С их помощью он собирался выкурить местных обитателей из нор. Крест лег на грудь на шнурке, и слова священного писания полетели над мертвой землей.
* * *
Если бы у пустыни под пепельным небом имелись уши – из них пошла бы кровь. Никогда ранее смертные не решались на такую дерзость: никто не читал здесь священных текстов!
Над пустыней разнесся гул, и она зашевелилась – демоны больше не могли скрываться в норах. Они хотели изнурить незваного гостя жаждой, гнетущим молчанием, и потом, когда человек ослабнет – наброситься всем скопом, чтобы терзать, подвергая ужасным пыткам.
Но обстоятельства вынудили их отказаться от первоначального плана.
Пустыня оживала. Всевозможные твари не просто вылезали из расщелин в земле – они наполняли ее, как половодье, взбирались друг другу на головы, подминали, давили товарищей, наступая когтистыми лапами на морды, и непрестанно выли. Монстры не походили ни на что, виденное Стасом ранее. Лишь его самые черные кошмары отдаленно отражали весь ужас и многообразие их форм и расцветок. Одни казались размером со слона, другие – не больше мыши.
Спустя час чтения Библии твари уже обступали Стаса плотным кольцом. Ближе чем на несколько метров они подобраться не смели – крест не пускал. Раскачиваясь на кожаном ремешке, он мягко вибрировал и, казалось, немного согревал грудь.
– Верните мне дочь, гады! – проорал Стас в толпу, на несколько секунд отвлекшись от чтения.
В ответ пришел нечленораздельный вой. Обступавшая его мелкая сошка, ничего, видимо, не решала. Стас продолжил зачитывать Библию, которая так травмировала нежный слух местных обитателей.
Посредник пришел, когда Стас приступил к чтению Книги Борьбы, а его появление предварило небольшое землетрясение.
Бросившиеся врассыпную демоны устроили давку, и половина пустыни – от человека до горизонта – рухнула в бездну, озаряемую всполохами далекого свечения. Пропасть пожрала все: неуспевших удрать тварей, машину, бронежилет с курточкой и даже выпавшую из рук Библию. С трудом балансируя у самой ее кромки, Стас наблюдал, как что-то тяжелое поднимается с глубины нескольких тысяч километров. Стены бездны трещали, осыпались, по ним волнами пробегала дрожь, напоминавшая схватки при родах.
Первой из дыры в земле ударила едкая вонь, затем вырвались клубы черного дыма – сплошная завеса до самого неба, перекрывшая обзор.
В дыму что-то шевелилось. Когда он начал рассеиваться, на свет проступили тысячи глаз и ртов, перемешанных под разными углами с органами непонятного назначения, напоминавшими густую сеть жирных крысиных хвостов. Последние создавали иллюзию всклоченной шерсти.
Все глаза – от самых крохотных, до размеров хорошей многоэтажки – изучали Стаса.
Мужчина вскрикнул: с появлением Посредника его нательный крест раскалился добела, пережог шнурок и, опалив кожу, упал к ногам, войдя вертикально в камень пустыни и так и застыв в нем. Даже в таком положении он защищал Стаса.
Долгую минуту человек и Посредник смотрели друг на друга.
Разговор их вышел коротким, но информативным. Даже – не совсем разговор. Прямо посреди игры в гляделки Стас закачался, разбрызгивая кровь носом: он почти сошел с ума от сковавшего его напряжения. Но выстоял. Каким-то образом с целью экономии времени Посредник вложил ему в голову ответы на ряд мучивших его вопросов.
Стас узнал, что первородных существ, или как они сами привыкли себя называть – изначальных, единый Бог изгнал с Земли тысячи лет назад, но опосредованно они влияют на человеческие судьбы и сегодня. Тем более что между мирами налажены крепкие связи. Со многими людьми изначальные заключают контракты, надлежащее исполнение которых строго контролируется. Одни дарят здоровье, богатство, власть, отменную потенцию, другие расплачиваются душами и плотью тех, кто их окружает: близких или электората. Например, в Москве в подземке работает полуночный поезд, случайные пассажиры которого, никогда не добираются до дома или места работы. Сотрудники специального отдела Московского метрополитена доставляют их прямиком в мир демонов на знатный мясной пир, причем – в уже освежеванном и расчлененном виде. Таких примеров взаимовыгодного сотрудничества хватает и в провинции. Так, в Ярославле местные власти поставляют изначальным детей под разные цели. Некоторых, как дочь Стаса, делают украшением садов – редких мест отдыха этой мрачной земли. Детям либо дают волю играть, если те не ударяются в рев при виде звериных рыл своих хозяев, либо их обращают в камень и расставляют в живописных позах под сенью деревьев.
Из Саши сделали скульптуру. Замороженная во времени шестилетка – узнает ли она постаревшего на десять лет отца?
Мир изначальных очень деловой. Здесь все имеет цену, продается или покупается. Нет ничего невозможного, если стоимость не слишком высока. За девочку Посредник потребовал жизнь, и отчаявшийся отец заверил, что у него есть чем расплатиться.
Сделка состоялась. Стороны оговорили и скрепили ее в считанные мгновения, просто обменявшись мыслями – самые серьезные дела проводятся в полной тишине.
– Вот ваш червяк! – нарушил негласный пакт о молчании Стас и взмахнул коробкой из-под леденцов. – Но отпущу я его, когда вы отдадите мне дочь и вернете в наш мир! Все как договаривались! Где она?
– Обернись! – одновременно ответили ему на разные голоса тысячи ртов Посредника.
Поворот на сто восемьдесят градусов забросил Стаса в какое-то новое место, где его обступила тьма. Ни неба над головой, ни воющих монстров. Единственный источник света – вонзившийся в камень крест у самых ног. Из-за близости Посредника он сиял не хуже лампы накаливания. У границы света мужчина различил силуэты детей, замерших в разных позах. Одна из этих скульптур – его Сашенька?
– Здесь сотня детей, и у тебя ровно две минуты, чтобы найти дочь, – произнес многоголосый Посредник.
– Но здесь же ни черта не видно!
– Время пошло, – пришел невозмутимый ответ.
– Но мы так не договаривались! – взорвался Стас.
В ответ ему пришла тишина.
Чертыхаясь, отец бросился к границе света.
Нет, бесперспективно – лиц не разглядеть, да и ростом скульптуры одинаковы. На ощупь разве что искать Сашу, но тут никаких двух минут не хватит.
В отчаянии мужчина бросился к кресту, светившемуся у края бездны. Попытка ухватиться за него ничего не дала – лишь пальцы волдырями покрылись. Набросить майку также не вышло: коснувшись креста, ткань вспыхнула, словно пропитанная смолой, и осыпалась пеплом.
– Твою мать, – прокричал Стас. – Вы меня обманули!
– Мы дали тебе две минуты, чтобы ты нашел свою дочь – все условия сделки соблюдены! – ответил хор из тысяч голосов Посредника. – У тебя осталось пятьдесят секунд.
Стас не мог разглядеть очертаний туши Посредника – тот теперь сливался с ночью, лишь бесчисленные глаза отливали белым в абсолютной тьме – как отраженное в кривом зеркале звездное небо.
Проклиная сделку, Посредника, изначальных, свою недальновидность – в карманах брюк не нашлось даже спичек – Стас схватился голой рукой за крест и, высоко, точно факел, подняв его над головой, устремился в гущу детских скульптур.
Сказать, что боль терзала его – ничего не сказать. Он словно сунул руку в плавильную печь.
Из глаз Стаса лились слезы, челюсти крепко сжимались. Он душил крик на выходе, так как понимал, что, начав кричать, может отвлечься и пропустить главное – Сашу.
Очень скоро Стас перестал владеть пальцами, сжимавшими крест: мышцы обуглились, связки на костяшках полопались. Если бы раскаленный металл не въелся глубоко в пузырящуюся плоть и кости, мужчина давно бы выронил его из покалеченной руки.
Стас нашел свою девочку в четвертом ряду. Она стояла к нему боком, его Сашенька, надутая – словно папа вернулся из магазина и забыл купить мороженое.
В момент, когда левая рука Стаса коснулась ее предплечья – его выбросило в мир людей, и отец с дочерью упали в объятья друг друга.
Они оказались на обочине автодороги между Ярославлем и Тутаевом.
Позади на всем протяжении полыхала лесополоса.
Стоя на коленях, Стас прижимал Сашу к груди, по его щекам бежали накопившиеся за десять лет слезы, а мимо проносились пожарные автомобили. Но он их не замечал, как не сразу приметил, что его обугленный правый кулак, отколовшись от культи, упал вместе с крестом в сырую, присыпанную снегом землю.
* * *
Условия сделки с демонами Стас выполнил. Сдержать слово ему помогла дочь, ведь из-за полученных травм он еще долго не мог встать с больничной койки.
Через неделю после возвращения в мир людей Саша, выбежав на улицу, сделала все как учил папа: открыла коробку из-под леденцов и выпустила полудохлого червячка на свободу. Посмотрев, как тот копошится в грязи, а сухая трава оплетает вялое тельце, создавая скелет крохотной лошадки, Саша задрала голову к небу и громко объявила:
– Червячок на свободе! Все как договаривались!
Лишь несколько случайных прохожих оглянулись на шумную девочку.
На ногах Сашеньки красовались красные сапожки, купленные мамой за неделю до автокатастрофы – отец берег их все это время. Перед тем, как вернуться к папе, девочка опустила на червячка подошву и давила до тех пор, пока от него даже мокрого места не осталось.
Полдень
Мария Шурыгина и Евгений Руденко
Как я это люблю… Когда после затяжной весны выбираешься на трассу – едешь и едешь, долго, не экономя бензина – вот только тогда для меня начинается лето. Это что-то вроде ритуала встречи. Уезжаю подальше от города, выхожу из машины и просто стою на обочине. Сквозь смеженные веки смотрю на солнце – оно висит в красноватом сумраке закрытых глаз пламенеющим пятном. Медвяное, текучее, застящее горизонт. Сначала поглаживает, потом проникает вглубь, сквозь кожу и мышцы, до самых позвонков. Стоит вот так прогреться хотя бы раз за лето, и холод, угнездившийся за ребрами, тает. И так легко становится…
Джаз-банд кузнечиков слаженно пилит будто бы одну тончайшую металлическую струну. Звук густой и плотный, висит облаком. Музыканты невидимы, и кажется, что это само солнце так звучит. Ведь у всего живого есть звук. А солнце – живое. Оно держит тебя в широких теплых ладонях. Тебя и весь мир – держит.
Как я это любил…
Как я мог это любить? Солнце сжало кулак, и я попал. Когда за спиной машина с прохладой кондиционера – тогда да, любо-дорого поздороваться с солнцем. Или когда планируешь подвиг – на велосипеде из точки А в точку Б. Все равно ведь понимаешь, что эта жара и преодоление закончатся: приедешь, умотанный в конец, но страшно гордый собой. А когда вот так бредешь по трассе пешком… Сколько я уже иду? Светило давно в зените. Синоптики обещали дождь и плюс двадцать три. Опять ошиблись. По-моему, под сорок. Кажется, даже дорога вспотела, и пот ее пахнет жженой резиной, гудроном. Как же она воняет…
Метрах в двадцати воздух над трассой дрожит и плавится. Как это называется? Каустика? Муар? Кажется, так. Он часто меня достает при съемке в жаркую погоду – резкость кадра падает в разы. Я упорно всматриваюсь в эти каустические «окна» – кажется, там, за пеленой воздушной дрожи совсем другой пейзаж. Не дорога, а трава, влажная… как после дождя. Шагнуть бы туда.
А еще лучше не шагать вообще. Сесть или лечь. Сердце бьется в горле, стараюсь следить за дыханием. Говорят, детская астма не возвращается, я ее перерос. Бег, плаванье, велосипед – всё, чтобы одолеть болезнь. И что? Хрип – вдох, свист – выдох. Оставил я ингалятор дома или взял с собой? Если он и в рюкзаке, то давно просрочен, но даже такой может помочь. Когда же я его покупал? Сейчас мне двадцать четыре, а врач выписывал… Придётся лезть в рюкзак и перетряхивать вещи.
Тяну руку за спину, хлопаю себя по плечам – футболка насквозь мокрая. Лёгкие заходятся поломанным насосом – мне смешно. Смешно и больно.
Рюкзака нет.
Видимо, все-таки какое-то сотрясение я получил. Да точно, в здравом уме рюкзак на дороге не бросишь – там же документы, деньги. И камера, пусть не самая навороченная в моем арсенале, дорожная, но все же… Рюкзак, наверное, отлетел в кусты при ударе. А я – в другие кусты, мы в разные отлетели. Хотя и кустов не помню. Помню перегнутую хребтину велосипеда, ощетинившиеся спицы, красные брызги катафот в белесой пыли. А из-за чего сверзился в овраг —не понимаю. Я тихо-мирно крутил педали по обочине, не нарушая, соблюдая и следуя, в наушниках свинговый ритм – и вдруг меня будто волной воздуха снесло. Словно зверь огромный хвостом махнул, и я – кубарем с дороги. Очнулся – перед глазами мусор всякий и крапива… много крапивы. Может, солнышком так припечатало? Да ну, вряд ли, я б, наверное, идти не смог. А я пока могу.
Вяло хлопаю по карманам, нахожу телефон. Лучше бы фляжку. В рюкзаке остался термос с водой, в ней плавают лед и лимонные дольки. А во рту сушь великая… Не думать.
Солнце – живое. Кажется, у меня все-таки тепловой удар. Или около того. Тепловой… удар. Неправильное какое сочетание. Тепло – это мягкое, уютное что-то. Как Светкины обнимашки, когда она в махровом халате на голое распаренное тело выходит из ванной. Розово-нежная под желтым пушком ткани – как цыпленок. Вот что такое тепло. И вдруг – удар. Цыпленок превращается в монстра и долбит меня чугунным клювом по голове.
Кажется, я заделался ипохондриком – вон сколько диагнозов себе придумал за пять минут. Или не пять? Время как-то растеклось. Надо собраться, надо. Помереть на трассе в пригороде – смешно. Да ну, не бывает.
Впереди на дороге размазано что-то черное… нет, цветное. Кишки сочатся бурым, отсвечивают синим, клюв на бок, перья еще полны жизни – блестят. Ворона. Видимо, сбили недавно. А муравьи уже тут как тут – запеленговали, накинулись. А если я вот также упаду, и по мертвой роговице моего глаза заскользят муравьи – те, кто несется мимо в своих авто, остановятся? Или хотя бы позвонят гайцам, что, мол, на таком-то километре мужик валяется бесхозный? Только ведь поздно будет.
Так, не ныть! Не заметить меня на серой дороге невозможно, в такой-то кислотно-зеленой майке. Так что обязательно кто-нибудь остановится – люди же, не звери.
Который раз тянусь к телефону. Исходящей связи нет – сплошные помехи, будто кто хрипло смеется и кашляет в эфире. А насчет входящей не знаю, проверить не удается – ведь ни одна сука за день не позвонила! Как назло. А день будний, обычно с восьми утра уже телефон обрывают. Я, конечно, всех предупредил, что поеду прокатиться до Копьево, но что-то не верю в их деликатность. Дадут они отдохнуть, как же. Сорок раз бы уже позвонили: уточнить то, назначить се… Ну, и где вы все?
Только Светке я ничего не сказал про велопробег свой героический. Псих. Но ведь сорвала с резьбы ревностью своей! Дурочка…
Хватаюсь за эту мысль, чтобы не сползти окончательно в жару, удержать сознание. Да, вот так – как у Феллини: не надо никакого повествования, бросим все наши впечатления на монтажный стол! Может, цветной этот ворох поможет отвлечься, спрятаться от солнца в тень воспоминаний? О чем я думал? Да, когда мы познакомились… это как наваждение было, ей-богу. Она приходила и начинался полтергейст. Босоножки летели в угол, плащ падал на пол, платье текло сквозь пальцы. Вещи будто сами избавляли нас от себя, бежали сломя голову, стыдясь неуместности своей. Крючки, застежки – не существовало их. И каждый ее приход был каким-то вихрем, воронкой… бредом.
Потом мы искали сбежавшие пуговицы, заблудившийся поясок – сталкивались лбами, губами… и опять находили друг друга. Утомленная мною, она прощалась, а я подбирал пуговицы-сиротинки – зажав их в кулаке, было легче ждать новой встречи.
Яркая такая раскадровка… Но теперь милая моя бесится от ревности. Телефон ожил внезапно, я аж чуть его не выронил. Кто-то стучит ВКонтакт… Светка. Открыл сообщение – и жара вдруг сгустилась так, что я осел в пыль под ее давлением, толчками пропихивая в легкие злой раскаленный воздух. Посидел, продышался. В глазах двоилось, я едва разобрал на экране:
«Эгоист, дрянь, дурак! Как ты мог уйти, КАК?»
Ничего себе… Меня, блин, спасать в пору, а она там… Стоп! Может, сигнал появился? Я судорожно попробовал набрать номер – шорох, треск. Зловредные телефонные духи все так же кашляли и смеялись в эфире: войти к ним можно, выйти нельзя – исходящей связи нет. Неизвестно на что надеясь, все же настучал, промахиваясь меж кнопок: «Свет, тормози, приеду – поговорим…» Как бы написать, чтоб не напугалась, а то ведь вообразит себе бог весть чего. Так как-то: «Велик сломался, я пешком, связи почти нет. Попроси Семеныча меня забрать, я под Копьево, семидесятый километр. Здесь жарко, очень».
И смайлик. Поссорились мы крепко, но Светка же не бросит меня – эгоиста и дурака – подыхать на жаре. Жму «отправить». На экране мигает колесико загрузки. Пекло… И как назло, по обочинам – ни кустика, ни тени, выжженная степь. Колесико крутится, крутится, гипнотизирует… Ну, давай же! Дает – во весь экран вырастает частоколом «Error» – и ничего за штакетинами этих букв не видно. Закрываю сообщение – и жара вдруг слегка отступает, словно устала давить. Встаю с трудом – не сидеть же, надо идти.
«Окно» над дорогой дрожит, манит влажной травой, прохладой… Разбежаться и нырнуть в него? Ага, разбежался. Доковылять бы. Но туда, видимо, доходяг не пускают, там бодрячки нужны, чтобы рыбкой – плюх! – и поплыл по зеленому морю тамошних «заоконных» лугов. Никому не нужны дрянные дураки, обижающие своих девушек и умирающие от жары на трассе. Ничего, я еще пошагаю, не дождетесь.
Бодрюсь, борюсь. Но солнце – живое. Оно потеет гудроном, звучит кузнечиками – мовью жителей вечного полдня. Кажется, хор их растет, накатывает, приближается. Приближается? Аллилуйя! На пустой трассе появляется машина – первая за последний час. Вскидываю руки, ору навстречу пыльному ГАЗику. Он проносится мимо метров на сто, начинает тормозить. Пытаюсь ускориться, но получается плохо: ноги ватные, дыханья нет. Ничего, последний рывок!
Из ГАЗика вытрюхивается толстый дядька. Лысина его отражает ухмылку солнца – кажется, сейчас отлетят от нее веселые солнечные зайцы, закружат хороводом по трассе. Водитель лениво смотрит в мою сторону, потом отворачивается к обочине, расстегивает ширинку и несколько секунд расслабленно взирает на раскинувшуюся перед ним степь. Так, словно ехал он издалека-долго вот только для того, чтобы растроганным взором повтыкать на окрестности и припомнить что-то вроде: «Поле, русское пооле… я твой тонкий колосок». Мужик, что хочешь делай – втыкай, пой, окропи все вокруг золотым дождем, но забери меня отсюда!
